Токеа, или Белая Роза.
Глава XXXVIII

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Токеа, или Белая Роза. Глава XXXVIII (старая орфография)

ГЛАВА XXXVIII.

Вдруг стало светло. Яркие, дико пылающие огни, пробиваясь сквозь кусты, озарили страшный мрак леса. С разных сторон, припрыгивая подбегали к обоим начальникам множество фигур, преклоняла перед ними голову, складывали руки на груди, и потом, не говоря ни слова, садились на землю обыкновенным своим способом. Число их простиралось до пятидесяти, но оно росло с каждою минутою, так что их наконец набралось несколько сот человек. Большая часть диких пришельцев была закутана в шерстяные одеяла, под которыми была у них надета охотничья рубаха, вампум и набедренник. - Многие из них однако были уже одеты, отчасти по американски, хотя в такой пестрой смеси, что днем или при менее страшной обстановке легко могли бы возбудить смех. Таким образом, на одних были панталоны, но без чулков и башмаков; у других были шляпы, на тулье которых в широкий жестяной обруч были вставлены свинцовые картинки. У других опять были сюртуки без панталон, или жилетки, без всякой другой одежды кроме охотничьей рубахи и шерстяного одеяла. Только не многие были вполне одеты по американски. В их манере, как они подходили к обоим начальникам, было также нечто особенное. Казалось, они подходили с отвращением; их дикия черты лица, полуизсохшия от неумеренного употребления огненной водки, не выражали ни радости, ни участия, а скорее какую-то боязнь, какое-то невольное, полускрытое содрогание. Старик сидел с поникшею головою, не переменяя прежнего своего положения. Наконец, когда он поднял глаза, и взоры его пробежали по собравшейся толпе, дикари уставили на него глаза с таким тупым выражением, как будто были проникнуты ужасом при виде своего бывшого начальника. Тогда лице его болезненно омрачилось, и горькая, почти язвительная улыбка подернула его уста. Пожилой, совершенно по американски одетый мужчина, которого цвет лица переливался в меднокрасный, дерзко подошол к старому начальнику, посмотрел на него с ядовитою насмешкою и, воткнув в землю свой сосновый факел, сел между передними в полукружии.

- Иосиф Окони, пробормотали все, после чего опять наступило продолжительное молчание.

Все дикари воткнули свои факелы в землю и отблеск огня, отражаясь багровым цветом на их зверских лицах, придавал собранию какой-то особенный характер, который можно было бы назвать дико-живописным, если бы лоскутья американской одежды не искажали его, придавая ему комическое выражение.

- Собрались ли мои братья, чтобы слышать голос того, чей глаз давно уже не видел их? опросил Мико.

- Собрались, сказал один старый индеец; - Мускоджи пришли недалека, чтобы услышать речь великого Мико; уши их открыты и руки распростерты.

- Воины Мускоджиев взрыли свои томагоуки, запальчиво вскричал начальник Иосиф. Они поклялись великим Духом, прибавил он сварливым, крикливым голосом.

Раздался ропот, который также точно мог означат одобрение, как и неудовольствие.

- Обоняние мое слышит дыхание изменника, сына белого и обманутой сквавы, дочери начальника Мускоджиев, сказал Мико.

При этих словах снова раздался рокот негодования..

- Дыхание мое язвительно, отвечал Halfblood {Полукровный, который происходит от белой и индейца, или наоборот.} Иосиф, слышит присутствие волка, изгнанного его собственным стадом, потому что он привел его в тенета охотников. Иосиф, прибавил он с торжествующим видом, родился от крови красных и белых родителей. Отец его был белый, а мать была дочь сестры Мико Токеа. Но разве он, подобно Токеа, приставлял к затылку красных воинов длинный нож белых? Нет, он отстранял этот нож от их груди. Он ходил с ними на охоту; он поднимал вместе с ними томагоук против Черониев и Чоктав шести племен.

Он замолчал и испытующим взором окинул сидевших вокруг.

- Если речь моя нравится моим братьям, то я буду продолжать, но если они закрывают перед ним свои уши, то и начальник Иосиф съумеет удержать свой язык.

Один старый индеец перебил его.

- Он как красная собака скрылся в свою нору, когда Мускоджи подняли топор против белых. Он был лазутчиком белых.

- И принес мир своим братьям, дерзко перебил его полукровный. Еслиб не Иосиф, где были бы теперь Мускоджи? Они были бы стерты с лица земли.

- Лучше бы они пали на кровавом поле, сказал другой, чем быть проданными собственными своими братьями.

Мико скорее с изумлением, чем с негодованием, слушал эти различные взрывы неудовольствия, столь противные принятым при собрании обычаям.

- Неужели глаза Токеа, произнес он наконец, действительно видят перед собою Мускоджиев, тех великих Мускоджиев, которых величайшими начальниками были его отец и он сам? Тех Мускоджиев, которые были еще страшны белым, когда уже все красные племена по эту сторону бесконечной реки исчезли, или вполовину были истреблены? Да! вскричал он с болезненным ударением, это действительно Мускоджи, но не те Мускоджи, которыми правили Мико, Шеиа и Токеа; это люди с красными и красноватыми лицами, но в одежде белых. Вы! слушайте, красные люди, последния слова Токеа, и не наполняйте его ушей бабьими ссорами. Воины Мускоджиев! тот, кого глаза ваши видят рядом с Токеа, - Эль-Соль, великий началиник Куманчиев.

- Мико Окониев оторвался от своего народа, сказал полукровный. Он пошол в соленую пустыню по ту сторону бесконечной реки. Зачем его путь привел его опять сюда? Язык его подобен воде реки Окони, уже смешавшейся с великими солеными водами; он горек, остр и ядовит. Неужели братья мои хотят слушать его и принять яд его в свое сердце?

Снова поднялся сильный ропот.

- Неужели братья мои хотят слушать его и покрыть облаками чело белых? кричал полукровный. Тот, кто разсевал их трупы, как зерна маиса, жив еще, и воины его с ним. Он только на несколько дней пути от вигвамов Мускоджиев.

- Го, го! раздалось в рядах с страшным завыванием, между тем как другие разразились громким ропотом. Некоторые одобряли, казалось, оратора, но глаза многих были обращены на Мико, который сидел равнодушно и повидимому в совершенном спокойствии.

- Сын белого сказал правду, начал он наконец. Язык Токеа горек; он не стал проворнее с тех пор, как двадцать лет тому назад, в этой же самой долине, говорил к своим воинам. Он даже, стал еще более горек, ибо глаза его видели, а уши слышали многое, что опечалило его душу. Глаза его видели" как народ его позволял, подобно собакам, натравливать себя против красных же людей, против братьев.

При этих словах он дунул в сжатый кулак, открыл его и выкинул вперед.

- Глаза его видели, продолжал он, как красные воины поднимали томагоук против красных своих братьев, потому что этого хотели коварные белые, которые потом издевались над глупцами, как они друг другу вонзали в грудь ножи. Глаза его видели, как коварные братья тайно пробирались в вигвамы белых, и получали от них много долларов, некоторые потом поили до пьяна красных воинов и, когда они валялись в грязи, шептали им в уши, чтобы они продали землю отцов своих. Глаза его видели, как они продали его владения белым, в то время, когда Мико воевал против Чоктавов шести племен, на которых томагоук был поднят против его воли. Глаза его видели и доллары, которые он должен был получить за свои владения, но он их оттолкнул ногою. Уши его, продолжал он, слышали, как натравливали ослепленных красных воинов, чтобы они подняли свои томагоуки против белых, когда было уже слишком поздно, и они таким образом попали в западню. Их разбили в кровавых сражениях, и пройдет много лет, пока красные воины могут осмелиться снова поднять свои томагоуки против притеснителей. Но слушайте, красные воины Мускоджиев! продолжал он, возвысив голос, белые победили красных воинов своим огнестрельным оружием, и длинными ножами. Их уже немного, но белым хотелось бы, чтобы их было еще меньше. Слушайте, красные воины! У белых есть много ядов. У них есть огненная вода, которая медленно убивает. У них есть белые лазутчики, которых они посылают к красным воинам, и которые больше нравятся вашим сквавам и дочерям, потому что кожа у них нежнее; но у них есть предательские языки и между красными людьми. Эти предательские языки сделались начальниками. Они взяли себе те доллары, которые Мико оттолкнул ногою. Они ходят на охоту с моим народом; они живут на его земле, говорят его языком. Не они говорят двойным языком, потому что в них течет двойная кровь. Знают ли мои братья этих людей?

При этих словах он вперил пронзительный взгляд на начальника Иосифа. Последний кипел неукротимым бешенством, и только приближенные могли его удержать от взрыва.

- Воины Мускоджиев! кричал он визгливым голосом, вскочив с своего места. Я ничего больше не скажу вам, как только то, что великий воин белых жив еще, и что беглый, изгнанный Токеа шепчет вам в уши. Послушайте его только, и слова его заведут вас туда, куда сам он изгнан: в соленые пустыни.

Мико сидел с опущенною на грудь годовою. Но при последних словах он поднял ее к верху и устремил на полукровного сострадательно-презрительный взгляд.

- Разве Токеа поднял бранный крик? спросил он. Разве он шептал в уши своим братьям, чтобы они подняли бранный крик? Красные воины знают, чего хотел Токеа. Они закрыли свои уши и не хотели слышать его голоса. Душа Токеа исполнилась печали, когда уши услышали об этом. Он был далеко от них. Но он сковал новую цель, которая будет блестеть и для них: великий начальник Куманчиев примет их, как своих братьев, как своих сыновей. Токеа пришол, чтобы еще раз увидеть свой народ. Он прошол чрез вигвамы белых. Они дрожат перед воинами великого отца обеих Канад, которые во множестве, как деревья в лесу, приплыли в больших каноэ, с ревущими огненными жерлами.

Дикие вдруг замолчали, устремив испытующие взоры на старого начальника. Глаза их дико вращались, а глухой шопот, раздававшийся в их рядах, доказывал, что старик затронул струну, которая сильно зазвучала в душе их.

- Что велит нам сделать великий Мико?

- Мико пришол по пути мира, уклончиво отвечал последний. Его верные воины далеко отсюда. Красные братья его уже многие годы не слышали его голоса. Они выбрали себе других начальников и должны повиноваться им.

При этих словах он испытующим взором посмотрел на индейцев и стал прислушиваться к ропоту, возникшему с разных сторон.

- Глаза его уже не видит Мускоджиевь, продолжал он. Они видят переряженных красных людей, которые навешивают на себя выброшенные лоскутья белых, которые стыдятся вампума отцов своих и над которыми издеваются белые. Сердце его говорит ему, что под узкою одеждою белых бьются и лживые сердца белых, и что слова его передаются в уши его врагов и их врагов. Мико покинул свой народ, когда ядовитый зуб вонзился в их внутренности; яд распространился, и он теперь ничего не видит, кроме гноящихся ран. Он видит начальников, одетых в платья белых, и воинов в одежде Мускоджиев и брошенных лоскутьях белых; душа его погружена в печаль.

- Мико Окониев мудрый начальник, сказал один из самых старых индейцев. В нем течет кровь многих Мико. Воины Мускоджиев хотят выслушать его речь. Они пришли из далека, за много солнцев, чтобы избежать зоркого глаза белых. Неужели они пришли напрасно?

- Мускоджи мудры, сказал Мико с ироническим ударением и с горькою, насмешливою улыбкою. Они обманули лазутчиков белых, но своих собственных лазутчиков привели с собою. Только глупец говорит два раза, продолжал он; Мико пришол, чтобы навсегда проститься с своим народом.

- В таком случае Мико напрасно предпринял такой дальний путь, заметил другой, более молодой индеец. Мускоджи хотят покоя, а Мико никогда не даст покоя,

что стеснены воинами великого отца обеих Канад. Но когда удалятся красные мундиры, тогда пусть бедные Мускоджи считают, сколько годов их останется жить в своей стране. Немного они насчитают этих лет. Воины Мускоджиев! Вы не хотели слушать голос вашего великого и старшого начальника. Вы изгнали его кровь. Вы взмутили ручей в самом его источнике, смешали кровь ваших начальников с нечистою тиною огненной воды белых. Никогда уже она не очистится. Начальники ваши наполняют свои мешки долларами. Они торгуют черными людьми и покупают их, чтобы они обрабатывали их поля. Мускоджи! Мико говорил с духом своего отца.

При этих словах все наострили уши.

- Дух не хочет, чтобы кости его оставались среди выродившагося народа, среди народа предавшого кровь его.

- Го! го! снова раздалось с страшным воем.

- Мико исполнил веление своего отца, продолжал старик. Он пришол, чтобы зарыть его прах в свободной стране великих Куманчиев.

- Мико великий, знаменитый начальник, начал один из старых индейцев. Великий Шеиа прошептал ему, чтобы он взял у Мускоджиев его кости?

- Да, отвечал Мико.

- Го! го! раздалось опять из глубины груди всех диких, которые с глухим воем и в страшном смятении стали бегать взад и вперед.

- Мико пришол, сказал старик, чтоб исполнить повеление отца своего. Красные воины уже не могут удержать его. Но они могут придти в прекрасные раввины Куманчиев. Токса и его сын, великий Эль-Соль, протянут им свои руки.

начальника, с своими Окониями, которые между тем опять присоединились к ним, направились по дороге к Миссисипи.

Что было настоящим поводом этой странной сходки, решить трудно. В натуре старого начальника преобладала в особенности та непостижимая двойственность, которою вообще обладает всякий индеец в такой высокой степени, что он иногда в продолжении нескольких лет может самые важные предприятия покрывать непроницаемою завесою. И если, как он говорит, повеление его отца, или лучше сказать, его сон побудил его к этому дальнему путешествию, то нам не менее верным кажется и то, что он с этим путешествием соединил впоследствии еще и другую цель, именно в то время, когда он около Байю ближе ознакомился с мнимым критическим положением своих врагов. Была ли это последняя попытка склонить свой народ к возстанию против врагов, или он хотел только выведать его, чтобы быть готовым на всякий случай, об этом не упоминается ни в предании, ни в исторических документах. Но состояние, в каком он нашол свой народ, заставило его навсегда отказаться от всяких дальнейших попыток. Политика центрального правления (или лучше сказать, постепенное приближение американцев) придумала в продолжении многолетняго его изгнания одно из тех средств, которыми вернее и скорее всего можно денационализировать и обуздать как дикие народы, так и цивилизованные, но находящиеся еще в состоянии политического детства, именно браки между красными и белыми, посредством которых влияние самых главных начальников постепенно переходило к так называемым полукровными, которые, сочувствуя более интересам американцев, умели вовлечь в них и остальной народ. Это удалось тем легче, что значительные суммы, выплачиваемые индейцам за их земли, подстрекнули многих молодых искателей приключений забыть красный цвет дочерей начальников, и втереться таким образом во владение, которое было тем привлекательнее, что такою женитьбою они приобретали значительное влияние между дикими. Вследствие одной такой женитьбы, как нам известно, и Мико лишился своих владений и влияния. Очень естественно, что чем чаще американцы следовали этой политике, тем шире становилась пропасть между ним и его народом. Впрочем во всяяком случае попытка эта, как и вся жизнь этого исторического человека, достопримечательны и представляют, может быть, более интереса, чем даже знаменитые кровопролитные войны какого нибудь Филиппа, Логана, Текумзе и всех тех славных воинов, которых исполинския души в продолжении более столетия оспаривали у своих белых врагов владение этою страною.

Оба начальника, говорит предание, направились опять к Байю, с такою поспешностию, какую только допускало изнеможение старика. Но уже на следующее утро они, с некоторым безпокойством, заметили свежие следы Макассинов. Чем далее они подвигались вперед, тем более они убеждались, что несколько Мускоджиев перед ними отправились по той же дороге. Мико, казалось, менее безпокоился, но молодой начальник все более и более становился озабоченным. Он однако молчал с привычным самоотвержением. Но когда они на шестой день после или сходки расположились для ночлега на том же самом месте, которое за несколько часов перед тем было занято лазутчиками, Эль Соль не мог долее удержать свой язык.

- Мико, сказал он, - поступил как благочестивый сын, когда исполнял веление отца своего; но не как умный начальник поступил он, когда говорил своему народу. Он повиновался кипящему пылу, который гложет его сердце. Мико не следовало бы это делать, если он намерен идти к белым.

- Когда красные воины отказались выслушать голос Мико, разве они оттого менее сделались детьми его? спросил старик.

- А разве Токеа говорил Мускоджиям голосом отца? спросил Эль Соль многозначительно.

- Эль Соль - начальник, продолжал молодой Куманчи; - сердце его все еще не забыло той раны, какую нанесли ему белые убийством его отца; но он отец многих детей. Еслибы он один мог отмстить за злодеяние белых, он бы это исполнил: но это стоило бы крови его братьев. Поэтому он предоставляет месть Ваконде и живет для своего народа. Мико должен поступать так же. Если белые узнают, продолжал он, указывая на следы, оставленные индейцами, - что Мико шептал на уши своему народу, чело их омрачится; может быть даже, прибавил он, опустив взор к земле, - они удержат залог, который оставил им Мико.

Последния слова он произнес тихо, почти со страхом.

- Белая Роза - дочь Мико. Он платил за нее бобровыми и медвежьими мехами. Он не оставил бы ее белым, если бы они предлагали многия тысячи долларов.

Сердце молодого начальника забилось.

- Ваконда, произнес Куманчи едва слышным голосом, - взял к себе дочь Мико...

Он замолчал, щеки его пылали, и он задрожал всем телом.

- Роза - дочь Мико, вскричал старик. - Эль Соль вторично будет сыном Токеа.

- Отец мой! было все, что мог произнесть молодой человек. Он бросился к старику на грудь, и страшное волнение, с каким он вскочил и почти насильно увлек за собою старика, обнаружило невыразимую любовь, овладевшую молодым индейцем.

Байю, куда, по прошествии нескольких дней, они прибыли без особенных приключений.

- Видит ли мой отец? вскричал Эль Соль, когда они стояли на высоте блоффов, устремляя взоры на реку и на великолепную долину. - Токеа не мог не уступить в своей борьбе. Да поможет ему только великий Дух, уйти теперь счастливо от врагов.