Славный рыцарь Дон-Кихот Ламанчский.
Часть вторая.
Глава VII. О том, что случилось с Дон-Кихотом и его оруженосцем, вместе с другими в высшей степени замечательными событиями.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Славный рыцарь Дон-Кихот Ламанчский. Часть вторая. Глава VII. О том, что случилось с Дон-Кихотом и его оруженосцем, вместе с другими в высшей степени замечательными событиями. (старая орфография)

ГЛАВА VII.

О том, что случилось с Дон-Кихотом и его оруженосцем, вместе с другими в высшей степени замечательными событиями.

Лишь только экономка увидала, что Санчо Панса заперся с её господином, как она тотчас-же догадалась об истинном намерении обоих и не сомневалась более, что совещание кончится решением на третий выезд. Поэтому она накинула на себя свою мантию и, полная тоски и огорчения, побежала с целью разыскать баккалавра Самсона Карраско; потому что она думала, что он, будучи человеком красноречивым, и как совершенно новый друг её господина, лучше всего может убедить его отказаться от его злосчастного предприятия. Она нашла его прохаживающимся взад и вперед по двору его дома и, лишь только его увидела, тяжело переводя дух и задыхаясь, упала к его ногам. Когда Карраско увидел ее с этими признаками горя и ужаса, он спросил: "Что с вами, госпожа экономка? Что случилось? у вас такой вид, как будто ваша душа разстается с телом. - Что же другое могло случиться, кроме того, что мой господин покидает нас! истинная правда, покидает нас! - Каким же образом он покидает? - спросил Самсон. - Не сломал ли он себе чего нибудь? - Ах нет, - ответила она, - он покидает нас чрез двери своего безумия. Я хочу сказать, мой добрый господин баккалавр, что он опять - и это уже в третий раз - хочет уехать от нас, для того чтобы искать по свету, как он говорит, счастливых приключений; но я не могу никак понять, почему он так называет это. В первые раз его привезли домой положенного поперек спины осла, и он был избит до полусмерти; во второй раз он приехал, заключенный в клетку, куда, по его мнению, он попал благодаря волшебным чарам, и вид у него был до того жалкий, что его родная мать не узнала бы его, - тощий, бледный, как смерть, с глубоко впавшими глазами. И, чтобы его опять сделать мало-мальски похожим на человека, мне стоило больше шестисот яиц - будь тому свидетелями Бог, целый мир и мои куры, которые никогда еще не уличали меня во лжи. - Я охотно верю этому, - ответил баккалавр; - потому что вы так добры, так-толсты и здоровы, что не скажете вместо одного другое, если бы вам даже пришлось лопнуть от этого. Но больше ничего нет, госпожа экономка, и ничего больше не приключилось, кроме того, что вас так пугает, - намерения господина Дон-Кихота? - Нет, господин мой, - ответила та. - Ну, тогда не безпокойтесь, - ответил баккалавр, - идите с Богом домой и приготовьте чего-нибудь тепленького к завтраку, а дорогою твердите молитву святой Аполлонии, если вы ее знаете. Я же буду следом за вами, и тогда вы увидите чудо. Боже милостивый?! - сказала экономка, - я должна говорить молитву святой Аполлонии? Это помогло бы, если бы у моего господина болели зубы; но у него болезнь в голове. {Молитва святой Аполлонии - нечто в роде заклинания против болезней - была в большом употреблении во времена Сервантеса.} - Я знаю, что говорю, госпожа экономка; идите, я - баккалавр и диспутировал в Саламанке, поэтому не вступайте со мною в дальнейший диспут," отвечал Карраско.

произошел следующий разговор, который точно и обстоятельно передает нам история. - Ваша милость, - сказал Санчо рыцарю, - я, наконец, утрезвонил свою жену, и она позволяла мне ехать с вами, куда вы только пожелаете. -- Урезонил, хочешь ты сказать, а не утрезвонил, - сказал Дон-Кихот. - Один раз или два раза, если не ошибаюсь, - возразил Санчо, - я уже просил вас не поправлять моих слов, если вы понимаете, что я хочу сказать. Если же вы меня не понимаете, то скажите только: Санчо, или: чортов сын, я не понимаю тебя! И если я я после этого не объяснюсь ясно, то вы можете тогда меня поправить, так как меня легко можно набузовать. - Я не понимаю тебя, - прервал его Дон-Кихот; - потому что мне неизвестно, что такое значит: меня легко можно набузовать. - Легко набузовать. - отвечал Санчо, - значит все равно что: я чрезвычайно, так сказать... - Теперь я понимаю тебя еще меньше, - возразил Дон-Кихот. - Если вы меня не можете понять, - ответил Санчо, - то я не знаю, как мне говорить. Пусть Бот вразумит вас, - большей ничего не знаю. - Ах, теперь я начинаю понимать, ответил Дон-Кихот; - ты хотел сказать, что тебя легко цивилизовать, что ты понятлив и скоро все перенимаешь, что я тебе скажу или чему научу тебя. - Побьюсь об заклад, - сказал Санчо, - что вы тотчас-же поняли меня, с первого монумента; вы любите только всегда меня контузить, чтобы слышать от меня несколько лишних глупостей. - Может быть, сказал Дон-Кихот. Ну, так что-же сказала Тереза? - Тереза сказала, - ответил Санчо, - что я должен искать с вашей милостью твердого фундамента. Что написано пером, того не вырубишь топором; уговор лучше денег; лучше синица в руке, чем журавль в небе. И я говорю: у бабы волос долог, а ум короток, а все же дурак тот, кто её не слушает. - Я держусь того-же мнения, - ответил Дон-Кихот. - Продолжай, друг Санчо, ты сегодня изрекаешь великия истины. - Дело в том, - возразил Санчо, - что все мы, как вы изволите знать, подвержены смерти; сегодня жив человек, а завтра помер. Ягненок не в большей безопасности от нея чем баран, и ни один человек в этом мире не может разсчитывать прожить одним часов долее, чем на то есть воля Божия; ибо смерть глуха, и если она раз стукнула в дверь нашей жизни, - она не ждет, и ее не удержать тогда ничем, ни просьбами, ни силой, ни скиптром, ни епископскою митрой. По крайней мере, так все говорят, и мы слышим то же самое с кафедры. - Это все правда, - сказал Дон-Кихот, - но я еще все не могу понять, куда клонится твоя речь. - Моя речь клонится к тому, - сказал Санчо, - чтобы ваша милость выплачивали мне определенное жалованье, пока я вам служу, и чтобы это жалованье я получал наличными деньгами, так как я не могу полагаться на посулы, которые либо будут исполнены либо нет. Блаженны имущие. Одним словом, я хочу знать, что я заработаю, потому что из яйца выводится наседка, и много малого составляет большое; ибо когда лежит одно яйцо, то наседка кладет дальше, и малый прибыток не есть убыток. Если же в самом деле случится то - на что я не надеюсь и не разсчитываю, - что вы подарите мне остров, который вы мне обещали, - то я не настолько неблагодарен или жаден, чтобы иметь что-либо против того, если мне зачтут в мой счет доходы с этого острова и из них вычтут все полученное много жалованье. - Друг Санчо, - возразил Дон-Кихот, - бывает то, что гусь стоят столько-же, сколько утка. - Понимаю, - сказал Санчо; - но, побьюсь об заклад, вы хотели сказать: утка стоит столько-же, сколько гусь. Однако, это не важно, если вы меня поняли. - И даже так хорошо понял, - ответил Дон-Кихот, - что постиг самые сокровенные твои мысли и ясно вижу цель, в которую ты пускаешь безчисленные стрелы твоих поговорок. Охотно стал бы я выплачивать тебе жалованье, Санчо, если бы в какой-нибудь истории странствующих рыцарей мне удалось найти пример, который дал бы мне слабый и неясный намек на то, сколько жалованья ежегодно или ежемесячно получали оруженосцы. Но я читал все или, по крайней мере, большую часть этих историй, и не припомню, чтобы мне когда-нибудь пришлось встретить место, где бы говорилось, чтобы странствующий рыцарь выплачивал своему оруженосцу определенное содержание. Я знаю одно только, что все они служили из-за милости; и когда счастье благоприятствовало их господам, они нежданно-негаданно награждались островом или другим каким-либо даром такой-же ценности, или, по меньшей мере, получали титулы и почетные награды. Итак, Санчо, если ты, руководясь этими надеждами и видами, хочешь снова поступить ко мне на службу, то добро пожаловать; ибо думать, что я предам забвению или уничтожу этот древний обычай странствующих рыцарей, значит думать пустое. Поэтому, друг Санчо, ступай сначала домой и объяви своей Терезе о моем мнении. И если ты и она будете согласны, чтобы ты пошел служить ко мне, разсчитывая только на мои милости, bene quidem; если нет, то останемся такими же добрыми друзьями, как были прежде; потому что, если только есть корм в голубятне, никогда не будет в ней недостатка в голубях, но заметь то, мой друг, что добрая надежда лучше ничтожной собственности и данный выгодно взаймы рубль лучше полученной чистоганом копейки. Я говорю с тобою таким образом, Санчо, чтобы показать тебе, что я так-же, как ты, могу пустить в тебя град пословиц. Одним словом, я хочу тебе сказать, что если у тебя нет охоты поступить ко мне на службу и делить со мною счастье и несчастие, но уходи с Богом и будь счастлив; потому что у меня не будет недостатка в оруженосцах, более тебя послушных и радивых и не таких прожорливых и болтливых, как ты." Лишь только Санчо услышал это твердое решение своего господина, как у него потемнело в глазах и сердце перестало биться, - так он был уверен, что его господин ни за какие сокровища в мире не решится без него ехать.

В то время, когда он стоял еще так, в унынии и нерешимости, в комнату вошел Самсон Карраско, в сопровождении экономки и племянницы, с нетерпением желавших узнать, какими доводами намеревается он убедить их господина не пускаться опять в новые приключения. Самсон, этот отъявленный плут, подошедши к Дон-Кихоту, обнял его, как и в первый раз, и сказал громким голосок: "О ты, цвет странствующого рыцарства! О ты, далеко разливающийся свет оружия! О ты, честь и зеркало испанского народа! Да исполнятся молитва моя к всемогущему Богу и да ниспошлет Он, чтобы тот или те, которые противятся твоему третьему выезду или хотят затормозить его, никогда не нашли средства к этому в лабиринте своих замыслов и чтобы им никогда не удалось то, что они злоумыслили." Он обратился в экономке и сказал: "Любезная экономка, вы можете теперь прекратить чтение молитвы святой Аполлонии; ибо я знаю, что в заоблачных сферах безповоротно решено, чтобы господин Дон-Кихот еще раз обратился к выполнению своих великих и неслыханных предначертаний, и я безмерно отягчил бы свою совесть, если бы не обратился к этому славному рыцарю с ободрением и увещанием не скрывать долее и не держать в бездействии мощь своей храброй руки и благородство своих высоких замыслов; потому что своим промедлением он упустил бы возможность сделать неправильное правильным, помочь сиротам, охранить честь девиц, призреть вдов, оказать услуги и женам и совершить множество других вещей подобного рода, которые лежат на обязанности ордена странствующих рыцарей, зависят от него и составляют его неотъемлемую принадлежность. Итак, за дело, мой прекрасный и храбрый господин Дон-Кихоть! Пусть лучше сегодня, а не завтра, отправится в путь ваша милость и ваше высочество, и если у вас в чем-либо есть недостаток для выполнения вашего намерения, то я тотчас готов служить вам моею собственной особой и всем, что у меня есть, даже еслибы потребовалось служить вашей светлости в качестве оруженосца, то я почел бы это для себя за величайшее счастье.

неувядаемая краса и слава аудиторий Саламанки, здоровый телом, проворный членами, кроткий сердцем, молчаливый, не боящийся ни жары, ни холода, ни голода, ни жажды; обладающий всеми другими качествами, которых можно только пожелать оруженосцу странствующого рыцаря. Но сохрани меня Бог, если бы я, повинуясь своему желанию, повалил этот столп учености и разбил этот сосуд знаний, и таким образом загубил эту высокую пальму прекрасных свободных искусств. Нет, пусть новый Самсон остается на своей родине, я, служа ей украшением, пусть он в то же время украшает и седые волосы своих достойных родителей. Что касается меня, то я удовлетворюсь и всяким другим оруженосцем, так как Санчо не согласен ехать со мною.

- Да я согласен, - ответил Санчо, задетый за живое и с глазами полными слез. - Нет, ваша милость, это не про меня сказано: "сначала нажрался, а потом домой убрался." Нет, я происхожу не из неблагодарного рода, ибо весь свет и в особенности вся наша деревня знают хорошо, что за люди были Панса, мои предки. И, кроме того, я заметил по некоторым добрым делам и еще более добрым словак вашим, что ваша честь желает оказать мне милость; и если я, несмотря на это, завел речь насчет жалованья, то сделал это единственно в угоду жене; потому что если она захочет поставить на своем, то иной обруч не так напирает на бочку, как она подопрет тебе бока. Но в конце концов все же мужчина должен быть мужчиной, а баба - бабой, и так как я не совру, сказав, что я во всем прочем достаточно таки мужчина, то я хочу быть им и в своем доме - на зло тому, кто что-либо имеет против этого. Итак ничего больше не остается, как чтобы вы, ваша милость, сделали свое завещание с своею на нем приписью, и таким манером, чтобы оно никоим образом не могло быт предано уничижению; и после этого пустимся сейчас-же в дорогу, дабы душа господина Самсона нашла успокоение, так как он говорит, что совесть побуждает его советовать вам в третий раз пуститься странствовать. И я снова обещаю служить вам верой и правдой, так же хорошо, даже еще лучше, чем оруженосцы, которые в наше время или в старину когда-либо служили странствующим рыцарям."

изображен. Но, услыхав, как он говорил о завещании, которого нельзя было бы предать уничижению, вместо - на свете.

Дон-Кихот и Санчо обнялись и опять стали друзьями, и с одобрения и по совету великого Карраско, который теперь сделался оракулом Дон-Кихота, было решено, чтобы отъезд состоялся через три дня. А в этот промежуток времени условились приготовить все нужное для путешествия и достать совершенно целый шлем с забралом, который Дон Кихот, по его словам, во что бы то ни стало должен был иметь. Самсон вызвался добыть ему шлем, так как у него был друг, который не отказал бы ему ссудить его таковым; правда, он не блистал полировкой, а был с избытком покрыт ржавчиной и пылью, и блеск стали не проникал через них наружу.

Нельзя передать тех проклятий, которыми без числа осыпали баккалавра племянница и экономка; оне рвали на себе волосы, царапали лицо и, как плакальщицы на похоронах, рыдали об его отъезде, как будто наступил день смерти их господина. Намерение, которое имел Самсон, уговаривая Дон-Кихота на третью поездку. Состояло в том, чтобы привести в исполнение то, о чем в свое время будет рассказано ниже; все было сделано с согласия священника и цирюльника, с которыми Самсон перед тем сговорился. В продолжение этих трех дней Дон-Кихот и Санчо снабдили себя всем, что они считали необходимым; и после того, как Санчо немного успокоил свою жену, а Дон-Кихот - племянницу и экономку, они, не будучи никем замечены, кроме баккалавра, который провожал их около полумили, пустились по дороге в Тобозо - Дон-Кихот на своем добром Россинанте, а Санчо - на своем старом осле, с мешком позади, наполненным всем нужным для буколической жизни, и с кошельком, набитым деньгами, которые Дон-Кихот дал ему на непредвиденные случаи. Самсон обнял рыцаря и просил его извещать его о его удачах и неудачах, дабы он мог радоваться первым и печаловаться над последними, как требуют того законы дружбы. Дон-Кихот обещал ему исполнить это; Самсон повернул назад к своей деревне, а двое путешественников поехали по направлению славного города Тобозо.