Пуритане.
Глава XXIII

Глава XXIII

                       «Генрих IV», ч. I

   С первым светом Генри проснулся и увидел стоявшего возле него верного Кадди с походною сумкой в руках.

   - А я только что сложил ваши вещи, чтобы все было готово, когда ваша милость проснется, - сказал Кадди, - это моя обязанность; ведь вы были такой добрый, что взяли меня к себе в услужение.

   - Я взял тебя в услужение, Кадди? - сказал Мортон. - Да ты еще не проснулся.

   - Ну уж нет, сударь, - ответил Кадди, - разве я не говорил вам вчера, когда еще был привязан к коню, что если вы когда-нибудь выйдете на свободу, я буду вашим слугою? Разве вы сказали на это «нет»? А если это не договор, то что же это такое? Вы, правда, не дали мне задатка, но зато подарили еще в Милнвуде достаточно денег.

   - Ладно, Кадди, если ты готов разделить со мною превратности моей злосчастной судьбы...

   - А я уверен, что она будет у нас счастливою,- весело отвечал Кадди, - и наконец моя бедная старая матушка будет пристроена как полагается. Я начал постигать солдатское ремесло, и с того конца, с которого научиться ему проще всего.

   - Значит, ты научился грабительству, не так ли? - сказал Мортон. - Откуда еще могла бы оказаться у тебя в руках эта сумка?

   - Не знаю, грабительство ли это или как оно там называется, - ответил Кадди, - но только так выходит само собой, и это - доходное ремесло. Наши люди, прежде чем мы с вами освободились, до того обчистили убитых драгун, что они теперь как новорожденные младенцы. Но когда я увидел, что виги развесили уши, слушая Габриеля Тимпана и того молодого парня, то пустился в дальний поход ради себя самого и ради вас, ваша честь. Вот я и пошел себе потихоньку, прошел чуточку по трясине, да свернул потом вправо, где приметил следы многих коней, и я вправду пришел прямо на место, где здорово молотили, видать, друг дружку. Бедные ребята лежали одетые в свое платье, как они утром надели его, и никто до меня не наткнулся на эти залежи трупов. И кто же был среди оных (так сказала бы моя матушка), как не наш с вами старый знакомый, не сам сержант Босуэл!

   - Что ты говоришь, Кадди! Стало быть, Босуэл убит?

   - Убит, - ответил Кадди. - Глаза его были открыты и лоб нахмурен, а зубы крепко стиснуты, как клещи капкана, какие ставят на хорьков, когда пружина сожмется, - так что мне прямо страшно было смотреть на него; но я решил, что теперь наступил и его черед, и обшарил его карманы, как он частенько проделывал с честным народом, и вот вам ваши кровные денежки (или вашего дяди, только это одно и то же), что он заполучил в Милнвуде в тот несчастный день, который сделал нас с вами солдатами.

   - Не будет греха, Кадди, - сказал Мортон,- если мы воспользуемся этими деньгами: ведь нам хорошо известно, как они попали к нему; но ты должен взять свою долю.

   - Постойте, постойте! Тут есть еще колечко на черном шнурке, которое висело у него на груди. Наверно, это память о той, кого он любил, бедняга; даже у самых жестоких бывает любимая девушка; а вот и книжка с какими-то бумагами и еще две-три странных вещички, которые я оставлю, пожалуй, себе.

   - Честное слово, Кадди, ты совершил блестящий набег, особенно для начинающего, - сказал Мортон.

   - Не правда ли! - воскликнул Кадди с торжествующим видом. - Ведь я вам говорил, что не такой уж я чурбан, если что плохо лежит. Кстати, я раздобыл еще пару добрых коней. Один хилый, никудышный парнишка, ткач из Стравена, бросивший свой станок и дом, чтобы сидеть да скулить на холодной горе, поймал двух драгунских коней, а девать их ему некуда. Вот он и взял с меня за них золотой; я бы мог, пожалуй, сторговаться и за ползолотого, да тут совсем неподходящее место, чтобы разменивать деньги. Вы увидите, что в кошельке Босуэла одной монеты недостает.

    - Ты сделал превосходное и чрезвычайно полезное приобретение, Кадди; но у тебя в руках еще походная сумка?

    - Походная сумка? - ответил Кадди.- Вчера она была лорда Эвендела, а сегодня сделалась вашей. Я нашел ее там, за кустами, - всякой собаке ее денек. Вы ведь знаете, как поется в старинной песне:

И раз я заговорил об этом, пойду уж навестить матушку, коли ваша честь чего не прикажет.

    - Да ну вас, сударь, - ответил Кадди, - берите, что уж там. А заплатите вы как-нибудь в другой раз, с меня хватит кое-каких вещичек, которые больше по мне. Что стал бы я делать с богатым обмундированием лорда Эвендела? Нет уж, с меня довольно и того, что было на Босуэле.

    Не сумев убедить в такой же мере упрямого, как и бескорыстного Кадди, чтобы он взял себе хоть что-нибудь из этой военной добычи, - Мортон решил сберечь и возвратить лорду Эвенделу, если он жив, принадлежавшие ему вещи, а пока, не раздумывая, воспользовался кое-чем из содержимого сумки, а именно, бельем и разною мелочью, которая могла пригодиться в походной жизни.

   Потом он просмотрел бумаги в записной книжке Босуэла. Они были самого разнообразного содержания. Сперва Мортону попались на глаза: список подразделения, которым командовал Босуэл, с отметкою, кто отлучился в отпуск, счета трактирщиков, списки обложенных штрафом или подлежащих преследованию за какие-либо провинности перед властями, а также копия указа Тайного совета об аресте некоторых весьма видных и значительных лиц. В другом отделении этой записной книжки находились один или два патента на чины, в разное время полученные Босуэлом, и отзывы о его службе за границей, в которых давалась весьма высокая оценка его храбрости и военным талантам. Но самой примечательною бумагой была тщательно составленная родословная с ссылками на многочисленные документы, подтверждавшие ее подлинность; к этой родословной был приложен список обширных владений, конфискованных некогда у графов Босуэлов, и, кроме того, список, в котором подробно указывалось, кому из придворных и представителей знати (предкам нынешних владельцев этих земель) и что именно пожаловал король Иаков VI; под этим списком красными чернилами рукою покойного было написано: «Haud Immemor^[40] Ф. С. Г. Б.»; последние четыре буквы, надо думать, обозначали: Фрэнсис Стюарт, граф Босуэл. Кроме этих бумаг, отчетливо рисовавших образ мыслей и чувства того, кто был их владельцем, были здесь и другие, показывавшие Босуэла совсем в ином свете, чем мы до сих пор представляли его читателю.

   В потайном отделении книжки, до которого Мортон добрался не сразу, хранилось несколько писем, написанных очаровательным женским почерком. Даты, проставленные на них, свидетельствовали об их двадцатилетней давности; они не заключали в себе указания, к кому, собственно, обращены, и были подписаны инициалами. Не имея времени подробнее ознакомиться с ними, Мортон все же отметил нежное и трогательное чувство, которым они были проникнуты. Писавшая старалась рассеять ревность своего возлюбленного и мило пеняла на его вспыльчивый, подозрительный и необузданный нрав. Чернила выцвели от времени и, несмотря на заботливость, с которою Босуэл оберегал эти письма от порчи, в двух или трех местах бумага истерлась настолько, что ничего нельзя было разобрать.

    «Не беда - эти слова были написаны на обертке одного из наиболее пострадавших писем, - я знаю их наизусть».

    Вместе с письмами, в том же потайном отделении книжки, хранилась, кроме того, прядь волос, завернутая в листок со стихами, продиктованными, видимо, глубоким и сильным чувством, искупавшим в глазах Мортона шероховатость стиха и вычурность выражений, уснащавшую их в соответствии со вкусами того времени:

    предназначенном ему рождением положении и, погрязнув в разврате, втайне, с горьким раскаянием, вспоминал дни своей юности, когда он переживал чистую, хоть и несчастную страсть.

    «Увы! - подумал Мортон. - Что мы такое, если наши лучшие и наиболее похвальные чувства могут быть до такой степени извращены и испакощены, если достойная уважения гордость может превратиться в высокомерное и дерзкое пренебрежение общественным мнением, если страдания несчастной любви живут в той же душе, которую избрали своей твердыней развращенность, мстительность, алчность. И всюду одно и то же; у одного широта взглядов переходит в холодное и бесчувственное безразличие, у другого религиозное рвение превращается в исступленный и дикий фанатизм. Наши решения, наши страсти подобны морским волнам, и без помощи того, кто вложил в нас жизнь, мы не можем сказать им: «Докатитесь до сих пор, но не дальше».

    Предаваясь этим размышлениям, Мортон поднял глаза и увидел перед собой Белфура Берли.

    - Ты уже проснулся? - сказал ему вождь ковенантеров. - Это хорошо; значит, ты горишь желанием вступить на уготованный тебе путь. Что у тебя за бумаги? - продолжал он.

    Мортон коротко рассказал об успешном походе Кадди и передал ему записную книжку Босуэла со всем ее содержимым. Вождь камеронцев внимательно просмотрел бумаги, имевшие отношение к военным или общественным делам; дойдя до стихов, он с презрением отбросил их прочь.

   и вместе с тем богомерзкому занятию. Но я вижу, что сатана сочетает порою в излюбленных и избранных исполнителях воли своей самые разнообразные качества, и та же рука, которая подъемлет дубину и смертоубийственное оружие на праведников в сей юдоли земной, бряцает на лютне или цитре и услаждает слух дщерей погибели на торжище суеты.

   - Ваши представления о долге, - сказал Мортон,- несовместимы с любовью к изящным искусствам, которые, как принято думать, очищают и возвышают душу. Не так ли?

   - Для меня, молодой человек, - отвечал Берли, - и для всех тех, кто думает так же, как я, все наслаждения этого мира, каким бы именем они ни прикрывались, есть суета, а власть и величие - не более как силки, расставленные для человека. Для нас на земле существует только одна задача - построение храма господня.

   - Я не раз слышал, - заметил Мортон, - как отец утверждал, что многие, овладев властью во имя неба, были так ревнивы в пользовании ею и так не хотели с ней расставаться, что казалось, будто ими руководят побуждения мирского честолюбия; но об этом как-нибудь в другой раз. Удалось ли вам добиться назначения руководящего комитета?

   орган исполнительной власти по трое своих представителей. Со стороны камеронцев то были Берли, Мак-Брайер и Тимпан; со стороны умеренных - Паундтекст, Генри Мортон и еще один мелкий землевладелец, которого все звали лэрд Лонгкейл. Таким образом, в комитете обе партии уравновешивали друг друга, хотя представители крайних взглядов, как обычно в таких случаях, действовали более энергично. Впрочем, на этот раз заседание протекало в более деловой обстановке, чем можно было предполагать, исходя из вчерашнего. Трезво оценив свои силы и положение, а также учитывая возможный рост численности их армии, они сочли нужным провести этот день на прежней позиции, чтобы дать отдых людям и чтобы успели подойти подкрепления. Они постановили наутро выступить к Тиллитудлему и потребовать сдачи этой твердыни язычества, как они выражались. Если владельцы замка не согласятся на их предложение, они решили взять его неожиданным приступом, а в случае неудачи оставить у его стен часть своего войска, с тем чтобы повести правильную осаду и голодом принудить его защитников к капитуляции. Между тем главные силы должны были двинуться дальше, чтобы выбить Клеверхауза и лорда Росса из Глазго. Таковы были решения руководящего комитета, и Мортону, едва начинавшему жить деятельною жизнью, предстояло, по-видимому, в качестве первого дела на новом поприще осаждать замок, принадлежавший ближайшей родственнице владычицы его сердца и защищаемый ее дядей, майором Белленденом, которому он был столь многим обязан! Понимая всю затруднительность своего положения, он утешал себя тем, что власть в повстанческом войске позволит ему оказать обитателям Тиллитудлема помощь и покровительство, на что при других обстоятельствах они не могли бы рассчитывать. Он не терял, кроме того, надежды, что сможет добиться соглашения между ними и пресвитерианской армией и обеспечить им безопасный нейтралитет на время готовой разразиться войны.

Примечания

40

Не забывающий (лат.).