Сент-Ив.
Глава X. Гуртовщики

ГЛАВА X

Гуртовщики

Мне приходилось делать некоторое усилие, чтобы идти рядом с моим спутником, хотя он безобразно раскачивался на ходу и с виду шел не особенно скоро, но мог по желанию передвигаться очень быстро. Мы смотрели друг на друга: я с выражением естественного любопытства, он, по-видимому, с чувством сильного неодобрения. Потом я узнал, что Сим был предубежден против меня: он видел, как я опустился на колено перед дамами, и вследствие этого признал меня идиотом.

- Итак, вы в Англию? Да? - спросил он.

Я ответил утвердительно.

- Ну, мне кажется, что дорога для нас хороша, - заметил погонщик и погрузился в молчание, которое не нарушалось в течение четверти часа; двигались мы не спеша.

Наконец мы вышли на зеленую долину, вившуюся между горами и холмами. Посередине ее текла маленькая речка, образовавшая множество чистых, прозрачных заводей. Подле одного из дальних разливов я рассмотрел косматое стадо и пастуха, казавшегося двойником Сима. Второй пастух завтракал хлебом с сыром. Завидя нас, Кэндлиш (впоследствии я узнал, что двойника Сима звали Кэндлишем) встал нам навстречу.

- Он пойдет с нами, - сказал Сим, обращаясь к товарищу, - старуха Гилькрист пожелала этого.

- Хорошо, хорошо, - ответил второй пастух; потом, вспомнив об учтивости, он с серьезной усмешкой посмотрел на меня и заметил: - Какой прекрасный день.

Я согласился с ним и осведомился о том, как он поживает.

- Славно, - послышалось в ответ.

На этом обмен любезностями прекратился; погонщики принялись сгонять скот. Это, как вообще все, что касалось управления стадом, исполнялось с помощью двух красивых, умных собак. Сим и Кэндлиш давали им только немногосложные приказания.

Мы спускались с холма по крутой зеленой тропинке, которой я сначала не заметил. Кругом раздавались крики болотных птиц, слышалось, как скот жевал и чавкал; животные ели и, по-видимому, все не могли насытиться, а потому мы продвигались вперед утомительно медленным образом. Мои спутники шли среди стада в полном молчании, которым я мог только восхищаться. Чем больше я смотрел на погонщиков, тем более меня поражало их сходство, доходившее до смешного. Оба они были одеты в грубое платье из домашней ткани, оба держали по одинаковой палке, у обоих под носом виднелись следы табака; оба несли по пледу, сделанному из материи, которая называется пастушьим тартаном. Глядя на Сима и Кэндлиша сзади, было положительно невозможно различить их одного от другого, и даже смотря им в лица, я находил между ними значительное сходство. Несколько раз старался я вызвать моих спутников на обмен мыслями, хотел, по крайней мере, заставить их произнести какие-нибудь человеческие слова, но в ответ мне слышались только "да" или "нет"; но затронутая тема замирала без звука. Я не скрою, что это опечалило меня, и когда через некоторое время Сим предложил мне табаку, лежавшего в бараньем роге, с вопросом: "Вы употребляете это?", я ответил со значительным оживлением: "Сэр, я готов был бы понюхать табаку, чтобы немного сблизиться с вами, право". Но и этой шутки не раскусили мои спутники, или, по крайней мере, она не смягчила их.

Вскоре мы поднялись на вершину другого холма и увидели, что тропинка круто спускалась в уединенную долину, которая тянулась приблизительно на целую милю; с противоположной нам стороны бесплодные горы заграждали ее. Тут Сим остановился, снял шляпу, отер себе лоб и сказал:

- Ну, вот и мы на вершине Хоудена.

- Верно, это вершина Хоудена, - подтвердил Кэндлиш.

- Мистер Сент-Иви, вы не подмечаете в себе некоторой сухости? - спросил Сим.

- Сухость всегда казалась мне одной из худших черт человеческого характера, - ответил я.

- Что с вами? - возразил Сим. - Я просто предлагаю вам выпить.

- Ну, это дело другого рода, - произнес я.

Сим развернул уголок своего пледа и вынул оттуда черную бутылку. Мы все выпили за здоровье друг друга. Я заметил, что бывшие со мной джентльмены при этом соблюдали известный этикет, и, конечно, сейчас же стал подражать им. Каждый из них вытирал себе рот обратной стороной левой руки, поднимал вверх бутылку правой, замечал с пафосом: "За ваше!" и проглатывал столько водки, сколько ему казалось нужным. Эта маленькая церемония, бывшая, как я мог заключить, одним из главных условий хороших манер, повторялась через надлежащие промежутки времени, обыкновенно после подъема на какую-нибудь возвышенность. Иногда мы еще закусывали овечьим сыром, далеко не превосходным хлебом, который, как мне показалось, мои спутники называли "овсянником" (впрочем, я не побожусь, что таково было его истинное название). Кроме этой церемонии при питье водки, других разговоров в первый день мы не вели.

В течение долгих часов, долгих дней нашего путешествия я изучил печальную природу местности, по которой вилась скотопрогонная дорога. Тянулся бесконечный ряд незначительных косматых холмов. Их разделяли только ручьи, через которые нам приходилось перебираться, и на берегах которых мы останавливались на ночлег. Расстилались необозримые заросли вереска, встречалось бесконечное количество тетеревов; там и сям на берегу потоков стояли маленькие и красивые группы ивовых кустов или серебристых берез, иногда попадались развалины старинных незначительных крепостей. Вот какой характер неизменно носила местность, по которой мы шли. Иногда вдали видели мы дым из труб какого-нибудь городка, отдельной фермы или коттеджа; чаще нам встречались стада овец с их пастухами или плохо обработанные, иногда еще не убранные поля. Только это разнообразило пустыню, по которой мы шли, пустыню, представляющую одну из самых бедных местностей Европы. Когда я вспоминал, что мы отдалились всего на небольшое число миль от главного города страны (в котором ежедневно происходили заседания суда, решавшие множество дел, в котором солдаты стерегли замок, ученые делали научные изыскания, а литераторы занимались литературой), во мне пробуждалось странное ощущение при взгляде на эту бедную, бесплодную, но прославленную часть Шотландии. Может быть, все, что я видел, должно было служить еще лишним подтверждением того, как умно поступила старая мисс Гилькрист, послав меня по этой уединенной тропинке в обществе двух пастухов.

тем более достойно сожаления, что, без сомнения, дорога моя лежала через местности, прославленные пером Вальтера Скотта. Скажу больше: мне даже кажется, что судьба еще сильнее благоволила ко мне; я убежден, что видел несравненного писателя и говорил с ним. Однажды мы встретили высокого, полного старика с сильной проседью в волосах; его покрытое морщинами лицо было весело и приветливо. Он ехал верхом на черном пони, закутавшись пледом поверх зеленого сюртука; старика сопровождала наездница, его дочь, молодая и очаровательная. Они нагнали нас в одной из зарослей вереска, около четверти часа ехали рядом с нами, потом снова ускакали и исчезли между холмами, тянувшимися с левой стороны. К моему великому удивлению, непреклонный мистер Сим растаял сейчас же при появлении этого господина, который окликнул его как знакомого, сразу пустился толковать с ним о ремесле погонщиков и ценах на скот, не отказавшись взять щепотку табака из неизменного рога. Вдруг я заметил, что глаза незнакомца следят за мной, вскоре он заговорил с Симом обо мне. Часть этого разговора я совершенно невольно подслушал, другую половину его я домыслил сам, основываясь на отчете Сима.

- Вероятно, к вам пристал погонщик-любитель? - спросил незнакомец.

Сим ответил, что у меня были свои собственные причины желать путешествовать тайным образом.

- Ну, ну, вы не должны рассказывать мне о его делах. Вы знаете, я из судейских, - ответил старик. - Однако я надеюсь, что он не сделал ничего дурного?

Сим сказал, что моя вина - долги.

- О, Бог мой, - вскрикнул незнакомец, - это еще ничего! Итак, сэр, - прибавил он, обращаясь ко мне, - вы пробираетесь через наши леса ради удовольствия.

- Да, сэр, - ответил я, - и мне приходится заметить, что это действительно очень интересно.

- Завидую вам, - сказал он. - Я сам исходил все эти места, когда был помоложе. Моя юность погребена под этими кустиками вереска, как душа лиценциата Луция. Но вам следовало бы взять проводника. Большая часть прелести этой местности заключается в ее легендах.

Обратив мое внимание на маленький обломок стены величиной с обыкновенную надгробную плиту, он, в виде примера, рассказал мне историю о людях, некогда живших здесь. Много лет спустя я в виде развлечения читал роман "Вэверлей" и вдруг нашел повторение того самого рассказа, который слышал от встретившегося мне среди пастбищ человека в зеленом сюртуке! Мгновенно в моей душе воскресли с отчетливостью ясного сновидения все подробности той сцены: тон голоса незнакомца, северный акцент его произношения, сам вид неба и земли, температура воздуха. Незнакомец в зеленом сюртуке был великим незнакомцем. Я встретил Скотта! Я слышал из его уст рассказ! Я мог бы написать ему, попросить его возобновить знакомство, сказать ему, что его слова еще звенят в моих ушах. Но я слишком поздно сделал свое открытие! В то время тяжесть почестей и несчастий великого человека уже сломила его.

Дав нам каждому по сигаре, Скотт простился с нами и ускакал вместе со своей дочерью. Когда я спросил у Сима, кто этот человек, он ответил: "Это господин, его знают все", но, к несчастью, это ничего мне не объяснило.

ни одной партии продажного скота. Наконец однажды утром мы заметили, что к прогонной дороге приближается караван, похожий на наш, но только гораздо более многочисленный. Он был еще на расстоянии полумили от дороги, когда мои спутники заволновались: они вскарабкивались на бугры, старались хорошенько рассмотреть стадо, прикрывая глаза рукой, совещались между собой с такой тревогой, которая удивляла меня. В это время я уже убедился в том, что их сдержанные манеры не прикрывали, по крайней мере, активной неприязни ко мне, и потому осмелился спросить, что случилось.

- Дурная встреча, - выразительно произнес Сим.

Целый день мои товарищи держали собак настороже и гнали скот необыкновенно быстро, что, казалось, не нравилось животным. Сим и Кэндлиш обсуждали положение вещей, тратя при этом больше обыкновенного табака и слов. По-видимому, они узнали двух погонщиков из соседнего с нашим каравана, одного звали Фаа, а другого Джиллис. Мне так и не удалось выяснить, существовала ли между моими товарищами и незнакомыми мне пастухами неоконченная ссора, или какие-либо особые причины порождали вражду между теми и другими, но только Сим и Кэндлиш ожидали нападения. Кэндлиш несколько раз выражал радость по поводу того, что он оставил "свои часы у хозяйки". Сим каждую минуту поднимал в воздух дубинку, потрясал ею и проклинал судьбу, из-за которой случилась эта неприятность.

- Я ничего не имею против того, чтобы побить этого негодяя, - сказал он. - Пусть только попадется мне в руки!

- Ну, господа, - проговорил я, - предположим, что они подойдут, - что же? Мне кажется, мы отлично расправимся с ними! - При этом я поднял мою палку, подарок Рональда (который я вполне оценил в эту минуту), и стал крутить ею над головой так, что она засвистела в воздухе.

В тот же вечер, порядочно устав от нашего дневного перехода, мы остановились ночевать близ зеленеющей маленькой плотины, из середины которой вырывалась струйка воды, едва достаточная для того, чтобы вымыть в ней руки. Мы закусили и легли, но еще не успели заснуть, когда раздалось грозное ворчание одной из овчарок - это встревожило нас. Мы все трое выпрямились, но сейчас же снова пригнулись к земле, держа палки наготове. Только чужестранец, стоящий вне закона, только старый солдат и молодой человек могут так спокойно относиться к приключениям; я не знал, кто был прав в ссоре, даже не предполагал, какие последствия повлечет за собой драка, но готовился бороться заодно с погонщиками, как, бывало, утром перед сражением готовился пасть в бою рядом с моими товарищами-солдатами. Вдруг из вереска показались три человека. Они бросились на нас так стремительно, что мы едва успели вскочить на ноги. Через мгновение каждый из нас уже дрался с противником, которого он едва различал в сгущавшейся полутьме. Что происходило с другими, я не могу описать, но мошенник, дравшийся со мною, был очень ловок и мастерски владел своим оружием. Он напал на меня врасплох и все время пользовался невыгодным моим положением, заставляя постепенно отступать от него; наконец, только в виде самосохранения, я ударил его концом палки как рапирой, попав ему в горло; мой противник упал, точно сбитая шаром кегля.

По-видимому, поражение одного из наших врагов послужило знаком прекратить борьбу; все разошлись; мои товарищи не помешали нашим противникам поднять раненого и унести его. Из этого я заключил, что подобная война не лишена рыцарских правил, что она скорее носит характер турнира, чем ожесточенной драки. Очевидно, все полагали, что я зашел слишком далеко. Наши неприятели унесли раненого товарища с явным ужасом. Едва отошли они от нас, как Сим и Кэндлиш подняли усталый скот и двинулись вперед.

- Кажется, Фаа совсем плох, - заметил Сим.

- Да, - подтвердил Кэндлиш, - он помертвел.

- Боюсь, что слишком хорошо, - проговорил я, - пожалуй, песня мистера Фаа (кажется, так его зовут) спета.

- Будет неудивительно, если это так, - проговорил Сим.

- А что же случится тогда? - спросил я.

- Мне трудно ответить на этот вопрос, - сказал он.

- Говоря откровенно, мистер Сент-Иви, я не знаю, что будет. Видали мы много пробитых голов, порой бывало, кому-нибудь в драке ломали одну ногу, а иногда даже обе, и все это оставалось между нами; но никому из нас не приходилось иметь дела с трупом, и я не знаю, как поступит Джиллис.

- Он будет в большом затруднении, если ему придется вернуться домой без Фаа. Люди страшно любят приставать с вопросами, особенно если случается что-нибудь необычайное.

- Правда, - подтвердил Кэндлиш.

- Вследствие всего сказанного нам необходимо перейти через границу и там расстаться. Если вас станут беспокоить, вы будете иметь полное право свалить всю вину на спутника, шедшего с вами; если же я подвергнусь преследованию, то уж сам постараюсь скрыться.

- Мистер Сент-Иви, - произнес Сим, и в его голосе зазвучало нечто вроде энтузиазма, - ни слова более! Много джентльменов видал я на своем веку, видал людей смелых, видел, как храбро и честно поступали они, но, признаюсь, такого господина, как вы, мне не часто приходилось встречать.

Всю ночь мы безостановочно шли. Звезды побледнели, побелел восток, а мы, люди и собаки, продолжали двигаться вперед, подгоняя утомленный скот. Сим и Кэндлиш несколько раз с сожалением говорили о необходимости спешить; по их словам, это было "гибельно для скота", но ужасная мысль о суде и эшафоте гнала их. Мне не следовало особенно сожалеть о том, что произошло. В течение этой ночи и всего недолгого времени, остававшегося до моей разлуки с погонщиками, Сим разговаривал со мной; его язык развязался, как бы в награду за совершенный мною подвиг, и это представляло для меня совершенно новое удовольствие. Кэндлиш продолжал упорно молчать, он был неразговорчив по природе; Сим же, оценив меня по достоинству, оказался очень хорошим рассказчиком. Сим и Кэндлиш были старинными товарищами и близкими друзьями. Они неразлучно жили среди этих бесконечных пастбищ и вели такое молчаливое братское существование, какое я приписывал только западным трапперам. Смешно упоминать о любви, говоря о таких безобразных, запачканных табаком людях, как Сим и Кэндлиш, но они безгранично доверяли друг другу и каждый из них восхищался достоинствами своего товарища. Кэндлиш замечал, что Сим "чудный малый", а Сим, говоря со мной наедине, уверял, что "в целой Шотландии не найдется такого стойкого, твердого, верного человека, как Кэндлиш". По-видимому, собаки тоже были членами этого дружеского союза; я заметил, что погонщики постоянно и очень внимательно наблюдали за действиями овчарок и подмечали все черты их характера. Пастухи постоянно вспоминали различные происшествия, в которых собаки были главными действующими лицами; не только о своих теперешних собаках говорили они, но и о чужих, и о прежних.

"Это еще ничего, - начинал Сим, - а вот в Манаре был пастух, его звали Туиди - помнишь Туиди, Кэндлиш?" - "Еще бы!" - "Ну, так у Туиди была собака"... Я не помню этого рассказа, он был совсем неинтересен и, как мне кажется, неправдив, но путешествие с погонщиками сделало меня очень снисходительным и даже доверчивым относительно рассказов о собаках. Красивые, неутомимые создания! Когда я видел, как после долгого путешествия овчарки резвились, прыгали, лаяли, помахивая своими пушистыми хвостами, очевидно, красуясь перед зрителями и наслаждаясь своей красотой и грацией, а затем переводил глаза на Сима и Кэндлиша, которые шли, некрасиво покачиваясь, некрасиво закутавшись в пледы, в то время, как капли пота скатывались с их запачканных табаком носов, мне скорее хотелось быть в родстве с собаками, чем с людьми. Но симпатия моя оставалась без ответа: в глазах овчарок я был ничтожеством; они едва удостаивали меня небрежной лаской, наскоро прикасались к моей руке мокрыми языками и снова отдавали себя служению мрачным божествам - своим хозяевам.

стало для нас тяжелее, чем мы ожидали. Было уже около четырех часов пополудни. Мы стояли на обнаженном склоне холма, я видел длинную ленту большой северной дороги, которая с этой минуты должна была служить моей путеводной нитью. Я спросил, сколько я должен моим проводникам.

- Ничего, - ответил Сим.

- Как так? - воскликнул я. - Это еще что за глупости! Вы вели меня, кормили, вы досыта поили меня виски, а теперь не хотите от меня ничего взять!

- Видите ли, такой уж был уговор.

- Уговор? - повторил я. - Что вы хотите сказать?

- Милый мой, - произнес я, - я не могу согласиться стать в такое нелепое, смешное положение. Мисс Гилькрист для меня ничто, и я отказываюсь быть ее должником.

- Право, уж не знаю, как помочь этому делу, - заметил погонщик.

- Просто я сейчас же заплачу вам, вот и все.

- Да, - подтвердил Сим. - Во всяком случае, вам лучше припрятать серебро для тех, кому вы должны его. Вы молоды, мистер Сент-Иви, вы беспечны, но мне кажется, что, если вы будете поступать осмотрительно и осторожно, из вас выйдет прок. Запомните только, что тот, кто остался в долгу, не имеет права отдавать серебро.

Ну, что я мог ответить? Я молча выслушал выговор погонщика, простился с Симом и Кэндлишем и одиноко направился к югу.

- Мистер Сент-Иви, - напоследок сказал мне Сим, - я никогда особенно сильно не любил англичан, но мне кажется, что в вас есть все задатки сделаться порядочным малым.