Борисов Л. И.: Под флагом "Катрионы".
Часть шестая. На пути к Самоа. Глава пятая. Усталый охотник

Часть шестая. На пути к Самоа

Глава пятая. Усталый охотник

К привычному и уже ставшему неощутимым запаху океана вдруг примешался острый и клейкий аромат каких-то растений. Фенни сказала, что это ваниль, но Ллойд принялся спорить, утверждая, что ванильное дерево сейчас еще не в цвету и, следовательно, ветер принес какой-то другой запах. Стивенсон сказал, что так должна пахнуть жизнь на острове Уполо, что вот этот аромат знаком ему давно, - он снился, он мог вызвать его напряжением воображения и неких внутренних сил, хорошо знакомых каждому человеку.

- Запах снился? - рассмеялась Фенни. - Не понимаю, как может присниться запах! Снятся предметы, целые сцены, люди и звери, но запах…

- Мне тоже иногда снятся запахи, - сказал Ллойд и взял отчима под руку. - Не далее как вчера мне снился запах мыла, которое я покупал в Сан-Франциско. Я проснулся и поднес к носу пальцы.

- Фантазия! - расхохоталась Фенни, театрально хлопая себя по бедрам. - Может быть, вам снятся даже мысли - и свои и чужие!

- Представь себе, - совершенно серьезно произнес Стивенсон, - чужие мысли я вижу во сне очень часто.

- Простите, сэр, - вмешался в беседу и капитан, - но всё то, о чем вы говорите, хорошо знакомо и мне. Чужие мысли - это самое обыкновенное из того, что может видеть во сне человек. Простите, сэр, но я очень люблю разговоры на эту тему.

- Целый музей фантазеров и чудаков! - воскликнула Фенни.

- Да продлит господь бог жизнь всех чудаков и фантазеров! - медленно, как заклинание, проговорил Стивенсон и внезапно предложил Ллойду искупаться.

Фенни ахнула.

- Искупаться? - задыхаясь от удивления и испуга, произнесла она. - Кинуть себя в пасть акулам? Утонуть? Отстать от корабля и погибнуть?..

- Искупаться было бы очень недурно и кстати, - сказал капитан. - Я прикажу замедлить ход моего «Экватора». Окунуться раз-другой… Я прикажу спустить трап, мадам.

- Сумасшедшие, - в сердцах кинула Фенни и, демонстративно вскинув голову и шлепая босыми ногами по палубе, скрылась в каюте. Стивенсон хитро подмигнул пасынку и заметил, что грозовая туча постояла над головой и ушла, - значит, теперь можно…

- Ушла в обратную сторону, - шутливо добавил Ллойд и, обратясь к капитану, попросил отдать приказание, чтобы ход «Экватора» был чуть замедлен.

Спустя минут десять - двенадцать Стивенсон, Ллойд и капитан стали раздеваться. Фенни на секунду выглянула из каюты, ахнула и снова скрылась.

- Что они делают, что они делают! - пожаловалась она миссис Стивенсон. - Воздействуйте на них, умоляю вас! Я бессильна, они ни во что не ставят меня!..

- Они мужчины, - ответила на жалобу миссис Стивенсон, - они знают, что им делать. Сейчас я воздействую на них, сию минуту.

И с порога каюты она крикнула в ту сторону, где копошились, посмеивались и перебрасывались шутками ее сын, Ллойд и капитан:

- Есть местечко и для тебя, мама! - отозвался Стивенсон. - Мы намерены плыть до самого острова! Ллойд уже вручил визитные карточки всем акулам!

- Возьми мою, Луи! - крикнула миссис Стивенсон после того, как раздался короткий, певучий всплеск: с трапа в океан бросился Ллойд, а Стивенсон выжидающе стоял на трапе, подняв над головой руки.

- Предупреди, мама, Фенни, - негромко сказал он, - чтобы она спряталась под койку: все акулы только и ждут ее появления, они ненавидят Фенни - представительницу англо-американских гостиных! Обожаю тебя, мама, - ты настоящая женщина! Раз, два, три!

Всплеск, и еще всплеск, а спустя пять-шесть минут все пловцы по очереди выбрались из воды и по трапу поднялись на палубу. Стивенсон проделал несколько гимнастических упражнений, а потом стремительно прошел к себе в каюту, сел за маленький, ввинченный в пол столик, из бювара достал чистые листы бумаги, в руки, взял карандаш.

Он еще не знал, о чем будет писать, но точно знал, о ком именно писать сейчас следует. То, что назойливо просилось на бумагу, рано или поздно пригодится, - всегда понадобится некий элемент раздражения, какая-то доля тоски и горечи, изображение человека вскользь и всегда кстати - человека отважного, здорового, протестующего: почти автопортрет.

Сегодня проза не получалась, не слушалась, выбивалась из ритма, но слова, эта ветхая одежда мысли, располагалась в рисунке свободного, белого стихотворения.

«Мысль сама выбирает форму, - сказал себе Стивенсон. - И если стихи - пусть будут стихи… Являйтесь, приходите, располагайтесь, как вам угодно, леди и джентльмены!» - обратился он к мыслям своим, привычно надевающим наиболее удобную для себя одежду.

«Да, ну а что же люди? - задал себе вопрос Стивенсон, когда нечаянные мысли в прихотливой геометрии поисков уже отыскали для себя форму, а с нею и обрели ясность и точность того, о чем и что предстоит сказать. - Что же люди? Постарайся, Лу, постарайся! Тебя никто не торопит, на остров мы прибудем часа через два, не раньше. Мама - всё та же, и добра и нежна. Фенни - всё та же, и не хочет быть доброй, и нежна не той нежностью, о какой я тоскую. Ллойду безразличен отчим; Ллойд любит Стивенсона прежде всего и уже только потом своего отчима… Ну, а что же люди? Они должны что-то сказать, о чем-то спросить…

- Но он им ничего не принес, - рассмеялся Стивенсон, отбрасывая затупившийся карандаш и беря остро отточенный, новый. - Ничего - из того, чего они ждали. Но

- Браво, Лу! - воскликнул Стивенсон и, отбросив карандаш, довольно потер ладонь о ладонь. - Еще строка, две - и ты скажешь то, что останется и после твоей смерти! И посвятим это Фенни!

Стивенсон задумался: что же она за это? Думал он недолго, - еще полминуты, и рука его размашисто написала:

Стивенсон еще с минуту держал карандаш над бумагой, а потом вслух прочел написанное с начала, поправил некоторые слова, максимально уплотнил свою недлинную поэму в полупрозе и написал в конце: «Тихий океан, на борту „Экватора", число и месяц забыл, год 1889-й. Роберт Льюис Стивенсон».

Тем временем Фенни выговаривала Ллойду:

- Ты хочешь погубить всех нас, безумец! Что будет с нами, если умрет Луи? Представь, что он утонул…

- Представил, - покорно отозвался Ллойд.

- Стивенсон не романтик, мама, - мягко поправил Ллойд. - Он реалист, а если романтик, то совершенно новой формации. Ему чужда театральная напыщенность романтиков нашего века. Мой дорогой Льюис устремлен в будущее, он…

- Он после купания сидит у себя в каюте и трясется в ознобе, - грозя сыну пальцем, сказала Фенни. - Или лежит на койке. Зайди, Ллойд, посмотри, что с ним. Надо же придумать - нырять в Тихом океане! За час до прибытия! Позови ко мне капитана; я намерена поговорить с ним всерьез!

- Не делай, мама, глупостей! - запальчиво произнес Ллойд. - Капитан корабля - полновластный хозяин! Его приказания - закон.

- Даже и в том случае, когда он потворствует болезненным склонностям своих пассажиров? - прищуриваясь, спросила Фенни.

«Экваторе» нет пассажиров с болезненными склонностями, мама, - горячо возразил Ллойд, а про себя подумал: «За исключением одной пассажирки…» - На нашем судне все здоровы, и наиболее здоровый из всех - мой дорогой Льюис!

- Поди посмотри на этого здорового, - упрямо вскидывая голову, проговорила Фенни, закуривая папиросу. - Посмотри, а потом скажи мне, что ему нужно. Иди, Ллойд! Жду тебя через пять минут.

Ллойд пришел к матери спустя четверть часа и доложил, что ее муж, а его отчим, чувствует себя превосходно и намерен искупаться еще раз.

- У него температура, мама, - именно та, которая ему так необходима!

Примечания

6