Антикварий.
Глава XXXIII

Антикварий

ГЛАВА XXXIII

- Мне не к чему говорить вам, - начала старуха, обращаясь к графу Гленаллену, - что я была любимицей и доверенным лицом Джоселинд, графини Гленаллен, да упокоит бог ее душу! - При этих словах она перекрестилась. - И я думаю, вы помните, что я пользовалась ее благосклонностью много лет. Я отвечала ей самой искренней привязанностью, но потом впала в немилость из-за ничтожного непослушания, о котором вашей матери сообщила та, кто считала, - и не без основания, - что я слежу за ней и за вами.

- Я запрещаю тебе, женщина, называть ее имя в моем присутствии! - дрожащим от волнения голосом воскликнул граф.

- Я должна назвать его, - твердо и спокойно ответила кающаяся, - иначе как вы поймете меня?

Граф оперся на один из стоявших в хижине простых стульев, надвинул шляпу на глаза, сжал руки, стиснул зубы, как человек, готовящийся к мучительной операции, и сделал старухе знак продолжать.

- Так вот, я сказала, - вновь заговорила она, - что своей немилостью в глазах госпожи я обязана главным образом мисс Эвелин Невил, воспитывавшейся тогда в замке Гленаллен как дочь умершего двоюродного брата и близкого друга вашего покойного отца. В ее истории было много загадочного, но кто посмел бы спрашивать графиню о том, что она не хотела сказать? В замке все любили мисс Невил, кроме двоих - вашей матери и меня: мы ее ненавидели.

- Боже! По какой же причине? Ведь такого кроткого, такого нежного создания, способного внушать только любовь, еще не знал наш злополучный мир!

- Может, это и так, - ответила Элспет, - но ваша мать ненавидела всю семью вашего отца, кроме него самого. Пошло все из-за раздора, который возник между ними вскоре после свадьбы. Как все это было - сейчас не имеет значения. Но ненависть вашей матери к Эвелин Невил удвоилась, когда она заметила взаимную склонность между вами и несчастной молодой леди. Вы, может, помните, что вначале графиня выказывала свою неприязнь к ней только тем, что холодно и высокомерно с ней обращалась. По крайней мере больше ничего не было заметно. Но со временем дело дошло до такой вражды, что мисс Невил пришлось искать убежища в замке Нокуиннок, у жены сэра Артура, которая (мир праху ее! ) тогда еще была жива.

- Ты разрываешь мне сердце, вспоминая эти подробности. Но говори, и пусть моя сегодняшняя мука будет лишней карой за мое невольное преступление!

- Однажды ночью, - продолжала Элспет, - когда мисс Невил не жила дома уже несколько месяцев, я поджидала в своей хижине возвращения мужа с рыбной ловли и тайком проливала горькие слезы, которые мой гордый дух исторгал из меня при мыслях об опале. Кто-то поднял щеколду, и в мое жилище вошла графиня, ваша мать. Я подумала, что предо мной призрак, ибо даже во времена наибольшего благоволения она никогда не оказывала мне такой чести; и она была так бледна и страшна, словно вышла из могилы. Она села и отжала воду из волос и плаща, так как моросил дождь, а идти ей пришлось через заросли, покрытые росой. Я упоминаю обо всем этом лишь для того, чтобы вы поняли, как ясно живет эта ночь в моей памяти. Оно и неудивительно! Увидев графиню, я была поражена, но не посмела заговорить первой, как если бы увидела духа.

«Элспет Чен, - сказала она, помолчав (она всегда называла меня девическим именем), - не дочь ли ты Реджиналда Чена, который умер, чтобы спасти своего господина, лорда Гленаллена, на поле боя при Шериф-Мюре? »

И я ответила ей почти так же гордо:

«Это так же верно, как то, что вы дочь графа Гленаллена, которого мой отец спас в тот день ценой собственной жизни».

Здесь старуха глубоко задумалась.

- Что же было потом? Что же потом? Ради бога, добрая женщина… Впрочем, то ли это слово? .. Но, добрая ты или злая, я велю тебе говорить!

- Мало значили бы для меня земные веления, - ответила Элспет, - если бы во сне и наяву со мной не говорил голос, заставляющий меня рассказывать эту печальную повесть. Так вот, милорд, графиня сказала мне:

«Мои сын любит Эвелин Невил. Они дали друг другу слово. Они помолвлены. Если у них родится сын, мои права на поместье Гленалленов отпадут. С этой минуты я превращаюсь из графини в жалкую вдову-управительницу. Я, которая дала супругу земли и вассалов, высокую кровь и древнюю славу, перестану быть госпожой, как только у моего сына появится наследник мужского пола. Все же с этим я могла бы примириться. Если бы он женился на ком угодно, кроме ненавистных мне Невилов, я стерпела бы. Но мысль, что им и их потомкам достанутся права и почести, принадлежавшие моим предкам, как кинжал пронзает мое сердце. А эта девчонка - я ее ненавижу! »

И я ответила, ибо сердце мое воспламенилось от ее слов, что полностью разделяю ее ненависть.

- Негодяйка! - воскликнул граф, вопреки своей решимости хранить молчание. - Негодная женщина! Как могла ты ненавидеть такое невинное и милое создание?

- Я ненавидела тех, кого ненавидела моя госпожа, как полагалось вассалам дома Гленалленов. Я вышла, милорд, за человека, который был ниже меня по положению, но щит перед любым вашим предком, который шел в бой, всегда нес предок той хилой, старой, полоумной негодяйки, которая сейчас говорит с вами. Это не все, - продолжала старая колдунья, чьи земные и неземные страсти разгорались по мере ее рассказа. - Это не все. У меня были свои причины ненавидеть мисс Эвелин Невил. Это я привезла ее из Англии, и всю дорогу она, задирая нос, издевалась над моим северным произношением и одеждой, как это делали на юге многие леди и подружки мисс Эвелин по пансиону - так они называли ее школу.

(Как ни странно, об этой обиде, неумышленно нанесенной ей ветреной школьницей, она говорила с таким давним ожесточением, какое после огромного промежутка времени не могло бы быть оправдано, да и не могло бы возникнуть у человека в здравом рассудке.)

- Да, она презирала и высмеивала меня, но презревший тартан да страшится кинжала!

Она приумолкла, потом заговорила снова:

- Я не отрицаю, что ненавидела ее больше, чем она заслуживала. После моих слов моя госпожа графиня настойчиво продолжала:

«Элспет Чен, этот своенравный мальчишка женится на девке с фальшивой английской кровью. В былые дни я могла бы бросить ее в гленалленский массимор^[152], а его посадить на цепь в башне Стретбоннела. Но эти времена прошли, и власть, которая должна была бы принадлежать знатным людям страны, перешла к изворотливым крючкотворам и к их еще более низким помощникам. Выслушай же меня, Элспет Чен! Если ты дочь твоего отца, как я - дочь моего, я найду средство помешать их браку. Она часто ходит на утес над твоим жилищем и смотрит оттуда, не видна ли лодка ее милого (Вы, вероятно, помните, милорд, как вы любили выходить под парусом в море? ) Сделай так, чтобы он нашел ее на сорок сажен ниже, чем ожидает! »

- Да, вы можете смотреть на меня во все глаза, и хмурить лоб, и сжимать кулаки, но как верно то, что я должна предстать перед тем единственным, кого я боюсь, - о, почему я не боялась его сильнее! - таковы были слова вашей матери. Зачем стала бы я вам лгать? Но я не согласилась запятнать свои руки кровью. Тогда она сказала:

«По законам нашей святой церкви они слишком близкие родственники. Но я не удивлюсь, если оба они в своем непослушании дойдут до того, что станут еретиками».

Это был ее дополнительный довод. А так как дьявол всегда внушает коварные мысли таким, как я, забирающимся выше, чем следует, я, к несчастью, вставила: «Но их можно было бы уверить в таком близком родстве, при котором никакой христианский закон не разрешит их брака».

Тут лорд Гленаллен повторил ее слова, закричав так пронзительно, что, казалось, крыша хижины развалится у них над головами:

- Ах! Значит, Эвелин Невил не была… не была…

- Не обманывай меня, женщина! Не заставляй меня проклясть память матери, которую я только что похоронил, за участие в заговоре самом жестоком, самом адском…

- Подумайте, милорд Джералдин, прежде чем проклинать память умершей родительницы, нет ли среди живых человека с кровью Гленалленов в жилах, чьи прегрешения привели к этому ужасному несчастью.

- Ты подразумеваешь моего брата? Но он тоже умер, - возразил граф.

- Нет, - ответила сивилла, - я подразумеваю вас самого, лорд Джералдин. Если вы не нарушили сыновний долг послушания и не женились тайно на Эвелин Невил, когда она гостила в Нокуинноке, наш заговор мог бы на время разлучить вас, но по крайней мере к вашему горю не примешивались бы жестокие угрызения совести. Ваше собственное поведение напитало ядом то оружие, которым мы вас поразили, и оно пронзило вас с тем большей силой, что вы сами ринулись ему навстречу. Если бы ваш брак был оглашен и признан, наш замысел создать непреодолимое препятствие на вашем пути был бы невыполним.

- Боже милостивый! - воскликнул несчастный дворянин. - Словно пелена спала с моих затуманенных глаз! Да, теперь я хорошо понимаю те неясные намеки, которыми пыталась меня утешить моя несчастная мать, ставя под сомнение то страшное дело, хотя ее же козни заставили меня считать, что я в нем повинен.

- Она не могла сказать яснее, - ответила Элспет, - не признавшись сама в обмане, а между тем она скорее дала бы разорвать себя дикими конями, чем открыть то, что содеяла. И будь она еще жива, ради нее молчала бы и я. В роду Гленалленов были твердые сердца и у мужчин и у женщин. Такими были в старые времена все, кого собирал боевой клич «Клохневен». Они стояли плечом к плечу, и ни один не покидал вождя из любви к золоту или выгоде, к добру или злу. Теперь, говорят, времена переменились.

Несчастный граф был слишком погружен в свои собственные смутные и тягостные мысли, чтобы заметить суровые и полные дикой преданности слова, в которых даже при последнем проблеске жизни злосчастная виновница его бедствий упрямо находила источник мрачного утешения.

- О небо! - воскликнул он. - Итак, я неповинен в самом ужасном преступлении, какое может запятнать человека. Хотя оно и было невольным, сознание вины погубило мой покой, разрушило мое здоровье и привело меня к преждевременной могиле. Прими, боже, - с жаром произнес он, устремив взор ввысь, - мое смиренное благодарение! Хоть я и доживу свой век несчастным, все же я умру чистым от такого противоестественного греха. А ты продолжай, если можешь еще что-нибудь сообщить, пока у тебя есть голос, чтобы говорить, а у меня силы - слушать.

- Да, - ответила старуха, - час, когда вы можете слушать, а я - говорить, быстро истекает. Смерть своим перстом уже перекрестила ваш лоб, а мне с каждым днем все больше холодит и сжимает сердце. Не прерывайте же меня возгласами, и стонами, и обвинениями, но выслушайте мой рассказ до конца. А тогда, если вы на самом деле такой лорд Гленаллен, о каких я слыхала в мои дни, велите своим шутам нарвать терновника и остролиста, навалить их до самой кровли и сжечь, сжечь, сжечь старую колдунью Элспет со всем, что могло бы вам напомнить про эту тварь, когда-то ползавшую по земле!

- Продолжай, - сказал граф, - я больше не буду тебя прерывать.

Он говорил сдавленным, но твердым голосом: он не хотел, чтобы раздражительность помешала ему почерпнуть истину из удивительной истории, которую он слушал. Но Элспет изнемогла от такого долгого и непрерывного рассказа. Дальнейшая ее речь была более отрывиста и хотя почти все время достаточно внятна, но уже лишена той удивительной и ясной сжатости, которой отличалась вначале. После нескольких безуспешных попыток Элспет продолжать лорд Гленаллен, увидев, что ее памяти нужно помочь, спросил, какими доказательствами она могла бы подкрепить достоверность повествования, столь отличного от того, что она говорила раньше.

- Доказательства истинного происхождения Эвелин Невил, - ответила она, - были в руках графини, но она имела причины их временно скрывать. Их все же еще можно найти, если только она их не уничтожила, в левом ящике шкафчика черного дерева, стоящего в ее будуаре. Графиня припрятывала эти документы до времени, когда вы снова поедете за границу, а тогда она рассчитывала до вашего возвращения отослать мисс Невил назад, на родину, или же выдать замуж.

- Но разве вы не показывали мне писем отца, в которых, - если только мои чувства не отказались служить мне в тот ужасный миг, - он признавал свою родственную связь с… с несчастной…

- Да, показывали. И при моем свидетельстве как вы могли сомневаться и не верить? Но мы утаили подлинное объяснение этих писем, а оно состояло в том, что ваш отец по некоторым семейным причинам считал нужным временно выдавать молодую леди за свою дочь.

- Но зачем, узнав о нашем союзе, вы упорствовали в этом ужасном обмане?

- Леди Гленаллен, - ответила Элспет, - пустила в ход эту ложь еще до того, как заподозрила, что вы действительно поженились, да и потом ваше признание не убедило ее, так как осталось неясным, был ли действительно совершен брачный обряд. Но вы помните - о, вы не можете не помнить! - что произошло во время этого страшного свидания?

- Женщина, ты теперь отрицаешь то, в чем клялась на Евангелии.

- Клялась и принесла бы, если б это было возможно, еще более священную клятву; я не пожалела бы крови моего тела или блага моей души, чтобы служить дому Гленалленов.

- Чудовище! Это ужасное клятвопреступление, сопровождавшееся еще более ужасными последствиями, ты считаешь услугой дому твоих благодетелей?

- Я служила ей - ведь она была тогда главой рода Гленалленов - так, как она требовала от меня. Она ушла, чтобы держать ответ, и мне надо идти за ней. Все ли я вам сказала?

Говори правду: произошел ли тот страшный случай, тот… ужасный случай так, - он с трудом произносил слова, - произошел ли он так, как мне передавали? Или же это была еще одна неслыханная жестокость ее врагов?

- Понимаю вас, - промолвила Элспет. - Вам тогда сказали правду. Причиной на самом деле было наше ложное свидетельство, но решилась на свой поступок она сама, доведенная до безумия. После того ужасного объяснения, когда вы кинулись прочь из покоев графини, оседлали коня и молнией умчались из замка, графиня еще не дозналась о вашем тайном браке. Она не знала, что союз, для предупреждения которого она сочинила свою ужасную историю, уже заключен. Вы бежали из дома, как если бы небесный огонь готов был пасть на него, а мисс Невил, разум которой помутился, была отдана под строгий надзор. Но стража уснула, а пленница бодрствовала. Окно было открыто… путь - свободен… Утес и море… О, когда же я это забуду!

- Значит, она умерла, - спросил граф, - так, как рассказывали?

- Нет, милорд! Я вышла на берег бухты. Уже начался прилив, а вы знаете - он доходит до подошвы утеса. Это было очень выгодно для ремесла моего мужа… Кажется, я отвлеклась? .. Вдруг я увидела сквозь туман, как с вершины утеса метнулось вниз, словно чайка, что-то белое, и сейчас же по громкому всплеску и сверкнувшим брызгам я поняла, что в воду упал человек. Я была смелая, сильная и привыкла к морю. Я бросилась в воду, схватила ее за плащ, вытащила на берег и на плечах - я могла бы поднять и двоих - отнесла в свою хижину. Там я уложила ее на кровать. Пришли соседи, чтобы помочь, но когда бедняжка вновь обрела дар речи, она в бреду говорила такое, что я поспешила всех удалить и дала знать в Гленаллен-хауз. Графиня прислала свою горничную, испанку Терезу. Если дьявол когда-либо ходил по земле в человеческом образе, так это была она. Мы с ней должны были сторожить бедную леди и никого не подпускать к ней. Бог знает, что велели Терезе, - мне она ничего не сказала, - но провидение решило само. Бедная леди! У нее преждевременно начались родовые схватки, она родила мальчика и скончалась у меня на руках, на руках у своего смертельного врага! О, вы можете плакать - она была прелестна и в смерти. Но если я не плакала над ней тогда, не думайте, что я могу оплакивать ее теперь. Нет, нет! Я оставила Терезу с трупом и новорожденным младенцем и пошла к графине, чтобы узнать ее распоряжения. Хотя было поздно, я вызвала ее, и она приказала мне позвать вашего брата.

- Моего брата? ..

- Да, лорд Джералдин, именно вашего брата, о котором говорили, что графиня всегда хотела видеть его своим наследником. Во всяком случае, он был тем, кого ближе всего касались вопросы наследования в доме Гленалленов.

- Можно ли поверить, что мой брат, из алчного желания завладеть наследством, принял участие в таких низких и страшных замыслах?

в комнате с черными панелями. И когда ваш брат проходил через комнату, где я ждала, мне показалось (и я много раз думала об этом потом), что адский огонь пылал на его щеках и в глазах. Но часть этого огня он оставил матери. Она вошла в комнату, как помешанная, и первые слова, которые она произнесла, были:

«Элспет Чен, случалось ли тебе сорвать только что распустившийся цветок? »

Я ответила, - как вы сами понимаете, - что случалось, и часто.

«Тогда, - сказала она, - ты должна знать, как уничтожить сорный и еретический цвет, распустившийся этой ночью на позор благородному дому моего отца. Вот! - И она протянула мне золотой кинжал. - Только золоту можно проливать кровь Гленалленов. Это дитя все равно что мертвое, поступите с ним как вам велит ваш долг передо мной».

Она стремительно повернулась и оставила меня с кинжалом в руке. Вот он! Этот кинжал и кольцо мисс Невил - вот все, что я сохранила из своих греховно приобретенных ценных богатств - ведь добра мне досталось много. И тайну я берегла крепко, но не ради золота и богатства.

- Проклятая! Неужели у тебя хватило духу?

- Хватило бы или нет - не знаю. Когда, не чуя земли под ногами, я вернулась в хижину, Тереза и ребенок исчезли. Исчезло все живое, осталось только бездыханное тело.

- И ты так и не узнала о судьбе моего ребенка?

- Я могла лишь строить догадки. Я уже говорила вам, чего хотела ваша мать, и я не знала, что Тереза была сущий дьявол. С тех пор ее никогда не видели в Шотландии, а я слыхала, будто она возвратилась на родину. Темная завеса опустилась над прошлым, и те немногие, кто был отчасти его свидетелем, могли только предполагать, что девушку соблазнили и она покончила с собой. Вы сами…

… Знаю! - промолвил граф.

- Да, вот вы и знаете все, что я могла бы рассказать. А теперь, наследник Гленалленов, можете ли вы простить меня?

- Моли о прощении бога, а не человека! - сказал граф, отворачиваясь.

- Как же я могу молить чистого и безгрешного о том, в чем мне отказывает такой же грешник, как я? Да, я грешила, но разве я не страдала? Был ли у меня хоть день покоя, хоть час отдыха с тех пор, как эти длинные мокрые локоны легли на мою подушку в Крейгбернфуте? Разве не сгорел мой дом с ребенком в колыбели? Разве не разбивались мои лодки, когда другие выдерживали шторм? Разве не несли все близкие и дорогие мне люди кару за мой грех? Не взял ли огонь свою часть? А ветры - свою? Не взяло ли свою и море? Ох, - глубоко вздохнула она, сперва подняв глаза к небу, потом опустив их, - ох, скорее бы и земля взяла свою часть, которая давно жаждет соединиться с остальными.

тебе священника.

- Нет, нет, не надо священника! - воскликнула было она, но в этот миг дверь отворилась.

Примечания

152

Массимор (правильно - масса-мора) - старинное обозначение тюрьмы, заимствованное из языков мавров, может быть, еще во времена крестовых походов. (Прим. автора.)