| Автор: | Скотт В. |
| Категории: | Роман, Историческое произведение |
Глава XIV
Когда Эверард направлялся в хижину Джослайна, он скакал во весь опор; мысли его также стремительно неслись вперед. Он считал, что выбора у него нет, и чувствовал, что вправе наставить свою кузину на путь истинный и даже слегка пожурить ее за участие в опасной интриге, в которую, как ему казалось, она была вовлечена. Возвращался же он медленно и совсем в ином расположении духа.
Оказалось, что благоразумие Алисы не уступает ее красоте: она не проявила той слабости, которая дала бы ему власть над нею; ее политические стремления, хоть и неосуществимые, оказались гораздо более прямыми и благородными, чем его собственные. Он задумался, не слишком ли далеко он зашел в своей приверженности Кромвелю. Страна, правда, была истерзана раздорами, и казалось, что единственное средство избежать новой гражданской войны - это дать в руки Кромвеля исполнительную власть. После того как он понял, что чувства Алисы более чисты и возвышенны, чем его собственные, мнение о самом себе стало у него значительно скромнее, хоть он и продолжал считать, что лучше вверить корабль кормчему, не имеющему на это права, чем дать ему разбиться о рифы. Но он чувствовал в то же время, что не поддерживает в борьбе самую честную, благородную и бескорыстную сторону.
Так он ехал, предаваясь этим тягостным думам, и, размышляя о происшедшем, все меньше одобрял свои поступки, Уайлдрейк, ехавший на коне рядом с ним, не умел долго хранить молчание и начал разговор:
- Я вот подумал, Марк, если бы нас с тобой вызвали сейчас в суд - со мной-то это легко может случиться… Нет… я хочу сказать: если бы нам пришлось быть защитниками, у меня язык был бы подвешен лучше твоего, он говорил бы поубедительнее.
- Может, и так, - отвечал Эверард, - но я никогда не слыхал, чтобы ты говорил убедительно, только разве когда убеждаешь ростовщика ссудить тебе денег или трактирщика - сбавить счет.
- Однако же сегодня днем - или, вернее, вече» ром - я мог бы одержать победу там, где ты потери пел поражение.
- В самом деле? - проговорил полковник, насторожившись.
- А ну-ка, посмотрим, - продолжал Уайлдрейк. - Главной твоей задачей было убедить мисс Алису Ли… Клянусь небом, она божественное создание, одобряю твой вкус, Маркем!.. Так вот, ты хотел убедить ее и решительного старого троянца, ее отца, чтобы они согласились вернуться домой и, при потворстве властей, тихонько жили бы себе в замке, как подобает приличным людям, а не ютились бы в лачуге, которая под стать только Тому из Бедлама.
- Ты прав. Это была моя главная цель.
- Таких корыстных мыслей у меня не было - возразил Эверард. - Если бы только мне удалось выяснить, в чем дело, и положить конец этим ночным переполохам в замке, я бы сразу уехал.
- А вот твой приятель Нол ожидает от тебя кое-чего побольше, - сказал Уайлдрейк. - Представь себе, что репутация баронета, как человека преданного королю, приведет в замок кого-нибудь из злосчастных беглецов и скитальцев - Кромвель надеется, что ты их подстережешь и зацапаешь. Словом, насколько я понял из его длинных и путаных разглагольствований, он хочет, чтобы Вудсток стал мышеловкой, дядя твой и хорошенькая кузина - куском сыру для приманки, да простит мне твоя Хлоя это сравнение, ты - пружиной, которая соскочит и захлопнет дверцу, а себе его превосходительство оставили роль большого старого кота, который получит мышей на съедение.
- И Кромвель осмелился открыто сделать тебе такое предложение? - воскликнул Эверард, дернув за поводья и останавливая коня посреди дороги.
- Ну не то чтобы открыто - я думаю, он открыто ни разу в жизни не говорил, скорей уж пьяница пройдет по одной половице, - но он намекнул мне, дал понять, что ты окажешь ему услугу, если - тысяча чертей, проклятое предложение застревает у меня в глотке! - если предашь нашего благородного и законного государя (тут он снял шляпу), да пошлет ему бог здоровья и благополучия для долгого царствования, как сказал достойный пастор, хотя, боюсь, сейчас его величество в холоде и голоде, да и без гроша в кармане.
- Это почти то же, что говорила Алиса, - удивился Эверард, - но как она могла про это узнать? Ты ей, что ли, рассказал?
- Я! - возмутился роялист. - Ведь я ее до сегодняшнего вечера ни разу и не видел, да и нынче только мельком. Черт возьми, приятель, как же я мог ей что-нибудь сказать?
- Верно, - ответил Эверард и задумался.
Через некоторое время он снова заговорил:
- Мне надо было бы призвать Кромвеля к ответу за столь дурное мнение обо мне, пусть даже он не замышлял такого злодейства, а говорил не всерьез, только лишь для того, чтобы испытать тебя, а быть может, и меня. Это ведь тоже оскорбительно.
- С наслаждением снесу ему твой вызов, - оживился Уайлдрейк, - и сам скрещу шпагу с адъютантом его святейшества. Это доставит мне такое же удовольствие, как и стакан хорошего вина.
- Ну да! - возразил Эверард. - Такие высокопоставленные люди не дерутся на дуэли. Но скажи мне, Роджер Уайлдрейк, сам-то ты считал меня способным на подобную подлость?
- Я - вскричал Уайлдрейк. - Маркем Эверард, ты мой старый друг и неизменный покровитель. Когда взяли Колчестер, ты спас меня от виселицы, а затем двадцать раз спасал от голодной смерти. Но, клянусь небом, если бы я считал тебя способным на ту подлость, какой ждет от тебя твой генерал, клянусь небосводом и всей вселенной, я заколол бы тебя своей рукой!
- И я бы заслужил эту смерть, - ответил Эверард, - только, может быть, не от твоей руки. Но, к счастью, мне не придется, даже если бы я и пожелал, стать тем предателем, которого ты хотел собственноручно казнить. Знай, что сегодня сам Кромвель секретной депешей уведомил меня, что наследник бежал морем из Бристоля.
- Благослови, боже, тех, кто помог ему избежать опасности! - воскликнул Уайлдрейк. - Ура! Ликуйте, кавалеры! Браво, кавалеры! Да здравствует король Карл! Ну-ка, луна и звезды, ловите мою шляпу!
Тут он высоко подбросил свою шляпу в воздух. Но небесные светила не приняли подарка: шляпа, как и ножны сэра Генри Ли, застряла в ветвях старого искривленного дуба, ставшего во второй раз хранителем вещей, брошенных вверх в порыве верноподданнических чувств. Это несколько обескуражило Уайлдрейка, а друг его воспользовался случаем, чтобы прочитать ему наставление:
- И не стыдно тебе - ведешь себя как школьник!
- Ну вот еще, - возразил Уайлдрейк, - я только дал пуританской шляпе верноподданническое поручение. Со смеху лопнешь, как подумаешь, сколько школьников в будущем году понапрасну полезут на дерево, приняв этот бесформенный фетровый колпак за гнездо какой-нибудь диковинной птицы.
- Перестань, бога ради, давай поговорим серьезно, - сказал Эверард. - Карл бежал, и я очень рад этому. Я был бы счастлив увидеть молодого наследника на троне его отца, но пусть бы он получил трон этот путем соглашения, а не из рук шотландской армии и злобных, мстительных роялистов…
- Мистер Маркем Эверард… - начал было роялист.
Кромвеля теряет всякий смысл, и я не вижу, почему бы моему дяде не вернуться с дочерью в свой дом, как вернулись многие другие роялисты при потворстве республиканцев. Ну, а я - совсем другое дело, я не знаю, что предприму, пока не повидаюсь с генералом. При встрече он, вероятно, признается, что сделал это оскорбительное предложение для того, чтобы испытать нас обоих. Это в его духе, он ведь человек грубый, не видит и не понимает, насколько образованные люди щепетильны в вопросах чести.
- Вполне допускаю, что в нем нет этой щепетильности, - сказал Уайлдрейк, - ни в вопросах чести, ни в вопросах честности. Но вернемся к нашему делу. Допустим, ты не поселишься в замке, постараешься даже не ездить туда, во всяком случае - без приглашения, которого ты вряд ли дождешься. При этом условии, я думаю, можно уговорить твоего дядю вернуться с дочерью в замок и опять поселиться там. По крайней мере пастор, этот достойный старый коновод, вселил в меня такую надежду.
- Скоро же он тебе доверился! - заметил Эверард.
- Верно, - согласился Уайлдрейк, - он сразу же проникся ко мне доверием - он ведь заметил мое уважение к церкви Со мной, слава богу, не случается того, чтобы я прошел мимо священника в облачении и не снял шляпу (ты же помнишь, какая отчаянная дуэль была у меня с молодым Грейлессом из Иннер Темпл, когда он не уступил дорогу преподобному доктору Бапсу)… Я в один миг завоюю доверие любого пастора. Черт возьми, они знают, что на такого, как я, можно положиться.
- Так ты думаешь - или, вернее, пастор думает, - что дядя вернется в замок, если будет избавлен от моего присутствия, если уедут непрошеные гости-комиссары, если прекратятся ночные беспорядки и выяснится, в чем их причина?
- Пастор надеется убедить старого баронета вернуться, - ответил Уайлдрейк, - если будет уверен, что вторжения не повторятся. А насчет беспорядков - отважный старик, насколько я понял из двухминутного разговора, посмеивается над всей этой суматохой, считает ее плодом воображения и угрызений нечистой совести; он говорит, что в Вудстокском замке никогда и не слыхали о духах и привидениях до тех пор, пока там самовольно не поселились нынешние его обитатели.
- Тут не только воображение, - возразил Эверард, - я сам убедился, что в замке действуют какие-то заговорщики, которые хотят выжить оттуда комиссаров. Я уверен, что дядя не замешан в этих глупых проделках, но мне нужно вывести все это на чистую воду до того, как они с кузиной возвратятся в замок; раз существует тайный заговор, кто бы в нем ни участвовал, дядю с кузиной тоже могут причислить к заговорщикам.
- Я бы тут скорее заподозрил самого прародителя пуритан - Эверард, ты ведь лучше знаком с этим господином, еще раз прошу прощения. А если так, то Люцифер и близко не подойдет сюда из уважения к бороде честного старика баронета; он не выдержит невинного взгляда голубых глаз его дочки. Ручаюсь за их безопасность, как за золото в сундуке у скряги.
- Откуда у тебя такая уверенность? Ты что-нибудь видел?
- Ни перышка из крыла дьявола, - отвечал Уайлдрейк, - просто сатана считает, что старый кавалер, которого рано или поздно все равно повесят или утопят, от него не уйдет; он и не утруждает себя погоней за верной добычей. Но я слыхал россказни слуг о том, что они сами видели и слышали: хоть они и болтали изрядную чепуху, надо полагать, в ней была и доля правды. Думаю, что нечистый вмешался в эту игру… Послушай, кто-то идет!.. Стой, приятель… Ты кто такой?
- Ничтожный поденщик в великом труде Англии по имени Джозеф Томкинс, секретарь одного из благочестивых и храбрых вождей нашей бедной христианской армии английской, генерала Гаррисона.
- Что случилось, мистер Томкинс? - спросил Эверард. - Почему вы бродите здесь в такую позднюю пору?
- Кажется, я имею честь говорить с уважаемым полковником Эверардом? - отвечал Томкинс. - Искренне рад встретить вашу милость. Одному богу известно, как мне нужна ваша помощь… Ох, достойнейший мистер Эверард! Трубы уже протрубили, чаша разбилась и пролилась, и…
- Прошу тебя, скажи кратко, в чем дело… Где твой господин? Да что такое стряслось?
- Господин мой тут поблизости, ходит по лугу там, где старый дуб, который носит имя прежнего короля; поезжайте немного дальше, и вы увидите, как он шагает взад и вперед с обнаженной шпагой в руке.
Стараясь не шуметь, они проехали еще немного вперед и вдруг увидели человека, в котором узнали Гаррисона; он маршировал под Королевским дубом, как часовой на карауле, только вид у него был безумный. Когда конский топот донесся до его ушей, он закричал, как будто отдавал команду своей бригаде:
- Пики наперевес, на кавалерию! Принц Руперт наступает… Держись крепко, мы отбросим их, как бык отбросит болонку… Опустить пики! К ноге! Первая шеренга, на правое колено! Не бойтесь замарать синие мундиры… Ого! Зоровавель!.. Вот наш пароль!
- Праведный боже, о чем он говорит? - спросил Эверард. - Почему это он марширует со шпагой наголо?
- Вы знаете, сэр, когда мой господин, генерал Гаррисон, чем-нибудь взволнован, на пего находит дурман, вот ему и кажется, что он командует отрядом копьеносцев в армагеддонской битве… А что до его шпаги, то как же, сэр, он может держать шеффилдский клинок в кожаных ножнах, когда надо сражаться с нечистой силой - с дьяволом во плоти и с теми, кто беснуется в преисподней?
- Это невыносимо! - вскричал Эверард. - Хватит Томкинс, ты сейчас не на кафедре, и у меня нет охоты слушать твои проповеди. Я знаю, ты можешь говорить вразумительно, когда захочешь. Помни, я могу наградить тебя или наказать; если ты надеешься на мою помощь или боишься чего-нибудь - отвечай прямо. Что случилось, почему твоего господина принесло в лес в такую пору?
…
- Довольно, сэр, - прервал его полковник Эверард, - смотри не городи чепуху, когда разговариваешь со мной. Не знаешь разве, как во время сражения при Данбаре в Шотландии сам главнокомандующий приставил пистолет к голове лейтенанта Хьюкрида и пригрозил, что пустит ему пулю в лоб, если тот не перестанет разглагольствовать и не поведет свой эскадрон в атаку? Смотри же, сэр!
- Как же, - подхватил Томкинс. - Лейтенант еще тогда повел свой эскадрон в атаку таким ровным и сомкнутым строем, что загнал в море тысячу шотландских юбок и беретов. Я тоже беспрекословно подчинюсь приказу вашей милости и безотлагательно все исполню.
- Ну ладно, приятель, ты уже знаешь, что мне от тебя нужно, - сказал Эверард, - говори кратко - мне ведь известно, что ты это умеешь, если захочешь. Тебя-то, верный Томкинс, знают лучше, чем ты думаешь.
- Достойный сэр, - начал Томкинс уже менее витиевато, - я исполню приказ вашей милости, насколько хватит сил моих. Изволите ли видеть, с тех пор прошло не больше часа, сидит это мой почтенный господин за столом, тут и мистер Выпивун и я, ну и, конечно, почтенный мистер Блетсон и полковник Десборо; вдруг раздается страшный стук в дверь, как будто кто-то явился по срочному делу. В доме у нас все уже были до смерти запуганы чертями, злыми духами и всем, что мы видели и слышали, и никакая сила не могла заставить часовых стоять на посту за дверью, и в холле-то мы удержали трех человек, только когда дали им вволю говядины и водки, но ни один не осмелился пойти отворить дверь - так боялись они встретиться с привидениями, те у них прямо из ума не выходили! А стук все сильнее, казалось, дверь вот-вот слетит с петель. Почтенный мистер Выпивун выпил лишнего (к этому часу сей достойный человек всегда набирается) - не то чтобы он был склонен к пьянству, а просто со времени шотландского похода его все мучит лихорадка, вот он и должен предохраняться от ночной сырости; вашей чести ведь известно, что из-за этого я вместо него преданно служу и генерал-майору Гаррисону и другим господам комиссарам, не говоря уж о моем справедливом и законном господине, полковнике Десборо…
- Все это я знаю… Раз они тебе так доверяют, помоги тебе боже оправдать их доверие, - прервал его полковник Эверард.
- Благоговейно молю господа, - продолжал Томкинс, - чтобы молитвы вашей милости были услышаны; поистине, называться Честным Джо и Верным Томкинсом почетнее, чем носить титул лорда, если бы нынешнее правительство стало опять раздавать такие титулы.
- Хорошо, продолжай… продолжай, а то если и дальше будешь болтать, значит, на твою честность не слишком можно положиться. Я люблю краткие речи и не очень верю в то, что прикрыто многословием.
- Не спешите, уважаемый сэр. Я уже сказал, в двери застучали так, что грохот разнесся по всему замку. Вдобавок еще зазвенел колокольчик, а никто не заметил, чтобы дергали за шнур. Часовые так растерялись, что выпустили ружья из рук. Мистер Выпивун, как я уже сказал, не был в состоянии исполнять свои обязанности, вот я и пошел к двери со своей жалкой шпагой в руке и спросил, кто там. В ответ на это какой-то голос, будто знакомый, потребовал генерал-майора Гаррисона. Время было уже позднее, я учтиво ответил, что генерал Гаррисон отдыхает, и пусть тот, кому нужно его видеть, придет завтра утром. А с наступлением темноты, говорю, входить в замок, где расположился гарнизон, всем запрещено. В ответ на это голос приказал мне немедленно отворить дверь и пригрозил в противном случае нажать на дверь так, что обе створки ее вылетят на середину холла. Тут поднялся такой грохот, что мы думали - замок рушится! Мне пришлось открыть дверь - так сдается осажденный гарнизон, когда не может дольше держаться.
- Клянусь честью, вы проявили чудеса отваги, должен вам сказать, - вмешался Уайлдрейк, все время слушавший с большим интересом, - уж на что я не боюсь дьявола, но когда меня отделяет от настоящего черта дверь толщиной в два вершка, будь я проклят, если отворю… Это, пожалуй, все равно что пробуравить дырку в лодке и пустить ее по волнам - недаром мы часто сравниваем дьявола с морской пучиной.
- Замолчи, Уайлдрейк, - остановил его Эверард, - дай ему кончить. Ну, и что же ты увидел, когда дверь отворилась? Ты скажешь, конечно, - самого дьявола с рогами и копытами?
- Нет, сэр, не стану врать. Когда я отворил дверь, там стоял всего один человек, и с виду человек самый обыкновенный. На нем был алый шелковый плащ на красной подкладке. Наверно, он когда-то был красавцем; теперь лицо у него бледное и изможденное, волосы длинные, на лбу локон, как у этих треклятых роялистов - ученый мистер Принн назвал его локоном соблазна, - в ухе серьга, голубой шарф через плечо, как у офицера королевской армии, на шляпе белое перо и диковинная лента…
- Какой-нибудь злосчастный роялист, много их бродит сейчас по стране в поисках пристанища, - отрывисто сказал Эверард.
- Совершенно верно, ваша честь, правильное и здравое суждение. Но в этом человеке, если вообще это был человек, было что-то такое, отчего я не мог смотреть на него без содрогания. А часовые в зале сами признались, что со страху чуть не проглотили пули, которыми собирались зарядить свои карабины и мушкеты. Даже волкодавы и гончие (а это ведь самые свирепые собаки) отпрянули от незнакомца, забились по углам и принялись тихо и жалобно скулить и повизгивать. Незнакомец прошел на середину зала; тут он тоже выглядел совсем как обыкновенный человек, только одет был как-то необычно: под плащом - черный бархатный камзол с алыми шелковыми прорезями, в ухе серьга, на башмаках - большие розетки, а в руке платок, который он время от времени прикладывал к левому боку.
Отважный Уайлдрейк придвинулся к Эверарду и зашептал дрожащим от страха голосом:
- Милосердный боже, уж не несчастный ли это актер Дик Робинсон? Костюм точно такой, как я видел, когда он играл Филастра, мы еще после представления весело попировали в таверне «Русалка». Порезвились мы с ним вдоволь! Помню все его веселые проделки! Он служил в армии Карла, нашего покойного государя, в полку у Моэна; слышал я, что собачий сын мясник застрелил его, когда он сдался в плен после сражения при Нейзби.
- Тише! Я тоже слыхал про это злодеяние, - прервал Эверард. - Ради бога, выслушай его до конца. Так этот человек заговорил с тобой, мой друг?
- Да, сэр, и приятным голосом, только выговор был какой-то странный, да еще казалось, что он привык говорить на суде или в церкви, а не разговаривать, как все люди. Он пожелал видеть генерал-майора Гаррисона.
- Вот как! Ну, а ты что? - воскликнул Эверард, тоже зараженный суеверием того времени. - Ты что сделал?
- Я поднялся в гостиную и доложил, что какой-то человек спрашивает генерала. Тот, когда услыхал, уставился на меня и потребовал подробно описать его внешность. Но только я дошел до серьги в ухе, как он закричал: «Поди скажи ему, что я не желаю с ним говорить. Скажи, что я его презираю, что я поборю его в великой битве в долине Армагеддонской, когда по гласу ангела все птицы небесные слетятся и насытятся кровью и командира и солдата, и коня и всадника. Скажи этому дьяволу, что в моей власти отложить наш поединок до дня великой битвы и что в тот страшный час он опять встретится с Гаррисоном». Я вернулся с этим ответом к незнакомцу, н па лице его появилась такая дьявольская усмешка, какую редко увидишь у смертного. «Вернись, говорит, к нему и скажи что настал мой час, и если он немедленно не спустится, я сам к нему поднимусь. Скажи, что я приказываю ему спуститься сюда, а для подкрепления приказа добавь, что в сражении при Нейзби он сделал свое дело добросовестно».
- Что же было потом? - спросил Эверард. - Да смотри, говори только правду.
- Я путаюсь, как звонарь, когда он толкует священное писание, потому что и сам не пойму, в чем дело, - ответил индепендент, - да и рассказывать-то, по правде говоря, осталось не много. Тут увидел я, что генерал сошел вниз, лицо у него было бледное, но решительное. Заметив незнакомца, он замедлил шаг, а тот сделал ему знак следовать за собой и вышел за дверь. Мой достойный господин хотел было пойти за ним, но опять остановился; тогда незнакомец - не знаю, человек это был или нечистый дух, - вернулся обратно и сказал: «Покорись своей участи!
После этого он вышел, а мой господин последовал за ним прямо в лес… Я тоже пошел, только держался на расстоянии, но когда добрался досюда, хозяин был один, он вел себя так же, как и сейчас.
- У тебя замечательная память, приятель, - холодно сказал полковник, - ты даже стихи с первого раза запомнил; роль-то твоя, видно, заранее выучена.
- Какое там с первого раза, помилуйте, достойный сэр! - воскликнул индепендент. - Эти стихи не сходят с уст моего злосчастного господина, особенно когда ему не везет в борьбе с сатаной, а это иногда случается. Но слышал я их впервые от другого человека. По правде говоря, мне и раньше казалось, что господин мой всегда повторяет эти стихи без большого удовольствия, а скорее как школьник отвечает урок: они у него не от сердца шли, как сказано в псалтыри.
- Странно, - заметил Эверард, - мне приходилось слышать и читать, что дух убитого имеет таинственную власть над убийцей, но меня удивляет то, что люди так настаивают на этом. Что с тобой, Роджер Уайлдрейк? Что ты так перепугался, приятель? Почему ты сорвался с места?
- Перепугался? Я не перепугался… Во мне кипит ненависть, лютая ненависть! Ведь передо мной убийца несчастного Дика! Погляди, он встал в позицию! Погоди-ка, мясник, сукин сын, в противнике нужды не будет!
Прежде чем его успели остановить, Уайлдрейк скинул плащ, выхватил шпагу, одним прыжком очутился возле Гаррисона и скрестил с ним клинки; Гаррисон уже стоял со шпагой наголо, как бы в ожидании противника, поэтому нападение не застало его врасплох - в тот миг, когда зазвенели клинки, он вскричал:
- Ага, вот ты где! Ты опять явился в человеческом образе! Добро пожаловать! Добро пожаловать! Меч господа и Гедеона да поразит тебя!
- Разнять их! Разнять! - закричал Эверард.
- Ага! Двое на одного! Двое на одного! Вот как дерутся дьяволы!
Уайлдрейк тоже разразился страшными проклятиями.
- Маркем! - кричал он. - Ты одним махом истребил во мне благодарность… Она улетучилась… Забыта… Черт меня возьми!
- Ты уже прекрасно доказал мне свою благодарность, - сказал Эверард, - неизвестно, как на это дело посмотрят. Кто будет за него в ответе?
- Ладно, помалкивайте уж, - вмешался Томкинс, - а я все устрою. Достойный генерал никогда и не узнает, что дрался с обыкновенным смертным, так я поверну дело. Только пусть этот моавитянин вложит шпагу в ножны и утихомирится.
- Ну-ка, Уайлдрейк, убери шпагу, - приказал Эверард, - иначе, клянусь жизнью, тебе придется направить ее на меня.
- Ну, клянусь святым Георгием, я еще не рехнулся. Но с ним мы сразимся в другой раз!
- В другой раз! - вскричал Гаррисон, все еще не спуская глаз с того места, где он встретил такое яростное сопротивление. - Я тебя прекрасно понял: день за днем, неделю за неделей ты даешь такие беспочвенные обещания; ты ведь знаешь, что сердце мое трепещет при звуке твоего голоса. Но рука моя не дрогнет в поединке с тобой… дух мой не устрашится этого боя, хоть плоть и трепещет при встрече с бесплотным призраком.
- Здесь, разрешите доложить, никого нет, кроме Томкинса и почтенного полковника Эверарда.
Генерал Гаррисон, как это часто бывает при легком помешательстве (с ним именно это скорее всего и случилось), хоть и был твердо уверен, что видел призрак собственными глазами, не пожелал заводить об этом разговор с теми, кто мог принять это за плод расстроенного воображения. Он быстро подавил сильное волнение и заговорил спокойно и с самообладанием, стремясь скрыть свои чувства от Эверарда, - он считал, что тот его не поймет.
Генерал церемонно приветствовал полковника и повел речь о том, что прекрасный вечер выманил его из замка в парк на прогулку - погода уж очень хорошая. Затем он взял Эверарда под руку и пошел с ним по направлению к замку, а Уайлдрейк и Томкинс повели за ними лошадей Эверард, желая пролить хоть какой-то свет на таинственные дела в замке, несколько раз направлял разговор на эту тему и задавал наводящие вопросы, но Гаррисон так же ловко уклонялся от ответа (люди с расстроенным воображением часто избегают касаться того, что выводит их из душевного равновесия); он рекомендовал полковнику обратиться к его секретарю Томкинсу; тот имел обыкновение поддерживать все, что ни скажет его господин - недаром Десборо дал ему прозвище Брехун.
- Почему вы обнажили шпагу, достойный генерал, - спросил Эверард, - раз вы просто пошли на вечернюю прогулку?
чтобы тебя не застали нагим и безоружным в тот момент, когда семь труб протрубят «в седло!», а трубы Иезера издадут походный клич.
- Все это так, достойный генерал, но мне показалось, что вы размахиваете шпагой, как будто с кем-то сражаетесь, - настаивал Эверард.
- У меня бывают причуды, любезный Эверард, - отвечал Гаррисон, - иногда я гуляю один, да еще держу шпагу в руках, как, к примеру, сейчас, и мне иной раз приходит охота пофехтовать с каким-нибудь деревом. Глупо похваляться своим мастерством. Но я слыву отличным фехтовальщиком и частенько полу чал призы еще до того, как духовно обновился, и до того, как был призван участвовать в великом деле… Я ведь начал с простого кавалериста в первом конном полку нашего главнокомандующего.
- Но мне показалось, будто я слышу, как о вашу шпагу звенит другая - Что? О мою шпагу звенела другая? Как же это могло случиться, Томкинс?
- Вероятно, сэр, - отвечал Томкинс, - это был сук на дереве Разные тут растут деревья; возможно, ваша милость наткнулись на такое, которое в Бразилии зовут железным. Перчес в своих путевых заметках рассказывает, что если по такому дереву стукнуть молотком, оно зазвенит, как наковальня.
плодов и листья, несущие спасение народам.
Эверард продолжал расспросы; его поразило, как Гаррисон изворачивается и ловко уклоняется от ответа; прикрываясь отвлеченными фантастическими рассуждениями, он как бы накидывал покров на свою растревоженную совесть.
- Но ведь, если я могу верить своим глазам и ушам, у вас был настоящий противник, - настаивал Эверард. - Я убежден, что видел, как человек в темпом камзоле скрылся в лесу.
- Вы его видели? - в изумлении вскричал Гаррисон, и голос его задрожал. - Кто бы это мог быть? Томкинс, ты тоже видел человека, о котором говорит полковник? С платком в руке, с окровавленным платком, он еще все время прижимал его к боку.
Последние слова, которыми Гаррисон обрисовал своего противника, несколько отличались от того, что сказал Эверард, но совпадали с тем, что говорил Томкинс о мнимом привидении. Эти слова убедили полковника в правдивости истории, рассказанной секретарем, больше, чем все, что он до этого видел и слышал. Слуга ответил на вопрос генерала с присущей ему быстротой: он, дескать, заметил, как такой человек пробирался мимо них в чащу, и подумал, что это какой-нибудь браконьер: этот народ, говорят, очень осмелел.
и счастье, мой достойный друг, быть в этом деле каменщиком или таскать носилки с известью под началом нашего великого вождя, которого провидение избрало решать наш великий национальный спор; я поистине так предан славному и победоносному генералу Оливеру, сохрани его господь на долгие годы, что, если он прикажет, я не побоюсь сбросить с высокого кресла того, кто зовется спикером парламента. Я ведь приложил свою недостойную руку к свержению человека, которого называли королем… Я уверен, что здесь ваши взгляды совпадают с моими; позвольте же мне дружески настоять на том, чтобы мы соединились, как братья, и начали заделывать проломы в бастионах нашего английского Сиона. Мы станем его опорой и оплотом под водительством нашего несравненного главнокомандующего. Конечно, мы станем помогать ему и поддерживать его, но и сами будем извлекать из нашего дела выгоду и получать вознаграждение, духовное и мирское, без этого все здание наше было бы построено на песке… Впрочем, - продолжал он, опять переходя от честолюбивых планов к своим мечтам о Пятой монархии, - все это суета сует рядом со стремлением вскрыть книгу за семью печатями; близится час, когда загремит гром и засверкает молния, когда из бездны восстанет скованный дракон.
Перейдя, таким образом, от земных дел к фантастическим пророчествам, Гаррисон настолько овладел разговором, что у полковника Эверарда не было никакой возможности продолжать расспросы о подробностях ночной стычки, которых генерал явно не желал касаться. Так дошли они до Вудстокского замка,