Похищенный или Приключения Дэвида Бэлфура.
Глава XXVI. На свободу Мы переправляемся через форт

Похищенный или Приключения Дэвида Бэлфура

Глава XXVI. На свободу

_{Мы переправляемся через форт}

Хотя, как сказано, я не проболел и месяца, все же, когда мне объявили, что я достаточно окреп для дороги, август был уже в полном разгаре и чудесная теплая погода сулила, по всем признакам, ранний и обильный урожай. Денег у нас оставалось в обрез, и теперь наша первая надобность была поспешать; ведь если нам в самом скором времени не попасть к Ранкилеру или случись, что мы придем, а он ничем мне не поможет, мы были обречены голодать. К тому же, по Алановым расчетам, первый пыл у наших преследователей, несомненно, прошел; и берега Форта, и даже Стерлинг-бридж, главный мост на реке, охраняются кое-как.

- В военных делах, - говорил Алан, - основное правило идти там, где тебя меньше всего ждут. Наша печаль - Форт, знаешь пословицу:«Дикому горцу дальше Форта путь заказан». Теперь, ежели б мы вздумали сунуться в обход по истокам и сойти на равнину у Киппена или Бэлфрона, они только того и дожидаются, чтобы нас сцапать. А вот если двинуться напролом, прямо по старому доброму Стерлинг-бриджу, шпагой своей ручаюсь, нам дадут пройти свободно.

Итак, в ночь на двадцать первое августа мы добрались в Стратир к здешнему Макларену, родичу Дункана, и в его доме проспали весь день, а ввечеру выступили в путь и снова без особого труда шли до утра. День двадцать второго мы пережидали в вересковых зарослях на Юм-Варском склоне, где неподалеку паслось оленье стадо; десять часов сна под ласковым живительным солнцем на сухой горячей земле - я такого блаженства не припомню! Ночью вышли к речке Аллан-Уотер и двинулись вниз по течению; а взойдя на гребень холмистой гряды, увидели под собою все Стерлинговское поречье, плоское, словно блин, посредине на холме - город и замок и в лунном сиянии крутые извивы Форта.

- Ну-с, - молвил Алан, - не знаю, любопытно ли это тебе, но ты уже на своей родной земле - границу горного края мы перешли в первый же час; теперь бы только перебраться через эту вертлявую речку, и можно бросать шляпы в воздух.

На Аллан-Уотере, невдалеке от того места, где он впадает в Форт, мы углядели песчаный островок, заросший лопухами, белокопытником и другими невысокими травами, которые как раз скрыли бы человека, если б он лег плашмя наземь. Здесь мы и сделали привал, на самом виду у Стерлинговского замка, откуда то и дело доносилась барабанная дробь, возвещая, что становится в строй какая-то часть гарнизона. В поле на одном берегу весь день работали жнецы, и слышалось теньканье серпов о камень и голоса и даже отдельные слова из разговора. Тут надо было лежать пластом да помалкивать. Впрочем, песок на островке был прогрет солнцем, зелень спасала макушки от припека, еды и питья было вволю; а главное, до свободы оставалось рукой подать.

Когда жнецы покончили с работой и стало смеркаться, мы перебрались на берег и полями, держась поближе к изгородям, начали подкрадываться к мосту.

Стерлинг-бридж тянется от самого подножия замкового холма: высокий старинный, узкий мост с башенками вдоль перил; легко понять, как жадно я разглядывал это прославленное в истории место, а для нас с Аланом - воистину врата ко спасению. Когда мы его достигли, еще луна не взошла; вдоль крепости там и сям горели огни, и внизу, в городе, кое-где засветились окна; вокруг, однако, царила тишина и часовых на мосту было не видно.

Я рвался вперед, но Алана и тут не покидала осторожность.

- Похоже, тишь да гладь, - сказал он. - А все-таки для верности притаимся-ка мы с тобой вон там за насыпью и поглядим, что будет.

С четверть часа пролежали мы, то перешептываясь, то молча, и ни один из звуков земных не донесся до нас, только волны плескались о быки моста. Но вот мимо проковыляла, опираясь на костыль, хромая старушка; остановилась передохнуть неподалеку от нас, кряхтя и сетуя вслух на свои немощи и дальнюю дорогу; потом стала взбираться на горбатый хребет моста. Старушонка была такая крохотная, а безлунная ночь так темна, что мы быстро потеряли хромоножку из виду; только слышали, как медленно замирают вдали ее шаги, стук костыля и нудный кашель.

- Готово, она уже на той стороне, - шепнул я.

- Нет, - отозвался Алан, - шаги еще гулкие, значит, на мосту.

И в этот миг раздался окрик:

- Кто идет?

Мы услышали, как брякнул о камни приклад мушкета. Скорее всего солдат уснул на часах, и, если б мы сразу попытали счастья, возможно, проскользнули бы незаметно; а теперь его разбудили, и, значит, случай был упущен.

- Этот способ для нас не годится, - прошептал Алан. - Ни-ни-ни, Дэвид.

в голове не укладывалось, для чего он это делает; впрочем, признаюсь, я был так убит, что мне сейчас трудно было чем-либо угодить. Всего минуту назад я уже видел мысленно, как стучусь в двери мистера Ранкилера, чтобы, подобно герою баллады, заявить свои права наследника; и вот я, как прежде, на чужом берегу, затравленный, бездомный и гонимый.

- Ну? - спросил я.

- Вот тебе и ну, - сказал Алан. - Что прикажешь делать? Не такие они олухи, как я думал. Нет, Дэви, Форта мы с тобой еще не одолели, чтоб ему высохнуть и травой порасти!

- Но для чего идти на восток? - спросил я.

- А так, наудачу! - сказал Алан. - Раз через реку переправиться не удалось, поглядим, может, с заливом придумаем что-нибудь.

- На реке-то есть броды, а на заливе - никаких.

- Как же: и броды и мост вон стоит, - молвил Алан. - Да что в них толку, если кругом стража?

- Речку хоть можно переплыть, - сказал я.

- Когда умеешь, отчего не переплыть, - возразил Алан. - Только я что-то не слыхал, чтобы мы с тобой сильно блистали этим умением; что до меня, то я плаваю вроде камня.

- Куда мне вас переспорить, Алан, - сказал я, - но все равно я вижу, что мы метим из огня, да в полымя. Если уж речку перейти тяжело, так само собой, что море - еще тяжелей.

- Но есть ведь на свете лодки, - сказал Алан, - если, конечно, я не ошибаюсь.

- Вот-вот, и еще есть на свете деньги, - сказал я. - Но коли у нас ни того, ни другого, какая нам радость, что их кто-то когда-то придумал!

- Полагаешь? - сказал Алан.

- Вообразите, да, - сказал я.

- Дэвид, - сказал он, - выдумки в тебе - кот наплакал, а веры и того меньше. Вот я, дай только пораскинуть умом, хоть что-нибудь, да изобрету: не выпрошу лодку насовсем, так на время возьму, не украду, так сам построю!

- Как бы не так! - фыркнул я. - И потом, главное: мост перейдешь, и он молчок, а на заливе, если даже переплывем, будет лодка на той стороне - значит, кто-то ее привел, значит, сейчас переполох по всей округе…

- Слушай! - гаркнул Алан. - Если я сотворю лодку, так сотворю и лодочника, чтобы отвел ее на место! Так что не докучай ты мне больше своим вздором, знай себе шагай, а уж Алан как-нибудь подумает за тебя.

Итак, всю ночь мы брели по северному берегу поречья под сенью Охиллских вершин, мимо Аллоа, Клакманана, Кулросса, которые мы обходили стороной, - и часам к десяти утра, голодные как волки и смертельно усталые, вышли к селению Лаймкилнс. Деревенька эта примостилась возле самой воды, прямо напротив города Куинсферри по ту сторону залива. На том и другом берегу над крышами курился дым, а вокруг поднимались дымки других деревушек и селений. На полях шла жатва; два корабля стояли на якоре, по заливу - одни к берегу, другие в море - шли лодки. Все здесь радовало глаз; я глядел и не мог наглядеться на обжитые, зеленые, возделанные холмы и на прилежных тружеников полей и вод.

Так-то оно так; а все же дом мистера Ранкилера, где меня, несомненно, ожидало богатство, оставался по-прежнему на южном берегу, а сам я - на северном, в убогом, не по-нашему сшитом платье, в кармане три жалких шиллинга, за поимку назначена награда, и единым спутником у меня - человек, объявленный вне закона…

- Ах, Алан, вдуматься только! - сказал я. - Вон там меня ждет все, что душе угодно, птицы летят туда, лодки плывут - всякому, кто пожелает, путь свободен, одному лишь мне нельзя! Прямо сердце надрывается!

за селением прибрежный лесок, где рассчитывали посидеть и закусить. По дороге я то и дело заглядывался на противоположный берег и тихонько вздыхал; Алан же, хотя меня это в тот час не слишком занимало, погрузился в задумчивость. Но вот он встал на полпути.

- Приметил ты девушку, у которой мы это покупали? - спросил он, похлопав по узелку.

- А как же, - ответил я. - Девица хоть куда.

- Тебе понравилась? - вскричал он. - Э, друг Дэвид, вот славная новость.

- Ради всего святого, почему? - просил я. - Нам-то что от того?

- А вот что, - сказал Алан, и в глазах его заплясали знакомые мне бесенята. - Я, понимаешь, питаю надежду, что теперь мы сумеем заполучить лодку.

- Если б наоборот, тогда еще пожалуй, - сказал я.

- Это по-твоему, - сказал Алан. - Я же не хочу, чтоб девчонка в тебя влюбилась, Дэвид, пускай только пожалеет; а для этого вовсе не требуется, чтобы ты пред нею предстал красавцем. Дай-ка я посмотрю, - он придирчиво оглядел меня со всех сторон. - Да, быть бы тебе еще малость побледнее, а впрочем, вполне сгодишься: не то калека сирый, не то огородное пугало - словом, в самый раз. А ну, направо кругом, шагом марш назад в трактир добывать себе лодку!

Я, смеясь, повернул вслед за ним.

- Дэвид Бэлфур, - сказал он, - ты у нас, на свой лад, большой весельчак, и такая работенка тебе, спору нет, - одна потеха. При всем том, из любви к моей шкуре (а к твоей собственной и подавно), ты уж сделай одолжение, отнесись к этой затее серьезно. Я, правда, собрался тут разыграть одну шутку, да подоплека-то у нее нешуточная: по виселице на брата. Так что сделай милость, заруби себе это на носу и держись соответственно случаю.

- Ладно уж, - сказал я, - будь по-вашему.

На краю селения Алан велел мне взять его под руку и повиснуть на нем всей тяжестью, будто я совсем изнемог; а когда он толкнул ногой дверь трактира, он уже почти внес меня в дом на руках. Служаночку (как того и следовало ожидать), кажется, озадачило, что мы воротились так скоро, но Алан без всяких объяснений подвел меня к стулу, усадил, потребовал стаканчик виски, споил мне маленькими глотками, потом наломал кусочками хлеб и сыр и стал кормить меня, как нянька, и все это с проникновенным, заботливым, сострадающим видом, который и судью сбил бы с толку. Ничего удивительного, что служанка не осталась равнодушной к столь трогательной картине: бедный, поникший, обессиленный юноша и возле него - отечески нежный друг. Она подошла и встала рядом, опершись на соседний стол.

- Что это с ним стряслось? - наконец спросила она.

Алан, к великому моему изумлению, накинулся на нее чуть ли не с бешенством.

- Стряслось?! - рявкнул он. - Парень отшагал столько сотен миль, сколько у него волос в бороде не наберется, и спать ложился не на сухие простыни, а куда чаще в мокрый вереск. Она еще спрашивает, что стряслось! Стрясется, я думаю! «Что стряслось», скажет тоже!.. - И, недовольно бурча себе под нос, снова принялся меня кормить.

- Молод он еще для такого, - сказала служанка.

- Куда уж моложе, - ответил, не оборачиваясь, Алан.

- Ему верхом бы, - продолжала она.

- А где я возьму для него коня? - вскричал Алан, оборачиваясь к ней с тою же показной свирепостью. - Красть, по-твоему, что ли?

Я думал, что от такой грубости она обидится и уйдет - она и впрямь на время умолкла. Но мой приятель хорошо знал, что делает; как ни прост он был в делах житейских, а на проделки вроде этой в нем плутовства было хоть отбавляй.

- Если и так, что с того? - сказал Алан, чуть смягчившись (по-моему, помимо воли) при этом бесхитростном замечании. - Ты когда-нибудь слыхала, чтобы от благородства водились деньги в кармане?

В ответ она вздохнула, словно сама была знатная дама, лишенная наследства.

- Да уж, - сказала она. - Что правда, то правда.

Между тем, досадуя на роль, навязанную мне, я сидел, как будто язык проглотил, мне и стыдно было и забавно; но в этот миг почему-то сделалось совсем невмоготу, и я попросил Алана более не беспокоиться, потому что мне уже легче. Слова застревали у меня в глотке; я всю жизнь терпеть не мог лжи, однако для алановой затеи само замешательство мое вышло кстати, ибо служаночка, бесспорно, приписала мой охрипший голос усталости и недомоганию.

- Неужто у него родни никого нет? - чуть не плача, спросила она.

- Есть-то есть, но как к ней доберешься! - вскричал Алан. - Есть родня, и притом богатая, и спал бы мягко, и ел сладко, и лекари бы пользовали самолучшие, а вот приходится ему шлепать по грязи и ночевать в вереске, как последнему забулдыге.

- А почему так? - спросила девушка.

- Это я, милая, открыть не вправе, - сказал Алан. - А лучше вот как сделаем: я насвищу тебе в ответ песенку.

Он перегнулся через стол чуть ли не к самому ее уху и еле слышно, зато с глубоким чувством просвистал ей начало «Принц Чарли всех милее мне».

- Во-он что, - сказала она и оглянулась через плечо на дверь.

- Оно самое, - подтвердил Алан.

- А ведь какой молоденький! -вздохнула девушка.

- Для этого… - Алан резнул себя пальцем поперек шеи, - уже взрослый.

- Эка жалость была бы! - воскликнула она, зардевшись, словно маков цвет.

- И все же так оно и будет, если нам как-то не изловчиться, - сказал Алан.

При этих словах девушка поворотилась и выбежала вон, а мы остались одни: Алан - очень довольный, что все идет как по маслу, я - больно уязвленный, что меня выдают за якобита и обращаются как с маленьким.

- Алан, я больше не могу! -выпалил я.

- Можешь - не можешь, а придется, Дэви, - возразил он. - Если ты сейчас смешаешь карты, так сам еще, может быть, уцелеешь, но Алану Бреку не сносить головы.

Это была сущая правда, и я только застонал от бессилия; но даже мой стон сыграл Алану на руку, потому что его успела услышать служанка, которая в этот миг вновь прибежала с блюдом свиных колбас и бутылью крепкого эля.

- ее собственный, то есть, вернее, ее отца, но он на сегодня уехал в Питтенкриф. Мы не заставили просить себя дважды, ведь жевать всухомятку хлеб с сыром мало радости, а от колбасного благоухания просто слюнки текли; мы сидели и уплетали за обе щеки; девушка, как прежде, оперлась на соседний стол и, глядя на нас, думала что-то свое, и хмурила лоб, и теребила в руках завязки фартука.

- Сдается мне, язык у вас длинноват, - наконец сказала она, обращаясь к Алану.

- Зато я знаю, с кем можно говорить, а с кем нельзя, - возразил Алан.

- Я-то вас никогда не выдам, - сказала опа, - если вы к этому клоните.

- Конечно, - сказал он, - ты не из таких. Вот что я тебе скажу: ты нам поможешь.

- Что вы, - и она покачала головой. - Я не могу.

- Ну, а если б могла? - сказал Алан.

Девушка ничего не ответила.

- Послушай меня, красавица, - сказал Алан, - в Файфе, на твоей земле, есть лодки - я своими глазами видел две, а то и больше, когда подходил к вашему селению. Так вот, если б нашлась для нас лодка, чтобы в ночное время переправиться в Лотиан, да честный малый не из болтливых, чтобы привел лодку на место и про то помалкивал, две души человеческие спасутся: моя - от возможной смерти, его - от верной. Не отыщется такая лодка, значит, остались мы с ним при трех шиллингах на все про все; а куда идти, что делать, чего ждать, кроме петли на шею, - верь слову, ума не приложу! Так неужто, милая, мы уйдем ни с чем? Ужель ты согласна покоиться в теплой постели и нас поминать, как ветер завоет в трубе или дождик забарабанит по крыше? Ужель кусок не застрянет в горле, как сядешь за трапезу у доброго очага и вспомнишь, что вот он у меня, горемычный, гложет пальцы с голоду да с холоду где-нибудь на промозглых болотах? Больной ли он, здоровый, а все тащись вперед; пускай уже смерть схватила за горло, все равно влачись дальше под ливнями по долгим дорогам; когда же на груде хладных камней он испустит последний свой вздох, ни одной родной души не окажется подле него, только я да всевышний господь.

Я видел, что эти мольбы приводят девушку в смятение, что она бы и не против нам помочь, но побаивается, как бы не стать пособницей злоумышленников; а потому я решился тоже вставить слово и унять ее страхи, поведав крупицу правды.

- Ранкилера, который стряпчий? -сказала она. - Еще бы!

- Так вот, мой путь лежит к его порогу, - сказал я, - судите же, могу ль я быть лиходеем. Я вам и более того скажу: хоть жизни моей, по страшному недоразумению, точно угрожает кой-какая опасность, преданней меня у короля Георга нет сторонника во всей Шотландии.

Тут лицо девушки заметно прояснилось, зато Алан сразу помрачнел.

- Чего же больше и просить, - сказала она. - Мистер Ранкилер - человек известный.

- А уж во мне не сомневайтесь, - сказала она, - что-нибудь да выдумаю, чтобы вас переправить на ту сторону.

Ждать больше было нечего, мы скрепили наш уговор рукопожатием, в два счета расправились с колбасами и вновь зашагали из Лаймкилнса в тот лесок. Это была, скорей, просто купа дерев: кустов двадцать бузины да боярышника вперемежку с молодыми ясенями - такая реденькая, что не могла скрыть нас от прохожих ни с дороги, ни со стороны берега. И, однако, как раз здесь предстояло нам сидеть дотемна, утешаться благодатною теплой погодой, доброй надеждой на избавление и подробно обсудить все, что нам остается сделать.

Всего одна незадача приключилась у нас за целый день: в кусты завернул посидеть с нами бродячий волынщик, красноносый пьянчуга с заплывшими глазками, увесистой флягой виски в кармане и бесконечным перечнем обид, учиненных ему великим множеством людей, начиная от лорда-председателя Верховного суда, который не уделил ему должного внимания, и кончая шерифом Инверкитинга, который уделяет ему внимания свыше меры. Понятно, мы не могли не вызвать у него подозрений: двое взрослых мужчин забились на весь день в кусты без всякого видимого дела. Мы как на иголках сидели, пока он вертелся рядом и досаждал нам расспросами; а когда ушел, не чаяли, как бы самим поскорей выбраться отсюда, потому что пьянчуга был не из тех, кто умеет держать язык за зубами.

День прошел, все такой же погожий; спустился тихий, ясный вечер; в хижинах и селениях загорелись огни, потом, один за другим, стали гаснуть; но лишь незадолго до полуночи, когда мы совсем извелись и не знали, что и думать, Послышался скрежет весел в уключинах. Мы выглянули наружу и увидели, что к нам плывет лодка, а гребет не кто иной, как сама девушка из трактира. Никому не доверила она нашей тайны, даже милому (хоть не знаю, был ли у ней жених); нет, она дождалась, пока уснул отец, вылезла в окошко, увела у соседа лодку и самолично явилась нам на выручку.

что в нашем деле главное - тишина и поспешность. Так вот и получилось, что она высадила нас на лотианском берегу невдалеке от Карридена, распрощалась с нами и уже вновь гребла по заливу к Лаймкилнсу, а мы и словечка благодарности ей больше молвить не успели в награду за ее доброту.

Даже и потом, когда она скрылась, слова не шли нам на язык, да и какие слова не показались бы ничтожны в сравнении с таким благодеянием! Только долго еще стоял. Алан на берегу, покачивая головой.

- Хорошая девушка, - сказал он наконец. - Не девушка, Дэвид, а золото.

И, наверное, добрый час спустя, когда мы лежали в пещере у залива и я уже стал было задремывать, он снова принялся расхваливать ее на все лады. А я - что мне было говорить; она была такая простодушная, что у меня сердце сжималось от раскаяния и страха: от раскаяния, что у нас хватило совести злоупотребить ее неискушенностью, и от страха, как бы мы не навлекли и на нее грозившую нам опасность.