Славный рыцарь Дон-Кихот Ламанчский.
Часть вторая.
Глава XIII. В которой продолжается приключение с неизвестным рыцарем и излагается пикантный, приятный и новый диалог между обоими оруженосцами.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Славный рыцарь Дон-Кихот Ламанчский. Часть вторая. Глава XIII. В которой продолжается приключение с неизвестным рыцарем и излагается пикантный, приятный и новый диалог между обоими оруженосцами. (старая орфография)

ГЛАВА XIII.

В которой продолжается приключение с неизвестным рыцарем и излагается пикантный, приятный и новый диалог между обоими оруженосцами.

Разделившись таким образом, рыцари сидели с одной стороны, а оруженосцы с другой, причем первые рассказывали другу другу о своих любовных похождениях, а вторые о своей жизни. Но история прежде повествует о разговоре слуг, а затем уже переходит к господам. Из повествования этого мы узнаем, что когда оба оруженосца удалились, прислуживавший неизвестному рыцарю сказал Санчо: "Тяжкую, суровую жизнь, дружище, ведем мы, оруженосцы странствующих рыцарей. На нас поистине тяготеет проклятие, которым Бог поразил ваших прародителей: мы смело можем сказать, что едим хлеб в поте лица нашего. - Мы можем также сказать, что едим его в морозе тела нашего, - ответил Санчо. - Ведь никто столько не страдает от холода и жары, сколько злополучные оруженосцы странствующих рыцарей. И это бы еще было с полгоря, если бы мы ели, потому что, как говорить пословица: "Не красна изба углами, а красна пирогами". Но нам подчас приходится поститься целый день и даже два, питаясь одним воздухом. - Все это еще можно терпеть, - возразил оруженосец незнакомца, - в надежде на предстоящую нам награду, потому что если только странствующие рыцари, которым мы служим, не совсем неблагодарные люди, то мы можем в один прекрасный день оказаться, в награду за свою службу, губернаторами каких-нибудь островов или владельцами хорошенького графства. - Что до меня, - ответил Санчо, - то я уже сказал своему господину, что удовольствуюсь губернаторством на каком нибудь острове, а он так благороден и щедр, что обещал мне это много раз и неоднократно. - А я, - возразил оруженосец рыцаря Леса, - хочу в награду каноникат, и мой господин уже обещал мне его. - Эге! - вскричал Санчо. - Значит, господин вашей милости духовный рыцарь {В Испании между XII и XVI стол., во главе армий часто стояли прелаты, как напр., знаменитый Родриго Хименец де-Рада, архиепископ, генерал и историк. В войне, происходившей в 1520 г., составился отряд из священников под командой епископа из Заморы.}, что делает такие подарки своим добрым оруженосцам? А мой так светский, хотя, помнится, умные, но, по моему, злонамеренные люди советовали было ему сделаться архиепископом. К счастью, он не хотел быть ничем, кроме императора; а я уж совсем было струсил, как бы ему не вздумалось вступить в церковь, потому что я не считаю себя способным управлять приходом. Оно, видишь ли, хоть я и не глуп, а все же в церкви я был бы как есть дураком. - Вот и ошибаетесь, ваша милость, - возразил оруженосец рыцаря леса: - не все губернаторства такие лакомые куски. Есть между островами и бедные, и скучные, и никуда не годные; и даже лучшие и красивейшие из них налагают пропасть забот и тягостей на несчастных, которым выпадает на долю управление ими. Право, было бы в тысячу раз лучше, если бы мы, занимающиеся этим проклятым ремеслом, службой, вернулись домой и проводили бы время в более мирных занятиях, нам напр., в охоте или рыбной ловле. Ведь даже у самого бедного оруженосца есть своя лошадка, пара гончих и удочка, чтоб развлекаться у себя в деревне. - У меня то сот все такое, - Ответил Санчо. - Правда, лошадки у меня нет, но зато есть осел, который вдвое лучше лошади иного господина. Пусть Бог омрачит мне Светлый праздник, хотя бы и ближайший, если я так на кой оне мне чорт, когда их много в околодке, тем более, что гораздо приятнее охотиться с чужими собаками. - В самом деле, почтенный оруженосец, - сказал оруженосец рыцаря Леса, - я порешил покончить с глупыми удовольствиями этих рыцарей и вернуться в свою деревню, чтоб воспитывать детишек, которых у меня трое и которые все прекрасны, как восточные жемчужины. - А у меня детей двое, - возразил Санчо, я их обоих хоть самому папе покажи, особенно молодую девушку, которую я готовлю в графини, если на то будет Господня воля, - хотя и против воли её матери."

- А сколько лет этой даме, которую вы готовите в графини? - спросил оруженосец рыцаря леса. - Не то пятнадцать, не то года на два больше или меньше, - ответил Санчо; - но она длинна, как жердь, свежа как апрельское утро, и сильна, как дрягиль. - Чорт возьми! - вскричал оруженосец рыцаря Леса, - это такия качества, что годятся не только для графини, но и для нимфы из зеленой рощи. О, плутовка, плутовское отродье! Какие могучия плечи должны быть у этой молодчины! - Ну, ну! - перебил несколько раздосадованный Санчо. - И она не плутовка, и её мать не была плутовкой, а обе оне никогда не будут плутовками, пока я жив, если Бoгy будет угодно. Да говорите, сударь, повежливее, потому что слова ваши кажутся мне не особенно изысканными для человека, воспитанного между странствующими рыцарями. - Э, да вы ничего не понимаете в хвалебных речах, почтенный оруженосец, - вскричал оруженосец рыцари Леса. Да разве вы не знаете, что когда рыцарь в цирке попадает копьем в быка, или когда кто сделает что-нибудь хорошо, то обыкновенно говорят: "Ах, он плутовское отродье! как он ловко обделал это!" {В оригинале выражение, которое не принято в печати, но которое в те времена так часто употреблялось, что сделалось обыкновенным восклицанием.}. И слова эти, которые кажутся будто бранными, служат высшей похвалой. Так-то, сударь! Отказываться надо от сыновей и дочерей, которые не заслуживают подобных похвал. - Я и откажусь, чорт возьми, если на то пошло! - вскричал Санчо. - Предоставляю вам в таком случае обзывать, сколько душе вашей угодно, и меня, и детей моих, и жену мою плутами, потому что, знаете, все, что они говорят и делают, так совершенно, что заслуживает таких похвал. Ах, для того, чтоб с ними свидеться, я молю Бога, чтоб Он избавил меня от смертного греха, или, что то же самое, от это-то опасного ремесла странствующого оруженосца, в которое я сунулся опять, польстившись на кошелек со ста дукатами, которые я раз нашел в горах Сьарра-Морена; а диавол то и дело соблазняет меня, суя мне под нос то тут, то там, то с этой стороны, то с той, большой мешок с дублонами, так что мне уж кажется, будто я нащупываю его руками, беру в объятия, несу домой, покупаю разного добра и получаю столько доходов, что живу принцем. И как я подумаю об этом, так, поверишь ли, даже совсем легко станет терпеть всякия неприятности от коего рехнувшагося господина, который, право, скорее похож на сумасшедшого, чем на рыцаря. - Правду говорят, - возразил оруженосец рыцаря Леса, - что ври, да знай же меру: если уж говорят о господах, так такого сумасшедшого, как мой, во всем свете не сыскать, потому он из тех людей, про которых говорится: "За друга живот положил". И вправду, чтоб вернуть разсудок одному безумному рыцарю, он сам с ума спятил и пошел искать по свету того, от чего Боже упаси. - Уж не влюблен ли он? - спросил Санчо. - В том то и дело, - ответил оруженосец рыцаря Леса, - что он влюбился в какую-то Кассильду Вандалийскую, самую жестокую и злую женщину на свете. Да за жесткость? Это бы куда ни шло: у нея еще миллион другим подлостей бурчат в животе {Игра слов, основанная на двойном значения прилагательного cruda чем умников. Только, если правду говорят, что за компанию жид повесился, так мне теперь будет утешением, что ваша милость служите такому же дураку, как и я. - Дураку-то дураку, - ответил оруженосец рыцаря Леса, - но за то он храбр, а больше всего плут. - О! ну, мой не таков, - возразил Санчо. - Вот уж ни чуточки не плут; напротив, у него голубиное сердце; никому он зла мы сделал, а всем только добро, и никакой в нем хитрости нет. Ребенок может убедить его средь бела дня, что наступила ночь. За эту-то доброту я и люблю его пуще зеницы ока и не могу его бросить, сколько бы он ни сумасбродствовал. - Так-то оно так, - сказал оруженосец рыцаря Леса, - а все-таки, если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму {Еванг. от Матфея, гл. XV, стих 14.}. Оно, значит, нам, брат мой и господин,, и лучше повернут оглобли и вернуться восвояси, потому что пойдешь-то за одними приключениями, а нарвешься на другия."

Во время этого разговора. Санчо то и дело выплевывал сухую липкую слюну. Сострадательный оруженосец заметил это: "Мне кажется, - сказал он, - что наши языки от болтовни пухнут и прилипают к гортани. У меня на седле висит лекарство, коѵорое развязывает языки и от которого никто не отказывается." С этими словами он встал и через минуту принес мех с вином и пол-аршинный пирог. Пирог этот был так велик, что Санчо показалось, когда он до него дотронулся, что в нем сидит целый козел. "Так вот что ваша милость таскаете с собой! - вскричал он. - А вы как думали? - ответил оруженосец рыцаря леса. - Неужто ж я стану жить на хлебе и на воде? Как бы не так! У меня на лошадке бывает больше провизии, чем у генерала во время похода."

Санчо не заставил себя долго просить и принялся есть; под прикрытием ночи он изподтишка пожирал один за другим куски с кулак величиной. "Видно, - сказал он, - что ваша милость верный и преданный оруженосец и славный и отличнейший малый, как показывает этот пир, который как есть похож на волшебный. Куда мне до тебя! У меня, несчастного, в котомке только всего и есть, что кусок сыру, да и тот так засох, что им можно проломить голову даже великану, да в придачу еще несколько рожков и орешков. Это все оттого, что мой господин беден и вдобавок еще вбил себе в голову, что должен так жить потому, что странствующие рыцари должны питаться одними сухими плодами и полевыми травами. - Ну, брать, - вскричал оруженосец, мой желудок не создан для чертополоха, диких груш или лесных овощей. Пусть наши господа сочиняют себе какие угодно рыцарские законы, пусть думают, что хотят, и едят, что им вздумается, - а я все-таки буду на всякий случай возить с собой холодную говядину и этот мех на арчаге седла. Я его так люблю и уважаю, что каждую минуту по тысяче раз целую и обнимаю."

С этими словами он подал мех Санчо, которые, поднеся во рту, добрых четверть часа созерцал небо. Перестав пить, он опустил голову на одно плечо и сказал с глубоким вздохом: "О, плутовское отродье! Да какое же оно вкусное! - Вишь ты! - вскричал оруженосец рыцаря Леса, услыхав эти слова. - Как ты похвалил вино, обозвав его плутовским отродьем! - Я сознаюсь, - ответил Санчо, - что обозвать кого плутовским отродьем, когда хочешь похвалить, не значит обидеть. Но скажи мне, товарищ, во имя чего бы это ни было, не сиуд-реальское ли это вино? {В повести "Видриерский лиценциат" Сервантес также упоминает, в числе знаменитейших вин, вино из знайте, сударь, что я так хорошо знаю толк в винах, что мне довольно только понюхать, чтобы сказать, откуда оно, сколько ему лет, какого оно вкуса и все другое прочее. Да оно и неудивительно, потому что в моем роду в отцовской стороны было два таких знатока в винах, что старожилы Ламанчи таких не запомнят. Вот ты сам увидишь, когда я тебе разскажу, что с ними случилось. Раз им дали попробовать вина из чана и попросили их сказать свое мнение о его вкусе и хороших или дурных качествах. Один попробовал вино кончиком языка, а другой только понюхал его кончиком носа. Первый сказал, что вино отзывает железом, а другой, что оно скорее пахнет козьей кожей. Хозяин стал уверять, что чан совершенно чист и что в вино не намешано ничего, что придавало бы ему запах железа или кожи. А оба знаменитые знатока стояли на своем. Время шло, вино было распродано, и, когда чан опустел, в ним нашли ключик на сафьяновом ремешке. Вот и суди, может ли знать толк в винах человек, который произошел от таких предков {Этот рассказ нравился Сервантесу, и он раньше привел его в иетермедии la Election de los Alcaldes de Daganzo, где реджидор Алонзо Альгорроба применяет его к кандидату Хуану Беррокаль, говоря перед муниципальными избирателями:

ò, los dias pasados,

Una finaja, и т. д.}! - Оттого-то я и говорю, чтоб ты бросиля гоняться за приключениями, - сказал оруженосец рыцаря Леса, - и чтобы лучше помирились на cинице в руках, чем рыскали за журавлями в небе. Давай лучше вернемся по домам и будем там доживать свой век. - Нет, - ответил Санчо, - пока мой господин не доедет до Сарагоссы, я не перестану ему служить, а там я уж буду знать, что делать."

Наконец, оба оруженосца до того напились и наболтались, что сну пришлось связать им языки и унять их жажду, иначе им бы никогда ее не утолить. Любовно держа в общих объятиях почти опустевший мех и не успев дожевать взятых в рот кусков, они оба уснули на месте, где мы их и оставим, чтоб рассказать что произошло между рыцарем Леса и рыцарем Печального Образа.