Естественные препятствия

Естественные препятствия

Её отец заставил ее изучить двойную бухгалтерию, чтобы избавить ее от печальной участи сидеть и ждать жениха.

Она получила место бухгалтера при багажном отделении железнодорожной станции и считалась хорошей работницей. Она просто обращалась со своими товарищами по службе и не надеялась на будущее.

Явился зеленый охотник из лесного института - и они составили пару. Но детей они не хотели иметь, они хотели жить в духовном браке, и свет должен был убедиться, что женщина тоже может жить жизнью человека, а не только "самки".

Супруги встречались как днем, так и ночью, и если тут было духовное единение, то было также и телесное, но об этом не говорилось.

Однажды молодая женщина, вернувшись домой, сообщила, что часы её службы изменены, теперь она должна бывать там от 6-9 вечера; это нарушало все расчеты, так как он никак не мог приходить домой раньте 6 часов. Обедали они порознь и только ночью бывали вместе. Ах, эти долгие вечера!

В девять часов он заходил за ней в бюро, но ему не было приятно сидеть в багажном отделении на стуле и получать ото всех толчки. Он всем приходился поперек дороги, и когда ему хотелось поболтать с женою, которая сидела за конторкой с пером за ухом, то он обыкновенно слышал: "будь так добр, - не мешай мне теперь".

А эти носильщики, которые вертелись тут! Он по их спинам видел, что они зубоскалили на его счет.

Часто его встречали такими словами: "пришел муж г-жи Хольм!"

Муж г-жи Хольм! Как это звучит презрительно! Но что его досадовало больше всего, так это её товарищи. Тот, с которым она сидела за одной конторкой, был молодой повеса, который так значительно смотрел ей в глаза и склонялся к её плечу, чтобы бросить взгляд в книгу, так близко, что его подбородок касался её груди. И они разговаривали о фактурах и свидетельствах и о других вещах, о которых он не имел понятия. Они много разговаривали и, казалось, имели друг к другу много доверия, он знал её мысли лучше чем муж. И это было очень естественно, так как она с этим молодым человеком была гораздо больше вместе, чем с мужем. Когда муж заговаривал о лесном хозяйстве, она отвечала мыслями о багажной экспедиции, и это было вполне понятно: чем. полна голова, то и приходит на язык. Он начал замечать, что их брак был вовсе не духовный, так как муж был не при экспедиции багажа, а в лесной академии.

В один прекрасный день или, вернее, ночь жена объявила ему, что в следующее воскресенье она со своими коллегами отправляется за город на пикник, который должен закончиться маленьким ужином.

Мужу не понравилось это известие.

-- Ты правда хочешь ехать с ними? - спросил он наивно.

-- Что ты спрашиваешь? Конечно!

-- Да, но ты единственная женщина среди всех мужчин - а когда мужчины напиваются пьяными, они такие назойливые.

-- Но разве ты не ходишь на свои собрания учителей без меня?

-- Да, но не как единственный мужчина, среди множества женщин.

-- Я думаю, что мужчины или женщины - это всё равно, и меня право удивляет, что ты, который всегда стоял за освобождение женщин, можешь иметь что-нибудь против того, чтобы я присутствовала на этом маленьком празднике.

Он должен был согласиться, что в нём говорили старые предрассудки и что он не прав, - но он просил ее остаться дома, так ему неприятна была эта мысль! Он не мог от неё отделаться.

-- Это непоследовательно с его стороны, - сказала она.

Хорошо, но в таком случае, он не должен больше посещать собраний учителей.

Но ведь это совсем другое, там он находится лишь среди мужчин, это не то, как если она выходит без него или идет одна в обществе мужчин.

Но ведь она будет там не одна, жена кассира должна принять участие в качестве...

В качестве кого?

Ну, жены кассира.

Не может ли он также быть там, ну, в качестве "мужа г-жи Хольм"?

Ах! не будет же он себя так унижать, чтобы навязываться!

Да, он хочет даже унизиться, если это необходимо.

Уж не ревнует ли он?

Да, почему же нет? Он боится, что с ней что-нибудь случится.

Фу! Итак, правда, он ревнует? Нет, это недоверие оскорбление для неё! Что же собственно он о ней думает?

Самое лучшее - это он ей может доказать, отпуская ее одну, без себя.

Так, так, - он ей позволяет! Нет, но как это милостиво!

И она отправилась; вернулась домой уже около утра. Она разбудила мужа, чтоб ему рассказать, как всё было прекрасно. Ей говорили речи, пели квартетом и танцевали.

-- Как ты вернулась домой?

-- Г. Глоп проводил меня до дверей дома.

-- Да? Мне будет очень приятно, если кто-нибудь из моих знакомых встретит мою жену в три часа ночи с чужим мужчиною на улице.

-- Что же из этого? Разве у меня дурная репутация?

-- Нет, но ты ее можешь получить!

-- Фу, ты ревнив - и, что еще хуже, ты завистлив. Ты не хочешь, чтобы у меня была даже маленькая радость. Да, да, да, - так всегда бывает, когда выходишь замуж! Если уйдешь из дома и повеселишься, то по возвращении получаешь нагоняй. Фу, какая это гадость - быть замужней и особенно как я. Мы вместе только по ночам, совсем так же, как все другие; а тут мужчины все одинаковы! До свадьбы очень благовоспитанные и внимательные, но потом, - потом! Ты совсем такой же как другие, ты думаешь, что я принадлежу тебе и ты можешь со мной делать, что тебе угодно?

уверены. Разве я кто иной, чем твой слуга, когда я по вечерам прихожу за тобой. Разве я для всех не только "муж г-жи Хольм"? Разве же это равенство?

-- Я пришла не за тем, чтобы браниться с тобой! Я хочу всегда быть твоей маленькой женкой, а ты мой славный муженек.

"Шампанское действует", подумал он и повернулся к стене.

Она плакала и просила не быть несправедливым и... простить ей.

Он завернулся в одеяло.

Она попросила еще раз, не может ли он простить ее.

Да, конечно, он этого хотел! Но он провел такой ужасно одинокий вечер, какого он никогда не хотел бы пережить снова.

-- Мы всё теперь позабудем, не правда ли?

И она всё забыла и опять сделалась его маленькой женкою.

На следующий вечер, когда лесничий пришел в контору за своей женою, её там не было; у неё было дело в магазине. Он сел на её стул и стал ждать.

Стеклянная дверь отворилась, просунулась голова господина Глопа.

-- Анна, ты тут?

Нет, это был только её муж.

Он встал и пошел своей дорогой.

Глоп называл его жену Анной и "ты"! Анна! Это уж слишком!

Дома между ними произошла страшная сцена, во время которой молодой лесничий окончательно убедился в беспочвенности и несостоятельности своей теории освобождения женщин, так как она вела к таким последствиям, как "ты", между его женою и её коллегами. И самое скверное было то, что он должен был признать неосновательность своей теории.

-- Да? Итак у тебя появились новые взгляды? Да?

-- Да, конечно! Взгляды меняются под влиянием действительности, которая так переменчива! Но я должен тебе сказать, что если я раньше верил в "духовный брак", то теперь я вообще в брак не верю. Это шаг в радикальном направлении, не правда ли? И в смысле духовного единения ты, конечно, больше жена господина Галопа, чем моя, так как с ним ты делишься всеми своими мыслями об обороте товаров и т. д., а к моим лесным делам у тебя нет ни малейшего интереса. Итак, скажи сама, ну, можно ли назвать наш брак вообще духовным?

-- Теперь больше нет, так как наша любовь умерла, - ты ее убил, ты сам, - потерявши веру в наше дело - освобождение женщин.

Разговор становился всё страстнее, и всё меньше было надежды прийти к какому-нибудь выводу.

-- Ты меня не понимаешь, говорила она ему часто.

Однажды утром он сообщил ей, что едет с женским пансионом, где он преподавал, на ботаническую экскурсию.

-- Да! Об этом она ничего не знала! Большие девочки?

Громадные! От шестнадцати до двадцати лет!

Гм... до обеда?

Нет, после обеда; вечером они будут ужинать вместе.

Гм... учительница, конечно, будет с ними?

Нет, так как он женатый, начальница ему доверяет. Видишь, иногда очень удобно быть женатым.

На следующий день жена была больна и лежала в постели. Неужели у него хватит духа уйти от неё.

Служба прежде всего, - да и правда ли, что она так больна?

Ах, ужасно!

Он послал за доктором, несмотря на её протесты. Он объявил, что болезнь не опасна и муж свободно может идти на службу.

И он ушел и вернулся домой к утру.

Как он был удовлетворен и как хорошо ему было! чёрт возьми, давно он не испытывал ничего подобного!

И опять пошло! Борьба для него становилась слишком тяжелой! Он должен был ей поклясться честным словом, что он никогда не полюбит другую! Никогда! И опять компрессы и уксус!..

Он был слишком благороден, чтобы распространяться о подробностях прогулки, но не мог отказать себе в удовольствии сравнить себя с собакой и позволил себе указать на то, что в браке муж является собственностью жены. О чём она плачет? Зачем обливается слезами? Она переживает то же, что он тогда, когда она одна с двадцатью мужчинами провела весь день. Страх его потерять? Но ведь терять можно только то, чем владеешь!

И опять началась прежняя история!

Интересы багажной экспедиции и женского пансиона сталкивались постоянно и уничтожали всякое свежее побуждение, и их семейную жизнь нельзя было назвать гармоничною.

Молодая женщина заболела!

Конечно, она себе повредила, поднимая один из пакетов в магазине. Она была такая добросовестная, ее тяготила её болезнь, она должна как можно скорее поправиться. Она подвергла себя медицинскому исследованию.

-- Тут не может быть сомнения, - сказала акушерка.

даже и Руссо. В общем Руссо был дурак, но в этом пункте он был прав.

Начались капризы и дурное настроение!

Муж должен был сейчас же оставить место в женском пансионе!

Но самое плохое было то, что она не могла больше ходить в магазин, а должна была сидеть в конторе и писать. Она получила помощницу, тайное назначение которой было ее заменить, когда она ляжет.

Коллеги были с нею не так любезны, как прежде, и носильщики зубоскалили - ах, ей со стыда иногда хотелось провалиться сквозь землю, уж лучше похоронить себя дома и готовить кушанье, чем выставлять себя здесь напоказ. О, эти бесчисленные мысли, которые скрываются в фальшивых мужских сердцах.

В последний месяц она взяла отпуск. Она уже не была в состоянии проходить четыре раза в день путь от конторы до дома, часто вдруг ею овладевал страшный голод, и она была принуждена посылать за бутербродами, потом часто кружилась голова, тошнило. Что это за жизнь? Что за несчастный удел женщины!

Наконец, ребенок родился.

-- Мы его пошлем в воспитательный дом? - спросил отец.

-- И у тебя правда на это хватит сердца?

Ребенок остался дома.

Спустя некоторое время молодая мать получила очень вежливое письмо от управления железной дороги с вопросом, когда она вступит в исправление своих обязанностей.

На другой день она уже хотела отправляться на службу, но была настолько слаба, что ей пришлось ехать, но скоро она поправилась совершенно. Дважды в день посылала она домой, чтобы узнать, как поживает ребенок. И когда она узнавала, что он кричит, то без ума от страха неслась домой. Помощница еще была при ней и замещала ее во всех таких случаях, а управление было очень вежливо и ничего не говорило. В один прекрасный день молодая женщина открыла, что у кормилицы мало молока, но та это скрывала, чтобы не потерять место. Это значило, что надо опять брать отпуск и искать новую кормилицу. Ах, они все одинаковы, как эта, так и другие. Никакого признака интереса к детям других людей, - лишь голое преследование своих целей. На них нельзя положиться!

-- Нет, - возразил муж, - в таких случаях нужно полагаться только на самих себя.

-- Ты хочешь сказать, что я должна отказаться от места?

-- Я думаю, что ты должна делать то, что считаешь более правильным.

-- Т. е. сделаться твоей рабой?

-- Нет, нет, этого я ни в каком случае не думаю.

Ребенок захворал, как это случается со всеми детьми, у него начали прорезываться зубки. Отпуск за отпуском. Последовали так называемые зубные болезни; - бессонные ночи, работа днем, а в результате - слабое бессильное существо. Опять отпуск. Г. Хольм был очень мягкосердечным человеком, он носил ребенка ночью по комнатам и не говорил жене ни слова.

Но она оставалась во власти своих мыслей. Он ждал только того, чтобы она осталась дома. Он был не искренен и поэтому молчал. О, как фальшивы все мужчины! Она его ненавидела. Лучше утопиться, чем отказаться от своего места и сделаться его рабою.

Когда ребенку минуло пять месяцев, г-жа Хольм почувствовала себя снова беременною. Господи Боже, неужели можно было не возмущаться!

-- Видишь ли, дитя мое, если это уж раз случилось, так уж с этим ничего не поделаешь!

-- Я твоя рабыня, - рыдала она, придя домой, отказавшись от места, - я твоя рабыня!

Несмотря на это с этого дня она взяла в свои руки управление домом, и муж отдавал ей отчет в каждом пфениге. Если ему хотелось купить пару сигар, то приходилось держать длинную речь, прежде чем получить разрешение. Она ему никогда не отказывала, но он находил неудобным так просить денег. На собрания учителей он тоже больше не смел ходить, также кончились и ботанические экскурсии с пансионерками.

Он собственно об этом и не жалел и оставался охотно дома, играя с детьми.

Его товарищи думают, что он под башмаком у своей жены, но он над этим смеется и думает, что ему так хорошо именно потому, что у него такая рассудительная милая жена.

А она остается при своем мнении, что она его раба, и эта мученическая участь служит единственным утешением в её огорчениях.