Кенильворт.
Глава XIV

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Кенильворт. Глава XIV (старая орфография)

ГЛАВА XIV.

Сэйский замок охранялся подобно осажденной крепости. Так сильна была в то время подозрительность людей, что по мере приближения Тресилиана со спутниками к жилищу больного графа, их то и дело останавливала и допрашивала конная и пешая стража. Действительно, высокое место, которое Сусекс занимал в расположении королевы, и его не скрываемое, всем известное соперничество. с графом Лестером придавали особенное и важное значение его личности. В период, о котором идет речь, все с особенным напряжением следили за тем, кто из двух, Лестер или Сусекс, одержит верх в сердце Елизаветы.

Королева Елизавета, как и многия особы её пола, любила управлять посредством партий, желая поддерживать равновесие между двумя враждебными стремлениями, и давала перевес то тому, то другому из них, сообразуясь при этом с требованиями государственных интересов, а иногда и просто следуя своей женской прихоти, так как и она не была выше этой слабости. Хитрить, не выпускать из рук карт, поддерживать одну партию против другой, смирять того, кто считал себя первым в её мнения, посредством постоянного страха чтобы его не одолел противник, если и не столь любимый, то во всяком случае наравне с ним уважаемый и ценимый - вот в чем заключалась задача её царствования и что давало ей возможность, не смотря на свои частые увлечения тем или другим любимцем, избегать вредного влияния их на государственные дела.

Два вельможи, в то время спорившие о первенстве в милостях королевы, обладали совершенно различными свойствами, оправдавшими их притязания. Вообще можно сказать, что граф Сусекс был более угоден королеве, тогда как Лестер больше нравился женщине. Сусекс, человек военный, приобрел значение своими подвигами в Ирландии и в Шотландии, особенно во время большого северного возстания 1569 г., которое было подавлено главным образом его усилиями. Вследствие этого, его окружали и оказывали ему уважение люди, желавшие проложить себе путь к военным почестям. В довершение всего граф Сусекс происходил из более древняго и уважаемого рода, чем его соперник. Он был одновременно представителем Фиц-Вальтеров и Ратклифов, тогда как на гербе Лестера лежала тень, наброшенная на него позором его деда, жестокого министра Генриха VII, а отчасти и его отцем, злополучным Дудлеем, герцогом Нортумберландским, казненным в Тоуэр-Гиле 22-го августа 1553 г. Однако же наружностью, манерами и речью, орудиями в высшей степени опасными при дворе где властвует женщина, Лестер более чем уравновешивал воинския заслуги, чистоту происхождения и благородную смелость лорда Сусекса. В глазах двора и всего королевства Лестер стоял выше своего соперника в милостях Елизаветы, хотя она, придерживаясь своей обычной политики, никогда того не выражала на столько ясно, чтобы дать ему окончательный перевес. Болезнь Сусекса в настоящем случае постигла его кстати для Лестера, и тем подала повод к странным догадкам и подозрениям. Приверженцы первого из двух графов были погружены в глубокое уныние, тогда как друзья второго радовались в ожидании смерти его соперника. А так как в старину никогда не упускалась из виду возможность разрешать запутанные вопросы посредством оружия, то сторонники каждого из графов, групируясь вокруг них, постоянно носили при себе оружие, и своими частыми ссорами нарушали спокойствие королевы даже в самых стенах её дворца. Эти предварительные сведения необходимы, чтобы уяснить читателю ход последующих событий {См. Прилож. III, Лестер и Сусекс.}.

Тресилиан нашел Сэйский замок полным слуг, приверженцев и друзей графа Сусекса, явившихся к нему с изъявлениями своего участия. Все были вооружены, и на всех лицах виднелась тревога, как бы в ожидании немедленного нападения со стороны враждебной партии. Один из слуг пошел доложить графу о прибытии Тресилиана, между тем как другой ввел его в сени, где он застал всего только двух джентльменов из свиты Сусекса. Одежда, наружность и манеры обоих были в высшей степени различны. Старший из них, в цвете лет и по видимому высокого происхождения, отличался простым платьем военного покроя. Низенького роста, плечистый, с неловкими движениями, он имел черты лица, выражавшия исключительно здравый смысл без малейшей примеси оживления или фантазии. Младший, которому казалось лет двадцать с небольшим, был одет в один из самых ярких нарядов, какие в то время носили люди, занимавшие высокое положение в свете. На нем красовался малиновый бархатный плащ, разукрашенный кружевом и роскошным шитьем, а на голове была такая же точно шапочка, трижды обвитая золотой цепью, скрепленной медальоном. Прическа его очень походила на ту, какую носят иные из наших современных щеголей, то есть волосы его были все взбиты кверху. В ушах у него блестели серебреные серьги с крупным жемчугом. Наружность этого молодого человека, отличавшагося правильной красотой и стройностью фигуры, поражала еще своей выразительностью. На лице его в одно и тоже время отражались твердость решительного нрава и пылкость предприимчивого характера, сила мысли и быстрота соображения.

Оба джентльмена сидели почти в одинаковом положении на скамьях, стоявших рядом. Каждый был погружен в собственные мысли, и не говоря ни слова упорно смотрел в противоположную стену. По взгляду старшого было ясно, что он не видел ничего, кроме этой самой стены, или вернее части сеней, увешанной плащами, оленьими рогами, щитами, старинным оружием, бердышами и другими подобными предметами. Взгляд младшого обличал в нем живую игру фантазии, и он казался погруженным в глубокую задумчивость. Пустое пространство между ним и стеной как бы превратилось в сцену, где воображение рисовало ему зрелище, вовсе не подходившее на то, которое в ту минуту представлялось ему в действительности.

При появлении Тресилиана оба джентльмена вышли из задумчивости и приветствовали его, особенно младший, с большим радушием и искренностью.

-- Добро пожаловать, Тресилиан, сказал он. - Твоя философия побудила тебя удалиться от нас в то время когда пребывание между нами могло бы удовлетворить твое честолюбие. Во всяком случае то была честная философия, так как она же заставила тебя вернуться к нам теперь, когда тебе предстоит делить с нами одне опасности.

-- Разве милорд действительно так опасно болен? - спросил Тресилиан.

-- Мы боимся самого худого, отвечал старший джентльмен, - и как кажется, благодаря гнуснейшему из злодеяний.

-- Полно, возразил Тресилиан, - лорд Лестер на это не способен.

-- В таком случае, зачем ему такие люди, какими он себя окружает? Кто спускает с цепи чорта, сам может быть и не дурной человек, но он тем не менее отвечает за зло, которое совершает вражья сила.

-- Неужели, господа, спросил Тресилиан, - при милорде нет никого кроме вас в минуту угрожающей опасности?

-- О нет, отвечал старший джентльмен, - здесь Траси, Марксам и многие другие. Но в сенях мы караулим только по двое за раз. Все другие очень устали и отдыхают в верхней галерее.

-- А некоторые, прибавил младший, - отправились на дептфордскую верфь осмотреть судно, которое мы намереваемся купить, сложив вместе остатки наших богатств.. Как только здесь все будет кончено, и мы сложим в могилу бренные останки нашего благородного лорда, да если представится случай, отмстим виновникам его смерти, то немедленно направимся в Индию, с тяжелыми сердцами, но за то с пустыми кошельками.

-- Чего доброго, и я присоединюсь к вам, сказал Тресилиан, - только бы мне окончить поскорее мои дела при дворе.

-- Как, Тресилиан! воскликнул младший из его друзей. - Ведь у тебя есть невеста, и разве ты не избавлен от тех случайностей, которые гонят людей в море, тогда как челн их всего охотнее остался бы в гавани? Куда же девалась твоя Индамира, красотой и постоянством равная моей Аморете?

-- Не говори мне о ней! сказал Тресилиан отворачиваясь.

-- Так вот в каком положении твои дела, заметил молодой человек, дружески взяв его за руку. - Не бойся, я не стану растравлять твоей раны. Но тем не менее это для меня столько же неожиданные, сколько печальные вести. Неужто гроза, внезапно разразившаяся над нами, никого не пощадит, и никто из нашего славного, веселого товарищества не избежит потери счастья и крушения? Я думал, что по крайней мере ты достигвул пристани, любезный Эдмунд. Правду сказал другой, также мой дорогой приятель, которого зовут так как тебя {Эдмунд Спенсер, автор "Царицы Фей".}:

*) Кому из следящих за вечно вертящимся колесом фортуны, управляющей всем на земле, не станет ясно, что ею руководит изменчивость, направляющая свои жестокия шутки на гибель множеству людей.

Старший джентльмен встал с лавки и нетерпеливо зашагал взад и вперед по комнате, пока младший с чувством. и выражением произносил эти стихи. Когда он окончил, первый снова растянулся на лавке, и завертываясь в плащ, сказал:

-- Удивляюсь, право, Тресилиан, что тебе за охота поддерживать этого юношу в таком глупом настроении духа? Еслиб столь благоустроенный и честный дом, как тот, во главе которого стоит милорд, мог чем нибудь навлечь на себя небесную кару, то я несомненно приписал бы это безсмысленной, плаксивой поэзии, занесенной к нам сюда этим мистером Вальтером Балагуром с приятелями. Уж как они любят коверкать и делать непонятным наш простой, безхитростный, английский язык, данный нам. Богом для выражения наших мыслей.

-- Блоунт полагает, со смехом заметил его товарищ, - что диавол соблазнил Еву в стихах, и что мистическое значение древа познания добра и зла относится исключительно к искуству подбирать рифмы и слагать гекзаметры {См. Прилож. IV, Сер Вальтер Ралей.}.

В эту минуту появился камердинер графа и объявил Тресилиану, что милорд требует его к себе.

Тресилиан застал лорда Сусекса одетым в халате и лежащим в постели, и был поражен переменой, какую произвела в нем болезнь. Граф дружески приветствовал молодого человека и осведомился об успехе его сватовства. Тресилиан отвечал уклончиво и поспешил обратить разговор на здоровье графа. К удивлению своему он заметил, что признаки его болезни вполне соответствовали тем, на которые указывал Вайланд. Ни минуты не колеблясь, он рассказал Сусексу всю историю своего слуги и сообщил ему о надежде вылечить его. Граф слушал с недоверием, пока не было произнесено имя Деметриуса, но тогда он вдруг позвал секретаря и велел подать себе ларчик, в котором хранились важные документы.

-- Достаньте отсюда, сказал он, - допрос, снятый нами с бездельника повара, и посмотрите не приводится ли в нем имя Деметриуса.

Секретарь немедленно отыскал указанное место и прочел: И повар, будучи допрошен, объявил, что помнит как приготовлял соус к вышеупомянутой рыбе - осетру, покушав которой благородный лорд захворал. Он положил в соус обычную приправу, а именно.....

-- Так точно, отвечал секретарь. - И он прибавляет еще, что с тех пор более не видал этого Деметриуса.

-- Это вполне соответствует рассказу твоего слуги, Тресилиан, заметил граф. - Позови его сюда.

Вайланд Смит в присутствии графа смело и обстоятельно повторил свой рассказ.

-- Весьма возможно, в раздумьи произнес Сусекс, - что ты подослан людьми, начавшими это дело, с целью покончить со мною. Но подумай, если я умру после приема твоего лекарства, тебе не сдобровать.

бояться могилы.

-- Видя твою самоуверенность, - сказал граф Сусекс, - я также согласен идти на встречу опасности: наука ничего более для меня не может. Объясни же мне, как я должен принять твое лекарство.

-- Сейчас, отвечал Вайланд, - но прежде позвольте мне сделать одно условие. Так как я принимаю на себя всю ответственность за свое лечение, то прошу, чтобы в него не вмешивался ни один другой доктор.

-- Это вполне справедливо, согласился граф. - А теперь приготовь свое лекарство.

Пока Вайланд исполнял приказание графа, слуги, повинуясь его наставлениям, раздели своего господина и уложили в постель.

печальные. Я сам буду наблюдать за графом с кем нибудь из его приближенных.

-- Пусть все уйдут, исключая Станлея и этого доброго человека, приказал граф.

-- И меня также, прибавил Тресилиан. - Я хочу видеть какое действие произведет лекарство.

-- Пусть будет по твоему, любезный друг, сказал граф. - А теперь приступим к нашему опыту. Но прежде позови сюда моего секретаря и камердинера.

По приходе их, граф продолжал:

что считаю это лекарство за неожиданно посланное мне Богом для исцеления меня от настоящого недуга. Передайте мой прощальный привет моей благородной государыне. Скажите ей, что я жил и умер её верным слугой, и желаю чтобы все окружающие её трон были ей также искренно преданы как я, но в тоже время обладали большим уменьем ей служить, нежели было доступно бедному Томасу Ратклифу.

Затем он скрестил руки, и минуты две погрузился в молитву, после чего взял в руки лекарство и устремил на Вайланда взгляд, который должен был ему проникнуть в самую глубину души. Но кузнец ни мало не смутился, и лице его не выражало ни страха, ни колебания.

-- Здесь нечего бояться, сказал Сусекс Тресилиану, и с решимостью проглотил лекарство.

-- Теперь, снова заговорил Вайланд, - я попрошу вашу милость как можно покойнее расположиться ко сну, а вас, господа, оставаться безмолвными и соблюдать такую тишину, как будто вы находились при смертном одре родной матери.

Камердинер и секретарь удалились и отдали приказ, чтобы все двери были на запоре и никто в доме не шумел. Многие джентльмены из свиты графа добровольно вызвались дежурить в сеняд, но в комнате его не осталось никого, кроме Станлея, Тресилиана и Вайланда. Предсказания последняго не замедлили исполниться. Граф погрузился в такой сон, что находившиеся при нем начали опасаться, чтобы вследствие своей крайней слабости он не умер прежде чем успеет пробудиться от своей летаргии. Сам Вайлад Смит казался озабоченным. Время от времени он слегка прикасался к вискам графа и с особенным вниманием следил за его дыханием, которое было, хотя и медленно, но за то спокойно и ровно.