Аббат.
Часть вторая.
Глава IV

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Аббат. Часть вторая. Глава IV (старая орфография)

ГЛАВА IV.

Молодой Роланд весело следовал за Сиром Албертом Клендинингом. Боязнь подвергнуться насмешкам и презрению жителей замка, если бы он туда и возвратился-совершенно в нем изчезла. Много произойдет перемен до тех пор, пока меня там увидят, говорил он сам себе; шлем и кирас заменят прежнее мое одеяние. Слишком смел будет тот, кто вздумает посмеяться над глупостями пажа, теперь вооруженного; к тому же я надеюсь что прежде возвращения моего в замок сделаю что нибудь поважнее, и небуду более гоняться за собаками, и лазить на скалы для раззорения гнезд соколиных. Он не мог однако же не удивиться, когда подумал с какою охотою Магдалина, не смотря на все свои религиозные мнения, согласилась отпустить его снова на службу дома Авенельского; но удивление сие простерлось гораздо далее, когда он вспомнил о радости, которую она изъявила ему при прощании.

Небо, говорила она ему, запечатлев последний поцелуй на устах его, небо назначает исполнителями своих предприятий тех из наших врагов, которые почитают себя самыми могущественными и вместе самыми мудрыми. Ты, сын мой, должен быть всегда готов по первому призыву своей религии и отечества; не забывай что все светские узы в сравнении с узами которые соединяют тебя с предметами несравненно священнейшими, тоже что слабые нити перед прочным канатом. Черты Катерины Сейтон живы ли в твоей памяти?

Роланд хотел отвечать что нет; но он до того смутился от столь неожиданного вопроса, что слова замерли на устах его, и Магдалина не дождавшись ответа продолжала давать ему наставления:

Тебе не надобно их забывать, сын мой; я хочу тебе поверить нечто важное, что ты при первом удобном случае должен тайно ей вручить.

И в тоже время она отдала Роланду не большой пакет, просила его хранить и никому не показывать кроме Катерины Сейтон; потом благословила своего питомца и поручила его покровительству Божию.

Вид и поступки её, заключали в себе что-то таинственное; но ни лета, ни характера Роланда не позволяли ему вникнуть в причины, заставлявшия ее действовать таким образом. Скоро удовольствие которое его ожидало во время путешествия, где все было для него совершенно ново, представилось его воображению.

Он радовался что поедет в Единбург и будет там принят не так как паж, но как человек взрослый; но что более еще его восхищало - это надежда увидеть Катерину Сейтон, прелести и живость которой сделали столь сильное на него впечатление. Неопытный, но пламенный юноша в первый раз вступал на скольское поприще светской жизни; сердце его сильно билось от одной мысли, что он завидит блистательное зрелище двора воинственного о котором оруженосцы Сира Алберта Клендининга, по возвращении своем в замок, расказывали столько чудес. Расказы сии возбуждали удивление и соревнование во всех молодых людях, которым, так как и Роланду, станы воинские и дворы Царские известны были только по одному слуху; ибо они вели жизнь почти монастырскую, заключены будучи в четырех стенах замка расположенного при озере и окруженного дикими горами. Обо мне будут говорить, подумал он, если я не щадя своей жизни себя прославлю; и Катерина Сейтон вместо того чтоб издеваться над неловкостию пажа, еще незнакомого с обычаями света, бросит взгляд ободрения на отличившагося воина. Не доставало еще какой нибудь причины дабы привести его в высочайшую степень восторга, и он отчасти ее имел сидя на резвом и бодром коне, вместо того чтобы утомительно путешествовать пешком, как то бывало прежде.

Увлекаемый природною своею живостию, к чему способствовало так много обстоятельств, Роланд сделался гораздо разговорчивее; голос его несколько раз раздавался среди шума производимого лошадьми и оруженосцами, и даже привлек на себя внимание Рыцаря, который слышал с удовольствием как молодой человек в веселом расположении духа шутил на щет изгнания своего из замка Авенельского.

Г. Роланд, сказал один из оруженосцев, старый конюший Сира Алберта, мне кажется что терн завял на шляпе вашей.

Да, он подернут был несколько морозами, отвечал Роланд, но ты видишь - зелень его сохранилась.

Это растение дурно цветет в жарком Климате, Г. Роланд.

Что делать; я постараюсь поддержать его своими лаврами и миртами.

Сказав сие он пришпорил коня своего и делал разные движения, желая показать тем свою ловкость. Сир Алберт смотрел на него с некоторым меланхолическим удовольствием, и походил на человека который вкусив все наслаждения жизни и познав тщету их, видит юношу исполненного пламени и надежды вступающого в свет, и находит в этом обильный источник счастия и удовольствия для самого себя.

Между тем Адам Вудкол освободившись от одежды Аббата и надев собственное платье, состоящее из зеленого камзола, к которому с одной стороны привязан был мешок, а с другой охотничий нож, в перчатке закрывавшей до половины левую его руку и в шляпе с пером, догнал свиту Рыцаря, благодаря быстрому бегу своей лошади, и вступил в разговор с Роландом.

И так, молодой паж мой, вы снова под вывескою терна....

Да, друг мой, и в состоянии возвратить тебе десять серебряных гроатов, которые ты мне дал.

А не более как за час перед сим хотели вы заплатить мне добрым ударом кинжала. По истине, мне кажется В книге судеб написано что рано или поздно, а мне должно будет по короче с ним познакомиться.

И полно, любезный Адам, лучше я соглашусь пронзить самого себя; но скажи как мне было узнать тебя в такой одежде?

Без сомнения, без сомнения нельзя было узнать, отвечал птичник; но я думаю, не выхваляя себя, что Аббат безразсудных никогда не играл лучше своей роли. Жаль только, что Рыцарь приехал прежде чем окончились наши забавы; я бы вам пропел голосом самым звонким, самым чистым тритцать шесть куплетов новой моей баллады. Однако же, Г. Роланд, вперед не играйте так кинжалом, ибо если бы не поддельный живот мой, то верно бы понесли меня из церкви прямо на кладбище.

Потому-то мы и будем иметь довольно времени наговориться дорогою. Вы думали сказать мне новость, нет лучше послушайте что я вам скажу: Рыцарь поручил мне проводить вас до Единбурга.

Тебе Адам?

Мне, Г. Роланд, мне, Адаму Вудколу, птичнику замка Авенельского. Что нужды дают ли мытое мясо или не мытое в пищу молодым соколам, так ли их учат или иначе; а я должен ехать с вами в Единбург и представить вас здравого и невредимого Регенту в Голируд.

Как, Регенту! вскричал Роланд с удивлением.

Да, Регенту, Графу Мурраю; и вот вам моя рука, что если вы прямо не вступите к нему в службу, то покрайней мере будете, как оруженосец Рыцаря Авенеля, одним из его приближенных.

А по какому праву, вскричал с негодованием Роланд, Рыцарь Авенель может отдать меня на службу другого? Разве он властен располагать мною....

Потише! потише! сказал птичник; это такой вопрос который я никому не советовал бы предлагать, разве только если гора, озеро, или, что и того еще лучше, границы другого Государства, будут находиться между им и феодальным властелином его.

Но я не признаю Сира Алберта феодальным властелином своим, я рожден на покинутой земле, и власть его....

Пожалуста потише, молодой человек. Подумайте, что заслужить негодование Рыцаря совсем не то что потерять покровительство его супруги. Его палец сделает более вреда, чем её пощечина; Сир Алберт человек справедливый, верный, но твердый и жестокий. Помнители вы бедного Капперлава которого он велел повесить на воротах за сущую безделицу. Я был другом Капперлава, и во всем околотке не знал человека честнее его, хотя там были люди которые могли служить примером для всех пограничных жителей; они считали за безчестие украсть несколько заблудших овец, но в один раз уводили до двадцати коров и более.... Однако, Рыцарь остановился у моста; подъедемте к нему, он нам отдаст свои последния приказания.

Адам Вудкол сказал правду. Сир Алберт остановился на дороге ведущей к мосту, который находился все еще под присмотром престарелого Петра названного мостовым сторожем, и велел Роланду и Вудколу к себе подъехать.

Ты знаешь, Вудкол, сказал он, куда должен отвезти этого молодого человека. А ты, Роланд, исполняй в точности все приказания которые будут тебе отдавать. Оставь гордый и непреклонный нрав свой, будь справедлив, храбр, верен, и ты вознесешься несравненно выше теперешняго своего состояния. Пока будешь прилично и честно вести себя, всегда может надеяться на покровительство Рыцаря Авенеля.

Сир Алберт поворотил на лево и направил путь свой к цепи гор, среди коих расположен был замок Авенельский. - Птичник же, Роланд Гремес и человек, данный им Рыцарем в услужение, остались у моста.

Едва только свита Алберта сокрылась от их глаз, наши путешественники, которые должны были направиться к северу, приближились к реке и Вудкол громко призывая Петра, приказывал ему сей час опустить мост.

Без денег я его не опущу, отвечал Петр голосом дрожащим от гнева и старости; Паписты вы или Протестанты для меня все равно. Папист говорит мне об отпущении грехов и предлагает Индульгенции; Протестант толкует о свободе мнений, а никто не скажет: Петр, вот тебе за твои труды. Мне все это надоело, и мост мой опускается только для того, кто платит чистыми деньгами. Я не разбираю ни Женевы, ни Рима; не нуждаюсь ни в прощениях, ни в проповедях; и чистые деньги, вот один пропуск который мне известен.

Старый плут, вскричал Вудкол, и ты смеешь еще говорить; сей час опусти мост для служителей замка, или; клянусь тебе что оружие за которым мы едем в Единбург опрокинет в реку и тебя и твою башню.

Чтобы чорт побрал, проворчал со злостию Петр, эти пушки, ружья и все орудия, которые злые люди для разрушения стен изобрели. Благословенно было то время, когда кроме стрел нечего было бояться; ими нельзя было нанести вреда ни каким строениям, а ныне все не то - и слабый должен всегда уступать сильному.

Адам Вудкол в том ему воспрепятствовал. Ништо ему, сказал он, пусть он узнает каково быть скупым, - Волк без зубов тот же щенок; нестоит обращать на него никакого внимания, ибо он вредить никому не может.

Оставим Петра тяжко вздыхать о протекших временах и сожалеть о том что но мосту ездят вооруженные люди? Протестантские Рыцари которые силою очищают себе путь, вместо мирных пилигримов покорных его велениям, и последуем за нашими путешественниками. Они отправились к северу и Вудкол, весьма знакомый с сею страною, предложил значительно сократить дорогу проехав чрез малую Клиндергскую долину столь знаменитую многими происшествиями, о коих упоминалось в первой части рукописи Бенедиктинца. {Смот. монастырь том I-й.} Надобно думать что Роланд весьма хорошо их знал, а также и все подробности и прибавления которыми их украсили; ибо в замке Авенельском, как и во всех больших домах, частные дела господ составляли самый приятный разговор для слуг. Но пока Роланд разсматривал с удивлением места сии, бывшия театром столь необыкновенных происшествий, Адам Вудкол думал только о неудовольствии которое причинил ему Рыцарь Авенель, не дав ему окончить баллады, и искал утешения - повторяя некоторые куплеты оной. Роланд долго слушал его со вниманием, наконец сказал ему: по чести, Вудкол, я знаю что ты никого небоишься, но на твоем месте я ни за что бы не стал петь таких песен в долине, где, говорят, свершились столь удивительные проиршествия.

своим. Однако, досадно что вы мне не дали окончить моей баллады; вы бы услышали куплетец где им довольно достается. Но так как вы нечувствительны к стихам моим, то я буду петь их про себя.

Делай что хочешь, Адам, только оставь меня в покое.

И в самом деле Вудкол, как бы воспользовавшись позволением Роланда, пропел балладу почти сначала до конца; он готов был повторить ее еще несколько раз, но Роланд его остановил: в твоих словах много пустого, а потому не лучше ли кончить. Вот мы уже выезжаем из долины; да и на дворе становится поздо. Поедем по скорее.