Павильон на холме.
Глава VIII. Повествует о развязке истории старого банкира

ГЛАВА VIII

Повествует о развязке истории старого банкира

Все трое мы с большим трудом перенесли старого банкира наверх, в "дядину комнату"; он все время оставался в глубоком обмороке. Клара стала мочить ему голову и грудь, я же и Норсмаур поспешили к верхним окнам, в которых, как я уже говорил, проделаны были широкие щели, позволявшие осматривать местность вокруг павильона на большое расстояние. Небо очистилось от туч; взошел полный месяц и далеко на дюны разливал свой ясный свет. Ничего подозрительного нельзя было заметить и, если бы не неровности почвы и черневшие кусты, за которыми легко могли спрятаться итальянцы, казалось бы, что окрестности совершенно безлюдны.

- Слава Богу, Агги сегодня не должна придти, - подумал вслух Норсмаур.

Агти было имя старой няни. Очевидно, он только сейчас ее вспомнил, взглянув, вероятно, на обычную ее ночную дорогу, но и эта забота, хотя поздняя, и задушевный тон, которым она была высказана, явились для меня совершенно новой чертой в таком черством эгоисте, каким я прежде знал Норсмаура.

Мы снова находились в вынужденном, пассивном ожидании. Норсмаур подошел к камину и протянул руки к раскаленной золе, точно ему стало холодно. Я машинально следил за его движениями, выступил немного вперед и стал спиной к окну. Почти в тот же момент послышался какой-то шум: то треснуло оконное стекло над самой моей головой, и дюймах в двух от меня пролетела пуля, застрявшая в противоположной стене. Я инстинктивно подался назад, в угол за окно; одновременно бросилась туда и Клара с криком отчаяния. Она думала, что я ранен. Я старался ее успокоить, - говорил, что ее заботливость обо мне так велика, так трогательна, так приятна, что я готов каждый день и в течение всего дня подвергаться выстрелам, лишь бы в награду видеть такие проявления ее чувств, - но она долго не могла прийти в себя; к ласковым словам прибавились нежные ласки, точно мы совершенно забыли окружавшую обстановку, как вдруг раздался резкий голос Норсмаура.

- Из духового ружья стреляли! - сказал он. - Изволите видеть: избегают шума...

Усадив Клару на стул, я обернулся в сторону Норсмаура. Он стоял спиной к камину, заложив назад руки с судорожно сжатыми пальцами. Дикий взгляд, знакомое, свирепое выражение лица ясно говорило о клокотавшей в его груди буре. Это был тот же взгляд, который я у него заметил, когда в мартовскую ночь он на меня бросился как дикий зверь и хотел задушить. Он смотрел прямо вперед, но все же мог нас видеть, и ярость его способна была внезапно разразиться подобно шторму. Признаюсь, я дрожал за ближайшую минуту: перед той битвой, которая нас ожидала извне, могла еще разыграться борьба на смерть внутри стен. Так мы простояли несколько секунд; я зорко следил за ним, готовясь к его нападению. Внезапно на лице его мелькнула перемена, точно облегчение. Он взял стоявшую за ним лампу и обернулся к нам.

- Необходимо выяснить одну вещь, - сказал он сравнительно спокойно, - кого намеревались они убить? Кого-нибудь из нас или только Хедльстона? Как думаете? Они приняли вас за него или выстрелили в первого, кто приблизился к окну?

- Я убежден, что они меня приняли за Хедльстона, - ответил я, - я почти такой же высокий.

- Вот я сейчас в этом удостоверюсь, - произнес Норсмаур с особенной твердостью.

И он медленно подошел к окну, поднял над своей головой лампу и простоял не менее полминуты, спокойно ожидая покушения на свою жизнь.

Клара было бросилась вперед, чтобы оттащить его от опасного места, но с эгоизмом, который я счел вполне извинительным, я силой ее удержал около себя.

- Да, - сказал Норсмаур, хладнокровно отходя от окна, - действительно, они ищут одного лишь Хедльстона.

- О, мистер Норсмаур! - воскликнула Клара, она не нашлась что сказать, но Норсмаур мог видеть, что его смелость была оценена по достоинству.

Он же со своей стороны смотрел на меня, гордо подняв голову и с выражением торжества. Я сразу понял, что он рискнул жизнью единственно с целью сместить меня с положения героя дня. Он хрустнул пальцами.

- Дело только завязывается, - сказал он, - потом, когда начнется схватка, они не будут так разборчивы.

Извне послышался громкий призыв к нам. Через щель ставни при лунном свете мы увидели человека, стоявшего с чем-то белым в протянутой руке.

Это был тот же человек, который произнес слово "предатель". Своим необыкновенно громким голосом, который через ставни проникал во все уголки павильона и мог бы быть даже услышан из леса, он объявил, что если предатель "Одльстон" будет им выдан, то остальные получат полную свободу. Если же нет, то все погибнут вместе с предателем.

- Ну, Хедльстон, что вы на это скажете? - спросил Норсмаур, обернувшись в сторону постели.

До этого момента банкир не выказывал никаких признаков жизни, и я думал, что он продолжает лежать в обмороке. Но тут он как бы сразу очнулся и в бессвязных фразах, точно больной в бреду, только умолял нас не выдать его, не покинуть... Это была самая отвратительная сцена, какую я только мог вообразить.

- Довольно! - крикнул Норсмаур.

Отворив настежь окно, он высунул голову и возбужденным голосом, забывая не только об опасности, но и о присутствии молодой леди, начал ругать посланника в самых отборных выражениях, как на английском, так и на итальянском языке, и кончил пожеланием ему уйти подобру-поздорову туда, откуда он пришел. Я убежден, что эта возможность выругаться вовсю в ту минуту, которая угрожала немедленной смертью, доставила Норсмауру высочайшее наслаждение.

- Они благородно начали войну, - сказал Норсмаур, - очевидно, все джентльмены и военные. По правде сказать, я очень хотел бы, чтобы мы могли поменяться местами, и для вас, Франк, и особенно для вас, дорогая мисс Клара. Оставили бы эту злосчастную тварь на его постели, будь с ним что будет. Что? Не глядите так возмущенно, мы все сейчас перейдем в то состояние, которое называется вечностью. И отчего нам искренно не высказаться? Что касается меня, то если я мог бы сначала задушить Хедльстона, а затем взять Клару в мои объятия, я умер бы с удовольствием, даже с гордостью. Клянусь Богом, я расцелую ее хотя бы насильно!

Прежде чем я мог заступиться, Норсмаур грубо обнял и стал целовать отбивавшуюся от него Клару. Но тут я набросился на него с такой силой, что он сразу должен был выпустить несчастную девушку, и грузно упал, ударившись о стену. К моему удивлению, он даже не встал, чтобы на меня напасть, а только захохотал. Он хохотал так громко и так долго, что мы подумали, что он лишился рассудка.

- Ну, Франк, - сказал он, когда несколько успокоился, - теперь ваша очередь. Вот вам моя рука. Прощайте, до свидания!

И, видя, что я стою неподвижно и смотрю на него с негодованием, он воскликнул:

ее, и будем квиты!

Я отвернулся с чувством презрения, которого не мог скрыть.

- Как вам угодно, - сказал он, - вы были глупым фатом в жизни, фатом вы и умрете.

Он уселся в кресло, положив ружье на колени, забавляясь взведением и опусканием курка, но я видел, что его покинуло оживленное, почти веселое, настроение, и на смену надвинулись тучи в его душу.

Во все время этой сцены нападавшие могли подойти к самому дому и начать атаку, потому что мы трое совершенно забыли об угрожавшей нам опасности. Но тут Хедльстон вдруг вскрикнул и прыгнул с кровати.

- Пожар! - крикнул он. - Они подожгли дом!

Норсмаур тотчас вскочил на ноги, и мы выбежали в соседнюю комнату. Она была ярко освещена зловещим красным светом. Пламя поднялось до окна, и подгоревшая ставня рухнула на ковер с бряцающим шумом. Итальянцы подожгли боковую пристройку, где Норсмаур проявлял свои фотографические негативы.

- Дело жаркое! - воскликнул Норсмаур. - Скорее назад.

Мы бросились к нашим наблюдательным постам и увидели, что вдоль всей задней стены павильона были устроены костры и притом, вероятно, политые каким-нибудь минеральным маслом, потому что, несмотря на начавшийся дождь, они не переставали разгораться. Огонь, как уже сказано, занялся с пристройки, и с каждым мгновением пламя поднималось все выше; с минуты на минуту должна была загореться задняя дверь павильона, около которой был разложен особый большой костер, уже вполне разгоревшийся; даже углы крыши начинали тлеть, - мы могли их видеть, потому что края крыши, построенной на крепких деревянных балках, далеко выступали из-за стен. При ярком отблеске огня мы посмотрели и направо, и налево, - и не заметили ни единого человеческого существа на открытом месте вокруг павильона. В эту минуту в комнату ворвались клубы горячего и едкого дыма.

Мы бросились к "дядиной комнате". Хедльстон поспешно надевал сапоги. Руки его дрожали, но на лице было твердое выражение решимости, какого еще я у него не наблюдал. Рядом стояла Клара, собираясь накинуть плащ себе на плечи. Она смотрела на отца в упор; взгляд ее, казалось, выражал то надежду, то мучительное сомнение.

- Ну, ребятушки, пора сделать вылазку! - вскрикнул Норсмаур. - Печку натопили как следует, сейчас сами зажаримся! Что касается меня, я предпочитаю схватиться врукопашную - будь что будет!

- Ничего больше и не остается! - добавил я.

- Ничего! - воскликнули вместе Клара и ее отец, но с совершенно различными интонациями.

всю внутренность павильона колеблющимся, зловещим огнем. В то же мгновение вверху рухнуло что-то грузное: очевидно, загорелся весь дом, точно коробка спичек, и с минуты на минуту грозил обвалиться над нашими головами.

Я и Норсмаур хотели броситься с револьверами вперед, но Хедльстон, который перед тем отказался взять огнестрельное оружие, нас остановил и властным жестом выдвинулся вперед.

- Пусть Клара отворяет дверь! - сказал он громким, приказывающим голосом. - Это ее предохранит от первого залпа, если они приготовились стрелять. Вы оба также в первый момент не выходите. Я - козел отпущения; меня осудили мои грехи!

Бледная как полотно, но владея всеми своими чувствами, Клара быстро начала разбирать баррикаду. Став за плечом Хедльстона с револьвером в руке и затаив дыхание, я мог слышать, как он быстрым, прерывавшимся от волнения шепотом произносил молитву за молитвой; должен признаться, - каким бы ужасным ни показалось мое суждение, - что тогда он мне показался еще более противным: даже в такую решительную минуту он думал о своем спасении. Тут Клара отворила дверь, придвинув ее на себя. Перед нами открылись дюны, ярко освещенные смешанным сиянием лунного света и отблеском пожара.

Хедльстон с удивительной для него силой одновременно оттолкнул назад ладонями своих рук меня и Норсмаура. Раньше, чем мы успели очнуться от совершенно неожиданного толчка в грудь, Хедльстон выбежал за порог с напряженно вытянутыми вверх над головой руками, точно человек, собравшийся нырнуть.

Внезапное его появление, вероятно, ошеломило наших врагов, скрытых среди холмов. По крайней мере, очнувшись и взяв Клару за руки, - каждый со своей стороны, - мы успели выйти за дверь, а Хедльстон - отбежать довольно далеко, а они не подавали еще признаков жизни. Но едва мы спустились с крыльца, спеша к Хедльстону на помощь, как с разных холмов вспыхнуло десять-двенадцать огоньков, и одновременно раздались выстрелы. Хедльстон зашатался, простер руки вперед и навзничь упал в траву.

- Traditore! Traditore! - закричали невидимые мстители.

В эту же минуту как раз с воспламенившегося со всех сторон дома с ужасным треском и шумом скатилась часть крыши, и к небу взвился огромный столб огня.

Его должны были увидеть с моря миль за тридцать и далеко от берега до пика Грейстиль - самой высокой восточной оконечности Каульдерских гор.