| Автор: | Сервантес М. С. |
| Категория: | Роман |
Книга третья
Глава двадцатая
Любая из гостиниц Лукки способна вместить роту солдат, и вот в одной из таких гостиниц остановился отряд наших путешественников, - их сюда привели стражи, стоявшие у городских ворот, и взяли с хозяина слово, что завтра утром, вообще когда путники надумают покинуть город, он поставит о том стражей в известность.
- а что это была именно хозяйка, в том Руперта также не сомневалась, - сказал:
Я, сеньора, еще окончательно не удостоверился, сумасшедшая эта девушка или же бесноватая, и, чтобы не ошибиться, я говорю, что она и бесноватая и сумасшедшая. Со всем тем я не теряю надежды на ее выздоровление, если только ее дядя не будет спешить с отъездом.
- Господи Иисусе! - воскликнула Руперта. - Куда мы попали? В дом сумасшедших и бесноватых? Будь моя воля, ей-же-ей, ноги бы моей тут не было.
На это ей хозяйка сказала:
Ваше превосходительство (так в Италии говорят вместо «ваша милость») не пожалеет, если у нас. остановится: ради того, чтобы поглядеть, что у нас деется, можно сто миль пешком пройти.
Все порешили здесь остановиться. Ауристела же и Констанса, выслушав хозяйку, обратились к ней с вопросом, что именно происходит у нее в гостинице, уж будто бы столь любопытное.
Пойдемте со мной, - предложила хозяйка, - и когда вы увидите то, что увидите, скажете то же, что и я.
Хозяйка пошла вперед, а Констанса и Ауристела за ней, и наконец они увидели лежавшую на золоченой кровати красавицу девушку лет шестнадцати-семнадцати; руки у нее были раскинуты и привязаны бинтами к изголовью: сделано это было для того, чтобы она не могла пошевелить руками. Две женщины, исполнявшие при ней обязанности сиделок, пытались связать ей и ноги, больная же им говорила:
Довольно того, что вы мне связали руки. Остальное держат путы моей скромности.
Тут она обратилась к путешественницам и, возвысив голос, произнесла:
- Гостьи небесные, ангелы во плоти! Вы, уж верно, явились меня исцелить, - чего же еще можно ожидать от таких прелестных созданий, исполняющих христианский долг - посетить больную? Положение ваше обязывает вас ко многому, и вы в самом деле много можете, - прикажите же развязать меня! Я всего только раз пять укушу себе руку и на том успокоюсь, больше я ничего худого себе не сделаю: ведь я вовсе не такая сумасшедшая, какой представляюсь другим; боль же, которая меня мучает, не настолько свирепа, чтобы я себя закусала до смерти.
Бедная моя племянница! - воскликнул вошедший в комнату старик. - До чего довела тебя эта самая боль, хоть ты и говоришь, что из-за нее ты себя до смерти не закусаешь! Помолись богу, Изабелла, и постарайся покушать, но только не вонзай зубы в прекрасное свое тело, - ешь то, что тебе даст горячо любящий тебя дядя. Я могу предложить тебе и того, что летает в воздухе, и того, что обитает в воде, и того, что вскармливает земля. Твое великое богатство вкупе с моим великим усердием все тебе достанут.
- Оставьте меня одну с этими ангелами, - может статься, терзающий меня бес не выдержит их присутствия и выйдет из меня.
Кивнув головой на Ауристелу, Констансу, Руперту и Фелис Флору в знак того, чтобы они остались с ней, она попросила остальных удалиться, и ее престарелый и убитый горем дядя не только на это согласился, но еще и сам стал о том же просить других, и вот от него-то путники и узнали, что это и есть та самая дама в зеленом, которую они повстречали на дороге вскоре после того, как покинули пещеру прозорливого испанца, и это о ней говорил им попросивший у них напиться слуга, что зовут ее Изабеллой Каструччо и что ее отдают замуж в королевство Неаполитанское.
Больная между тем оглянулась по сторонам, но, не удовольствовавшись этим, спросила посетительниц своих, нет ли в комнате кого-нибудь еще, кроме тех, кого она порешила оставить. Руперта зорким взглядом окинула помещение и поручилась, что самовольно здесь никто не остался. Изабелла успокоилась и, сделав над собой приметное усилие, села на кровати, а затем, подав знак, что намерена сообщить им нечто чрезвычайно важное, испустила столь тяжелый вздох, что казалось, будто вместе со вздохом из уст ее излетела душа. В конце концов она вновь откинулась на подушки и лишилась чувств, и в это мгновение присутствовавшим почудилось, что она умирает, и они стали кричать: «Воды! Воды!» - им хотелось поскорее сбрызнуть лицо Изабелле, переходившей у них на глазах в мир иной. На зов прибежал несчастный старик, держа в одной руке крест, а в другой кропило, которое он только что омочил святой водой. Вместе с ним вошли в комнату два священнослужителя - полагая, что в девушку вселился бес, они находились при ней почти безотлучно. Вслед за ними вошла хозяйка и принесла воды. Больную спрыснули водой, и она очнулась.
Все эти хлопоты излишни, - объявила она. - Я скоро поправлюсь, но не тогда, когда вам это будет благо-угодно, а когда я сама почту за нужное, то есть как скоро сюда прибудет Андреа Марулло, сын местного дворянина Джованни Баттиста Марулло, - в настоящее время Андреа учится в Саламанкском университете и даже не подозревает, что здесь происходит.
Речи Изабеллы окончательно укрепили присутствовавших во мнении, что Изабелла одержима бесом, иначе невозможно было объяснить, как она узнала о существовании Джованни Баттиста Марулло и его сына Андреа. Разумеется, сейчас нашлись люди, которые поспешили доложить помянутому Джованни Баттиста Марулло, что одержимая бесом красавица сказала про него и про его сына. Девушка снова попросила оставить ее наедине с теми, на ком она остановила выбор с самого начала. Священники прочли над ней евангелие и, исполняя ее желание, позвали к ней всех, на кого она указала; она же обещала подать знак, когда бес перестанет ее мучить: должно заметить, что священники были совершенно уверены в том, что она одержима бесом. На сей раз обследовала комнату Фелис Флора и, затворив дверь, сказала больной:
- Мы одни. Что тебе угодно, сеньора?
- Мне угодно высвободить руки, - отвечала Изабелла. - Бинты, правда, не впиваются в тело, а все-таки я от них устала, они мне мешают.
живописную группу, голосом тихим и со слезами на глазах заговорила:
Я, сеньоры, несчастная Изабелла Каструччо. Отцу с матерью я обязана благородным своим происхождением, Фортуне - состоянием, а небесам - более или менее привлекательной наружностью. Мои отец и мать - уроженцы Капуи, я же родилась в Испании, а воспитывалась в Мадриде, в доме моего дяди, который сейчас здесь, со мной… Господи боже! Зачем же я обращаю вспять поток моих злоключений?.. Итак, я сирота, живу у моего дяди, которому мои родители меня поручили и которого они назначили моим опекуном, и вот однажды к нам в столицу приезжает некий юноша, я встречаюсь с ним в церкви и не могу глаз от него отвести, - не подумайте, сеньоры, что то была излишняя с моей стороны вольность; нет, вы так не подумаете, если вспомните, что я женщина. Одним словом, он и дома все стоял у меня перед глазами; в душе моей так ярко запечатлелся его образ, что потом уже никак не мог изгладиться из моей памяти. Наконец мне удалось узнать, кто он таков, каково его звание, что он делает в столице и куда намерен отбыть; выяснилось, что зовут его Андреа Марулло, что он сын Джованни Баттиста Марулло, дворянина из Лукки, родовитого, но небогатого, и что он собирается поступить в Саламанкский университет. В столице он пробыл с неделю, и за это время я успела ему сообщить, кто я по своему происхождению, довести до его сведения, что я богатая невеста, и уведомить, что о наружности моей он составит себе представление, если придет в такую-то церковь. Еще я ему написала, что дядя мой, дабы не дробить имение, намерен выдать меня замуж за моего двоюродного брата, но он-де мне не нравится и не подходит мне по характеру, что, кстати сказать, вполне соответствует истине. В заключение я высказывала ту мысль, что в моем лице счастливый случай подставляет ему свои локоны, а что ему только остается за них ухватиться, иначе, мол, он после будет каяться, и еще я его предупредила, чтобы он не сделал отсюда вывода о моей доступности и не утратил ко мне уважение. Он много раз видел меня в церкви и в конце концов ответил мне так: его-де прельстила не мишура знатности моей и богатства, он-де полюбил меня самое, я, мол, его кумир, и он молит меня об одном: позволить ему проводить своего приятеля в Саламанку, куда они оба должны были ехать учиться, и заклинает не изменять своему решению, внушенному любовью к нему. Я же ему на это ответила, что не изменю, ибо моя любовь - это не случайная безрассудная страсть, которая мгновенно вспыхивает и так же мгновенно гаснет. Коротко говоря, долг дружбы принудил его со мною расстаться, он не в состоянии был бросить своего приятеля и, проливая, как всякий влюбленный, слезы (он проезжал мимо нашего дома, и я сама видела, что он плачет), уехал, мысленно оставшись со мной, я же, оставшись дома, мысленно отправилась вместе с ним. На другой день - этому трудно поверить, однако ж беда находит к существам обездоленным кратчайший путь - на другой день дядя объявил мне, что мы едем в Италию, мне же не удалось ничем отговориться, не удалось сказаться больной - пульс и цвет лица свидетельствовали о том, что я здорова, и дядя не поверил, что я больна, - он решил, что я просто-напросто не желаю выходить замуж и ищу предлога остаться в Мадриде.
Я успела, однако ж, уведомить Андреа обо всем, что стряслось в его отсутствие, и о вынужденном моем отъезде. Тут же я его предуведомила, что постараюсь проездом через Лукку прикинуться бесноватой, - я хотела, чтобы этот мой замысел внушил ему мысль тотчас же оставить Саламанку, приехать в Лукку и наперекор моему дяде и всему свету со мной обвенчаться. Теперь судьба моя всецело зависит от его проворства, и не только моя, но и его судьба - в том случае, если он действительно отвечает мне взаимностью. Если мое письмо до него дошло, - а оно не могло не дойти, потому что я уплатила за доставку, - не позднее, чем через три дня, он должен быть здесь. Я сделала все, что было в моих силах. Если в душу к тебе закралась любовь, а надежда манит тебя издали, то это равносильно тому, как если бы в тело твое вселился легион бесов. Такова, сеньоры, моя история, такова история моего безумия, такова история моей болезни: бесы, терзающие меня, - это любовные мои думы. Я терплю голод, ибо надеюсь на утоление его. И все же меня гнетут сомнения: ведь, как говорят в Кастилии, у несчастных людей крошки хлеба успевают замерзнуть, пока они поднесут их ко рту. Вот почему, сеньоры, я обращаюсь к вам с просьбой: в разговорах с дядей притворяйтесь, что вы верите моему обману, окажите поддержку моим измышлениям, чтобы он, пока я поправлюсь, на несколько дней оставил меня в покое: авось, бог даст, какой-нибудь из этих дней принесет мне счастье, и за мной приедет Андреа.
Констанса и Фелис Флора дали Изабелле слово быть с нею в заговоре и не уезжать отсюда до тех пор, пока мечты ее не осуществятся, ждать же им этого, по всей вероятности, осталось, дескать, недолго.