Дон-Кихот Ламанчский (Часть первая).
Глава XLVIII. Драка Дон-Кихота с пастухом, приключение с кающимися. Конец первой части этого правдивого повествования.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Кихот Ламанчский (Часть первая). Глава XLVIII. Драка Дон-Кихота с пастухом, приключение с кающимися. Конец первой части этого правдивого повествования. (старая орфография)

ГЛАВА XLVIII.
Драка Дон-Кихота с пастухом, приключение с кающимися. Конец первой части этого правдивого повествования.

Разсказ пастуха заинтересовал всех и особенно понравился канонику, который в самых красноречивых выражениях поблагодарил за него молодого рассказчика.

Дон-Кихот долго и с глубоким состраданием смотрел на рассказчика, потом вдруг сказал ему:

- Друг мой, не будь я связан клятвою воздерживаться от всяких приключений, красавица Леандра сегодня же была бы освобождена мною из монастыря, чтобы составить ваше счастье. Я вырвал бы ее из стен тюрьмы, в которые она заключена, по всей вероятности, против своей воли, и отдал бы ее вам, несмотря ни на калия препятствия... Но не отчаивайтесь, мой друг: с Божией помощью, скоро пробьет час моего освобождения от уз, которыми злые волшебники сковали мою волю; тогда первым моим делом будет забота о вашем благополучии. Моя обязанность в том заключается, чтобы оказывать помощь и поддержку всем нуждающимся в них. "Борьба с насилием, защита угнетенных" - вот лозунг странствующого рыцарства, к ордену которого я имею счастье принадлежать. Нет в мире такого зла, которое мы не могли бы победить, и нет такого добра, которое мы не в состоянии были бы сделать.

До этой минуты пастух не обращал никакого внимания на Дон-Кихота, но теперь он с любопытством окинул его взглядом с головы до ног. Пораженный жалким видом рыцаря, он шопотом спросил цирюльника:

- Что это за гороховое чучело и как он попал в вашу компанию?

- Странный вопрос! - громко проговорил сенор Николас. - Кто же это может быть другой, как не знаменитый Дон-Кихот Ламанчский, возстановитель правды, исправитель несправедливостей, защитник дам, бич зла, ужас великанов, гроза волшебников и победитель мавров!

- Ну, это что-то сильно смахивает на странствующих рыцарей, какими их описывают в книгах, - заметил пастух. - Или вы смеетесь надо мною, или у этого сенора не хватает нескольких винтиков в мозгах, и вы так расписываете его только в угоду ему.

- Дерзкий молокосос! - крикнул Дон-Кихот, засверкав глазами. - Это у тебя, должно-быть, развинтились все мозги, а у меня они, благодаря Бога, в таком образцовом порядке, в каком бывают только у самых великих людей, как, например, у Амадиса Галльского, Ронсеваля, Роджера Английского и у других столпов рыцарства... Вот тебе на память, чтобы ты не повторял подобных оскорблений!

С этими словами он схватил большую краюху хлеба и швырнул ее в лицо пастуху, так что чуть было не переломил ему переносицы и не вышиб всех зубов. Взбешенный этим, молодой человек вскочил и, бросившись на Дон-Кихота, схватил его за горло; но в это время на помощь своему господину поспешил Санчо, рванул пастуха за плечи, бросил на землю и начал тузить обоими кулаками; Дон-Кихот тоже принялся осыпать несчастного пастухами побоями, и они уже торжествовали победу, как вдруг цырюльник дал знак стрелкам оттащить Санчо от пастуха и крепко держать его, а сам старался разнять дерущихся; но видя, что это безполезно, отошел в сторону. Дон-Кихот храбро оборонялся руками и ногами, барахтаясь под тяжестью навалившагося на него противника, так что трудно было решить, кто из них останется победителем. Разъяренный пастух хотел было схватить нож, которым резали хлеб и закуску, но каноник заметил это и поспешил убрать его. С досады молодой человек удвоил силу своих ударов; Дон-Кихот тоже все более и более свирепел. Лица у обоих были в крови, глаза вылезали на лоб. Свившись в один клубок, оба противника катались по земле, нанося друг другу удары, ломая и уродуя один другого, при чем они рычали как звери. Каноник и священник, по примеру цырюльника, тоже попытались было разнять противников, но, не успев в этом, принялись хохотать над комичною фигурой рыцаря, лежавшого под пастухом с задранными кверху длинными ногами. Все остальные, конечно, тоже покатывались со смеху. А что касается Санчо, то он кричал, ругался и вырывался из рук державших его стрелков, чтобы помочь своему господину. Одна коза оставалась безучастною ко всему происходившему и, стоя в стороне, мирно щипала траву.

Неизвестно, чем бы кончилось это побоище, если бы вдруг не раздались вблизи печальные звуки трубы. Услыхав их, Дон-Кихот вскричал:

- Перестаньте, дьяволы, потешаться надо мною! Довольно вы уж выпустили из меня крови, пора и честь знать! Я охотно готов признать себя побежденным вами, как существами сверхъестественными, только отпустите меня теперь, чтобы я мог поспешить на призыв трубы, требующий моего содействия в каком-нибудь великом деле. Так как в настоящее время я единственный странствующий рыцарь во всем мире, пользующийся славою, то, естественно, только ко мне и могут быть обращены эти печальные призывные звуки.

Пастух, обрадованный случаем с честью прекратить ратоборство, в котором он уже начал изнемогать, тотчас же оставил Дон-Кихота. Сильно помятый рыцарь поднялся на ноги, утерся и с напряженным вниманием стал смотреть в ту сторону, откуда неслись трубные звуки. Вскоре в долине показалось несколько человек, одетых в длинные белые одежды и походивших на привидения. Это была процессия кающихся, шедшая из соседней деревни к жившему в горах отшельнику с просьбою вымолить дождь, так как продолжительная засуха угрожала уничтожить все посевы.

При виде этих странно одетых людей, мирно выступавших под звуки печального марша, наигрываемого двумя трубачами, и несших закутанную в черное покрывало статую какой-то святой, наш рыцарь вообразил, что это шайка разбойников, похитивших и уводящих в плен какую-нибудь принцессу. Верный своим рыцарским заветам, он, несмотря на то, что все тело его ныло от побоев, подбежал к Россинанту, вскочил на него, принял из рук тоже освобожденного и подоспевшого к нему Санчо шлем, щит и пику, выпрямился в седле и вскричал:

- Само Небо хочет помочь мне доказать вам на деле, сеноры, какое громадное значение для мира имеет рыцарство! Видите вы вот эту злополучную пленницу, увлекаемую злодеями в горы? Я освобожу ее на ваших глазах, и тогда вы поймете то уважение, которого заслуживают странствующие рыцари!

Тщетно каноник и священник старались удержать его, тщетно Санчо объяснял ему, что означает шествие, - Дон-Кихот дал шпоры Россинанту и поскакал навстречу процессии.

- Да остановитесь же, ради Господа Бога, ваша милость! - кричал ему вслед Санчо, в отчаянии размахивая руками. - Разве вы не понимаете, что вам говорят? Это вовсе не разбойники, а просто кающиеся, которые публичною исповедью своих грехов хотят вымолить дождь, и совсем не принцессу они несут, а статую местной покровительницы благочестивых христиан!.. Ваша милость, остановитесь!.. Опомнитесь!.. Ведь вы хотите оскорбить святыню!.. С ума, что ли, вы сошли в самом деле!.. Стойте же, говорят вам!..

Но бедный оруженосец совершенно напрасно драл горло: Дон-Кихот в эту минуту не был способен слышать и видеть что-нибудь, кроме того, что ему рисовало его пылкое воображение. Даже повеление самого короля не могло бы теперь удержать его. Шагах в двадцати от процессии он остановил коня и крикнул суровым, но дрожащим от волнения голосом:

- Остановитесь, негодяи, скрывающие под одеждою непорочности гнуснейшие замыслы! Остановитесь и выслушайте меня!

Шествие остановилось. Один из участвовавших в нем монахов, видя странную наружность Дон-Кихота, худобу его клячи, улыбнулся и ответил:

- Мне нужно вам сказать только одно, - проговорил рыцарь: - сейчас же освободите эту благородную даму, грустный вид которой доказывает, что вы нанесли ей тяжкое оскорбление и уводите ее куда-нибудь против её воли! Пока вы не исполните моего требования, я от вас не отстану, потому что само Провидение поручило мне защищать слабых и бороться с теми, кто делает насилие.

Из этих слов все поняли, что видят пред собою сумасшедшого, и не могли сдержаться от смеха. Это взбесило Дон-Кихота. Обнажив свой меч, он подлетел к группе монахов, несших статую. Но прежде, нежели он что-либо успел сделать, один из них сильным ударом посоха, который он держал в свободной руке, вышиб его из седла. Тяжело рухнув на землю и раскинув руки, бедный рыцарь лежал совершенно неподвижно, точно мертвый. Думая, что он убит, монах подал знак своим спутникам немедленно удаляться, чтобы не попасть в руки "Святой Германдады". Через несколько минут шествие скрылось из виду.

Подбежав к своему господину, Санчо бросился возле него на колени и, тоже считая его умершим, громко заголосил, стараясь подбирать самые высокопарные выражения:

- О, цвет странствующого рыцарства!.. Неужели достаточно было одного удара палкою, чтобы прекратить твои дни, посвященные на пользу страждущих!.. О, честь своего рода, чудо и слава Ламанча и всего мира, осиротевшого с твоею смертью!.. Сгубили тебя злодеи, чтобы некому было наказывать их за дурные дела и за все гадости, которые они причиняют добрым людям!.. О, ты, щедрость которого превосходит щедрость всех греческих Александров, потому что ты всего только за несколько месяцев службы хотел дать мне целый остров, лучший из всех островов в мире!.. О, ты, гордый с гордыми и смиренный со смиренными, самый неутомимый искатель опасностей, поклонник несуществующей красавицы, защитник добрых, бич злых и враг всякого коварства, славнейший из всех рыцарей, выше, лучше и благороднее которого не может быть на свете, - неужели ты навсегда покинул своего верного оруженосца?.. Неужели я теперь не получу даже плохонького островка, хоть какого-нибудь клочка морской землицы?.. О горе, горе мне, окаянному!..

На крики и причитания Санчо поспешили каноник, священник, цирюльник, стрелки и даже пастух со своею козой и в грустном недоумении столпились вокруг неподвижного тела рыцаря. Но вот он вздохнул, открыл глаза и произнес слабым голосом:

- О, несравненная Дульцинея Тобовская! Разве может быть счастливым тот, кто живет вдали от тебя, не освещаемый яркими лучами твоих молниеносных очей?.. Друг Санчо, ты тут? Помоги мне снова сесть в эту очарованную колесницу... я не в состоянии держаться в седле, потому что чувствую себя совершенно разбитым.

- Вы еще живы, мой дорогой господин?! - воскликнул обрадованный Санчо. - Ура! Остров еще, значит, не потерян!.. Давайте я вас посажу в вашу звериную клет... то бишь - в триумфальную колесницу и поедемте скорее назад в вашу деревню, в сопровождении этих благородных сеноров, которые желают вам добра. Когда вы поправитесь, мы с вами поищем новых приключений, и они дадут нам более славы и выгоды, чем все бывшия. Вы себе завоюете империю, а мне пожалуете...

- Ты прав, мой друг, - перебил Дон-Кихот. - Переждем неблагоприятное положение звеpд, под влиянием которого мы теперь находимся; потом с новыми силами примемся за подвиги и удивим ими весь мир.

Каноник, священник и сенор Николас очень обрадовались согласию Дон Кихота ехать домой и поспешили помочь Санчо перенести рыцаря в тележку.

Пастух простился с Дон-Кихотом гораздо дружелюбнее, чем можно было ожидать, и вместе со своею козой возвратился к стаду. Стрелки, в которых больше не было надобности, получили от священника условленное вознаграждение и с радостными лицами направились в ближайшую корчму. Каноник очень любезно распрощался с священником и цирюльником и просил их сообщить ему, как они довезут Дон-Кихота до его деревни и как пойдет его лечение; затем, сев на мула, продолжал путь. Таким образом из всей компании остались только Дон-Кихот, его оруженосец, священник и цирюльник. Злополучный рыцарь совсем не мог сидеть, поэтому клетку из тележки выбросили, сделали мягкую подстилку из травы и листьев, на которую уложили полуживого героя; после чего тронулись прямым путем к его деревне.

Путешествие продолжалось ровно шесть дней. В деревню прибыли в воскресенье, когда все население находилось на улице, так что провожатым бедного гидальго отбоя не было от любопытных, желавших знать, что с ним случилось, отчего он болен и т. д. Насилу отделались от этих назойливых разспросов.

Предупрежденные Санчо о прибытии гидальго, экономка и племянница последняго выбежали к нему навстречу и подняли страшный вой, когда увидали в каком положении он находится.

- Ну, возвратились наконец? - спросила у Санчо его жена Тереза, толстая и неуклюжая баба, когда он подъехал к своему дому.

- Как видишь, - коротко ответил Санчо.

- Что ж у тебя нет с собой ни тюков ни узлов с платьями для жены и башмаками для детей, которые ты обещал привезти? - продолжала Тереза.

- Вместо этого я привез кое-что другое, гораздо лучше, жена, - говорил таинственно Санчо, ведя своего осла в конюшню.

- Покажи скорее, что это такое, голубчик Санчо! Порадуй мое бедное сердце... утешь меня за то горе, которое я перенесла в разлуке с тобою, - приставала Тереза, в лихорадочном ожидании топчась возле мужа.

себе большое государство и даст мне самый хороший остров; я буду на нем губернаторствовать и собирать столько денег, что нам с тобою их и девать некуда будет, не ленись только огребать их, хоть прямо лопатой... Ты будешь у меня ходить в золотых платьях, вышитых крупными разноцветными стеклянными бусами, даже лучше тех, которые наша богатая соседка Анна носит на шее, и то только по праздникам; а наши дети будут носить такие башмаки, каких сроду никто никогда не носил.

- Дай-то, Господи! - со вздохом произнесла Тереза. - А не обманет тебя твой господин?

- Не бойся, не обманет, не из таких он... да и я не промах: своего не упущу... Вот увидишь, когда сделаешься губернаторшей, как тебя тогда все будут величать и как низко будут кланяться тебе.

И Санчо наговорил своей жене таких чудес, что баба едва не сошла с ума от радости. Она тотчас же отправилась рассказывать соседкам, что её муж привез с собою какую-то очень диковинную дорогую вещь и обещал ей завтра показать ее, а сегодня нельзя, потому что на эту вещь положен такой зарок, и что скоро он будет губернатором, оденет ее, Терезу, в золотое платье со стеклянные бусами в куриное яйцо. Аханью и зависти со сторон соседок, конечно, не было конца.

его страшной худобы, массы синяков, покрывавших его тощее тело, и слабости, доходившей до того, что он долго не в состоянии был произнести ни одного слова.

книги и погубили его.

Крепкая натура гидальго, однако, восторжествовала и на этот раз: не прошло и недели, как он уже был на ногах и начал подготовляться к новым подвигам.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.