| Автор: | Скотт В. |
| Категории: | Роман, Детская литература, Историческое произведение |
Глава II
Вскоре путники подъехали к замку Дарнленварату, видневшемуся между густых и высоких елей. Кругом замка шла низкая ограда, внутри которой помещались службы. Подъехав к замку поближе, путешественники заметили следы недавно устроенных укреплений, необходимость в которых вероятно была вызвана настоящим смутным временем. Ворота в стене оказались на запоре, и только после долгих переговоров два горца отворили одну половину для проезда гостей. Из замка тотчас же выбежали слуги. Одни приняли лошадей, а другие предложили проводить гостей в замок. Дольгетти отказался от предложения доставить лошадь в конюшню.
- Я привык, дорогие друзья, - сказал он, - сам ходить за своим Густавом, названным мною так в честь моего непобедимого начальника Густава Адольфа. Мы с ним закадычные друзья.
Граф Ментейт и его спутники не так были внимательны к своим коням, и предоставив их прислуге, сами вошли на темно-желтое крыльцо, где на скамейке стояло высокое ведро с пивом, а подле лежало два-три деревянных ковша. Граф Ментейт, зачерпнув ковш, без дальнейших церемоний осушил его весь до дна и передал Андерсону, который предварительно ополоснул ковш, и потом уже выпил пива.
- Какой привередник! - заметил один горец. - Он не может пить после своего господина!
- Я вырос во Франции, - отвечал Андерсон, - и там никто не пьет после другого, не выполоскав посуды.
Граф вошел в залу, куда за ним последовали оба его спутника. Зала была низкая, каменная, со сводами и с камином в переднем углу, где пылал сильный огонь от горевшего торфа, разливая мрачный полусвет под сводами большой сырой комнаты. По стенам залы висело множество всевозможного оружия, а посреди стоял большой дубовый стол. Для графа Ментейта, расторопные слуги поспешили уставить его молоком, маслом, сыром, кувшинами с пивом и жбанами с водкою. Между приборами было оставлено значительное расстояние для отличия между господином и его прислугою. Пока готовили закуску, граф стоял около самого камина, а свита его неподалеку от него.
- Ну, что скажете вы, Андерсон, насчет нашего спутника? - спросил граф Ментейт.
- Молодец! - отвечал Андерсон, - если только все, что он рассказывает о себе - правда. Я думаю: если бы у нас было десятка два таких офицеров, то они отлично выправили бы наших ирландцев.
- Не могу с вами согласиться, Андерсон, - отвечал граф. - Мне кажется, что этому человеку чужая кровь придала только аппетита, и он вернулся на родину оттого, чтобы пресытиться кровью соотечественников. Эти наемщики позорят шотландцев. Честь для них пустое слово, и они сражаются за ту сторону, которая им больше платит.
- Извините, ваше сиятельство, - сказал Андерсон, - я советовал бы вам в настоящем случае умерить порывы вашего негодования. Ведь мы не можем обойтись без подобных людей, хотя они и небезукоризненны.
В эту минуту в залу вошел высокий, статный горец. Богатое вооружение, перья на шляпе и твердая, самоуверенная походка показывали, что это человек высокого звания. Задумчиво подошел он к столу, даже не ответив графу на его приветствие.
- Теперь с ним не надо говорить, - шепнул дворецкий. - Его ум омрачен.
Горец отошел от стола и, опустившись на стул подле камина, устремил взор в его красное пламя и задумался. Кругом все молчали.
- Не говорил ли я, - вдруг вскричал горец, обратившись к слугам, - что приедут четверо, а здесь в зале всего только трое!
- Вы говорили правду, Аллан, - сказал старый горец, - четвертый сейчас придет. Он с головы до ног закован в железо Где прикажете поставить ему прибор - с господами, или в конце стола, со свитой?
Граф молча указал на место рядом с собою.
- Да вот и он, - сказал горец Дональд, видя вошедшего Дольгетти. - Неугодно ли господам закусить, а тем временем вернутся с гор наши охотники с приезжими английскими дворянами.
Капитан Дольгетти опустился на стул, стоявший рядом со стулом графа, скрестил на груди руки и прислонился к спинке его. Андерсон с товарищем почтительно стояли поодаль и ждали позволения сесть. Слуги замка, горцы, под надзором Дональда начали разносить кушанья легкой закуски, или же стояли позади стульев в ожидании приказаний господ. В это время Аллан вдруг встал, и взяв из рук одного горца свечу, поднес ее к самому лицу Дольгетти и стал пристально рассматривать его.
В эту минуту Аллан быстро отскочил в конец стола и стал рассматривать лицо Андерсона и его товарища. Затем, постояв с минуту в раздумье, он вдруг схватил за руку Андерсона и увлек его к почетному месту в другой конец, где заставил его сесть, после чего он ухватил также бесцеремонно Дольгетти и перетащил его к противоположному концу стола. Обидевшись такой вольностью, ротмистр хотел постоять за себя, но горец оказался настолько сильнее его, что воин зашатался и, отлетев на несколько шагов, грохнулся на пол. Вскочив на ноги, Дольгетти выхватил саблю и кинулся на Аллана, но граф тотчас же бросился к ним и прошептал обиженному воину:
- Он помешан! Он помешан! С ним нельзя драться.
- Если он, как вы говорите «non compos mentis», - отвечал ротмистр, - то и делу конец! От помешанного нельзя требовать благоразумия. Жаль, что такой силач не в своем уме.
Гостя заняли прежние места, а Аллан, усевшись около камина, погрузился в глубокую задумчивость.
- Так лорд на охоте с приезжими английскими лордами? - спросил граф.
- Точно так, наш лорд на охоте вместе с сэром Мусграфом и Хэлем.
- Вот как! - вскричал граф, переглянувшись с своими слугами. - А мне их-то и надо видеть.
- Ну, а мне так вовсе не хотелось бы их видеть, - возразил Дональд, - они приехали разорить нас.
- Неужели вам жаль лишнего кусочка мяса и лишней бутылки вина? - спросил граф.
- Дело вовсе не в этом, - продолжал Дональд. - Дело идет о пари.
- О пари? - с удивлением повторил граф.
- Так как вы друг и родственник нашего господина, то нам нечего от вас скрываться, - продолжал Дональд. - Когда наш лорд был в Англии, то он был приглашен в гости к сэру Мусграфу, и там на стол перед ним поставили восемь больших подсвечников из чистого серебра. Говорят, что англичане при этом начали подшучивать над лордом, говоря, что он не видывал подобных подсвечников на своей бедной родине. Лорд рассердился и до того забылся, что начал клясться, говоря, что даже в его собственном замке найдутся такие подсвечники, каких англичане никогда не видывали. Но лучше бы наш лорд поудержался, потому что ловкие англичане сейчас же поймали его на слове и предложили пари в две сотни марок. Лорд наш пари принял, и сегодня придется ему выплатить его.
- Да, судя по тому, на сколько мне известно ваше фамильное серебро, ваш лорд должен пари проиграть, - сказал граф.
- Можете быть в этом уверены, ваше сиятельство, - сказал Дональд. - Я советовал нашему лорду засадить этих англичан в башню и держат их там до тех пор пока они не откажутся от пари.
Аллан, быстро вскочив, подбежал к Дональду и громовым голосом закричал:
- Как смел ты давать подобный совет моему брату и как смеешь ты говорить, что он проиграет пари!
- Я вам могу сказать в свое оправдание только то, что во всем нашем доме нет вовсе серебряных подсвечников, - отвечал старый слуга.
- Молчи, старик! - гордо проговорил Аллан. - Если вы, господа, окончили закуску, то я попросил бы вас оставить эту комнату, так как мне надо приготовить ее для приема гостей.
- Идемте, - сказал Дональд графу. - Теперь с ним спорить нельзя.
принял Дольгетти, представленного графом. Встреча хотя была и радостная, но граф скоро заметил, что лорд был чем-то омрачен.
- Я надеюсь, господа, - обратился граф к англичанам, - что вы привезли с собой оружие, людей и денег?
- Людей немного мы привезли, - отвечал Мусграф, - а что касается до денег, то мы ожидаем получить небольшой куш от нашего друга и хозяина.
Лорд сильно покраснел и, отведя в сторону графа, сообщил ему, в каком глупом положении он находится. Граф отвечал на это, что он, как друг и родственник, при первой же возможности постарается помочь ему.
В это время Дональд пришел доложить, что кушанье подано. Он почему-то был очень весел.
- Джентльмены! - важно провозгласил он, - кушанье подано и подсвечники зажжены!
- К чему он это говорит, - проговорил Мусграф, многозначительно взглянув на своего соотечественника.
Граф Ментейт вопросительно взглянул на лорда, а тот отвечал отрицательным жестом. Англичане первые вошли в столовую, где ожидал их сюрприз. Большой дубовый стол был уставлен кушаньями, а за каждым прибором стояло по горцу гигантского роста в национальном костюме, с обнаженною саблею, острием вниз в правой руке и с зажженным факелом из пихты в левой. Дикие лица, освещенные красным пламенем факелов, представляли поразительную картину. Не успели еще англичане опомниться от удивления, как Аллан выступил вперед и, указывая на факельщиков, громко сказал:
- Вот, джентльмены, подсвечники моего брата! Это наш старинный, фамильный обычаи! Ни один из этих горцев не знает другого закона, кроме воли своего лорда. Неужели такие подсвечники не драгоценнее самых дорогих сокровищ рудников? Проиграно ваше пари?
- Проиграно ваше пари?
- Проиграно! Проиграно! - весело отвечал Мусграф. - Мои серебряные подсвечники пошли уже на наем конницы. Вот, сэр, деньги, - прибавил он, обращаясь к хозяину, - долги чести следует платить сейчас же.
- Проклятие отца моего да будет на нем, - вскричал Аллан, останавливая Ангуса, - если он дотронется до этих денег. Довольно и того, что он сквитался с вами, я не ему платить.
Граф горячо поддержал мнение Аллана с которым тотчас же согласился и Мак-Олей, говоря, что все это пари было простой шуткой. Англичане принуждены были тоже признать все за шутку.
- Ну, Аллан, - сказал лорд, - прикажи-ка убрать свои подсвечники, а то мы можем задохнуться от дыма.
За ужином все были поражены громадным аппетитом и проворством в еде ротмистра Дольгетти. В продолжение всего ужина он не сказал ни слова, и только когда все кушанья были убраны со стола, он объяснил присутствующим, откуда у него явилась привычка есть так скоро и так много.
- Скоро я привык есть в Маршальской школе в Абердине, - рассказывал он, - где за общим столом можно было получить что-нибудь, только не зевая, а иначе не досталось бы ни крупинки; а много есть должен каждый благоразумный военный человек, иначе желудок его, как крепость, не имеющая запасов, не вынесет блокады. Военные люди не всякий день имеют возможность обедать или ужинать.
После этого разговор естественно перешел на политику, и граф Ментейт стал спрашивать, кто может принять начальство над шотландским войском.
- У нас носился слух, что командование будет поручено Колькитто младшему, - сказал лорд.
- Колькитто? - с презрением повторил Аллан Мак-Олей. - Ну, можно ли говорить о Колькитто! Теперь существует только один человек, которому должно подчиняться - это Монтроз.
- Но ведь о Монтрозе давно ничего не слышно, - заметил Хэль. - Я слышал, будто он в Оксфорде, куда поехал за дальнейшими приказаниями короля.
- Сегодня, Аллан, вы в состоянии хоть кого вывести из терпения, - заметил Ментейт. - Но я знаю причину, - улыбаясь прибавил он, - вы верно не видали сегодня царицы музыки и пения, Анноты Ляйль?
- Хотя бы ее век не видеть, - вздохнув отвечал Аллан, - но только с одним условием, чтобы и на вашу долю выпал тот же жребий!
- Это почему? - небрежно спросил граф.
- Потому что на вашем лбу написано, - отвечал Аллан, - что вы составите ее несчастие.
С этими словами он вышел из комнаты.
- Давно он в таком положении? - спросил граф лорда.
- Дня три. Припадок должен скоро пройти. Выпьемте, господа, за здоровье короля!
Бокалы были осушены, и за первым тостом были предложены подобные же другие. Между тем ротмистр Дольгетти счел нужным заявить некоторый протест.
- Господа, - сказал он, - я пью эти тосты - primo, из уважения к этому дому и secundo, потому что нахожу неприличным заводить споры при подобных обстоятельствах, inter pocula; но заявляю, что я, в силу данного мне графом Ментейтом права, могу хоть завтра же поступить на службу к конвентистам.
Присутствующие не только были удивлены, услыхав такое заявление, но даже взбешены, и их успокоил только граф, сказавший, что это совершенно верно, но что он надеется привлечь ротмистра на свою сторону.
Разговор опять грозил принять неприятный оборот после того, как ротмистр назвал настоящую шотландскую войну мелкотравчатой, но граф снова восстановил мир.
Сам владелец замка отвел гостей в галерею - род спальни, где стояла громадная двухспальная кровать, покрытая пологом, а вдоль стены тянулось десятка два нар, похожих на длинные корзины, три из которых были набиты свежим сеном и приготовлены для гостей.
- Я поместил тут же вашу прислугу, - сказал Мак-Олей, отведя немного в сторону графа Ментейта, - потому что мне не хотелось оставлять вас ночью одних с этим немецким волком. Я велел приготовить тут же постели вашей прислуге. А то теперь такое время, что можно лечь здоровым, а утром - чего доброго - оказаться вскрытым как устрица.
Граф поблагодарил хозяина, сказав, что он сам хотел просить поместит с ним его слугу Андерсона.
- Да, - отвечал граф Мантейт, - завтра вы с ним познакомитесь, а теперь желаю вам спокойной ночи.
После ухода хозяина в комнату вошли оба служителя графа Мантейта. Храбрый ротмистр, отяжелев от пищи, почувствовал, что не в состоянии расстегнуть сам пряжек на своих доспехах, и потому обратился с просьбой к Андерсону снять с него латы.
- Сними с него вооружение, Сибальд, - сказал Андерсон другому слуге.
- Как, - вскричал опьяневший Дольгетти, - самый обыкновенный лакей, и считает для себя унизительным прислужить ротмистру Дольгетти, учившемуся в Маршальской школе в Абердине и перебывавшему на службе у половины европейских коронованных особ?
С ротмистра проворно было снято вооружение, и он, стоя у камина, размышлял о характере Аллана Мак-Олея.
- Как хитро провел англичан! - говорил он. - Славная штука! Tour de passe! И еще говорят, что он помешанный! Я, граф, начинаю сильно сомневаться в помешательстве Аллана. Мне не следовало прощать ему обиды.
- После пирушки приятно слушать всякий рассказ, - сказал ротмистр, - и если вашему сиятельству угодно будет принять на себя труд рассказать эту историю, то я буду терпеливым и внимательным слушателем.
- Вы тоже вероятно не откажетесь познакомиться с историей этого странного человека, - сказал граф, обращаясь к своим слугам.
Собрав вокруг себя слушателей, граф присел на громадную кровать и начал рассказ.
- Отец Ангуса и Аллана Мак-Олеев был вождем немногочисленного, но весьма сильного клана. Жена его, мать обоих сыновей, была тоже из хорошего рода. У нее был брат - молодой человек, лесничий, находившийся в непримиримой вражде с небольшой ватагой головорезов, прозывавшихся «детьми тумана». Отряд этих детей тумана подстерег его, когда он охотился один в лесу, и убил самым бесчеловечным образом. Дикари вздумали кроме того похвастаться своим удальством и показать голову в замке его сестры. Лорда в то время не случилось дома, и леди невольно должна была радушно принять людей, которых боялась. «Детям тумана» подали закуску, и они, пользуясь отсутствием хозяйки, вышедшей за чем-то из комнаты, вынули голову своей жертвы из под пледа, в котором она была принесена, и положив ее на стол, вложили кусок хлеба в неподвижные зубы и пригласили ее откушать. В эту самую минуту леди вернулась в комнату, и увидав мертвую голову своего брата, с криком опрометью выбежала из дому в лес. Довольные эффектом этой сцены, разбойники сейчас скрылись. Прислуга разбежалась на поиски леди, но нигде не могла ее найти и вернулась, убежденная, что госпожа их или бросилась куда-нибудь в пропасть, или утонула в озере. Ангусу в то время было полтора года, а рождения будущего ребенка Аллана ждали месяца через три… Но кажется, я вам наскучил, ротмистр?.. и вам хочется спать?
- Все окрестные кланы, - продолжал граф, - поклялись отомстить за это страшное злодейство. Они вооружились и с невиданной жестокостью выгнали из родовых жилищ «детей тумана». На воротах феодальных замков, воронами были расклеваны семьдесят их голов. Оставшиеся в живых дети тумана искали убежища в пустынях. В нашей стороне существует обычай уводит коров на пастбища в горы, куда девушки и женщины ходят доить их. Однажды девушка из замка заметила, что на них смотрела из лесу какая-то бледная, худенькая фигура, очень похожая на их покойную леди. Когда кто-то из них хотел подойти к ней, то она с криком скрылась в лесу. Муж ее, извещенный об этом, немедленно явился в лес с народом, и ему удалось отыскать бедную леди. Она оказалась совершенно помешанной, но тем не менее в свое время родила очень здорового и крепкого мальчика. Аллан сделался единственным утешением несчастной матери, которая постоянно поверяла мальчику свои грезы. Грезы эти несомненно имели громадное влияние на его восторженный характер. Мать умерла, когда ему было десять лет. Перед смертью она сказала ему что-то наедине… надо думать, что это был завет мести детям тумана, который он и стал выполнять. По смерти матери жизнь молчаливого и сурового Аллана изменилась. Теперь он начал посещать собрания молодежи клана и принимать участие в их играх и упражнениях. По своей ловкости и силе, он скоро занял первое место, и товарищи стали уважать его и бояться, так как он в горячности зачастую забывал, что только пробует силу, а не дерется по-настоящему. Но кажется, я говорю глухим, - заключил граф, замолчав и слушая громкий храп воина.
- Он давно уже спит, - отвечал Андерсон, - но если вам не трудно продолжать, граф, то мы с Сибальдом внимательно вас слушаем.
- В пятнадцать лет, - продолжал граф, - Аллан был уже почти взрослым. Он пропадал по целым дням под предлогом охоты, хотя редко возвращался с дичью. Это беспокоило отца - тем более, что дети тумана, пользуясь смутами, стали возвращаться на свои прежние места жительства. Я был однажды в гостях в замке, когда Аллан с раннего утра ушел в лес. Ночь была бурная, темная, и отец уже хотел послать искать его, как вдруг дверь в столовую где мы ужинали отворилась, и Аллан с мрачным видом вошел в комнату. Непреклонный нрав его и не совсем здравый рассудок имели такое влияние на отца, что тот не выказал ни тени неудовольствия, а только заметил, что я убил жирную козу, а воротился еще засветло; он же бродил в горах до полуночи, и, как видно, воротился с пустыми руками.
- Вы так думаете? - гордо спросил Аллан, нет и я кое-что принес.
«Кто может, пускай положит перед вами голову поценнее!»
Положил на стол еще теплую человеческую голову.
Мы тотчас же узнали, что это была голова Гектора, одного из известнейших предводителей детей тумана, страшного своей силой и жестокостью. Он был в числе убийц лесничего и спасся только благодаря своей ловкости и храбрости. Аллан отказался рассказать нам, каким образом он убил Гектора, но по всему было видно, что убийство произошло после отчаянной схватки, так как Аллан был покрыт ранами. После этого отец его стал еще более бояться мести детей тумана, но Аллана ничем не могли удержать дома. Ему приходилось убегать из дому по ночам, выпрыгивая в окно, и приносить не по одной, а по две головы своих врагов. Дикие дети тумана стали чувствовать пред ним панический страх, приписывая ему сверхъестественную силу, что не мешало им однако же продолжать грабить Мак-Олеев и их союзников. Это вынудило снарядить против них экспедицию, в которой принимал участие и я. Наше предприятие было успешно, и мы жгли и убивали все, что ни попадалось нам на глаза. Даже женщины не находили пощады, и одна только девочка, улыбавшаяся под кинжалом Аллана, избежала его мести, - и то по неотступной моей просьбе. Ее взяли сюда и воспитали под именем Анноты Ляйль. Надо думать, что она бесспорно одна из самых красивых девушек на свете. Аллан долго не мог видеть этого ребенка и почему-то воображал, что девочка не принадлежит к ненавистному племени его врагов, но во время набегов взята ими в плен. Предположение это конечно допустить можно, но Аллан считает его несомненным фактом. Теперь он любит ее особенно за ее превосходную игру на маленькой арфе, которая замечательно успокаивает его расстроенные нервы. Здесь все любят Анноту Ляйль и относятся к ней скорее как к сестре хозяина, чем как к его воспитаннице. Действительно, она так мила, так грациозна, так увлекательна…
- Берегитесь, граф, - с улыбкой заметил Андерсон, - нельзя так расхваливать девушку, которая нравится другому. Аллан вряд ли оставит в живых соперника.
- Тут бояться нечего, - вспыхнув отвечал граф, - Аллан любить не может, а для меня неизвестность происхождения Анноты является непреодолимым препятствием, беззащитность же ее положения устраняет всякие другие мысли… Мне остается прибавить к моему рассказу, что к Аллану все относятся со страхом и уважением вследствие его дара предвидеть будущее.
- Нет, я думаю только, что не смотря на свою болезность, он сообразительнее других. Ну, а теперь нам пора ложиться спать.