Агасфер. Том 1.
Часть первая. Гостиница "Белый сокол".
6. Признания

6. ПРИЗНАНИЯ

-- Прежде всего, мой добрый Дагобер, - с очаровательной лукавой нежностью начала Роза, - раз мы решились тебе во всем признаться, ты должен дать нам слово, что не будешь нас бранить.

-- Не правда ли, ты не будешь бранить своих детей? - так же нежно добавила Бланш.

-- Ладно, - важным тоном отвечал солдат, - да, и, признаться, я, пожалуй, не сумел бы этого сделать... За что же можно вас бранить?

-- За то, что мы, может быть, раньше должны были все тебе открыть...

-- Вот что, дети, - назидательно начал солдат, поразмыслив некоторое время над этим щекотливым вопросом. - Тут можно предположить два варианта, или вы были правы, умалчивая о чем-то, или нет... Если вы были правы... ну и прекрасно; если же нет... так не будем об этом больше говорить... А теперь я слушаю, рассказывайте.

Совершенно успокоенная столь удачным разрешением трудной задачи, Роза продолжала, обменявшись улыбкой с сестрой:

-- Представь себе, Дагобер, вот уже две ночи сряду к нам является гость.

-- Гость?! - воскликнул солдат, резко выпрямившись на стуле.

-- Да, обаятельный посетитель... блондин.

-- Как, черт возьми, блондин? - закричал Дагобер, подпрыгивая.

-- Блондин, с голубыми глазами...

-- Как, черт побери, с голубыми глазами? - и Дагобер снова подпрыгнул на своем стуле.

-- Да, с голубыми глазами, вот с этакими продолговатыми... - продолжала Роза, отмеривая пальцем чуть ли не с вершок.

-- Да, прах его возьми, пусть они будут хоть такой длины, - указал на локоть старый воин. - Пусть они будут еще длиннее, дело не в этом. Каково?! Блондин с голубыми глазами! Да что же это все значит, мадемуазель?

Дагобер встал и на этот раз казался сердитым и не на шутку встревоженным.

-- Вот видишь, Дагобер, ты уж и рассердился.

-- А мы только начали... - прибавила Бланш.

-- Как только начали? Значит, будет еще продолжение... и конец?

-- Конец? Надеемся, что его не будет!.. - и Роза залилась сумасшедшим смехом.

-- Мы одного только и желаем, чтобы конец не наступил никогда! - сказала Бланш, разделяя шумную веселость сестры.

Дагобер сосредоточенно смотрел то на одну, то на другую, стараясь разрешить загадку. Но видя их милые лица, очаровательно оживленные открытым и невинным смехом, он подумал, что сестры не были бы так веселы, если бы они могли упрекнуть себя в чем-либо серьезном; он решил только порадоваться, что сироты так жизнерадостны среди своих невзгод. И он сказал:

Но затем, спохватившись, что ему все же не так следовало отвечать на странное признание девушек, он прибавил сердитым тоном:

-- Я люблю, когда вы смеетесь... но вовсе не люблю, когда вы принимаете посетителей-блондинов с голубыми глазами... Ну, скорее признавайтесь, что вы надо мной подшутили, а я, как старый дурак, поверил... так ведь?.. вы хотели пошутить со мной?

-- Нет... мы говорим правду... истинную правду...

-- Ты же знаешь... мы никогда не лжем, - добавила Роза.

-- Это верно... они никогда не лгут!.. - снова заволновался солдат. - Но как, черт побери, мог к вам пробраться какой-то посетитель?.. Я сплю у двери, Угрюм у окна, а так как никакие блондины, никакие голубые глаза не могут в комнату попасть иначе, как через дверь или окно... если бы они и пытались, и так как у меня и Угрюма слух тонкий, мы бы их приняли по-своему... этих посетителей! Итак, дети, шутки в сторону. Прощу вас объяснить мне все это.

Видя, что Дагобер всерьез волнуется и не желая более злоупотреблять его добротой, девушки переглянулись, и Роза, взяв в свои ручки грубую широкую руку ветерана, сказала:

-- Ну, полно, перестань, не тревожься... мы сейчас расскажем тебе о посещениях нашего прекрасного Габриеля.

-- Вы начинаете снова... теперь уж у него есть и имя?

-- Конечно... Его зовут Габриелем.

-- Не правда ли, какое хорошее имя? вот увидишь... ты не меньше нас полюбишь нашего прекрасного Габриеля.

-- Полюблю ли я этого прекрасного Габриеля... - отвечал солдат, покачивая головой, - полюблю ли, это будет зависеть от обстоятельств... так как прежде всего я должен знать... - Вдруг он словно что-то вспомнил. - Странно... мне припомнилось...

-- Что же, Дагобер?

-- А вот что... Пятнадцать лет тому назад, в последнем письме, которое ваш отец, возвращаясь из Франции, привез мне от жены, она писала, что взяла себе приемыша, покинутого ребенка с чертами херувима и по имени Габриель. Она взяла его на свое попечение несмотря на бедность и на то, что ей надо было выходить нашего Агриколя!.. И вот недавно я об этом Габриеле получил известие...

-- Через кого?

-- Сейчас узнаете.

-- Ну, раз у тебя есть свой Габриель, то тем больше причин любить и нашего.

-- Вашего... вашего... посмотрим же вашего! Я, право, как на угольях сижу...

-- Ты знаешь, Дагобер, что мы с Бланш имеем привычку спать, держа друг друга за руку?

-- Конечно, сколько раз я вами любовался, когда вы так спали еще в колыбели... я не мог наглядеться на вас, так вы милы!

-- Ну вот, третьего дня, только что мы уснули, мы увидали...

-- Так это было во сне!.. - воскликнул Дагобер. - Вы спали... значит, это был сон!..

-- Конечно, во сне... Как же могло быть иначе?

-- Ну, в добрый час, - со вздохом облегчения вымолвил солдат, - в добрый час! Впрочем, я был уверен, что мне нечего беспокоиться, потому что... Ну да это все разно... Так это был сон... мне это все-таки больше нравится... Продолжай же, Роза.

-- Когда мы заснули, мы увидали обе одинаковый сон.

-- Обе один сон?

-- Да, Дагобер. Когда мы проснулись, то рассказали друг другу, что нам приснилось.

-- И сон был совершенно одинаков!

-- Удивительное дело! Что же это за сон?

-- Мы видели во сне, что сидим рядом, я и Бланш. Вдруг к нам подошел прекрасный ангел, в длинной белой одежде, с белокурыми волосами и голубыми глазами. У него было такое доброе, красивое лицо, что мы невольно сложили руки как бы для молитвы... Тогда он сказал нам нежным голосом, что его зовут Габриель и что его послала к нам наша мать для того, чтобы быть нашим ангелом-хранителем, и что он никогда с нами не расстанется.

-- А потом он взял нас обеих за руки и, наклонив свое прелестное лицо, пристально посмотрел... с такой добротой, что мы просто глаз от него отвести не могли, - прибавила Бланш.

-- Да! и казалось, что его взгляд так и проникал к нам в сердце, - продолжала Роза, - притягивая нас к себе... К величайшему огорчению, Габриель нас покинул, хотя и обещал вернуться на следующую ночь...

-- И он снова явился?

-- Конечно... но ты можешь себе представить, с каким нетерпением мы ждали сна, чтобы увидать, придет ли наш друг...

-- Гм... гм... как усердно вы вчера терли себе глаза, - сказал Дагобер, почесывая голову... - Вы уверяли, что совсем на ногах не держитесь, до того вам хочется спать... А это все было, ручаюсь, только затем, чтобы поскорей от меня отделаться и отдаться вашим снам.

-- Ну да, Дагобер!

-- Правда. Вы не могли мне сказать, как Угрюму: "Иди, мол, дрыхнуть, старина!.." Ну и что же, ваш друг Габриель явился?

-- Конечно. Но на этот раз он беседовал с нами очень долго. Он дал нам так много самых трогательных и благородных советов от имени нашей покойной матери, что мы на другой день все время старались припомнить всякое его слово, чтобы не забыть ничего, что нам сказал наш ангел-хранитель... а потом мы все вспоминали его лицо... его взгляд...

-- То-то вы все шептались вчера во время перехода и отвечали мне невпопад.

-- Да, мы думали о Габриеле.

-- И мы его полюбили так же, как он нас полюбил.

-- Да как же, он один, а вас двое?

-- А наша мать, ведь она была одна на двоих. И ты, Дагобер, один, а нас двое.

-- Верно... а знаете девочки, я, пожалуй, начну вас ревновать к этому молодцу!

-- Ты наш друг днем, а он ночью!

-- Тебе останутся... твои сироты, которых ты так крепко любишь! - сказала Роза.

-- И у которых, кроме тебя, никого на свете нет! - ласково прибавила Бланш.

-- Гм... гм... ишь как приласкаться умеют!.. Ну, да ладно, дети... - прибавил с нежностью солдат, - я своим жребием доволен... Я прощаю вам вашего Габриеля! Мы с Угрюмом можем смело при этом спать! А дело объясняется очень просто: первый ваш сон сильно вас поразил... вы болтали о нем целый день, и ничего нет удивительного, что он приснился вам снова... и если вы даже в третий раз увидите прекрасную ночную птицу, я нисколько не буду этим изумлен.

-- О, Дагобер, не насмехайся над нами; мы знаем, что это только сон, но нам кажется, что его посылает наша мать... Она ведь говорила, что у сирот есть ангелы-хранители!.. Вот Габриель и есть наш ангел-хранитель, он будет покровительствовать нам, а также и тебе...

-- Очень мило с его стороны, конечно, подумать обо мне. Но для защиты вас, я предпочитаю Угрюма! Правда, он не такой белокурый, как ваш ангел, но зато зубы у него покрепче, а это куда надежней.

-- Какой ты несносный, Дагобер, с твоим подтруниванием!

-- Это правда, ты смеешься надо всем!

-- Да, да, у меня удивительно веселый характер!.. я смеюсь по методу Весельчака, не разжимая зубов! Однако, дети, простите, я действительно не прав; раз к этому примешана мысль о вашей достойной матушке, то вы прекрасно делаете, что относитесь к снам серьезно. А потом, - прибавил он торжественно, - они бывают и вещие... В Испании два моих товарища, драгуны императрицы, видели накануне своей смерти, что их отравят монахи... так и случилось... Если этот Габриель вам постоянно снится... значит... значит... это вас занимает!.. А у вас так мало развлечений днем... что пусть хоть ночью... вам снятся занимательные вещи. А теперь, деточки, поговорим о другом. Обещайте мне не очень печалиться. Разговор будет идти о вашей матери.

-- Будь спокоен. Когда мы думаем о ней, мы не печалимся, мы только делаемся серьезными.

-- Отлично! Из боязни вас огорчить я все откладывал рассказ о том, что доверила бы вам и сама ваша мать, когда вы выросли бы. Но она так неожиданно умерла, что не успела это сделать, а то, что она хотела вам сообщить, причиняло ей страдание, так же как и мне. Вот отчего я сколько мог все это откладывал, но решил, наконец, что открою вам тайну в тот день, когда мы проедем через поле, где ваш отец был захвачен в плен... Это давало мне отсрочку, но теперь минута настала... и отговариваться больше нечем.

-- Мы слушаем, Дагобер! - отвечали задумчиво и грустно девушки.

Собравшись с мыслями, среди наступившего молчания Дагобер начал свой рассказ.

-- Ваш отец, генерал Симон, был сыном рабочего, и его отец остался тем же рабочим, каким и был... Как ни уговаривал его сын, старик упрямился и не сдавался, не желая покидать свою среду. Стальная голова и золотое сердце, - как и сын. Конечно, вы понимаете, что если ваш отец, начав с солдата, стал генералом... и графом Империи - для этого нужно было немало труда и славных подвигов.

-- Граф Империи? Что это значит, Дагобер?

-- Побрякушка, которую император прибавил к чину. Просто желание доказать народу, из рядов которого он вышел сам: "Ну, ребята, хотите поиграть в дворянство? Вот вы и дворяне... Хотите играть в королей?.. Вот вы и стали королями... Попробуйте всего, ребята... для вас мне ничего не жаль... наслаждайтесь себе вволю!"

-- Королями?! - с удивлением воскликнули девушки.

-- Самыми настоящими королями... он на короны не скупился, наш император! У меня у самого один товарищ, однокашник, стал королем. Это нам, конечно, льстило... потому что понятно, если не один, так другой! Вот так и ваш отец попал в графы... Но, с титулом или без титула он был самый красивый, самый храбрый генерал во всей армии.

-- Он был очень красив, Дагобер? Матушка нам часто это говорила.

-- Еще бы... только вашему ангелу он представлял полную противоположность. Представьте себе статного брюнета, в полной парадной форме, ну, просто, на него глядя, глаза слепли, а в сердце точно огонь зажигался... Право, с ним бы, пожалуй, пошел на самого Бога... если бы добрый Бог этого захотел, - поспешил прибавить Дагобер в виде поправки, не желая задеть наивную веру сирот.

-- И наш отец был так же добр, как и храбр, не правда ли?

редута в тот самый день, когда его взяли в плен! И как не быть добрым с таким мужеством и силой!.. Итак, девятнадцать лет тому назад, на том самом месте, которое я вам показал в этом селении, генерал, серьезно раненный, упал с лошади... Я, следуя за ним, как вестовой, побежал к нему на помощь. Спустя пять минут мы оба были взяты в плен... и кем же? Французом!

-- Французом?

"Сдайтесь, генерал, своему соотечественнику!" - то ваш отец отвечал: "Не соотечественником, а изменником считаю я француза, который сражается против французов; изменникам же я не сдаюсь", и, несмотря на свои раны, ваш отец ползком приблизился к простому русскому гренадеру и, подавая ему саблю, сказал: "Я вам сдаюсь, храбрец!" Маркиз так и побледнел от гнева.

Сиротки с гордостью переглянулись. Яркая краска залила их щеки, и они вскричали разом:

-- Милый, храбрый батюшка!..

на Весельчака, не получившего в этот день ни одной раны... Так мы до Варшавы и добрались. Там ваш отец познакомился с вашей матерью. Описывать ее нечего; довольно сказать, что недаром ее прозвали "жемчужиной Варшавы"... Поклонник всего доброго и прекрасного, ваш отец, конечно, влюбился в нее... она отвечала тем же, но родители обещали ее руку другому... и этот другой был...

Дагобер не смог продолжать: Роза пронзительно закричала, со страхом указывая на окно.