Кенильворт.
Введение

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Кенильворт. Введение (старая орфография)

С двумя картинами, гравированными на стали, и 53 политипажами в тексте.

ПЕТЕРБУРГ.
1875.

ИЛЛЮСТРАЦИИ РОМАНА КЕНИЛЬВОРТ,

Картины.

Эми Робсарт.

Лестер и Эми Робсарт.

Пoлитипажи.

Факсимиле Вальтера Скотта

Гостиница Черный Медведь

Компания в Черном Медведе

Деревня Кумнор

Замок Кумнор

Башня в Кумнорском замке

Встреча Тресилиана с Эми Робсарт

Церковь Св. Антонлина в Кумноре

Графиня Эми и Дженет

Гостиная графини Эми

Джайльс Гослинг провожает Тресилиана

Место где Вайлапд подковывал лошадей

Тресилиан подбегает к Вайланду

Пещера Вайланда

Тресилиан в обществе Вайланда и Дики

Свидание Тресилиана и сера Гуго Робсарта

Сэйский замок

Гринвичский дворец

Лорд Сусекс

Лэньгам и Лестер

Спенсер и Шэкспир

Разнощик и графиня

Поэт Джон Гарингтон

Базарная площадь в Абингдоне

Развалины Кумнорского замка

Лаборатория алхимика

Совещание в лаборатории

Бегство графини

Замок Барвик

Замок Кенильворт издали

Мервинская башня

Мервинская башня с парка

Кенильворт со стороны варвикской дороги

Кенильворт со стороны озера

Кенильворт со стороны сада

Ламбурн и Лауренс за кружкою вина

Кенильвортская парадная зала снаружи

Вход в Кенильвортскую парадную залу

Парадная зала в Кенильвортском замке

Монастырь в Кенильворте

Церковь в Кенильворте

Сер Вальтер Ралей

Пристройка Кенильвортского замка

Эми на коленях перед Елизаветою

Признание Лестера

Вальсингам и Бурлей

Вельможи при дворе Елизаветы

Эми оставляет Кенильворт

Надгробный памятник графа Лестера

Карикатурное изображение Елизаветы

Изображение Антони Фостера над его могилой

Введение.

Известная степень мнимого или действительного успеха, достигнутого автором в характеристике королевы Марии, естественно побудила его предпринять нечто подобное относительно "ея сестры и врага", знаменитой Елизаветы. Однако он считает долгом сознаться, что приступал к этой задаче далеко не с теми же чувствами. Сам Робертсон чистосердечно кается в предубеждении, с которым шотландец склонен относиться к этому предмету, и скромному писателю повестей не следует отрицать того что утверждает такой знаменитый историк. Но автор надеется, что влияние предубеждения, почти столь же для него сродного как воздух, в котором он родился, не слишком исказило задуманный им очерк Елизаветы Английской. Я счел долгом изобразить ее государыней высокого ума и вместе с тем женщиною с сильными страстями, колебавшеюся между сознанием своего сана и долга с одной стороны, а с другой - привязанностью к вельможе, который вполне заслуживал её милости, по крайней мере своими внешними качествами. Ход романа сосредоточен на том периоде, когда внезапная смерть первой графини Лестер казалось доставила честолюбию её мужа случай разделить престол с его государыней.

Может быть, что клевета, довольно редко щадящая память людей, очень высоко поставленных, омрачила характер Лестера более густыми тенями чем следовало. Но общий голос времени связывал самые гнусные подозрения со смертью несчастной графини особенно потому, что эта смерть случилась так кстати для честолюбивых замыслов её мужа. Если можно верить Ашмолю в его "Беркширских Древностях", то для преданий, обвиняющих Лестера в убийстве своей жены, было слишком много оснований. В следующем извлечении читатель найдет мотивы, которыми я руководствовался в своем романе:

"На западном конце церкви находятся развалины здания, в древности принадлежавшого (как место отшельничества или заточения по мнению некоторых) к Абингдонскому монастырю. После закрытия монастыря вышесказанный дом перешел к Овену (кажется), тогдашнему владетелю Годсто.

"В зале, над камином, я нашел вырезанный на камне абингдонский герб: чашу между четырьмя геральдическими птицами, а над входной дверью еще другой герб: ползущий лев и несколько митр. В этом же доме есть комната, называемая Комнатой Дудлея, где была убита жена графа Лестера, о чем рассказывают следующее:

"Роберт Дудлей, граф Лестер, очень красивый, замечательно хорошо сложеный вельможа, по общему отзыву пользовался милостями королевы Елизаветы до такой степени, что. будь он холост или вдов, то мог бы сделаться мужем королевы. Чтобы избавиться от всяких препятствий, он приказал своей жене, или может быть льстивыми увещаниями убедил ее, удалиться на покой, в дом его слуги, Антони Фостера, который жил тогда в вышеупомянутом старинном доме. Лестер поручил серу Ричарду Варнею (своей правой руке), доставив ее туда, сперва стараться отравить ее, а если это не удастся, порешить с нею каким нибудь иным способом. Это кажется было доказано доктором Вайли, состоявшим прежде при Новой Коллегии, потом професором медицины в Оксфорде, и которого граф лишил места, потому что он не согласился отравить его жену. Этот професор положительно утверждает, что заговорщики отравили в Кумноре эту несчастную невинную женщину перед тем как она была убита. Отравление производилось следующим образом: - Видя бедную женщину печальной (она заключала по разным признакам, что её ожидает смерть), убийцы принялись ее убеждать, что её меланхолия происходит от болезненного скопления дурных соков и так далее, и потому уговаривали ее принять лекарство, от которого она положительно отказалась, постоянно подозревая худшее; после этого они отправили посланного (потихоньку от нея) к доктору Вайли, умоляя его убедить графиню принять по его рецепту лекарство, за которым они приедут в Оксфорд, расчитывая прибавить к этому лекарству что нибудь от себя для её окончательного успокоения, что доктор весьма основательно подозревал, видя их крайнюю настойчивость, и зная что графиня мало нуждалась в лекарстве; потому он решительно отказал в их требовании, опасаясь (как он впоследствии пояснял), что если бы они отравили ее при помощи его лекарства, то его могли бы затем повесить для искупления их грехов; но доктор остался твердо убежденным, что хотя этот путь не привел ни к какому результату, она все-таки не долго избегнет их насилия, что впоследствии и осуществилось. Вышесказанный сер Ричард Варвей (главный деятель в этом замысле), по приказанию.графа, в день смерти графини, оставался один с нею и Фостером, который в этот день нарочно отправил всех остальных слуг на абингдонский рынок, мили за три от дома. Они сперва задушили, или скорее удавили графиню, затем сбросили ее с лестницы; но хотя вообще говорили, что она упала с лестницы случайно (однако не смяв бывшого на ней головного убора), местные жители разскажут вам, что она была переведена из её обычной спальни в другую комнату, где изголовье приходилось как раз против потайной двери, в которую они ночью вошли, и задушив ее в постели, причинили ей множество увечий и наконец сбросили ее с лестницы, надеясь что люди припишут смерть графини несчастному случаю, и таким образом скроется их злодеяние. Но Божию милосердию и справедливости угодно было открыть это убийство и покарать за него. Один из участников в преступлении был впоследствии пойман на границе Валлиса, по обвинению в уголовном деле, и так как он предлагал открыть каким образом было совершено убийство графини, то по приказанию графа его тайно убили в тюрьме; а сер Ричард Варней, умирая в то же самой время в Лондоне, горько плакал, и проклиная себя говорил одной знатной особе (которая передавала это впоследствии другим), не задолго перед смертью, что все дьяволы ада рвут его на части. Фостер также, бывший прежде человеком гостеприимным и веселым, любившим общество и музыку, после этого случая отказался от всяких развлечений и томился печалью и задумчивостью (некоторые говорят сумапиествием) до самой смерти. Жена Вальда Буттера, родственника графа, также рассказала все дело не задолго до своей смерти. Не была забыта и следующая подробность: тотчас после убийства поспешили похоронить графиню прежде нежели коронер {Осмотрщик умерших.} успел произвести следствие (что сам граф нашел предосудительным). Её отец, или сер Джон Робертсет (как я предполагаю), услыхав об этом, приехал со всею поспешностью, приказал вырыть её тело в присутствия коронера, который осмотрел его, и произвел дальнейший и подробный допрос по этому делу; но вообще предполагают, что граф зажал ему рот, предложив выгодную сделку. А граф, чтобы доказать свету как много любил жену, и какой скорбью утрата такой добродетельной супруги была для его нежного сердца, приказал похоронить вторично её тело в церкви Св. Марии, в Оксфорде, с большою торжественностью. Замечательно, что доктор Бэбингтон, капелан графа, читая надгробную проповедь и поручая памяти присутствовавших добродетельную лэди, раз или два проговорился, сказав: так ужасно убитую, вместо так ужасно умершую. Сам граф, после всех совершенных им убийств и отравлений, был в свою очередь отравлен ядом (некоторые говорят его женой в Корнбури-Лодж), приготовленным для других, а Бэкер в своей хронике говорит, что это случилось в Киллингворте, в 1588 г." {Ашмоль, Беркширския Древности, т. I, стр. 149. Предание о смерти Лестера было сообщено Беном Джонсоном Друмноyду Гаторyдену: - "Граф Лестер дал бутылку ликера своей жене, к которой советовал ей прибегать gри всяком нездоровье; она, по его возвращении из дворца, не зная, что это был яд, дала ему этот напиток, и он умер". Автор.}.

То же самое обвинение было принято и распространено автором Лестерской Республики (Leicesters' Commonwealth), сатиры, написанной прямо на графа Лестера, которая обвиняла его в самых ужасных преступлениях, между прочим и в убийстве его первой жены {Эта сатира была написана известным иезуитом Робертом Парсонсом и скопирована Ашмолем в сочинении его: "Древности". Автор может быть слишком положился на эти авторитеты.}. Был также намек на это в "Иоркширской трагедии", пиесе ошибочно приписываемой Шэкспиру, где один распутный человек, решившийся уничтожить всю свою семью, сбросил жену с лестницы, со следующим намеком на предполагаемое убийство жены Лестера:

Единственное средство заставить замолчать жену: сломать ей шею, как сделал один государственный муж.

Читатель найдет, что я заимствовал многие эпизоды, так же как имена, у Ашмоля и старейших авторитетов; по мое первое знакомство с этой историей совершилось более приятным путем, - посредством стихов. Есть период в молодости когда стих имеет гораздо более сильное влияние на слух и воображение, чем в более зрелом возрасте. В эту пору незрелых вкусов автор весьма восхищался поэмами Манйкля и Ланггорна, поэтов замечательных мелодичностью стиха, которая ставила их выше многих других стихотворцев. Одна из пиес Майкля, особенно нравившаяся автору, была баллада, или скорее род элегии по поводу Кумнорского замка, которую вместе с другими произведениями того же автора можно найдти в "Древних балладах" Эванса (том IV, стр. 130). Первая строфа в особенности правилась молодому слуху автора; остальные довольно прозаичны {Локгарт сообщает, что "сер Вальтер желал назвать свой роман, как балладу, Кумнор-Галь (Кумнорский замок), но по желанию издателя (Констабля) заменил теперешним заглавием". Об увлечении автора этой балладой упоминает его старый школьный товарищ Ирвинг так: "После дневной работы мы часто гуляли в Meadows (общественный сад в Эдинбурге с большими алеями старинных деревьев), особенно в лунные ночи, и Скотт, не уставая, повторял первый станс: "Роса летней ночи пала".

Говоря о романах Вэверлея, Локгарт утверждает, что "Кенильворт был одним из самых удачных романов по выходе егов свет, и до сих пор, как вероятно навсегда, будет стоять в самых высших рядах прозаических произведений. Разнообразие характеров, сцен, случайностей в этом романе никогда не было превзойдено, и за исключением Ламермурской невесты, Скотт не писал более трогательной трагедии, чем история Эми Робсарт.}.

(Мы здесь передаем эту пиесу в прозе).

Замок Кумниор.

Роса летней ночи пала; луна, кроткая царица неба, серебрила стены Кумнорского замка и обступавшие его дубы.

Ничего не было слышно вокруг, звуки шумной жизни смолкли. Только вздохи бедной жертвы исходили из уединенной башни.

Лестер, плакалась она, такова ли твоя любовь, к которой ты так часто клялся, что ты запер меня в этом постыдном заточении?

Не то было когда я жила счастливой в отцовском замке: коварный муж меня не терзал, не пронимала дрожь от страха.

Вставала я с зарей веселой, резвее жаворонка, красивее цветка, и как птичка, порхающая по кустам, я весело пела целый день.

Если моя красота была так ничтожна и так жалка между придворными дамами, зачем же ты, надменный граф, взял ее из того замка, где ее ценили так высоко?

Когда ты начал за мной ухаживать, как часто ты уверял, что я прекрасна? И гордый победой ты сорвал плод и оставил цветок увянуть.

Да, брошенная и попранная роза поблекла, лилия увяла. И конечно он, когда-то восхищавшийся ими, причина тому, что их прелести погибли.

При дворе, говорят, царит красота, при дворе все красавицы на подбор, и цветы востока, затмевающие блеск солнца, не так прекрасны, не так ослепительны.

Зачем же граф оставил куртины, где красовались розы и лилии, чтобы отыскать подснежник, бледный и невзрачный в сравнении с ними?

В глуши деревенской меж сельских цветов я слыла красавицей; какой нибудь юноша скромный нашел бы меня лучше всех.

Но, Лестер, если не ошибаюсь, не красота тебя прельстила; а золотая корона честолюбия заставила забыть жену.

Зачем хвалил ты мои скромные прелести и бросил их на увяданье! Зачем ты привлек меня на миг в свои объятия и на всю жизнь обрек на горе?

Деревенския девушки околотка низко кланяются идя мимо меня, и завидуют моему шелковому платью, не подозревая что графиня может знать горе.

Простодушные нимфы! Оне не знают насколько оне счастливее меня. Оне улыбаются, а я вздыхаю. Оне довольны судьбой, а я только знатна.

Знатна и глубоко несчастна; я плачу и томлюсь тоскою, как бедное растение, оторванное от стебля, дрожит под резким ветром.

Прошедшей ночью не спалось мне: в деревне колокол звонил на панихиду: они косились на меня как бы говоря: "графиня, готовься, твоя смерть близка!

И теперь, пока счастливые поселяне спят, я сижу здесь одна, покинутая всеми; никто не утешает меня в горе, кроме соловья, который поет на терновом кусте.

Я унываю, теряю надежду, заунывный колокол раздражает мой слух; окружающие меня как будто говорят: хграфиня, готовься, близок твой конец!"

Так жаловалась пленница мрачного Кумнорского замка, и тяжело вздыхала и проливала горькия слезы.

Колокол прозвучал трижды, в воздухе раздался призывный голос. И трижды взмахнув крыльями ворон пролетел над замком.

Завыли собаки в деревне; дубы закачали, зелеными верхушками; страшный был час, и никогда больше никто не видел несчастную графиню.

И в замке с тех пор не бывало ни пиров, ни веселых балов: и с того зловещого часа в Кумнорских залах поселились духи.

Девушки, озираясь, со страхом сторонились древних, мохом поросших стен, и не устраивали больше веселых танцев в рощах Кумнорского замка.

"Об Эми Робсарт, графе Лестере и Кенильворте, Лондон 1870" автор говорит, что Кумнорский замок был прежде одним из поместий Абингдонского абатства, и что по уничтожении монастырей Генрих VIII подарил его своему доктору Джоржу Овену. По смерти Овена он был куплен в 1661 году Антонием Фостером и занят им в течение нескольких лет, а по его смерти перешел во владение графа Лестера. Впоследствии он сделался собственностью лорда Абингдона.}.