Квентин Дорвард.
Глава II. Путешественник

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Квентин Дорвард. Глава II. Путешественник (старая орфография)

ГЛАВА II.
ПУТЕШЕСТВЕННИК.

В одно прекрасное летнее утро, когда ранние лучи солнца только освещали, но еще не жгли землю, а роса освежала воздух, наполняя его ароматом, - молодой человек, направляющийся с севера на восток, приближался к берегу небольшой речки, или, скорей, широкого ручья, впадавшого в Шер, близь королевского замка Плесси-лэ-Тур, темные многочисленные башни которого возвышались над окружающим их обширным лесом. Лес этот, заключавший в себе королевский парк, обильный дичью, был обнесен изгородью, носившей средневековое латинское название Plexitium, от которого многия французския деревни получили название Плесси. Но замок и деревня, о которых мы здесь говорим, назывались в отличие от прочих - Плесси-лэ-Тур и находились в двух милях к югу от Тура, главного города древней Турени, богатые равнины которой справедливо считались садом Франции.

Молодой человек подходил к ручью, не замечая двух незнакомцев, стоявших на противоположной стороне его. Занятые своим разговором, они однако не выпускали путника из виду, следя за всеми его движениями, что им было легко при возвышенности берега, на котором оyи находились. Юноше было около 19 или 20 лет. Лице и вообще вся наружность, тотчас располагавшия в его пользу, ясно говорили однако, что он иностранец. Серый, короткий плащ и штаны были скорей фламандского, чем французского покроя, а красивый голубой ток, украшенный веткой остролистника и орлиным пером, напоминал шотландский костюм.

Платье его было опрятно и надето с ловкостью сознающого свою привлекательность молодого человека. За плечами у него была сумка, заключавшая по видимому необходимые дорожные принадлежности; на левой руке соколиная перчатка, хотя при нем и не было птицы, а в правой - большая охотничья палка. Шитый, перекинутый через плечо шарф, поддерживал маленькую сумку из красного бархата, в каких знатные соколиные охотники того времени, обыкновенно держали корм для своих птиц и разные другия принадлежности этой любимой охоты. На другом ремне, пересекавшем первый, висел небольшой охотничий нож или couteau de chasse. Вместо обыкновенных тогдашних сапог, на нем были маленькие сапожки из полувыделанной оленьей кожи.

Путник был высок и хорошо сложен, хотя члены его и не достигли еще свjего полного развития, а легкость походки доказывала, что путешествие пешком было для него скорей удовольствием, чем трудом. Легкий загар, покрывавший его белое лицо, был, казалось, вызван яркими лучами более южного солнца, а может быть и постоянным действием воздуха в родной стране.

Несовсем правильные черты лица были однако выразительны и приятны; веселая беззаботность полной сил молодости рождала полу-улыбку, которая по временам выказывала два ряда правильных, как слоновая кость белых, зубов. Взгляд ясных голубых глаз его менялся при встрече с каждым новым предметом, выражая то довольство, то безпечность, то смелость.

На приветствия немногочисленных, встречавшихся ему в то опасное время путников, он отвечал сообразно званию каждого из них. Вооруженный бродяга, полу-солдат, полу-разбойник измерял юношу с головы до ног, как бы взвешивая все шансы добычи и отчаянного сопротивления и, читая в безстрашном взоре путника неминуемые признаки последняго, оставлял свое коварное намерение и угрюмо говорил: "здорово, товарищ", на что шотландец отвечал ему не менее воинственным, хотя и не столь суровым тоном. И пилигрим, и нищенствующий монах отвечали отеческим благословением на почтительное приветствие юноши, а обменявшаяся с ним, при встрече, улыбкой и приветливым словом черноглазая поселянка долго еще смотрела ему вслед. Вообще веселый вид, красивая наружность, безстрашие и живость, отражавшияся во всех его чертах, придавали юноше много привлекательности и невольно останавливали на нем внимание. Он, казалось, вступал в жизнь без всяких опасений, не имея для борьбы с препятствиями иных средств, кроме бойкого ума, и природной смелости. Такие характеры внушают обыкновенно симпатию молодежи и возбуждают теплое участие в людях пожилых и опытных. Оба незнакомца, бродившие на противоположном берегу реки, отделявшей от них молодого человека, давно уж следили за ним и когда, с легкостью идущей на водопой лани, он начал спускаться по крутому обрывистому берегу, младший из них сказал старшему: - это он, это цыган; вода поднялась и он погиб, если пустится в брод.

-- Пускай его попробует, куманек, отвечал старший, - это, может быть, сохранит веревку и докажет, что пословица вздор.

-- Лица я не вижу, но узнаю его по голубой шапке, продолжал первый. - Ну, государь, он кричит, он спрашивает глубока ли вода.

-- Опыт и опыт в здешнем мире! отвечал второй, - пусть попробует.

обращаясь к своему товарищу, сказал: - Mortdieu, куманек, ты опять ошибся: это не наш болтун цыган.

Но предостережение явилось слишком поздно. Молодой человек или не слыхал его, или не мог им уже воспользоваться, попав в самую быстроту течения. Опасность была велика: глубокая, быстрая речка грозила бы неизбежной смертью, будь пловец менее ловок и искусен.

-- Славный малый, клянусь святой Анной! заметил старший. - Беги, куманек, поправь свою ошибку, помоги ему, если можешь. Он, ведь твоего поля ягода и не утонет, если пословица говорит правду.

В самом деле юноша быстро подвигался вперед, сильно разсекая набегавшия волны и, не смотря на быстроту течения, пристал к берегу почти против того самого места, от которого поплыл. Между тем младший из незнакомцев спешил, по берегу, к нему на помощь, а старший медленно следовал за ним, разсуждая сам с собою: "Я знал, что молодец не утонет. Клянусь честью, он уже на берегу и хватается за свою палку! Надо поторопиться, а то он поколотит куманька за единственное доброе дело в своей жизни, которое он намеревался сделать". Он имел полное основание думать, что дело примет такой печальный оборот: наш честный шотландец успел уже напасть на младшого самаритянина, спешившого к нему на помощь. - Собака, говорил он с досадою, - за чем ты не отвечал мне, когда я спрашивал, удобно-ли это место для переправы? Чорт меня возьми, если я не научу вас уважать чужеземцев!

Слова эти сопровождались выразительным взмахом палки, называемым moulinet, потому что он несколько напоминает движение крыльев ветряной мельницы (moulin). При виде этой угрозы, противник его, принадлежавший к разряду людей готовых скорей действовать, чем говорить, схватился за свой меч. Но товарищ, успевший подойти к этому времени, остановил эти неприязненные действия и, обращаясь к молодому человеку, начал в свою очередь упрекать его в поспешности, с которою он бросился в поднявшуюся воду и в горячности, с которою теперь, не разобрав дела, нападает на человека, желавшого подать ему помощь.

Слыша такие упреки от человека почтенного и пожилого, молодой человек тотчас опустил свое оружие и сказал, что ему было бы очень жаль, если он действительно был к ним несправедлив; но, что ему казалось, будто они не хотели во-время сказать двух слов в предостережение и таким образом едва не допустили его утонуть, и что этот поступок недостоин честных людей и истинных христиан, а тем более почтенных граждан, какими они кажутся.

-- Любезный сын, отвечал старший, - судя по выговору и цвету лица, ты иностранец и должен помнить, что нам труднее понимать твой язык, чем тебе говорить на нем.

-- Хорошо, отец мой, я не гонюсь за своим купаньем, отвечал молодой человек, - и охотно прощаю вам его, только скажите мне пожалуйста, где бы я мог посушиться. Это мое единственное платье и я хочу сохранить его в приличном виде.

-- За кого же ты нас принимаешь, сын мой, продолжал старший, не отвечая на вопрос,

-- Вы зажиточные мещане, конечно, или, постойте - вы, господин, должно быть маклер, или хлебный торговец, а товарищ ваш - мясник или скотовод.

-- Славно угадал, отвечал старший, улыбаясь. - Я, действительно занимаюсь денежными оборотами - и чем больше денег, тем лучше - а куманек немножко сродни мяснику. Ну, что касается до твоего помещения, мы охотно поможем тебе, только прежде скажи нам, кто ты и куда идешь: теперь на дорогах много путешественник и конных и пеших, а кто знает, что у них на уме - не всегда честь и страх Божий.

Молодой человек бросил на своих новых знакомых другой проницательный взгляд, как, бы сомневаясь в том заслуживают они доверия, которого требуют, или нет, и сделал следующее заключение. Старший и самый замечательный, напоминал, по наружности и костюму, купца или торговца того времени. Куртка, штаны и плащ его были одного, темного цвета, но так сильно поношены, что проницательный шотландец тотчас заключил, что владелец их должен быть или очень богат, или очень беден; вероятнее первое. Покрой его короткого и узкого платья считался непристойным между тогдашним дворянством и даже высшим классом граждан, которые обыкновенно носили широкие и длинные кафтаны, спускавшиеся до колен.

Выражение лица его вместе и привлекало и отталкивало. Крупные черты, впалые щеки и ввалившиеся глаза носили отпечаток проницательности и юмора, сродного характеру молодого путника. Но в тоже время, в этих ввалившихся глазах, угрюмо смотревших из-под нависших, густых, черных бровей, было что-то повелительное и зловещее. Может быть, впечатление это усиливалось тенью, которую бросала на них низкая, меховая, надвинутая на лоб шапка; но верно то, что молодой человек никак не мог согласить этого взгляда с незначительностью всей фигуры своего нового знакомца. Шапка его, в особенности, поражала своей простотой. Тогда как все люди, сколько нибудь значительные, обыкновенно носили на них золотые или серебряные пряжки, его шапка была украшена самым простым оловянным изображением Богородицы, в роде тех, какие бедные пилигримы приносят из Лоретто.

Другой был плотный, приземистый человек, годами десятью моложе своего товарища, с мрачным лицом и недоброй улыбкой, которая не часто показывалась и то как-бы в ответ на замечания и таинственные знаки старшого. Он был вооружен мечем и кинжалом, а под скромным платьем его шотландец заметил легкую кольчугу из самых тонких железных колец. Это обстоятельство еще более утвердило его в том мнении, что новый знакомец его - мясник, скотовод или вообще человек, занятие которого требует частых отлучек из дому, потому что в то опасное время даже мирные граждане считали необходимым принимать такия предосторожности, если только обстоятельства и обязанности принуждали их часто путешествовать.

Молодому человеку достаточно было одного взгляда для этих соображений, тогда как нам понадобилось несколько минут. - Я не знаю, с кем имею честь говорить, сказал он, слегка кланяясь, - но, кто бы вы не были, - я шотландец, младший сын и иду, по обычаю своих соотечественников, во Францию или куда нибудь в другую страну искать счастья.

-- Pasques-dieu! для такого низкого занятия.

-- Любезный господин, сказал молодой человек, - если вы говорите серьезно, в чем я сомневаюсь, то я обязан поблагодарить вас и я благодарю; но едва ли я гожусь для вашей службы.

-- Да, я побьюсь об заклад, что ты лучше умеешь натягивать лук, чем сводить счеты, ответил старший, - лучше владеть палашом, чем пером, а?

-- Я житель горных верещаг, а стало быть и стрелок, как говорят у нас, отвечал молодой человек. - Но я, сверх того, был в монастыре и там святые отцы научили меня читать, писать и даже считать.

-- Pasques-dieu! это великолепно, сказал купец. - Клянусь ембронской Богородицей, ты просто чудо из чудес!

-- Потешайтесь, любезный господин, возразил юноша, которому не нравилась веселость старика, - а мне нечего стоять тут, отвечая на ваши разспросы, а надо идти, да обсушиться поскорей.

Купец засмеялся еще громче. Fier comme un écossais {Горд, как шотландец.}, сказал он, - пословица права, Pasques-dieu! Ну довольно, молодец, я знаю и люблю твою родину, - сам в былое время торговал там. Славные, честные бедняки, эти шотландцы; и если хочешь пойти с нами в деревню, то я угощу тебя, в вознагражденье за холодную баню, завтраком и стаканом хорошого вина. - Стой, зачем у тебя эта перчатка на руке? Разве ты не знаешь, téte-bleu, что на королевской земле охотиться запрещено.

-- Меня уж и так хорошо проучили, отвечал юноша. - Негодяй лесник герцога бургундского подстрелил моего сокола. А я его принес нарочно из Шотландии, надеясь быть замеченным через него, и только что спустил на кречета возле Нероны, как вдруг этот мерзавец поддел его стрелой.

-- Что-же ты? спросил купец.

-- Поколотил его, отвечал молодой человек, потрясая палкой, - так славно, как только может один христианин поколотить другого. Я не хотел отвечать за его кровь.

-- Знаешь-ли, заметил мещанин, - попадись ты герцогу в руки, он повесил бы тебя на первом каштане.

-- Еще-бы! он, говорят, так-же скор на эту работу, как и король французский. Но так как дело было возле Нероны, то я тотчас махнул за границу и оттуда посмеялся над ним. Не будь он так горяч, я поступил бы к нему на службу.

озарила его лице, как промчавшийся метеор озаряет иногда зимнее небо.

Молодой шотландец вдруг остановился. - Что это значит господа? начал он твердо, надвигая в тоже время свою шапку на одну сторону, - вы, кажется, смеетесь надо мной. И в особенности вы, хотя вам, как старшему, следовало бы быть умнее; а то ведь может и не поздоровиться от насмешек надо мной. Да и самый тон вашего разговора не нравится мне. Я могу пошутить со всяким, и сам понимаю шутку, охотно выслушаю наставление и даже поблагодарю за него; но вовсе не желаю, чтобы со мной обходились, как с ребенком, когда, Бог видит, я чувствую довольно силы, чтобы порядком отделать вас обоих.

При этой выходке, старший чуть не захлебнулся от смеха, а младший схватился за рукоятку меча. Заметив это движение, молодой человек, быстрым ударом по руке, заставил его выпустить меч. Обстоятельство это, казалось, удвоило веселость старшого: - стой, стой, доблестный шотландец, ради своей милой родины стой, а ты, куманек, оставь свой угрожающий вид. В торговле нужна справедливость, а холодная баня искупает удар по руке, нанесенный так ловко и живо. Слушай, ты, молодец, продолжал он строго, обращаясь к юноше, при чем этот последний невольно утих и смутился, - без насилия! Со мной, это могло бы быть опасно для тебя, а с куманька, как видишь, довольно. Как тебя зовут?

-- Я умею вежливо отвечать на вежливый вопрос, сказал молодой человек, - и готов уважать вас, как этого заслуживают ваши лета, если вы только не станете раздражать меня насмешками. - С тех пор, как я пришел сюда, во Франции и во Фландрии люди вздумали называть меня пажем с бархатной сумкой по милости этого мешечка с соколиным кормом, но настоящее имя мое Квентин Дорвард.

-- Дорвард! сказал купец. - Это дворянское имя?

-- Еще-бы! Его носили пятнадцать поколений в нашей семье, отвечал молодой человек, - потому-то именно я и не хочу быть ничем больше, как воином.

-- Чистый шотландец! много предков, много гордости - и очень мало денег, я уверен. Ну, куманек, продолжал он, - ступай ты вперед и скажи, там в тутовой роще, чтобы они приготовили завтрак: этот мальчик, я думаю, примется за него также охотно, как голодная мышь за хозяйский сыр. А об цыгане, постой, я скажу тебе на ухо.

Товарищ его отвечал угрюмой, но смышленой улыбкой и отправился вперед ровным шагом; старший, между тем, продолжал, обращаясь к Дорварду: - а мы пойдем за ним потихоньку. Зайдем, по дороге, в часовню св. Губерта и отслушаем там обедню; прежде надо подумать о потребностях души, а потом уж и о теле.

Как добрый католик, Дорвард не мог ничего возразить на это предложение, хотя ему, вероятно, хотелось прежде посушить свое платье да подкрепить свои силы. Скоро они потеряли из виду своего товарища и, следуя по той же дороге, вошли наконец в рощу из больших дерев и мелколесья. Длинные просеки перерезали ее во всех направлениях. Вдали показывались иногда небольшие стада оленей, которые, казалось, бродили тут с сознанием полной безопасности.

-- Вы спрашивали, хорошо ли я стреляю, сказал Дорвард, - дайте мне лук, да пару стрел и будете с дичью сию минуту.

-- Pasques-dieu! любезный друг, возразил его товарищ, - советую тебе поудержаться. Моему куманьку поручен надзор за этими оленями, а он суровый страж.

-- Он скорей похож на мясника, чем на веселого лесничого, отвечал шотландец. - Никогда не поверю, чтобы такая виселичная физиономия могла что нибудь смыслить в благородном искусстве.

-- Э, дружок, заметил его спутник, - лице куманька действительно не располагает в его пользу, особенно с первого раза, а потом - ничего. По крайней мере, люди, хорошо с ним знакомые, никогда на него не жаловались.

Выражение, с каким он произнес эти слова, неприятно поразило молодого человека. Быстро взглянув на своего собеседника, он заметил в его лице, в улыбке, слегка подергивавшей его верхнюю губу и в прищуреных, темных глазах что-то странное, подтверждавшее это неприятное впечатление. "Я слыхал о разбойниках", подумал он, "о хитрых обманщиках и мошенниках. Что если тот - убийца, а этот старый бездельник заманивает ему добычу? Я буду осторожен и они с меня ничего не возмут, кроме, разве, хороших шотландских тумаков".

Размышляя таким образом, молодой человек вышел, вслед за своим товарищем, на прогалину, где большие деревья становились реже. Земля, очищенная от хвороста и мелкого кустарника и защищенная тенью дерев от палящих лучей солнца, поросла зеленой густой как бархат, травой. Тут росли по преимуществу огромные вязы и березы, зеленые вершины которых холмами подымались в воздухе. Посреди, на самом открытом месте поляны, возвышалась небольшая часовня, архитектура которой отличалась самой безыскусственной простотой. По одну сторону её струился маленький ручеек, по другую стояла небольшая хижина, служившая жилищем одинокому пустыннику, исполнявшему в часовне обязанности священника. В небольшом углублении, над дверью со сводом, находилось каменное изображение святого Губерта, с парою борзых собак у ног и охотничьим рогом на шее. Это посвящение часовни святому покровителю охоты, вполне согласовалось с её положением среди парка, изобилующого дичью {Примечание 1. Святой Губерт.}.

Дорвард почтительно преклонился перед ним, как того требовало уважение к его священным обязанностям, а товарищ его с большим, по видимому, смирением стал на колена, принимая благословение святого человека и последовал за ним в церковь с выражением самого глубокого сердечного сокрушения и смирения.

Внутренния украшения часовни напоминали также обычные занятия святого, впродолжение его земной жизни. Вместо занавес, по стенам и вокруг алтаря висели дорогие меха животных, которые в различных странах составляют обыкновенно предмет охоты. Повсюду виднелись эмблематическия изображения из рогов, луков, колчанов и перемешивались с головами оленей, волков и других зверей. Все украшения носили соответствующий, лесной характер, и самая обедня, бывшая гораздо короче обыкновенной, оказалась охотничьей вниманием, между тем как юный товарищ его, не очень занятый религиозными мыслями, втихомолку упрекал себя за все подозрения, которыми он мысленно оскорбил такого доброго и набожного человека. Он не только перестал считать его товарищем и сообщником злодеев, но готов был даже причислить к лику святых.

По окончании обедни, они вместе вышли из часовни и незнакомец сказал Дорварду: - теперь уж недалеко до деревни, и ты можешь с чистой совестью разговеться. Иди за мной.

разумеется, спросил о причине такой предосторожности.

-- Ты теперь находишься вблизи двора, молодой человек, отвечал его спутник, - а путешествовать в здешних местах далеко не то, что бродить по вашим верещагам. Каждый локоть земли, за исключением этой тропы, опасен, непроходим даже. Всюду поделаны западни и ловушки, вооруженные косами, которые неосторожным путникам отсекают ноги также быстро, как кривой нож садовника срезает сучки боярышника. Тут есть и капканы, готовые насквозь пронзить твою ногу, и западни, из которых еще никто не выходил, - одним словом мы вошли в область королевских владений и перед нами скоро откроется фасад самого замка.

-- Будь я Французским королем, заметил молодой человек - я не стал бы окружать себя западнями и капканами, а постарался бы управлять так хорошо, что никому не пришла бы мысль подойти к моему жилищу с коварным замыслом; что-же касается до приятелей - то чем больше их, тем веселее.

-- Тише, тише, господин паж с бархатною сумкой! произнес его товарищ, осматриваясь со страхом. - Я и забыл предупредить вас еще об одной из главных опасностей здешних мест: все листы на этих деревьях имеют уши и передают все слышанное в кабинет самого короля.

-- Какое мне дело до этого, возразил Квентин Дорвард. - Мой шотландский язык довольно смел, чтобы сказать все это в глаза самому королю Людовику, дай Бог ему здоровья, а что касается до таких ушей, то я обрубил бы их своим ножом, еслиб увидал на человеческой голове.