Токеа, или Белая Роза.
Глава XXX

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Токеа, или Белая Роза. Глава XXX (старая орфография)

ГЛАВА XXX.

- Добро пожаловать, капитан! сказала жена полковника, когда первый вошел в дрэвинг-рум. - Садитесь; дети у себя наверху. Этим милым ангелом вы сделали нам прекрасный подарок к Рождеству. Мне все представляется, что она для нас должна быть вестником победы, ангелом мира и добрым предзнаменованием для наших, которые завтра идут против неприятеля. Мы целое послеобеда плакали с нею, когда она рассказывала нам о прекрасной своей жизни и о несчастной смерти дочери Мико. Какая высокая, прекрасная и покорная душа! Она вся дышет любовью! Мы должны оказывать всевозможное внимание этому индейцу; он должно быть очень несчастлив. У вас было с ним совещание? Я заключила это из вашего долгого отсутствия.

Капитан небрежно бросился на диван и с досадою провел рукою по черным кудрям своим.

- Это - безутешная, до глубины потрясенная душа, сказол он, - в которой еще кипит только одна страсть: ненависть, жгучая, съедающая ненависть ко всему американскому, - ненависть, которая выражается в каждом движении, в каждом слове, в каждом мускуле. Да правду оказать, и есть за что: эти залесцы - самый эгоистический, самый черствый, самый упрямый и грубый народ.

Полковница покачала головою.

- Капитан! вы смотрите глазами предразсудка. Вы чувствуете себя здесь как-то неловко.

- Неловко! вскричал капитан с горьким смехом. - Когда я сегодня вышел перед фронт, - майор разговаривал еще с штаб-офицерами второго баталиона, - воя эта толпа обернулась ко мне спиною! От этого можно сойдти с ума!

Он вскочил и скрежеща зубами, начал бегать по комнате.

- А вы что? спросила полковница.

- Что же вы, милая мама, сделали бы на моем месте после такого афронта?

- Я серьозно, дружески спросила бы их, что они хотят выразить этим поступком. А что же сделал майор?

- Майор? Курил, пил и кутил с ними потом целый день, отвечал капитан. - Я оставил их и ушол в комнату.

- Капитан Перси! оказала полковница серьозным тоном; еще вчера, или лучше сказать сегодня утром, поведение ваше нашли очень странным, и все удивлялись, как вы, военный человек, осмелились прервать народные совещания!

Капитан вспыхнул.

- Осмелился прервать их народные совещания! клянусь небом! всех их следовало бы предать военному суду! Пленник бежал; не прошло и часа, как он ушол. Я спешу, бегу как угорелый; приказываю людям, прошу, заклинаю генерала, прошу не больше двадцати человек. А они стоят, развесит уши, вылупив глаза, и не трогаются с места, слушая то, что уже тысячу раз было напечатано во всех наших газетах.

- Однако, любезный капитан, какое вам до этого дело, если народ находит необходимым совещаться? И вы при этом сказали несколько слов, совершенно не в американском духе. Слова эти переходят из уст в уста.

- Тем лучше. Пусть они знают, что об них думают.

- Я не народный офицер, а капитан линейных войск.

- А кому принадлежат эти линейные войска? спросила полковница. - А потом, эти несогласия, продолжала она, - эти раздоры в такое и без того тяжелое время; к чему поведет все это, когда те, которые должны вести народ против неприятеля, ссорятся с ним из за ложно понятой гордости?

- А кто вызвал эти раздоры, милая мама? Уж никак не капитан Перси. Кто затеял эту оппозицию против главнокомандующого?

- Капитан Перси! сказала полковница с озабоченным видом, - вы слишком долго были вдали от родины; вы не знаете здешней народной жизни и её могущества. Вы представляете себе народ наш таким, каков он в Старой Англии, в этом земном раю аристократов. Но здесь, напротив, рай народа, и как там аристократы, так здесь народ имеет в руках своих всю силу и власть.

- К несчастию так! сказал капитан.

Полковница бросила на него взгляд, в котором выражались и жалость и негодование, и потом с неудовольствием отвернулась от него. В это время растворились двери и в комнату вошли полковник и майор Копленд, очень любезно приветствуя хозяйку и раскланиваясь сухо довольно с капитаном.

- Вы уже воротились? спросила мистрисс Паркер.

- Да, моя милая, отвечал полковник. - Этим мы обязаны сквайру. Дело кончилось прекрасно, и я теперь с уверенностию отправляюсь туда вниз. Сквайр Копленд - просто волшебник: революции приняты единодушно. Некоторые хотели было возражать, но переценили свое намерение.

- Это были тенесцы; они только еще в прошедшем году поселились здесь, сказал сквайр. Это еще грубое вещество, - сырой материал; не отвыкли еще от фехтования и гуггингаа. Но там внизу они теперь как раз будут в пору.

- Маневры ваших стрелков, майор, достойны всякой похвалы, и порядок между ними замечателен, - конечно для первого дебюта.

- Несколько раз им все еще хотелось повольничать, заметил сквайр, - но когда я у другого, у третьяго вынул изо рта сигары, они на целый день оставались спокойны. Ну, конечно, это не нью-иоркские и не лондонские джентльмены; но поверьте, блого родины они ставят выше всего на свете. Теперь у нас собраны четыре роты стрелков, которые шутя одолеют дюжины британских рот.

Небрежно развалившись на диване, капитан улыбаясь прислушивался к речам сквайра.

- Майор Копленд, заметил он наконец насмешливым тоном, - ставит, как видно, врагов обоих ниже того, что они стоят. Это показывает покрайней мере самосознание.

- И это самосознание никогда не бывает лишним в народе, возразил сквайр. - Кто надеется исполнить невозможное, тот и исполняет.

- Я не раз слыхал, что тот, кто презирает своего врага, уже вполовину побежден, заметил капитан.

- Может быть это так в старом свете, сухо; отвечал сквайр. - У нас есть еще лучшая пословица: уважай самого себя, тогда и враги твои не будут тебя презирать. Впрочем, капитан, мы живем в свободной стране, и вы можете приводить пословиц сколько душе угодно; только я советовал бы вам, когда вы имеете дело с гражданами, то и сами должны быть гражданином, и ни на иоту больше.

- И идти в Опелюзас, в науку к сквайру Копленду, заметил капитан с горькой усмешкой.

- Может быть это и лучше было бы для вас, чем то, что вы провели лучшие годы своей молодости в испорченной до основания Англии. В полном восторге от послушного народа Старой Англии, вы, как видно, забыли, что послушания здесь требует народ. Оно, конечно, как-то приятнее сказать: "иди, стой," но у нас на этот случай есть другое правило, и ваша величественная важность и благородно гордые манеры остаются у нас даже и незалеченными. Мало того, вам не позволят даже взглянуть на кого нибудь пристально или косо; в противном случае к вам тотчас же повернутся спиною. Уж нечего делать, вам придется сносить наши манеры; если же это покажется вам стыдно, то, поверьте мне, люди наши еще больше будут стыдиться ваших иностранных манер. Они мужи, и притом самые свободные мужи в мире, и слишком горды, чтобы покориться чужим манерам.

Молодого, прекрасного, блестящого офицера, одетого в богатый, золотом шитый мундир, и усвоившого себе самые изящные светския манеры, возмутила повидимому не столько речь сквайра, сколько его наружность. Наружность эта, как известно нашим читателям, была далеко не изящна. Порыжелый редингот из толстого сукна, хотя и не столь знаменитый, но не менее испытавший разные превратности, чем серый его родственник, находившийся в то время на острове Эльбе; такие же панталоны; нечто в роде черной шелковой веревки вокруг шеи; квакерская шляпа, на, которой на подобие пугала торчал известный уже нам шутовской султан; полукруглые башмаки, от самого появления своего на свет не видевшие ваксы: все это вместе составляло костюм дюжого сквайра, который в свою очередь важно и строго приблизился к капитану.

- Ни больше, ни меньше, как добрый совет, капитан, отвечал он. - Вы прекрасный, достойный молодой человек; да простить Господь тех, которые, вместо того чтобы сделать из вас гордость Вашей страны, отправили вас в Англию и возвратили нам английского фешенебля. Но там, на озерах, вы вели себя как храбрый воин. Если бы не это, то майор Копленд право не бросил бы из за вас на словечка.

- Капитан Перси, гордо возразил молодой офицер, - не нуждается ни в чьем заступничестве, а тем менее в...

- Вы молоды, капитан, холодно и сухо перебил его майор, - не забудьте, что вы мой подчиненный. Завтра, как уже решено, мы отправляемся туда с восьмью ротами. Двести человек остаются здесь. Вам теперь представится случай показать, что для вас дороже: английския манеры, или блого вашей родины. Не забудьте также, что если вам случится с кем нибудь из ваших сограждан выкурить сигару или выпить стакан тодди, то такое доверие послужит к вашей чести и ни на волос не уронит вашего достоинства. Не забудьте и того, что эти же самые граждане сумеют справиться с людьми и почище вас.

Сказав это, он кивнул головой и исчез в другой половине дрэвинг-рума. В тоне сквайра, при добродушной умеренности, слышалась в то же время какая-то безпощадная суровость, от которой несколько раз яркая краска выступала на лице капитана. Он собирался уже броситься вслед за майором, когда полковник остановил его словами:

- Что вы хотите, капитан Перси?

- Потребовать объяснения у этого грубияна.

- Садитесь, я вам дам за него это объяснение. Знаете ли вы, что вся команда без исключения, до того раздражена вашим поведением во время вчерашняго митинга, вашими неприличными словами и сегодняшним поступком, что немедленно нарядила коммиссию из офицеров?

- И? спросил капитан, несколько озадаченный.

- И эта коммиссия требовала, чтобы все это было донесено главнокомандующему и чтобы вас устранили пока от всех служебных сношений с нашими гражданами.

Капитан побледнел.

- Тогда, продолжал полковник, - вышел вперед майор Копленд и с свойственным ему увлекательным красноречием представил гражданам всю необходимость оставить вас в настоящей вашей должности. Ничего не забыл он: ваши заслуги, ваши блистательные подвиги при Платсбурге - все изобразил он яркими красками. Он хорошо вас знает. Долго все было напрасно, но наконец ему удалось успокоить всеобщее негодование. Решение пока отложено; понимаете ли? только отложено.

- Я действовал по поручениям моего начальника, и если в пылу досады у меня вырвались слова...

- Которые никогда не должны вырываться у человека, призванного начальствовать над другими, перебил его полковник. - Вы прибыли сюда по поручениям генерала. Хорошо! в таком случае вам следовало исполнить эти поручения и потом молчать. Но вы налетели на нас, как стрела, пущенная из лука, думая вероятно, что если генерал там внизу так мало церемонится с креолами, то вы в праве таким же образом поступать и здесь. Но начальник ваш лучше понимает это дело и, посылая вас на удачу с громовою своею вестию, сам пишет прелюбезное письмо к сквайру и просит его: нельзя-ли ему как можно скорее прибыть туда с своим баталионом, и прибавляет, что он сам приготовил для него квартиру.

- Почем же он знает, что сквайр Копленд будет выбран майором?

- Если бы графства, лежащия по ту сторону реки, могли располагать местом президента, то президентство досталось бы сквайру Копленду, который своею опытностию, познаниями, популярностию и даже по своему состоянию, пользуется там всеобщим уважением. Он один из важнейших представителей демократической партии в Штате и пользуется всемогущим влиянием в нескольких графствах. Как могли вы решиться говорить таким тоном с человеком, который имеет шесть, уже поселившихся и устроившихся сыновей, с человеком, который проливал свою кровь, когда вас не было еще на свете?

Капитан несколько раз прошелся быстро взад и вперед по зале; наконец он сказал:

- Генерал предчувствовал нечто в роде оппозиции; он поручил мне употребить все средства, чтобы помешать ей.

- И вы пришли и подумали, что мы так вот сейчас и испугаемся? Будьте уверены, что ваш громоносный генерал с самой сладкой гримасой проглотит страшную пилюлю, которою вы обожгли себе рот и может быть на всегда повредили военной своей карьере, и что он своею любезностию будет стараться отвратить от себя дальнейший гнев народа.

- Завтра, как вам известно, мы отправляемся вниз с обученными уже войсками и стрелками; вы останетесь еще на несколько дней, пока не выучится здешняя команда. Но одно я должен вам заметить, продолжал полковник сериозным тоном; - вашему сватовству за моею дочерью, капитан Перси, я не мешал, хотя оно мне и несовсем по душе. Но я не хочу мешать счастию своей дочери. Не забудьте однако же, что вместе с дочерью я не намерен терять своей популярности между моими согражданами.

Капитан устремил на него неподвижный взор. Несколько раз он быстро прошолся взад и вперед по комнате, потом с запальчивостию схватил кивер и перчатки. Он стоял еще в нерешимости, как вдруг встала жена полковника и произнесла с достоинством:

- Согласие и единодушие в действиях! пойдемте, капитан, вы были виноваты. Вам следует сделать первый шаг к примирению.

Капитан взял предложенную ему руку и отправился вслед за дамой. Через несколько минут он возвратился, рука об руку с сквайром и Виргинией.

- Она уже легла в постель, сказал смягчившийся сквайр, - милый ангел! жаль, очень хотелось бы еще раз видеться с нею.

- Оставьте ее, сказала полковница, - ей отдых необходим. Она не спала две ночи. Завтра мы возьмем ее туда с собою.

На всем семействе отразилась какая то унылая важность, и как будто вместе с этим милым ребенком исчезла и веселость. Это были последние часы разлуки, которая могла длиться недели, месяцы, а может быть и вечно; а потому очень естественно, если часы эти проводились в каком то важном настроении духа. Совещания о важных делах отечества и весьма обширном хозяйстве полковника были причиною, что поздний чай тянулся почти до самого ужина. Было уже далеко за полночь, когда убрали со стола, и невольников посемейно ввели в столовую, где плантатор произнес им внушительную речь, убеждая их исполнять верно свои обязанности, а потом трогательно простился с ними. О сне никто и не подумал. Среди разнообразных забот по хозяйству и приготовлений к походу прошла ночь, и уже начала заниматься заря, когда гром пушечных выстрелов возвестил о прибытии пароходов. Вскоре после того в залу вошла Роза и Габриеля. Еще несколько минут семейная группа стояла вместе, а потом оставила дом и байю и направилась к берегу реки.

Туман висел еще так густо над рекою и берегом, что нельзя было различить ни одного предмета, и только слышался глухой гул говора. Отряд стоял уже на берегу, а с ним тысячи женщин, девушек и детей, пришедших из разных мест проститься с родными. Охотник до зрелищ вероятно не нашол бы здесь достаточной пищи для своей страсти: тут не было и помину о том блеске и великолепии, о той оглушительной музыке, какая бывает в европейских государствах тут не было и помину о тех песнях, шуме и попойках, которые в таких случаях характеризуют подобные прощания. Напротив, здесь царствовала глубокая тишина или, скорее, тихий шопот, прерываемый только громкими голосами носильщиков и негров. Все стояли важно и степенно, разговаривая с своими родными с таким спокойствием, которое непреложно доказывало высокую степень самоуважения, американцев. В американском, народе нет собственно черни, а каждый член этого огромного, тела, самостоятельно и с политическою важностию, обдумывает каждый свой шаг, и идет на встречу событиям с полным сознанием и силою. Еще раз полковник обнял всех дорогих его сердцу, и потом велел подать знак к выступлению. Вслед за ним сын его на скоро обнял мать и сестер, схватил руку Розы и с лихорадочным жаром прижал ее к сердцу. Сквайр пожал руку дамам и обнял Розу.

- Молись за нас, Роза, сказал он ей шопотом. Всевышний внимает молитве невинных; мы по истине будем нуждаться в этом.

И сильнее прежнего раздался треск и грохот барабанов, оглушительнее зазвучали флейты, и посреди всего этого заревел гром пушек с пароходов. Сквайр вырвался из объятий Розы и семейства полковника.

Перед ними стали проходить отряд з.а отрядом. Послышался глухой унылый шопот, сперва тихое, потом постепенно усиливавшееся рыдание женщин, девушек и детей.

- Благослови вас Бог! Да хранит вас владыка сил небесных! раздалось из тысячи уст. Не забывайте жон и детей ваших! Будьте тверды, как истинные мужи! кричали другия.

Вдруг Роза вздрогнула.

- Боже милосердый! вскричала она и в оцепенении бросилась в объятия новой своей матери. Она прижала лицо к груди мистрисс Паркер и с трепетом указала позади себя на толпу мущин, которые, в сопровождении не большого конвоя милиции, шли по направлению к пароходу.

- Что такое? что такое? вскричала испуганная полковница.

- Мать моя! ради Бога спаси меня! Спаси твою Розу! Больше она не в силах была говорить: полумертвая от испуга, она повисла на руках дамы; все члены её дрожали; она была поражена невыразимым ужасом.

уподобляясь более адскому привидению, нежели обитателю земного шара. Мать и дочери с криками ужаса отскочили назад.

- Что такое? вскричал капитан, подбегая с обнаженною шпагою.

Индеец уставился на него, поворачивая глазами, как бешеный, потом судорожно прижал к себе Розу и страшно вытянул длинную свою шею по направлению парохода, устремив туда страшно сверкающие глаза.

- Начальник соленых вод! простонал он. Роза подняла глаза и начала озираться во все стороны.

- Мико! вскричала она, - его уже нет. Успокойся, Мико, убийца Канонды и твоих воинов уже на реке.

- Морской разбойник, милая мать, отвечала Роза, дрожа всем телом.

- Дитя мое, ты ошибаешся, вскричала озабоченная дама. Каким образом зашол бы сюда морской разбойник?

- Нет, нет, возразила Роза, - Мико также видел его.

"да благословит вас Бог!" корабли поднялись, повернули и понеслись в роковую даль.