Кентень Дюрвард, или Шотландец при дворе Людовика XI.
Часть вторая.
Глава тринадцатая. Астролог

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Кентень Дюрвард, или Шотландец при дворе Людовика XI. Часть вторая. Глава тринадцатая. Астролог (старая орфография)

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ.
Астролог.

Казалось, быстрый поток безпрестанно приносил новые занятия и приключения нашему молодому Шотландцу, ибо скоро его потребовали в комнаты Лорда Кравфорда, где, к величайшему удивлению, он нашел опять Короля. Первые слова Государя на щет доказательства доверенности, которым хотел почтить его, заставили его бояться, что опять дело в засаде, похожей на приключение его с Графом Кревкером, а может быть в каком-нибудь подвиге, еще более противном его вкусу. Он не только успокоился, но пришел в восторг, узнав, что Король избрал его начальником трех воинов и проводника, с которыми должен он следовать-за Графинями Круа до двора их родственника, Епископа Литтихского, со всею возможною безопасностию, спокойствием и тайною. Людовик вручил емуписьменные наставления о местах роздыхов, которые были по большей части деревни и монастыри несколько отдаленные от городов; в путевых наставлениях означены также были нужные предосторожности, особливо на Бургундской границе. Наконец его научили представлять дворецкого двух знатных Англичанок. Ему приказано было разглашать, что ете благородные островитянки были на поклонении Св. Мартыну Турскому и едут за тем же во святой город Кельн.

Хотя Кентень не мог отдать себе совершенного отчета в причинах своего волнения, однакожь сердце его забилось радостию при одной мысли, что будет так близко от красавицы, виденной им в башенке и в звании, дающем право на её доверенность, ибо его разторопности и мужеству должно было ввериться старание о её охранении. Он несомненно полагал счастливо проводить ее до цели путешествия: молодость редко думает об опасностях; а особенно Дюрвард, дышавший с ребячества воздухом свободы, неустрашимый и самонадеянный, только с презрением вспоминал об них.

Ему хотелось поскорее избавиться от принуждения, налагаемого присутствием Короля, дабы свободно предаться тайной радости, возбужденной в нем такою вестью, приводящею его в восторг, который по неволе должно было умерять в таком обществе; но Людовик тем еще не удовольствовался. Етому подозрительному Монарху еще нужно было спроситься советника, совершенно отличного от Оливье и которого познания считали происходящими от светил и высших духов; равно как, судя по плодам советов Оливье, вообще полагали, что им руководствовал сам диавол.

И так Людовик приказал нетерпеливому Кентешо следовать за собою и повел его в башню, отделенную от замка Плесси, в которой довольно просторно и пышно помещен был славный Астролог, стихотворец и философ, Галлеотти Марти, или Марций, или Мартивалль, родом из Нарни в Италии, сочинитель известного трактата О вещах, неизвестных большей части людей, предмет удивления своего века и похвал Павла Джова. Он долго жил при дворе Матфея Корвина, Короля Венгерского; по Людовик почти обманом привлек его к себе, не желая чтобы Венгерской Король пользовался советами и беседой мудреца, которого почитали столь искусным в истолковании определений судьбы.

Мартивалль не походил на тех бледных отшельников, преподающих тайные науки, которых лице увядает, глаза слабеют от ночных бдений над плавильным горшком и плоть умерщвляется безпрестанным наблюдением полярной медведицы. Он предавался всем светским удовольствиям и когда еще не был слишком толст, отличался искуством в Фехтовании и во всех упражнениях воинских и гимнастических; так, что Ян Панноши оставил Латинскую епиграмму на сражение Галеонини с противником, прославившимся в етом искустве, однакожь совершенно уступившим Астрологу честь победы.

Комнаты етого воинственного и придворного мудреца были убраны гораздо великолепнее прочих покоев, виденных Кентенем в Королевском дворце. Красивые и резные панели его библиотеки и богатые обои ручались за топкий вкус Италианского ученого. Из библиотеки была дверь в спальню, а другая в башенку, служившую ему обсерваториею. Большой дубовый стол, стоящий посреди комнаты, был покрыт прекрасным Турецким ковром, составлявшим часть добычи, взятой в шатре одного Паши, после большого Яицкого сражения;, в котором Астролог сражался подле Матфея Корвина, сего храброго защитника Веры. На столе было множество математических и астрологических снарядов, равно превосходных веществом и отделкою. Серебряная астролябия была подарена ему Немецким Императорам; а градшток черного дерева, великолепно обделанный и украшенный золотом, был прислан в знак уважения от Папы.

Множество других различных вещей лежало на столе, или висело по стенам; между прочим два полные вооружения, одно кольчатое, другое стальное, и оба, величиною своею, показывали что принадлежат Галеотти Мартиваллю, одаренному почти исполинским ростом; Гишпанский мечь, Шотландская сабля, Турецкая шашка, луки, колчаны и другия оружия; разного рода музыкальные орудия; серебряное распятие, древний погребальный сосуд, множество маленьких бронзовых пенатов, поклоняемых язычниками и большее количество других редкостей, которые трудно описать и из коих многия по суеверным понятиям того века должны были служишь волшебной науке.

Библиотека етого чудного человека представляла не менее разноообразное смешение. В ней древния рукописи классиков были перемешаны с огромными твореньями Богословов или трудолюбивых ученых, занимавшихся химическими науками и старавшихся открыть ученикам своим сокровеннейшия таинства природы, посредством Герметической Философии. Было несколько рукописей восточными буквами; а смысл, или безсмыслица, других были сокрыты под завесою гиероглифического и кабалистического письма.

Вся комната и различные украшения представляли глазам картину нарочно обдуманную для произведения впечатления, которое при виде наружности и ухваток самого Астролога, еще сильнее действовало на воображение. Сидя в больших креслах, он с любопытством разсматривал обращен вновь изобретенного искуства книгопечатания, тиснутый во Франкфурте.

Галеотти Мартивалль был высокого роста, и не смотря на толщину свою, важного вида. Он прошел уже средний возраст жизни и привычка с молоду к те, лесным упражнениям, от которых он не совсем еще отстал, не могла остановит врожденного расположения к толщине, увеличившагося от сидячей жизни, посвященной учению и от наклонности к хорошему столу. Не смотря на резкия черты, вид его был благороден и величествен и Сантон мог бы позавидовать длинной, черной бороде его, упадающей на грудь. На нем был халат из лучшого Генуезского бархата, с широкими рукавами, золотыми застежками, опушенный горностаем и стянутый поясом из пергамина, на котором были изображены красною краскою двенадцать знаков зодиака. Он встал и приветствовал Короля, но с видом человека, который не боится присутствия столь высокой особы и сохраняет важность, присвоенную в то время учеными.

-- Ты занят, отец мой, сказал ему Король и кажется занят етим новым способом размножать рукописи посредством машины. Неужьли вещи столь ремесленные, столь земные, могут быть предметом размышлений для человека, пред которым твердь отверзает небесную книгу свою?

-- Брат мои, отвечал Мартивалл, ибо итак житель сей кельи должен называть Короля Французского, когда он посещаешь его как ученик, поверь, что размышляя о последствиях етого изобретения, я читаю в нем также верно, как и в совокуплении светил небесных, предвещание перемен удивительных и чрезвычайных. Когда подумаю, как медленно и ограниченно до селе источник знаний напоял нас водами своими; с какими трудностями пьют из него и самые жаждущие; как мало заботятся о нем те, которые заняты только своими выгодами; как часто нападения варваров угрожают ему опасностию совратиться с пути и изсякнуть; то могу ли без удивления взирать на судьбу грядущих поколений, на которых снидут познания подобно первому и второму дождю, безостановочно и не оскудевая, неся обилие, однем странам, потопляя другия, изменяя все виды общественной жизни; учреждая и разрушая вероисповедания, возвышая и низвергая царства...

-- На минуту, Галеотти! вскричал Людовик, все ети перемены случатся ли в наше время?

-- Нет, брат мой, отвечал Мартивалль, ето изобретение можно сравнить с деревцом: оно только что посажено, но в грядущих поколениях принесет плод пагубный, по драгоценный подобно Едемскому, то есть познание добра и зла.

-- Пусть будущее заботится о будущем, сказал Людовик, помолчав немного; мы живем в настоящем веке и ему одному принадлежат попечения наши. На каждый день довольно и насущного зла. Скажи, кончил ли ты гороскоп, который я просил тебя вычислить и о котором ты уже нечто говорил мне? Я привел сюда того человека, дабы ты мог употребить тут хиромантию, или какую другую науку. Дело к спеху.

Мудрец встал; и подойдя к молодому человеку, устремил на него большие черные, исполненные живости глаза, как бы внутренно занимаясь разбором всех очертаний лица его. Кентень, покраснев и смешавшись от столь серьезного разсмотрения человека с таким почтенным и важным видом, потупил глаза и только громогласное приказание Астролога заставило его поднять их.

-- Не бойся; подними глаза и протяни руку.

Осмотрев правую Дюрвардову руку по всем обрядам тайной науки своей, Мартивалль отвел Короля на несколько шагов.

-- Венчанный брат мой, сказал он ему, физиономия етого молодого человека и черты, напечатленные на руке его, чудесным образом подтверждают мною тебе сказанное; успехи твои в нашей высокой науке, позволяют тебе самому сделать по гороскопу его такое же заключение. Все предвещает, что этот молодой человек будет храбр и счастлив.

-- И верен, отвечал Астролог; ибо у него в глазах и во взорах мужественная твердость) а линия жизни пряма и глубока; ето означает, что верою и правдою будет служить своим благотворителям, или доверителям; однакож...

-- Что однакож? спросил Король. Ну! отец Галеотти, что ж ты не продолжаешь.

-- Уши властителей подобны устам разслабленного больного, которые не терпят горечи лекарств, нужных для их исцеления.

-- Мои уши и уста не знают етой разборчивости. Я могу выслушать всякой хороший совет и проглотить всякое спасительное лекарство, не заботясь о жесткости первого и о горечи второго. Я с ребячества не избалована излишним снисхождением; молодость моя протекла в изгнании и страдании. Уши мои привыкли слушать самые жесткие советы и не оскорбляться ими.

-- Итак я вам скажу яснее, Государь, что если в предполагаемом вами препоручении найдется что нибудь... что нибудь такое... словом что нибудь, могущее устрашить пугливую совесть, то вы не должны давать его этому молодому человеку, по крайней мере пока несколько лет, проведенных в вашей службе, не сделают его столь же мало разборчивым, как другие.

-- Так только ето колебался ты сказать мне, добрый мой Галеотти? Разве ты боялся оскорбить меня етеми словами? Ты верно очень чувствуешь, что в моих обстоятельствах не льзя безпрестанно следовать отвлеченным законам нравственности. Но небо милосердо; церковь неистощима во благости, а заступление угодников неослабно и безпрестанно.

При сих словах он снял шапку, поставил ее на стол и став на колени перед свинцовыми образами, сказал: Sancte Huberte, Sancte Iuliane, Sancte Martine, Sancta Rosalia, Sancti quotquot' adsstis, orate pro me peccatore! Ударив себя к грудь, он встал, надел опять шапку, и сказал, обращаясь к Астрологу: - Будь уверен, добрый отец мой, что если б в предполагаемом нами послании было что похожее на намекнутое тобою, то мы не поручили бы исполнения оного етому молодому человеку, и он даже не знал бы об етой части наших намерений.

-- Ты поступишь очень благоразумно, царственный брат мой. Можно также опасаться кой чего от пылкости етого молодого человека; ето порок врожденный всем многокровным. Но, по правилам нашей науки, ето не может быть перевесом прочих качеств, усмотренных мною из его гороскопа и других наблюдений.

-- Будет ли полночь благоприятным часом для начатия етого опасного путешествия? - Вот, взгляни в свои дневные таблицы. Видишь положение лупы относительно к Сатурну и управление Юпитера. Мне кажется при всем уважении к превосходным знаниям твоим, что ето предвещает успех для отправляющого посланного в етот час.

отправляющему посланного; но думаю, что волнение Сатурна угрожает опасностию и бедствиями из чего и заключаю, что путешествие может быть опасно и даже гибельно для предпринимающих его в етот час. Невыгодное совокупление предвещает насилие и пленение.

-- Именно, отвечал Мартивалль.

Людовик не возразил ничего на ето предвещание, которое Астролог вероятно сказал на обум, видя что предмет гадания скрывает какое нибудь опасное предприятие. Он даже не дал заметишь, сколь согласно оно с его видами, которые, как известно читателю, состояли в том, чтобы предать Графиню Изабеллу Круа Вильгельму Ла-Марку, вождю, отличающемуся буйным своим характером и зверским мужеством.

Тут Король вынул из кармана бумагу а не отдавая еще её Мартиваллю, сказал ему тоном похвального слова:

-- Ученый Галеотти, но удивись, что имея в тебе оракул, сокровище, знанием превышающее всех живущих в наше время, не исключая даже и великого Нострадамуса, я часто желаю пользоваться твоею наукою в моих недоумениях и затруднениях.

-- Довольно, добрый мой Мартивалль, сказал Король: теперь слушай же со вниманием мой вопрос. Тут он развернул бумагу, которую держал в руке, и прочел следующее: - Человек, вовлеченный в важный спор, который по видимому должен решиться законами, или оружием, желает найти средство устроить ето дело личным свиданием с своим соперником. Он спрашивает, какой день будет благоприятен исполнению его намерений; какого успеха можно ожидать от етого переговора; и будет ли противник его отвечать на^: етот знак доверенности с благодарностию и чистосердечием, или употребит во зло выгоды, которые может представить ему такое свидание?

-- Ето вопрос важной, отвечал Мартивалль, когда Король окончил свое чтение. Мне нужно для него начертишь планетный бег и предаться совершенно глубоким размышлениям.

-- Потрудись, добрый отец и учитель мой, отвечал Король, и увидишь, что значит одолжить Короля Французского. Мы решились, если позволят созвездия, а слабые познания наши заставляют думать, что оне одобрят предприятие наше, решились отважиться на одцо дело собственною нашею особою, для отвращения етех богопротивных браней.

-- Благодарю, ученый отец, отвечал Людовик; покамест, вот тебе на приумножение драгоценной твоей библиотеки.

В то же время он подсунул под одну книгу маленькой кошелек с золотом; ибо, наблюдая бережливость и в суеверии, полагал, что довольно платит за услуги Астролога назначенным ему жалованьем, и имеет право, даже в самых важных случаях, пользоваться его дарованиями за самую умеренную цену.

Заплатив таким образом, говоря по приказному, за труды все, что бы ты мог поставить ногу в стремя только что колокол Св. Мартына ударит полночь. Минуту раньше и минуту позже, ты потеряешь выгодное стояние созвездий, радующихся на твое послание.

При сих словах Король вышел, в сопровождении молодого своего стража; и не успели они удалиться, как Астролог предался чувствам вовсе отличным от тех, которые, казалось, одушевляли его в присутствии Короля.

-- Негодный скряга! вскричал он, сжимая кошелек в руке; ибо, не зная меры своим расходам, он всегда нуждался в деньгах. Гнусный и скупой сумазброд! жена корабельщика больше бы дала мне, чтоб узнать счастливо ли съездит муж её. Ему хоть не много понять изящные науки! да, когда визгливая лисица и воющий волк сделаются музыкантами. Ему разбирать преславные гербы небесные! да, когда слепой крот будет иметь рысьи глаза. Post tot promissa! Расточив мне столько обещаний, чтобы сманить от щедрого-Матфея, где Гуин и Турок, Христиане и неверные, владыки Севера и Ханы Татарские в запуски дарили меня! Не думает ли он, что я стану долго жить в етом старом замке, как снигирь в клетке, который поет по свисту его? Клянусь, что нет! viam, Найду, или выдумаю средство. Кардинал Ла-Балио прозорлив и щедр; он увидит вопрос, заданный мне Королем, и Его Преосвященство будет виноват, если звезды дадут ответ неприятный Людовику.

Он взял опять отвергаемый им кошелек и снова взвесил его на руке. - Может статься, сказал он, что в этом негодном кошельке спрятана какая-нибудь жемчужина, или драгоценность! я слыхал, что он бывает щедр до расточительности, когда ему вздумается, или польза того потребует.

-- Или думает он, что за такое ничтожное награждение, я насыщу его плодами той небесной науки, которой учился у Истраговского Армянского настоятеля, сорок лет не взиравшого на солнце; у Грека Дубравия, который, говорят, посещал шейка Ева-Али в пещере его, посреди пустынь Фиваиды? Нет, клянусь небом! презирающий науку погибнет от невежества своего. Десять золотых монет! Мне почти стыдно предложить ету сумму Туанете на ленты.

Сказав ето, разъяренный мудрец все таки положил презираемое золото в большую суму, носимую им на поясе, и которую Туанета и другия особы, помогающия безразсудным издержкам его, умели обыкновенно опорожнять скорее, нежели Астролог наш, при всей своей учености, находил средства наполнять ее.