Роб Рой.
Глава XXXII

Вальтер Скотт

ГЛАВА XXXII

Не знаю почему, но единичный акт насилия и жестокости сильнее действует на наши нервы, чем картины массового уничтожения. В этот день я видел, как в бою погибло несколько моих храбрых соотечественников, и мне казалось, что им выпал этот жребий, так же как мог бы он выпасть и другому человеку; и сердце мое хотя и сжималось от жалости, но не леденело от ужаса, с каким наблюдал я, как несчастного Морриса хладнокровно предают смерти. Я взглянул на мистера Джарви и прочел на его лице те же чувства, какие написаны были и на моем. Он не в силах был до конца подавить свой ужас и тихим, отрывистым шепотом ронял слова:

- Заявляю протест против этого дела, как против кровавого, жестокого убийства. Безбожное дело! Бог воздаст за него должным образом в должный час.

- Так вы не боитесь последовать той же дорогой? - сказала воительница, остановив на нем смертоносный взгляд, каким ястреб глядит на облюбованную им добычу.

- Родственница! - сказал бэйли. - Ни один человек не захочет по доброй воле обрезать нить своей жизни раньше, чем отмеренная ему пряжа отработается на станке. Мне, если я останусь жив, надо сделать на земле еще немало дел - общественных и личных, в интересах городского магистрата и в собственных интересах; и потом, конечно, есть люди, которых я должен обеспечить, - например, бедную Мэтти; она сирота и состоит в дальнем родстве с лэрдом Лиммерфилдом. Так что когда все это сложишь конец к концу… право, все, что есть у человека, он отдаст за жизнь.

- А если я отпущу вас на свободу, - сказала властная леди, - как тогда назовете вы расправу с этой английской собакой?

- Ух! ух! .. гм! гм! - произнес судья, тщательно прочищая горло. - Я постарался бы говорить о ней как можно меньше - меньше скажешь слов, скорее справишь дело.

- А если бы вам пришлось предстать пред лицом того, что у вас именуется правосудием, - продолжала она свой допрос, - что сказали бы вы тогда?

Бэйли повел глазами в одну сторону, в другую, как будто задумал ускользнуть, потом ответил тоном человека, который, видя, что отступление невозможно, решает принять бой и дать отпор неприятелю.

- Вы, я вижу, хотите припереть меня к стене. Но скажу вам прямо, родственница, я привык говорить всегда в согласии со своею совестью; и хотя ваш муж (очень жаль, что его здесь нет, - было бы лучше и для него и для меня), хотя ваш муж, как и этот бедный горец, бездельник Дугал, мог бы вам подтвердить, что Никол Джарви умеет не хуже всякого другого смотреть сквозь пальцы на ошибки друзей, - все же скажу вам, родственница, никогда мой язык не выговорит того, чего нет в моих мыслях; чем признать, что тот несчастный убит по закону, - я уж скорей соглашусь лежать рядом с ним на дне озера - хотя я думаю, вы первая женщина в Горной Стране, позволившая себе грозить жестокой казнью родственнику своего мужа, и не дальнему, а всего в четвертом колене.

Возможно, твердый тон, принятый мистером Джарви в его последней речи, вернее мог подействовать на каменное сердце его родственницы, нежели тон заискивания, каким он говорил с ней до сих пор: так драгоценный камень можно резать сталью, тогда как более мягкому металлу он не поддается. Елена Мак-Грегор велела поставить нас обоих пред собой.

- Ваше имя, - обратилась она ко мне, - Осбалдистон? Так назвала вас та собака, чьей смерти вы только что были свидетелем.

- Рэшли Осбалдистон, не так ли? - продолжала она.

- Нет, Фрэнсис.

- Но вы знаете Рэшли Осбалдистона? Он ваш брат, если я не ошибаюсь, или, во всяком случае, ваш родственник и близкий друг.

- Родственник, да, - возразил я, - но не друг. Мы недавно сошлись с ним в поединке, и нас разнял человек, который, как я понимаю, является вашим мужем. Кровь моя еще не обсохла на шпаге Рэшли, и рана на моем боку еще свежа. У меня нет причин называть его другом.

- В таком случае, - отвечала она, - если вы не замешаны в его интриги, вы можете спокойно отправляться в лагерь Гарсхаттахина, не опасаясь, что вас задержат, и передать ему несколько слов от жены Мак-Грегора.

Я ответил, что у милиции, по-моему, нет разумных поводов меня задерживать, что у меня, со своей стороны, нет причин бояться ареста и что если возлагаемая на меня миссия посла обеспечит неприкосновенность моему другу и моему слуге, попавшим в плен вместе со мною, я готов немедленно отправиться в путь. Пользуясь случаем, я добавил, что приехал в эти края по приглашению ее супруга, обещавшего мне свою помощь в одном важном для меня деле, и что мой друг, мистер Джарви, приехал со мной ради той цели.

- И я очень жалею, что в сапоги мистера Джарви не было налито кипятку, когда он их натягивал, собираясь в такую дорогу, - прервал меня бэйли.

- Узнаю вашего отца, - сказала, обратившись к сыновьям, Елена Мак-Грегор, - в том, что нам сообщает молодой англичанин. Мак-Грегор умен, пока на голове у него шапка горца, а в руке палаш; но как сменит тартан на городское сукно, он непременно ввяжется в жалкие интриги горожан и становится опять - после всего, что он выстрадал! - их посредником, их орудием, их рабом.

- Добавьте, сударыня: их благодетелем, - сказал я.

- Пусть так, - сказала она. - Но это самое презренное наименование среди всех других, потому что мой муж неизменно сеял семена благодеяний, а пожинал самую черную неблагодарность. Однако довольно об этом. Итак, я велю проводить вас до сторожевых постов неприятеля. Вы спросите начальника и передадите ему от меня, Елены Мак-Грегор, такое сообщение: если они тронут хоть волос на голове Мак-Грегора и если не отпустят его на свободу в течение двенадцати часов, то в Ленноксе не останется ни одной леди, которой не пришлось бы, прежде чем наступит Рождество, оплакать смерть дорогого человека; не будет фермера, который не горевал бы над спаленным амбаром и пустым коровником; не будет ни одного лэрда или сына лэрда, который вечером склонял бы голову на подушку в спокойной уверенности, что доживет до утра. А для начала, как только истечет срок, я пришлю им этого глазговского бэйли, этого английского капитана и всех остальных моих пленников завернутыми в плед и рассеченными на столько кусков, сколько клеток в тартане.

Когда она договорила, капитан Торнтон, стоявший неподалеку и слышавший ее слова, добавил спокойно и твердо:

- Передайте командующему привет от меня - привет от капитана Торнтона из гренадерского полка, и скажите, чтоб он исполнял свой долг и охранял пленника, нисколько не думая обо мне. Если я оказался так глуп, что позволил коварным горцам заманить меня в засаду, у меня хватит разума умереть за свою оплошность, не опозорив мундира. Мне только жаль моих несчастных соратников, - добавил он, - попавших в руки этих живодеров.

- Тш, тш! - остановил его бэйли. - Вам что, жизнь надоела? Передайте и от меня поклон старшему офицеру, мистер Осбалдистон, - поклон от бэйли Никола Джарви, члена глазговского магистрата, как был им в свое время и мой отец, покойный декан, - и скажите, что тут несколько почтенных граждан попали в беду и ждут еще худших бед и что для общего блага самое будет лучшее, если он предоставит Робу вернуться в свои горы как ни в чем не бывало. Здесь уже совершилось одно нехорошее дело, но поскольку оно коснулось главным образом акцизника, не стоит поднимать шум по пустякам.

Когда лица, больше всех заинтересованные в успехе моего посольства, дали мне свои противоречивые наказы и когда жена Мак-Грегора еще раз повторила, чтобы я запомнил и слово в слово передал ее ультиматум, мне наконец позволили отправиться в путь, а Эндрю Ферсервису - верно, чтоб избавиться от его назойливых причитаний, - разрешили меня сопровождать. Но из опасения, что я воспользуюсь лошадью для побега от конвоиров или, может быть, из желания удержать ценную добычу, мне дали понять, что я должен совершить свое путешествие пешком в сопровождении Хэмиша Мак-Грегора и двух его подчиненных, на которых возлагалась двойная задача: указать мне дорогу и разведать силы и расположение неприятеля. Одним из разведчиков был сперва назначен Дугал, но он сумел уклониться с целью, как мы узнали впоследствии, остаться и оберегать мистера Джарви, потому что, по своим понятиям о верности, считал себя обязанным оказывать добрые услуги бэйли, который в свое время был в какой-то мере его хозяином и покровителем.

Около часу мы шли быстрым шагом, пока не пришли на покрытую кустарником возвышенность, откуда могли окинуть взглядом лежавшую внизу долину и все расположение милиции. Так как силы ее составляла по преимуществу конница, командование благоразумно отказалось от всяких попыток пробраться в горный проход, что так неудачно испробовал капитан Торнтон. С несомненным знанием военного дела выбрана была позиция на возвышении, в центре небольшой Эберфойлской долины, омываемой Фортом. Долину ограждают два кряжа невысоких гор, обращенных к ней стеною известковых скал с крупными выходами брекчии - залежей булыжника в более мягкой среде, затвердевшей и спаявшей его наподобие известкового раствора, - а за ними со всех сторон поднимаются вдали более высокие горы. Все же долина между этими кряжами настолько широка, что конница могла не опасаться внезапного нападения горцев; часовые и аванпосты были расставлены по всем направлениям достаточно далеко от главного отряда, который в случае тревоги всегда успел бы вскочить на коней и выстроиться в боевом порядке. Впрочем, в то время никто и не ждал от горцев дерзкой попытки атаковать кавалерийскую часть на открытой равнине, хотя позднейшие события показали, что они способны с успехом провести такую атаку.^[985] Когда я впервые познакомился с жителями Верхней Шотландии, они питали почти суеверный страх к кавалеристу, потому что рослый конь его кажется против маленького горного шелти свирепым и мощным животным, обученным к тому же, как воображали невежественные горцы, драться в бою копытами и зубами.

Щипавшие траву кони на приколе, фигуры солдат, сидевших, стоявших и расхаживающих группами у красивой реки, и голые, но живописные скалы, возвышавшиеся с двух сторон, благородно вырисовывались на переднем плане, в то время как на востоке глаз улавливал сверкание озера Ментейт, а замок Стерлинг, смутно видневшийся вдали среди синих очертаний Охилских гор, довершал картину.

Осмотрев внимательно ландшафт, юный Мак-Грегор сообщил мне, что теперь я должен спуститься в лагерь ополченцев и переговорить, как мне поручено, с их командиром; затем, грозно сжав кулак, он добавил, чтоб я не сообщал неприятелю, кто меня проводил до места и где я расстался со своим эскортом. Выслушав эти наставления, я в сопровождении Эндрю Ферсервиса спустился к стоянке войск. Сохранив от своего английского платья только штаны и носки, простоволосый, с голыми икрами, обутый в броги, пожертвованные ему из жалости Дугалом, с накинутым на плечи драным пледом взамен рубахи и куртки, мой несчастный слуга был похож на сумасшедшего, сбежавшего из шотландского Бедлама. Мы отошли недалеко, когда нас заметил один из часовых, который подъехал к нам, навел карабин и приказал не трогаться с места. Я повиновался и, когда всадник поравнялся со мной, попросил проводить меня к командиру. Меня тотчас привели к офицерам, которые сидели на траве и составляли, очевидно, свиту при одном из них, занимавшем более высокий пост. На нем была кираса из полированной стали, а поверх нее - знаки древнего рода Чертополоха. Мой приятель Гарсхаттахин и много других джентльменов, одни в мундирах, другие в штатском платье, но все вооруженные и со свитой, казалось, повиновались во всем этому важному лицу. Много слуг в богатых ливреях - верно, из его челяди - стояли тут же, готовые исполнять приказания.

Засвидетельствовав свое глубокое почтение вельможе, как того требовал его ранг, я сообщил ему, что был невольным свидетелем поражения королевских солдат в битве с горцами в Лох-Ардском проходе (так, сказали мне, называлось место, где был взят в плен капитан Торнтон) и что победители грозят суровыми карами тем, кто попал в их руки, как и вообще всей Нижней Шотландии, если их предводитель, взятый утром в плен, не будет им возвращен целым и невредимым.

в чьи руки они попали, но бессмысленно надеяться, что он отпустит на волю главного виновника всех этих бесчинств и беззаконий и тем самым поощрит разнузданность его последователей.

- Можете вернуться к тем, кто вас послал, - продолжал он, - и сообщить им, что Роб Рой Кэмбел, которого они зовут Мак-Грегором, на рассвете будет непреложно казнен по моему приказу, как преступник, взятый с оружием в руках и заслуживший смерть тысячью злодеяний; что меня справедливо почитали бы недостойным моего высокого звания и назначения, если бы я действовал иначе; что я найду способ оградить страну от их дерзких угроз и что если они тронут хоть волос на головах несчастных джентльменов, которых случай предал в их руки, я отвечу самой беспощадной местью - так, что камни их ущелий сто лет будут стонать от нее!

Я смиренно попросил разрешения отклонить возложенную на меня почетную миссию и упомянул о явной опасности, связанной с нею, но благородный военачальник возразил, что если дело обстоит таким образом, я могу послать своего слугу.

- Разве что дьявол влезет в мои ноги! - воскликнул Эндрю, не смущаясь присутствием высоких особ и не давая мне времени ответить самому. - Разве что дьявол влезет в мои ноги, а так я не сделаю ни шагу. Уж не думают ли господа, что у меня есть второе горло про запас, на случай, если Джон Горец полоснет меня по шее ножом? Или что я могу нырнуть в озеро у одного берега и выплыть у другого, как дикая утка? Ну нет! Каждый за себя, а Бог за всех! Пусть люди сами заботятся о себе да о своем роде-племени и свои поручения пусть исполняют сами, нечего посылать Эндрю! Роб Рой никогда близко не подходил к Дрипдейли, никогда не воровал груш да яблок ни у меня, ни у моих родных.

С трудом уняв поток красноречия моего слуги, я напомнил герцогу, какой большой опасности подвергаются капитан Торнтон и мистер Джарви. Я готов, сказал я, передать условия герцога противной стороне, но пусть он видоизменит их настолько, чтоб осталась надежда спасти жизнь пленников. Я уверил его, что если я могу быть полезен, опасность меня не смутит, но все, чему я был свидетелем, не оставляет сомнений, что пленников тут же убьют, если предводитель разбойников будет казнен.

На герцога мои слова явно произвели впечатление. Случай трудный, сказал он, и он это сознает, но на нем лежит «важнейший долг перед страной, которого нельзя не исполнить: Роб Рой должен умереть».

Признаюсь, не без волнения выслушал я смертный приговор моему доброму знакомцу, мистеру Кэмбелу, который столько раз выказывал мне свое расположение. И в этом чувстве я был не одинок, потому что многие из приближенных герцога отважились высказаться в пользу осужденного. «Было бы разумнее, - говорили одни, - отправить его в замок Стерлинг и держать там под строжайшим надзором как заложника, чтобы утихомирить этим шайку и добиться ее роспуска. Очень жаль было бы отдать страну на разгром разбойникам, тем более что теперь, с наступлением длинных ночей, будет очень трудно предотвратить грабежи: охрану повсюду не расставишь, а горцы всегда сумеют выбрать незащищенный пункт». Другие добавляли, что было бы слишком жестоко предоставить пленников их участи, так как нельзя сомневаться, что в пылу мести угроза убить их будет тотчас исполнена.

Гарсхаттахин осмелился пойти еще дальше, положившись на рыцарскую честь вельможи, хотя и знал, что у того были особые причины ненавидеть пленника. Правда, сказал он, Роб Рой неудобный сосед для Низины и, конечно, причиняет много беспокойства его светлости и он, быть может, поставил разбойничий промысел на такую широкую ногу, как никто в наши дни, однако у него есть голова на плечах и его можно еще как-нибудь урезонить, тогда как его жена и сыновья - сущие дьяволы, которые не знают ни страха, ни пощады, и во главе его бесшабашных головорезов станут поистине чумой для страны - хуже, чем был когда-либо Роб Рой».

- Вздор! - оборвал герцог. - Ведь только ум да ловкость и позволяют этому человеку так долго удерживать свое владычество; рядовой шотландский разбойник был бы давно повешен, не погуляв на воле столько недель, сколько лет благоденствует Роб. Его шайка без него недолго будет докучать нам - не дольше проживет, чем оса без головы: ужалила раз, и тут же ее раздавили.

Но Гарсхаттахин стоял на своем.

…

- Тем не менее, Гарсхаттахин, - сказал с многозначительной улыбкой герцог, - вы, мне кажется, склонны считать такие вольности извинительными для друга ваших друзей, - а Роб отнюдь не числится врагом заморских друзей майора Галбрейта.

- Если это и так, милорд, - сказал Гарсхаттахин в том же шутливом тоне, - это не самое худшее, что о нем известно. Однако не пора ли нам услышать весть от кланов, которой мы так долго дожидаемся? Будем надеяться, что они сдержат перед нами слово горцев… но я их знаю давно: не вяжутся английские ботфорты с шотландскими трузами.

- Никогда не поверю, - сказал герцог. - Эти джентльмены известны своей честностью, и я не допускаю мысли, что они нарушат слово и не явятся. Вышлите еще двух всадников навстречу нашим друзьям. До их прихода нам нечего и думать о штурме того ущелья, где капитан Торнтон дал захватить себя врасплох и где, по моим сведениям, десять пеших бойцов могут держаться против лучшего в Европе конного полка. А пока распорядитесь накормить людей.

Распоряжение это было отнесено и ко мне - очень кстати, так как я ничего еще не ел после наспех состряпанного ужина в Эберфойле накануне вечером. Отряженные разведчики вернулись, но не принесли никаких известий о вспомогательных отрядах.

- Превратиться мне в бочку кларета, - сказал Гарсхаттахин, - если это не любезное извещение, что проклятые горцы, которых мы притащили сюда после стольких трудов и мучений, надумали вернуться восвояси и предлагают нам управиться со своими делами собственными нашими силами!

- Так и есть, джентльмены, - побагровев от гнева, подтвердил герцог, когда прочел письмо, нацарапанное на грязном клочке бумаги, хоть адрес был написан по всей форме: «В собственные высокочтимые руки Светлейшего и Могущественного Властителя, Герцога…» и так далее и так далее. - Наши союзники, - продолжал герцог, - изменили нам, джентльмены, и заключили с неприятелем сепаратный мир.

- Такова судьба всех союзов, - сказал Гарсхаттахин. - Голландцы поступили бы с нами таким же образом, если бы мы упредили их в Утрехте.

- Вы в веселом настроении, сэр, - сказал герцог, и его нахмуренные брови показали, как мало понравилась ему шутка майора. - Однако наше дело принимает серьезный оборот. Я думаю, никто из джентльменов не одобрил бы теперь попытки с нашей стороны идти дальше в глубь страны без поддержки дружественных кланов или же пехотных частей из Инверснейда?

- И было бы не очень разумно, - продолжал герцог, - оставаться здесь на месте, подвергаясь опасности ночного нападения. Поэтому я предлагаю отступить, расположиться лагерем в Духрее или Гартартане и, держа неусыпную и бдительную стражу, переждать до утра. Но прежде чем нам разойтись, я устрою допрос Роб Рою перед всеми вами: пусть собственные глаза и уши убедят вас, как безрассудно было бы дать возможность этому разбойнику продолжать свои беззакония.

Был отдан соответственный приказ, и пленник предстал пред герцогом. Руки его были стянуты выше локтей и прикручены к телу конской подпругой, застегнутой на пряжку за спиной. Два капрала держали его с правой и с левой стороны, а две шеренги солдат, с карабинами на взводе, с примкнутыми штыками, для вящей безопасности шли позади.

Впервые увидел я этого человека в его национальной одежде, подчеркивающей особенности его облика. Копна рыжих волос, которые, когда он носил костюм горожанина, были скрыты под шляпой и париком, выбивалась теперь из-под шотландской шапочки, оправдывая прозвище «Рой», то есть «Красный», под которым его больше всего знали в Нижней Шотландии и помнят до сих пор. Прозвище подтверждал и внешний вид той части ног от подола юбки до верхнего края чулок, которую горец оставляет голой: она была у него покрыта порослью густого короткого рыжего волоса, особенно вокруг колен, напоминая этим, а также своей жилистой силой ноги красно-бурого шотландского быка. В общем, из-за перемены одежды, а может быть, и потому, что я узнал его истинное грозное имя, внешность его представилась моим глазам настолько более дикой и необычной, чем представлялась раньше, что я едва признал в нем своего старого знакомца.

Держался он смело, непринужденно (насколько ему позволяли путы), высокомерно, даже величественно. Он поклонился герцогу, кивнул Гарсхаттахину и другим и высказал некоторое удивление, увидев в этом обществе меня.

- Да, милорд герцог; и я предпочел бы свидеться с вами в такое время, - он указал взглядом на свои скрученные руки, - когда я мог бы лучше выразить вашей светлости свое почтение. Но случай еще представится.

- Другого случая у вас не будет, мистер Кэмбел, - ответил герцог, - потому что быстро приближается час, когда вы должны будете дать последний отчет во всех ваших земных делах. Я говорю это не для того, чтобы поиздеваться над вами в час вашего отчаяния, но вы должны знать, что близитесь к концу своего жизненного пути. Не буду отрицать, что иногда вы причиняли меньше вреда, чем принесли бы его другие, кто занимается тем же злосчастным ремеслом, и что вы проявляли порой признаки одаренности и даже не лишены добрых наклонностей, позволявших ждать от вас лучшего. Но вы сами знаете, как долго вы наводили грозу на ваших мирных соседей и какими разбойничьими действиями укрепляли и распространяли свою беззаконную власть. Короче: вы знаете, что заслужили смерть, и должны к ней приготовиться.

- Милорд, - сказал Роб Рой, - хотя я и мог бы свалить вину за свои несчастья на вашу светлость, но я никогда не скажу, что вы сами были их намеренным и сознательным виновником. Если б я это думал, вы не восседали бы сегодня в качестве моего судьи: три раза вы были на ружейный выстрел от меня, когда думали только об олене, - а редко кто видел, чтобы я дал промах в стрельбе. Но тех, кто злоупотреблял благосклонным вниманием вашей светлости и восстановил вас против человека, бывшего некогда таким же мирным жителем этой страны, как и всякий другой, тех, кто, прикрываясь вашим именем, довел меня до крайности, - вот с теми я расплачиваюсь понемногу и, невзирая на все, что сказано сейчас вашей светлостью, надеюсь рассчитаться сполна.

- Я знаю, - молвил герцог, вскипая гневом, - что вы отъявленный, бесстыдный негодяй, который, раз поклявшись совершить дурное дело, держит свое слово, но я приму меры и воспрепятствую вам. У вас нет других врагов, кроме собственных ваших злодейств.

- Вы хорошо сделали бы, сэр, - сказал герцог, - если бы предупредили свою жену, своих родных и приверженцев, чтоб они осторожней обходились с джентльменами, которые попали сейчас в их руки, потому что я вдесятеро взыщу с них, с ваших родичей и сподвижников, за малейший вред, причиненный верноподданным его величества.

- Милорд, - молвил в ответ Роб Рой, - никто из моих врагов не обвинит меня в кровожадности; и будь я сейчас среди своих, я управлял бы четырьмя-пятью сотнями диких горцев так же легко, как ваша светлость этими девятью-десятью лакеями и гонцами. Но если вы намерены лишить семью ее главы, приготовьтесь к тому, что члены этой семьи станут действовать самочинно. Однако, что бы ни случилось, там среди пленных находится один достойный человек, мой родственник, и он пострадать не должен. Есть здесь кто-нибудь, кто согласился бы оказать услугу Мак-Грегору? Он воздаст за нее, хоть сейчас его руки и связаны.

Горец, принесший герцогу письмо, отозвался:

- Я исполню вашу волю, Мак-Грегор, и нарочно вернусь ради этого в горы.

- Вы слышите, какая дерзость? - сказал герцог. - Этот человек открыто берет на себя роль посланника! Его поведение стоит поступка его хозяев, которые сами пригласили нас действовать сообща против этих разбойников и расторгли союз, как только Мак-Грегоры согласились уступить им Балквиддерский край, предмет их давнишнего спора.

- Ваш великий предок никогда так не говаривал, милорд, - вмешался майор Галбрейт. - И позвольте вам почтительно заметить, ваша светлость: вы никогда не имели бы случая этого сказать, если бы искали справедливости у самого истока… Верните честному человеку украденную кобылу; пусть каждая голова носит свою шляпу - и в Ленноксе порядок установится сам собой.

отвести вашу часть к Гартартану; я сам прослежу, чтобы пленника препроводили в Духрей, и пришлю вам завтра свои распоряжения. И соблаговолите не увольнять в отпуск ни одного из ваших солдат.

- Ну, начинается: то приказ, то отмена приказа! - процедил сквозь зубы Гарсхаттахин. - Но терпение, друг мой, терпение! Настанет день, и мы сыграем с вами в игру «Меняйтесь местом - король идет»!

Два конных отряда построились и приготовились к выступлению, торопясь прибыть засветло на ночные квартиры. Я получил скорее приказ, чем приглашение, примкнуть к отряду и заметил, что хоть и не числюсь больше пленником, но все же состою под подозрением. Да и то сказать, времена были опасные. Спор между якобитами и ганноверцами, раздиравший страну, постоянные ссоры и раздоры между жителями Верхней Шотландии, не говоря уже об исконной нескончаемой распре, разделяющей влиятельные шотландские семьи, - все это так обостряло всеобщую подозрительность, что одинокий, лишенный покровительства чужестранец почти неизбежно должен был натолкнуться в путешествии на какую-либо неприятность.

Я, однако, примирился со своею участью, утешая себя надеждой, что, может быть, мне удастся получить от плененного разбойника кое-какие сведения о Рэшли и его происках. Но справедливость требует добавить, что мной владели не одни лишь себялюбивые помыслы, - судьба моего странного знакомца глубоко волновала меня, и я всей душой хотел помочь ему и оказать все услуги, какие потребуются в его несчастном положении и какие ему дозволено будет принять.

Примечания

985