Гай Мэннеринг, или Астролог.
Глава XXXIX

Гай Мэннеринг, или Астролог

Глава XXXIX

- А как вы думаете, что с этим славным малым будет, удастся вам его дело выиграть? - спросил Мэннеринг.

- Право, не знаю, сражение не всегда кончается победой сильнейшего, но, если только мы сумеем все доказать, дело, конечно, решится в его пользу. Кстати, я ему кое-чем обязан. Проклятие нашей профессии в том, что мы редко видим лучшую сторону человеческой природы. Люди приходят к нам со своими эгоистическими чувствами, свежеотточенными и свежеотшлифованными; все их личные счеты и все предрассудки выпячиваются, как шипы на зимних подковах. Ко мне вот в мою башенку приходило немало таких людей, которых мне сначала хотелось просто в окно вышвырнуть. И все-таки я в конце концов убеждался, что они поступали точно так же, как поступил бы на их месте я сам, то есть если бы я чем-нибудь был рассержен и перестал бы рассуждать здраво. Я убедился, что люди нашей профессии видят больше человеческой глупости и человеческого лукавства, чем кто бы то ни было, и только потому, что эти пороки мы наблюдаем там, где они больше всего сгущены, перед тем как вырваться наружу. В цивилизованном обществе закон - это печная труба; через нее-то и вылетает весь тот дым, который недавно еще расходился по дому и разъедал людям глаза; не удивительно, что в эту трубу попадает и сажа. Но мы позаботимся, чтобы дело нашего лидсдейлского приятеля велось как следует и чтобы при этом ему не пришлось делать излишних за трат, - наживаться мы на нем не будем.

- Разрешите мне пригласить вас к себе на обед, - сказал Мэннеринг, когда они прощались. - Мой хозяин уверяет, что у него есть оленина и превосходное вино.

- Оленина? Вот как! - откликнулся сразу наш адвокат, но тут же спохватился:

- Нет, это невозможно!.. И вас я к себе не могу пригласить... Этот понедельник у меня - день неприкосновенный.., да, впрочем, и вторник тоже. В среду я должен выступать по важному делу. Но, постойте, сейчас ведь стоят морозы, и, если вы будете еще в Эдинбурге, оленина долежит до четверга.

- А в четверг вы придете?

- Непременно.

- Ну и прекрасно, я все равно рассчитывал здесь с неделю побыть. Если даже оленина и не долежит до этого дня, хозяин наш что-нибудь другое состряпает.

- Ничего, долежит, - сказал Плейдел. - Ну, а пока до свидания. Кстати, вот вам несколько рекомендательных писем; если хотите, можете сходить по этим адресам. Я еще утром все это для вас написал... Ну, до свидания, мой секретарь уже целый час меня дожидается, чтобы мне это чертово дело докладывать.

Плейдел заторопился и вскоре уже пробирался по разным крытым переходам и лестницам, чтобы выйти на Главную улицу путем, который в сравнении с обычной дорогой был тем же, чем Магелланов пролив в сравнении с более открытым, правда, но значительно более длинным обходом вокруг мыса Горн.

Когда Мэннеринг взглянул на рекомендательные письма, он очень обрадовался, увидев, что они были адресованы литературным знаменитостям Шотландии: Дэрилу Юму^[259], эсквайру, Джону Хьюму^[260], эсквайру, доктору Фергюсону^[261][262], лорду Кеймсу^[263], мистеру Хаттону^[264], Джону Кларку^[265], эсквайру элдинскому, Адаму Смиту, эсквайру, доктору Робертсону.

"Право же мой друг законовед недурно выбирает знакомых - все это очень известные имена. Человеку, прибывшему из Индии, надо немного проветрить мозги и привести себя в порядок, прежде чем появляться в таком обществе".

Мэннеринг с радостью воспользовался этими письмами. Очень жаль, что мы не можем рассказать читателю о том, сколько удовольствия и пользы он почерпнул от общения с этими людьми. Дома их всегда были открыты людям образованным и умным, откуда бы те ни приезжали, и, пожалуй, вряд ли еще где-нибудь можно было сыскать столько разнообразных и глубоких дарований, как в Шотландии того времени.

В четверг, как и было условлено, мистер Плейдел явился в гостиницу, где жил полковник. Оленина отличным образом его дождалась, бордоское вино было превосходно, и наш ученый адвокат, большой любитель покушать, отдал должное и тому и другому. Трудно только сказать, что ему доставило больше удовольствия вкусный обед или присутствие Домини Сэмсона. Ловким, профессиональным остроумием он сумел вызвать его на реплики, которые рассмешили и самого адвоката и еще двух гостей полковника. Простота, лаконизм и необычайная серьезность, с которой Сэмсон отвечал на лукавые вопросы адвоката, позволили Мэннерингу лучше чем когда-либо почувствовать всю bonhomie^[266] его характера. При этом Домини извлек из себя целый арсенал всяческих познаний, редкостных и разнообразных, хотя, по правде говоря, совершенно бесполезных. Плейдел сравнивал потом его голову с кладовой богатого ростовщика, где собраны всевозможные вещи, но где, однако, все они свалены в кучу в таком беспорядке, что хозяин никогда не может в нужную минуту ничего найти.

Потешаясь над Самсоном, адвокат дал ему в то же время возможность поупражнять свои умственные способности. Когда Плейдел все больше и больше воспламенялся и шутки его, в обычное время сухие и чопорные, стали живее и остроумнее, Домини посмотрел на него с каким-то особым удивлением: так дрессированный медведь оглядывает только что приведенную обезьяну, с которой ему предстоит потом выступать перед публикой. Зная, что Домини будет непременно оспаривать то или иное положение, мистер Плейдел особенно настойчиво его выдвигал. Для него было большим удовольствием наблюдать, каких невероятных усилий стоило нашему добросовестному Домини собрать свои мысли для ответа и как он принуждал свой сонный и неповоротливый ум сдвигать всю тяжелую артиллерию учености, чтобы изничтожить какую-нибудь ложную догму или ересь, которые выдавались за истину. И вдруг - подумать только!.. - до того как орудия успевали дать залп, неприятель неожиданно покидал все прежние позиции, чтобы потом атаковать бедного Домини с фланга или с тыла. Сколько раз бывало, что, ведя наступление и уже уверенный в своей близкой победе, Сэмсон вдруг видел, что враг исчез с поля битвы. Тогда он вскрикивал: "Удивительно!" и тратил потом немало труда, чтобы расставить свои силы на новых тактических позициях.

- Совсем как туземные индийские войска, - говорил полковник. - Тут и обилие солдат и огромное количество пушек, но весь строй сразу же приходит в невероятное смятение, стоит только обойти его с фланга.

Но, в общем, хоть Домини и устал от этих умственных упражнений, которые ему приходилось выполнять с необычной быстротой, да еще по заказу, он все же запомнил этот день как один из лучших в своей жизни и всегда потом говорил о Плейделе как о человеке очень ученом и очень веселом.

Мало-помалу гости разошлись, и они остались втроем. Тогда разговор перешел на завещание миссис Бертрам.

- И как только этой старой карге взбрело в голову, - Сказал Плейдел, лишить бедную Люси Бертрам наследства, отказав его мальчику, которого давно уже нет на свете?.. Извините меня, мистер Сэмсон, я забыл, сколько горя это вам причинило... Я вспоминаю, как я вас тогда допрашивал. У меня до того никогда в жизни не было случая, чтобы человек так вот от волнения даже двух слов вымолвить не мог. Рассказывайте мне сколько угодно, полковник, о своих пифагорейцах^[267] или о молчаливых браминах, - уверяю вас, что этот ученый муж предан молчанию больше, чем все они. Но слова мудрецов особенно ценны, и к ним надо прислушиваться.

- Конечно, - сказал Домини, отнимая от глаз голубой клетчатый платок, вот уж поистине тяжелый был для меня день, легко ли такое горе пережить! Но тот, кто ниспосылает бремя, дает и силу нести его.

Полковник Мэннеринг решил воспользоваться случаем и попросил мистера Плейдела рассказать ему подробно об исчезновении мальчика. Наш адвокат любил рассказывать разные уголовные происшествия, а особенно те, с которыми он сталкивался сам в своей практике, и поэтому он очень обстоятельно все ему изложил.

- А какого вы сами мнения об этом деле? - Я считаю, что Кеннеди был убит. Такие вещи не раз уже бывали в наших местах и прежде: контрабандисты versus^[268] таможенных.

- А что вы думаете насчет ребенка?

- Ну, ясное дело, убит, - ответил Плеидел. - Он был в таком возрасте, когда мог рассказать обо всем, что видел, а эти изверги ни на минуту не остановились бы и перед избиением младенцев, если бы им это было выгодно.

- Удивительно!

- Но цыгане будто бы в этом деле тоже замешаны, - сказал Мэннеринг, - если верить тому, что после похорон говорил этот простак...

- Убеждение миссис Бертрам, что ребенок жив, было основано на словах цыганки, - сказал Плеидел, ловя его намек на лету. - Я завидую логичности ваших суждений, полковник, мне стыдно, что я сам до этого не додумался. Мы сейчас же разберемся в этом деле. Эй, послушай, милый, сходи-ка ты к тетушке Вуд в Каугейт. Там сейчас мой писец Драйвер. Не иначе как он играет в хайджинкс (я и мои подчиненные, полковник, в свободные от наших прямых обязанностей дни находим себе обязанности другие). Пусть он сию же минуту придет, и я заплачу за него все штрафы.

- Надеюсь, он явится сюда не ряженым? - спросил Мэннеринг.

- Ах, довольно об этом, если ты меня любишь, Хел^[269], - сказал Плеидел. - Но надо постараться кое-что разузнать об этих выходцах из Египта^[270]. Эх, кабы мне в этом путаном деле хоть за самую тоненькую ниточку ухватиться, посмотрели бы вы, как бы я тогда все распутал! Я бы добился правды от ваших bohemiens, {Цыган (франц.).} как их называют французы, и с большим успехом, чем Monitoire^[271] или Plainte de Tournelle.^[272][273] Я ведь умею допрашивать неподатливых свидетелей.

Пока мистер Плеидел хвалился своими профессиональными талантами, слуга вернулся, ведя за собой Драйвера, который так спешил, что на подбородке у него остались еще следы бараньего жира, а на верхней губе - пена от пива.

- Драйвер, вы должны немедленно разыскать бывшую горничную старой миссис Бертрам. Ищите ее где хотите, но если вы увидите, что нужно обратиться к Протоколу, табачнику Квиду или еще к кому-нибудь из этих людей, сами туда не суйтесь, а пошлите какую-нибудь свою знакомую.., у вас они есть, и они охотно для вас все сделают. Когда вы ее найдете, велите ей прийти ко мне завтра ровно в восемь.

- А если она захочет узнать зачем, что я ей скажу? - спросил лихой адъютант.

- Что хотите, - ответил Плеидел. - Неужели вы думаете, я вас еще учить буду, что соврать. Но пусть она только будет in praesentia,^[274] как я уже сказал, к восьми часам.

Писец усмехнулся, откланялся и ушел.

- Это парень полезный, - сказал адвокат, - для нашего дела лучше и не подберешь. Он три ночи в неделю может не спать и писать под мою диктовку, или, что то же самое, он и во сне и наяву одинаково хорошо и правильно пишет. И притом он отличается большим постоянством; есть ведь такие, что то и дело из одной пивной в другую переходят, и надо человек двадцать посыльных, чтобы за ними гоняться, вроде тех молодцов, что сэра Джона Фальстафа в истчипских тавернах искали. Нет, этот так не носится, он всегда у одной только тетушки Вуд; зимой он у очага сидит, а летом - у окна, и дальше он ни за что не уйдет: в любое время, хоть днем, хоть ночью, как освободится - так только туда. По-моему, он никогда и не раздевается и спать не ложится - доброе пиво ему все на свете заменит, ему тогда ни есть, ни пить, ни спать, ничего не надо.

- Неужели он действительно в любую минуту готов трудиться? Что-то не верится, раз он такую жизнь ведет.

- Полноте, полковник, никогда еще ему пиво не мешало. После того как он говорить уже не в состоянии, писать он еще часами может. Помню, раз меня неожиданно вызвали написать прошение. Это было в субботу вечером, я сидел за обедом и не испытывал ни малейшего желания браться за это дело. Однако они затащили меня в Клерихью, и там мы стали пить, пока я целую хохлатую курицу в себя не влил^[275]; тогда они принялись уговаривать меня, чтобы я составил эту бумагу. Надо было разыскать Драйвера; единственное, что мы могли сделать, это принести его туда. Ни говорить, ни двигаться он не мог. Но едва только ему в руку сунули перо, положили перед ним бумагу и он услыхал мой голос, как он начал писать, и знаете - не хуже любого каллиграфа, если не считать того, что пришлось к нему отдельного человека приставить, чтобы перо в чернила макать, а то он никак чернильницу разглядеть не мог. Право же, я в жизни не видел красивее почерка.

- Ну, и как же выглядел наутро плод ваших совместных усилий? - спросил полковник.

- Очень уж рано.

- А позднее никак нельзя. Если я завтра ровно в девять не буду в суде, то все подумают, что со мной удар приключился, а это и на ходе дела скажется.

- Ну хорошо, постараюсь завтра утром у вас быть.

На этом они расстались.

Наутро, проклиная, правда, в душе сырые шотландские зимы, полковник Мэннеринг явился к адвокату. Плейдел к этому времени успел усадить миссис Ребекку у огня, угостить ее чашкой шоколада и теперь разговаривал с ней об интересовавшем его деле.

- Нет же, уверяю вас, миссис Ребекка, ни у кого и в мыслях нет изменить волю вашей покойной госпожи; слово вам даю, что к завещанной вам сумме это никакого отношения не имеет. Вы ее заслужили тем, что ухаживали за покойной, и я был бы рад, если бы она была вдвое больше.

- Знаете, сэр, совсем негоже рассказывать то, что при тебе господа говорили. Слыхали вы, как этот противный Квид попрекал меня тем, что когда-то мне подарок преподнес, и всякую ерунду повторял, какую я по простоте ему наболтала; а ежели еще с вами тут поболтаешь, то кто знает, чем все это кончится.

- Уверяю вас, милейшая Ребекка, и ваш возраст и мое положение порукой тому, что, даже если вы будете говорить со мной так же откровенно, как в стишках говорят о любви, ничего худого для вас не будет.

- Ну, раз ваша милость считает, что ничего со мной не случится, тогда слушайте: дело было так... Знаете, с год назад, а может и меньше, моей госпоже посоветовали ненадолго в Гилсленд съездить поразвлечься. Тогда о беде, что с Эдленгауэном стряслась, все уже говорить начали, и она, бедная, так убивалась, - ведь она привыкла своим родом гордиться. Раньше они, бывало, с Элленгауэном то в ладу жили, то нет, а последние два-три года так совсем разошлись. Он собирался денег у нее занять, а она ему отказывала, да сама хотела старые долги с него получить, а лэрд - тот не платил. Так вот в конце концов они и разошлись. А потом вдруг в Гилсленде кто-то сказал, что имение Элленгауэн будут продавать. И вот с этой минуты она словно совсем вдруг мисс Люси Бертрам разлюбила. Она мне частенько говаривала: "Ах, Ребекка, Ребекка, если бы не эта никчемная девчонка... Ведь она даже отца вразумить не может... Если бы мальчик был жив, никогда бы не пришлось за долги этого дурака имение продавать". И пойдет, и пойдет, так что прямо слушать тошно, так бедняжку честит, будто та виновата, что не мальчиком родилась и что отцовского имения не уберегла. И вот раз как-то возле родника, что над скалой в Гилсленде, она увидала славных мальчуганов, детей Мак-Кроски... И тут она как начнет... "Подумать только, что у каждого проходимца есть сын и наследник, а род Элленгауэнов без мужчины остался!" А сзади-то стояла цыганка и все это слышала, высоченная, страшенная баба, я таких в жизни не видывала. "Кто это смеет говорить, - сказала она, что в роду Элленгауэнов мужчин не стало и весь род на нет сойдет?" Моя госпожа тут же обернулась. Она была женщиной не робкого десятка и за словом в карман не лезла. "Это я говорю, - сказала моя госпожа, - и сердце у меня кровью обливается". Тогда цыганка схватила ее за руку:

"Хоть ты меня и не знаешь, - говорит она, - я-то тебя хорошо знаю... Слушай же. Так, как солнце светит на небе и эта река течет к морю, и так же, как есть око, что нас с тобой видит, и ухо, что нас с тобой слышит, так же верно, что Гарри Бертрам, хоть и считают, что он погиб у Уорохского мыса, жив-живехонек. Ему было тяжко до двадцати одного года на свете жить, но, если мы с тобой живы будем, ты еще этой зимой о нем узнаешь, раньше чем снег успеет два дня на полях Синглсайда пролежать... Не надо, говорит, мне твоих денег. Ты думаешь, я обмануть хочу? Прощай теперь, а как Мартинов день настанет, так еще раз встретимся". И с этими словами ушла.

- Она что, очень высокая была? - прервал ее Мэннеринг.

- Такой высоченной женщины я в жизни не видала, а волосы у нее были черные как ночь, кое-где только седые, и над бровью у нее, помнится, рубец был, примерно в палец шириной. Кто хоть раз ее видел, тот никогда не забудет. И я доподлинно знаю, что после слов этой цыганки моя госпожа и составила завещание; она ведь и так невзлюбила молодую леди Элленгауэн, а тут сироте надо было еще двадцать фунтов посылать... Вот она и говорила: не только, мол, по милости мисс Бертрам все имение теперь в чужие руки отдается, из-за того что девочки наследства не получают, но и сама молодая леди теперь так обеднела, что стала обузой для Синглсайда. Только, сдается, завещание-то по всем правилам составлено, и деньжат своих я бы не хотела лишаться, ведь я ей почти что даром служила.

Адвокат рассеял опасения Ребекки на этот счет, а потом спросил ее о Дженни Гибсон и из ответа понял, что та согласилась на предложение Динмонта.

- Я тоже туда поеду, раз он такой добрый, что и меня приглашает, добавила старая служанка. - Динмонты ведь люди очень порядочные, хоть покойная госпожа и не любила об этом родстве вспоминать. Но зато она любила чарлизхопские сыры, окорока и птицу; они ведь ей все посылали, и чулки и рукавички из овечьей шерсти, - это ей по душе было.

Плейдел отпустил Ребекку. Когда она ушла, он сказал полковнику:

- Я то же самое подумал, - сказал Мэннеринг.

- А зовут ее... - продолжал Плейдел.

- Мег Меррилиз, - ответил полковник.

Мистер Плейдел очень внимательно его слушал, а потом сказал:

- Я радовался тому, что познакомился со столь ученым богословом в лице вашего капеллана, но я никак не рассчитывал встретить в лице его патрона ученика Альбумазара^[276] и Мессагалы. Мне думается, однако, что эта цыганка могла бы кое-что нам рассказать, и не только из области астрологии и ясновидения. Один раз она уже была у меня в руках, но тогда я многого от нее не добился. Надо написать Мак-Морлану, пускай он всех на ноги поднимет, только бы ее разыскать. Я сам охотно поеду в *** графство, чтобы присутствовать при ее допросе. Хотя я больше и не шериф, я по-прежнему состою там в мировых судьях. И ничто меня так всю мою жизнь не тяготило, как это нераскрытое дело и судьба ребенка. Надо будет написать также шерифу графства Роксбург и какому-нибудь толковому мировому судье в Камберленде.

- Надеюсь, что, когда вы приедете в наши края, штаб-квартиру свою вы расположите в Вудберне?

На следующий день новые друзья расстались, и полковник вернулся домой без каких-либо приключений, о которых стоило бы здесь упоминать.

Примечания

258

"Маленький французский адвокат" - комедия Джона Флетчера (1579 - 1625), написанная им в 1619 - 1620 гг, совместно с Филиппом Мессинджером (1583 1640).

259

Юм Дэвид (1711 - 1776) - известный английский философ, историк, экономист, шотландец по происхождению. В 50-х гг. XVIII в, был библиотекарем эдинбургской библиотеки.

260

261

Доктор Фергюсон Адам (1723 - 1816) - шотландский философ и историк, с 1759 г, профессор Эдинбургского университета.

262

Доктор Блэк Джозеф (1728 - 1799) - шотландский химик и врач, с 1766 г, профессор химии Эдинбургского университета.

263

Лорд Кеймс Генри Хом (1696 - 1782) - известный шотландский судья.

264

Хаттон Джеймс (1726 - 1797) - шотландский геолог и естествоиспытатель.

265

"Очерки морской тактики" (1790 - 1797), вызвавшей оживленные споры.

266

Добродушие (франц.).

267

Пифагорейцы - последователи Пифагора, придавшие мистический смысл его учению о числах..

268

Против (лат.).

269

Хел - так называли Генриха принца Уэльского Фальстаф и другие в пьесе Шекспира "Генрих IV", ч. 1 (акт II, сц. 3).

270

271

Monitoire (фр.) - официальное послание, угрожающее церковным наказанием тому, кто знает и умалчивает о преступлении, виновник которого неизвестен.

272

Жалоба в уголовную судебную палату (франц.).

273

Tournelle. - Так называлась одна из палат парижскою парламента, занимавшаяся уголовными делами. До буржуазной революции XVIII в, во Франции парламенты являлись судебными учреждениями.

274

В наличности (лат.).

275

бутылки вина той же вместимости.

276

Альбумазар (805 - 885) - арабский астроном и астролог, автор книги "Цветы астрологии".