Вудсток, или Кавалер.
Глава XXVII

Глава XXVII

Когда Карл уже собирался выйти из комнаты, его остановил Уайлдрейк, вошедший необыкновенно торжественной походкой и с выражением комической важности на лице.

- Прошу прощения, любезный сэр, - сказал он, - как говорят у меня на родине, когда дверь открыта, в нее забегают собаки. Я стучал и звал, но безрезультатно, и вот, зная дорогу в эту гостиную, сэр, - потому что я нигде не растеряюсь и если хоть раз пройду по дороге, так никогда не забуду ее, - я рискнул войти без разрешения.

- Сэра Генри Ли нет дома; кажется, он в заповеднике, - холодно ответил Карл: появление этого грубоватого кутилы в тот момент было ему неприятно, - а мистер Альберт Ли уехал из замка дня на два - на три.

- Знаю, сэр, - сказал Уайлдрейк, - но ни к тому, ни к другому у меня сейчас нет дела.

- Прошу прощения, сэр, а к кому же у вас дело? - спросил Карл. - Ведь, полагаю, вряд ли возможно, чтобы у вас было дело ко мне.

- Я тоже прошу у вас прощения, сэр, - ответил кавалер, - но с этим делом ни в коем случае нельзя обратиться ни к кому, кроме вас, если вы, как я полагаю, мистер Луи Гирниго (хотя сейчас вы одеты несколько приличнее, чем тогда, когда я вас видел в первый раз) - шотландский джентльмен, который служит у мистера Альберта Ли.

- Кому же и быть им, как не мне? - ответил Карл.

- По правде говоря, - сказал кавалер, - я замечаю в вас некоторую перемену, но отдых и приличная одежда много значат, и я этому рад; мне было бы неприятно передавать такое важное сообщение какому-то оборванцу.

- Сделайте одолжение, сэр, перейдем к делу, - сказал король, - вы говорите, у вас есть ко мне поручение?

- Совершенно верно, сэр, - ответил Уайлдрейк, - я друг полковника Маркема Эверарда, сэр, храбреца, не превзойденного на поле боя, хоть я и желал бы ему сражаться за более достойное дело. Поручение его состоит в краткой записке, которую я позволю себе передать вам с соблюдением обычных формальностей.

С этими словами он вынул свою шпагу из ножен, проткнул острием записку полковника и с низким поклоном протянул Карлу.

Переодетый король принял ее, важно поклонившись в ответ, и сказал, распечатывая послание:

- Я полагаю, мне нечего ждать приятного содержания от письма, врученного столь враждебным способом?

- Гм, сэр, - ответил посланец, притворно откашливаясь, чтобы успеть найти подходящий ответ, в котором были бы надлежащим образом соблюдены принятые условности дипломатии, - я думаю, что вызов не очень враждебный, однако же вначале он должен произвести впечатление воинственное и заносчивое. Я надеюсь, сэр, что если вы разок-другой уколете друг друга шпагой, дело придет к благополучному завершению, и, как любил говорить мой старый учитель, pax nascitur ex bello. ^[64] … по правде сказать, я уже боялся, что пуританские принципы, которыми он пропитан (не скрою от вас, достойный сэр), могли заставить его, по определенным причинам, отказаться от подобающего дворянину честного способа получить удовлетворение в подобных обстоятельствах. И, оказывая моему приятелю эту дружескую услугу, я смиренно надеюсь, мистер Луи Гирниго, что и по отношению к вам не совершу несправедливости, подготовив почву для предполагаемой встречи, и, позвольте вам сказать, я думаю, что если дуэль окончится благополучно, мы все станем такими друзьями, какими не были до того, как она началась.

- Ваша правда, сэр, - сказал Карл, глядя на письмо. - Едва ли вражда бывает хуже смертельной, а такую записку можно послать только злейшему врагу.

- Вы правы, сэр, - сказал Уайлдрейк, - это, сэр, вызов на поединок с миролюбивой целью восстановить полное согласие между уцелевшими… в том случае, если, по счастью, это слово можно будет употребить во множественном числе после исхода дуэли.

- Короче говоря, - ответил король, - мы сражаемся только для того, чтобы прийти к совершенно доброму и дружескому соглашению?

- Вы и на этот раз правы, сэр; я благодарю вас за то, что вы так хорошо все понимаете, - сказал Уайлдрейк. - Ах, сэр, как приятно в подобных случаях иметь дело с человеком чести и ума. И очень прошу вас, сэр, как личной услуги для себя… Утром, может быть, подморозит, а у меня что-то вроде ревматизма… война ведь не проходит бесследно… сделайте милость, приведите какого-нибудь дворянина, который не откажется принять участие в том, что должно произойти… кого бог пошлет, сэр, с таким бедным старым солдатом, как я… чтобы мы не простудились, стоя без дела в такую холодную погоду.

- Понимаю, сэр, - ответил Карл, - если дуэль состоится, будьте спокойны, я постараюсь достать вам подходящего противника.

- Буду вам очень признателен, сэр, - сказал Уайлдрейк, - и нисколько не любопытствую относительно его звания… Я, правда, эсквайр и дворянин и сочту за особую честь скрестить шпагу со шпагой сэра Генри или мистера Альберта Ли, но, если это будет неудобно, я не откажусь предложить мою скромную личность в качестве противника любому дворянину, служившему под знаменами короля, - я всегда считаю это чем-то вроде дворянской грамоты и поэтому ни в коем случае не буду уклоняться от, дуэли с таким человеком.

- Король очень признателен вам, сэр, - сказал Карл, - за честь, которую вы оказываете его верным подданным.

- О, сэр, в этом вопросе я щепетилен, очень щепетилен. Когда в деле замешан круглоголовый, я справляюсь в геральдических книгах, имеет ли он право носить оружие - как, например, мистер Маркем Эверард. Если бы он не имел на это права, уверяю вас, я не понес бы вам его вызова. Но каждый роялист для меня дворянин; хотя бы он был самого низкого происхождения, верность королю облагораживает его.

- Прекрасно, сэр, - сказал король. - Эта записка приглашает меня встретиться с мистером Эверардом завтра, в шесть часов утра, у дерева, которое зовется Королевским дубом. Я не возражаю ни против места, ни против времени. Он предлагает шпагу и говорит, что мы владеем ею в равной степени, - я не отвергаю этого оружия; секундантом он хотел бы иметь двух дворян - я попытаюсь достать себе помощника и подходящего партнера для вас, сэр, если вы склонны принять участие в этой кадрили.

- Премного вам обязан, сэр, целую вашу руку и имею честь быть вашим покорным слугой, - ответил посланец.

- Благодарю вас, сэр, - продолжал король, - я буду на месте в назначенное время, с условленным оружием, и либо дам вашему другу требуемую сатисфакцию своей шпагой, либо представлю ему такое объяснение, которое его удовлетворит.

- Извините меня, сэр, если я слишком непонятлив, - сказал Уайлдрейк, - но я не могу представить себе, что может произойти в подобном случае между двумя порядочными людьми, кроме этого: раз!.. раз!..

Он занял фехтовальную позицию и, не вынимая шпаги из ножен, сделал выпад, направленный, однако, не против короля, к которому он обращался.

- Простите меня, сэр, - сказал Карл, - если я не хочу затруднять вас, говоря о случае, которого может и не быть. Но у меня, например, возможно, будет срочное государственное дело.

Он произнес эти слова, таинственно понизив голос, и Уайлдрейк, по-видимому, отлично его понял, потому что приложил указательный палец к губам и кивнул, как ему представлялось, с очень умным и многозначительным видом.

- Сэр, - сказал он, - если вы заняты каким-либо делом, касающимся короля, мой друг проявит достаточно благоразумия и подождет. Более того - я даже сам сражусь с ним вместо вас - пусть он отведет душу, лишь бы не мешать вам. И потом, сэр, если у вас найдется какое-нибудь поручение для бедного дворянина, служившего под начальством Ленсфорда и Горинга, вам достаточно назвать день, час и место для свидания; потому что, право, сэр, мне надоела эта облезлая шляпа, эти стриженые волосы и плащ как у гробовщика - так нарядил меня мой друг, и я с удовольствием еще раз подрался бы за дело короля; пусть меня поколотят или повесят - мне все равно.

- Я вспомню ваши слова, сэр, если представится случай, - сказал король, - и хотел бы, чтобы у его величества было побольше таких подданных. Значит, решено?

- Если вы соблаговолите, сэр, черкнуть записочку, она послужит доказательством того, что я выполнил поручение… Потому что таков, знаете, обычай: письменный вызов требует письменного ответа.

- Сейчас напишу, сэр, - ответил Карл, - и очень быстро; тут есть все необходимое.

- И еще, сэр, - продолжал посланец, - гм, гм… если бы вы могли достать здесь в доме чарочку вина… Я вообще не люблю много болтать и что-то охрип… А кроме того, от серьезного дела всегда пить хочется. К тому же, сэр, расстаться, не промочив горла, - значит иметь какие-то задние мысли, а в таком деле это не дай бог.

- Сэр, - ответил Уайлдрейк (в то время были приняты такие странные проявления вежливости, а кавалер не был уж так щепетилен, чтобы решительно противиться этому предложению), - сэр, я еще раз выражаю вам признательность. Но только не понимаю, как совместить с моей честью согласие на такое одолжение, если вы не составите мне компанию и не выпьете вместе со мной.

- Простите меня, сэр, - возразил Карл, - но соображения безопасности требуют, чтобы я теперь не появлялся в общественных местах.

- Понимаю вас, сэр, - заметил Уайлдрейк, - бедным кавалерам не пристало разводить церемонии. Я вижу, сэр, вы знаете закон боевых друзей: если у одного молодца есть деньги, другой не должен мучиться жаждой. Желаю вам, сэр, доброго здоровья и счастья; до завтра у Королевского дуба, в шесть часов.

- До свидания, сэр, - сказал король, и Уайлдрейк стал спускаться с лестницы, насвистывая песенку «Кавалеры, бравый вид…», причем его длинная шпага, стуча по ступеням и перилам, недурно ему аккомпанировала. - До свидания, - продолжал король, - ты, печальный образец того положения, до которого война, разгром и отчаяние довели многих доблестных дворян.

В тот день не произошло больше ничего примечательного. Алиса тщательно остерегалась проявить по отношению к переодетому принцу отчуждение или робость, которую мог заметить ее отец или кто-нибудь другой. Внешне между молодыми людьми сохранились прежние отношения. Но самому волоките Алиса все же дала почувствовать, что она принимает его. дружбу только для того, чтобы никому не внушать подозрений, и нисколько не желает смягчить суровость, с которой она отвергла его объяснение в любви.

Карл понимал это и, мучаясь оскорбленным самолюбием и ненавистью к счастливому сопернику, раньше обычного удалился на одинокую прогулку в чащу леса, где он, как Геркулес в «Картине» Кебета, колеблясь между воплощенными Добродетелью и Наслаждением, поочередно внимал голосам Мудрости и страстного Безумия.

Благоразумие напоминало ему о том, как много значит его жизнь для выполнения великой цели, которой ему до сих пор не удалось достичь, - реставрации монархии в Англии, восстановления трона, завоевания короны отца, мести за его смерть, возвращения состояния и родины многочисленным изгнанникам, страдающим в нужде на чужбине за то, что они были преданы его делу. Гордость или, скорее, справедливое и естественное чувство собственного достоинства тоже говорили ему, что не подобает принцу унижаться сейчас до ссоры со своим подданным, какого бы звания он ни был, что память о нем станет предметом насмешек, если он будет убит безвестным дворянином из-за какой-то темной любовной интриги. Что скажут его разумные советники, Николае и Гайд, что скажет его добрый и мудрый наставник, маркиз Хертфордский, о таком опрометчивом и безумном поступке? Разве не может он поколебать верность солидных и осторожных людей роялистской партии, и станут ли они рисковать своей жизнью и состоянием, чтобы возвести на престол молодого человека, не способного управлять своими страстями? К тому же и в случае благополучного исхода поединок удвоил бы препятствия к его побегу, который и так уже представлял большие затруднения. Если - Карл и не убьет своего противника, а только одержит над ним верх, кто поручится, что тот не постарается отомстить ему, выдав правительству злонамеренного Луи Кернегая, чье настоящее имя в таком случае непременно станет известным?

Все эти соображения настоятельно побуждали Карла обойтись без дуэли; и оговорка, с которой он принял этот вызов, предоставляла ему некоторые возможности поступить именно так.

Но у Страсти также были свои доводы, и она приводила их, обращаясь к характеру, который стал раздражительным из-за недавних огорчений и обид. Во-первых, будучи принцем, Карл в то же время был и дворянином и должен был соответственно отзываться на обиду и давать удовлетворение или требовать его, как полагается в случае ссоры между дворянами. Среди англичан, - настаивала Страсть, - он никогда не потеряет уважения оттого, что проявит готовность отвечать за свои поступки и слова, а не отговариваться королевским родом и притязаниями на престол. Принадлежа к свободной нации, он скорее должен выиграть во всеобщем уважении, нежели потерять на него право, если будет вести себя, как подобает храброму и великодушному человеку. Репутация храбреца для поддержки притязаний наследника гораздо важнее, чем всякая другая репутация; а если он, получив вызов на дуэль, не ответит на этот вызов - его храбрость окажется под сомнением. Что будут говорить Вильерс и Уилмот о его любовной интриге, если он потерпел позорное поражение у провинциальной девушки и не отомстил сопернику? Их шутки, насмешки и остроты, которые распространятся повсюду, будет переносить труднее, чем суровые упреки Хертфорда, Гайда и Николаев. Эта мысль еще больше подзадорила его юношескую отвагу; наконец он принял решение и вернулся в Вудсток, с тем чтобы утром явиться в назначенное место, а там - будь что будет!

Возможно, что к этому решению примешивалась тайная уверенность в том, что дуэль не окажется для него роковой. Он был в расцвете юности, ловко владел оружием, а утренняя стычка уже доказала, что он умеет защищаться не хуже полковника Эверарда.

Во всяком случае, такие мысли пробегали у него в голове, когда он шел, напевая известную песенку, которую запомнил во время своего пребывания в Шотландии:

Между тем деятельный и вездесущий доктор Рочклиф тайком передал Алисе, что хочет поговорить с пей наедине, и назначил ей свидание в так называемом кабинете, где прежде хранились старинные книги, которые давно уже пошли на патроны и в последний раз, выйдя, таким образом, в свет, наделали гораздо больше шума, чем за все время, что стояли здесь с тех пор, как были опубликованы. Доктор уселся в кожаное кресло с высокой спинкой и знаком предложил Алисе придвинуть стул и сесть рядом с ним.

- Алиса, - сказал старик, ласково взяв ее за руку, - ты добрая девушка, умная девушка, хорошая девушка, ты из тех, что дороже рубинов; «рубин» - это не совсем верный перевод… но ты мне напомни, чтобы я рассказал тебе в другой раз… Алиса, ты знаешь, кто такой Луи Кернегай… Нет, скажи откровенно… Я знаю все. Мне все известно… Ты знаешь, что наш старинный дом укрывает счастье Англии.

Алиса хотела было отвечать.

- Нет, подожди, выслушай меня… Как он ведет себя с тобой?

Алиса густо покраснела.

- Понимаю… Я все это знаю… Алиса, завтра ему угрожает большая опасность, и ты одна можешь его спасти.

- Я… спасти его!.. Как, каким образом? - с удивлением проговорила Алиса. - Как подданная короля, я обязана сделать все… все, что пристало дочери моего отца..

Она запнулась в смущении.

- Да, - продолжал доктор, - завтра у него дуэль… дуэль с Маркемом Эверардом; уже назначены время и место… в шесть часов утра у Королевского дуба. Если они встретятся, один из них, вероятно, будет убит.

- Боже упаси! - воскликнула Алиса, и смертельная бледность сменила яркий румянец на ее лице, - Нет, ничего дурного случиться не может… Эверард никогда не поднимет руку на короля.

- За это я не поручусь, - возразил доктор Рочклиф. - Но если даже у несчастного юноши сохранился остаток верности королю, - а судя по его поведению, это совсем не так, - она тут не поможет: он не знает, что это король, и считает его просто кавалером, который нанес ему оскорбление.

- Так скажите ему правду, доктор Рочклиф, сейчас же скажите! - вскричала Алиса. - Неужели он поднимет руку на короля, на беззащитного изгнанника! Он на это не способен. Жизнь моя в том порукой, он станет самым горячим его защитником!

- Так может рассуждать только девушка, Алиса, - ответил доктор, - и, боюсь, такая, у которой разум ослеплен чувствами. Это было бы хуже измены - посвятить в такую тайну бунтовщика-офицера, друга архипредателя Кромвеля. Я не берусь отвечать за такое безрассудство. Его отец доверился Хэммонду, и ты знаешь, что из этого получилось.

- Тогда расскажите все моему отцу. Он встретится с Маркемом или пошлет к нему и объяснит, что нападать на гостя - значит оскорбить хозяина.

- Мы не можем сказать твоему отцу, кто такой на самом деле Луи Кернегай. Я только намекнул ему, что, может быть, Карл будет скрываться в Вудстоке, и сэр Генри пришел в такой восторг, начал рассуждать о подготовке к приему короля, к обороне замка, и мне стало ясно, что из-за одной его восторженной преданности все может открыться. Нет, это ты, Алиса, должна спасти надежды каждого верного роялиста.

- Я? - ответила Алиса, - Это невозможно… Почему нельзя убедить моего отца вступиться за своего друга и гостя, хотя бы он считал, что это Луи Кернегай?

- Ты забыла, какой у твоего отца характер, мой друг! - сказал доктор. - Он чудесный человек и лучший из христиан, но как только услышит звон мечей, в нем пробуждается воинственный пыл и он становится таким же глухим ко всяким миролюбивым угон ворам, как боевой петух.

- Вы забываете, доктор Рочклиф, - возразила Алиса, - что еще сегодня утром, если я правильно поняла, отец предотвратил дуэль.

- Да, - ответил доктор, - он считал, что обязан следить за порядком в королевском парке, но он разнимал их с таким сожалением, Алиса! Если он опять застанет их за этим занятием, можно наверняка сказать, что он только отложит дуэль, с тем чтобы отвести их в какое-нибудь место вне королевских владений, а там позволит им драться сколько им будет угодно и с удовольствием поглядит на это приятное зрелище. Нет, Алиса, ты, ты одна можешь помочь нам в этом критическом положении.

- Я не понимаю, каким образом, - сказала она, снова покраснев, - чем я могу тут помочь.

- Ты должна послать королю записку, - ответил доктор Рочклиф, - как ее написать, знает каждая женщина, и мужчине незачем давать здесь советы… и назначить ему встречу в то самое время, когда назначена дуэль? Он обязательно придет, мне известна его слабая сторона.

- Доктор Рочклиф, - серьезно сказала Алиса, - вы знаете меня с раннего детства. Как могли вы вообразить, будто я способна последовать столь недостойному совету?

- А если ты знала меня еще будучи девочкой, - возразил доктор, - как могла ты подозревать, будто я способен дать дочери моего друга совет, какому ей не пристало следовать? Не такая уж ты глупая и не подумаешь, будто я могу допустить, что любезность твоя пойдет дальше разговора на час или два, пока я не подготовлю все к его отъезду! Уговорить его будет нетрудно, я скажу, что в замке облава… Итак, Карл Стюарт садится на коня и уезжает, а мисс Алисе принадлежит честь быть его спасительницей.

- Да, за счет своей собственной репутации, - возразила Алиса, - и с риском навеки запятнать свою семью… Вы говорите, что вы все знаете… Что подумает обо мне король, если я назначу ему свидание после того, что произошло между нами, и разве можно будет убедить его в благородстве моих намерений?

- Я сумею убедить его, Алиса, я объясню ему все.

его снова; точно так же и доброе имя девушки.

не вижу. Пусть твой поступок сначала покажется и не вполне пристойным, но я все-таки прошу тебя пойти на это, и только потому, что дело дошло до крайности… А больше это никогда не повторится… Я приму самые надежные меры к тому, чтобы не до пустить оскорбительных слухов, которые могут из-за всего этого возникнуть.

- Не говорите так, доктор, - возразила Алиса, - легче повернуть вспять течение Айсиса, чем пресечь клевету. Король будет хвастать перед всем своим развратным двором, как легко он сделал бы Алису Ли своей любовницей, если бы не внезапная тревога. И уста, наделяющие почестями других, лишат меня чести. Найдите другой путь, более подобающий вашему сану и званию. Не принуждайте короля отказаться от встречи, к которой его призывает долг чести, приманив его другой встречей, одинаково порочащей его имя, подстроена ли она нарочно или назначена всерьез. Пойдите к самому королю, поговорите с ним, как служитель господа имеет право говорить даже с земными владыками. Разъясните ему безумие и безнравственность его намерения, убедите его убояться меча, ибо поднявший меч наказуется гневом господним. Скажите ему, что его сторонники, погибшие за него на поле боя под Вустером и после того кровавого дня на эшафоте, на виселицах… что остальные, томящиеся в тюрьмах, рассеянные по свету, бежавшие и разоренные из-за него, не для того приносят все эти жертвы ему и династии, чтобы он отдал свою жизнь из-за пустячной ссоры… Объясните ему, как бесчестно рисковать тем, что ему не принадлежит, как позорно обманывать доверие, которое отважные люди оказали его добродетели и храбрости.

Доктор Рочклиф посмотрел на нее с грустной улыбкой, и глаза его увлажнились.

- Увы, Алиса, - сказал он, - даже я не мог бы отстаивать это правое дело так красноречиво и выразительно, как ты. Но увы! Карл никого не послушает. В делах чести, скажет он, мужчина не должен принимать советов ни от священника, ни от женщины.

- Ну, так знайте, доктор Рочклиф. Я приду на место дуэли и предотвращу ее… Не бойтесь, я сдержу слово… Правда, я пожертвую многим, но не своей репутацией. Пусть мое сердце разобьется… - она с трудом подавила рыдание, - но в мыслях мужчины, да еще государя, имя Алисы Ли никогда не будет связано с бесчестием.

- Что значат эти слезы? - спросил доктор Рочклиф, удивленный и несколько встревоженный бурным проявлением ее горя. - Алиса, не таись от меня. Я должен знать все.

- Тогда призовите на помощь ваше воображение и догадайтесь о причине, - ответила Алиса, на миг потеряв терпение от непоколебимой самоуверенности доктора. - Угадайте мое намерение, как вы угадываете все остальное. С меня довольно и того, что мне приходится совершить такой поступок, и я вовсе не хочу рассказывав о нем, да еще человеку, который… простите, милый доктор, может подумать, что волноваться по этому поводу нет оснований.

- Ну нет, сударыня, я вижу, здесь нужно употребить власть, - сказал Рочклиф. - Если я не могу заставить вас объясниться, посмотрим, не сможет ли ваш отец добиться от вас толку.

Доктор встал и с недовольным видом направился к двери.

Рочклиф остановился.

- К сожалению, это правда, - сказал он, повернувшись к Алисе, - мне кажется, барышня, ты для меня слишком умна; таких мне не часто приходилось встречать. Но ты хорошая девушка и объяснишь мне свою затею добровольно… Моя репутация и мое влияние на короля требуют, чтобы я знал все, что actum atque tractatum ^[65], все, что творится и замышляется в этом деле.

- Доверьте вашу репутацию мне, добрый доктор, - сказала Алиса, пытаясь улыбнуться, - ее труднее уронить, чем доброе имя женщины, и она будет сохраннее в моих руках, чем моя репутация была бы в ваших. Но вот в чем я пойду вам навстречу: вы будете свидетелем всему, вы сами пойдете со мной, ваше присутствие подбодрит меня и придаст мне смелости.

… волей-неволей придется положиться.

- Тогда встретимся завтра в чаще, - сказала Алиса, - но прежде скажите мне, наверно ли вы знаете время и место? Ошибка может оказаться роковой.

- Успокойся, сведения у меня совершенно точные, - ответил доктор с прежней важностью, которая немного поубавилась в последние минуты их беседы.

- Могу я спросить, - сказала Алиса, - каким образом вы получили такие важные сведения?

- Без сомнения, можешь, - ответил он, уже полностью вернувшись к своему обычному тону превосходства, - но отвечу я тебе или нет - это другое дело. Я думаю, что и для моей и для твоей репутации будет лучше, чтобы ты оставалась в неведении относительно этого дела. У меня тоже есть тайны, как и у вас, сударыня, и среди них, я думаю, найдутся гораздо более интересные.

По дороге я преодолею свою робость и объясню вам, как я намерена предотвратить несчастье. А вы, может быть, подумаете, как бы сделать так, чтобы вообще обойтись без моего вмешательства, которое для меня столь неприятно и тягостно.

- Нет, дитя мое, - сказал доктор, - раз ты отдаешь себя в мои руки, тебе не придется жаловаться на отсутствие моих советов; и ты прекрасно знаешь, что я ни о ком не забочусь больше, чем о тебе, если не считать одного человека, и не оставлю тебя без наставлений… Итак, в половине шестого в чаще, у солнечных часов… И да благословит господь наши старания.

Тут их разговор был прерван зычным голосом сэра Генри Ли, который громко звал их.

- Дочка!.. Доктор Рочклиф!.. - доносилось по коридорам и галереям. - Что вы тут сидите нахохлившись, как вороны в тумане, когда у нас внизу идет такая потеха? Этот шальной мальчишка Луи Кернегай то смешит до того, что у меня бока вот-вот лопнут от хохота, то играет на гитаре так сладко, что может жаворонка с небес сманить. Пойдемте, пойдемте! Смеяться в одиночестве - трудное занятие.

Примечания

64

65

Сделано и подвергнуто обсуждению (лат.)