| Автор: | Сю Э. М., год: 1845 |
| Категория: | Роман |
6. ВРАГИ АДРИЕННЫ
Через несколько минут лакей княгини ввел в комнату маленького бледного человечка в черном платье и в очках. Он держал под мышкой довольно объемистый портфель из черной кожи.
-- Господин аббат сообщил вам, в чем дело? - спросила княгиня вошедшего.
-- Точно так, госпожа! - пискливым голоском отвечал тот, отвешивая низкий поклон.
-- Удобно ли вам будет здесь? - спросила госпожа де Сен-Дизье, указывая посетителю на маленькую соседнюю комнатку, отделенную от кабинета портьерой.
-- Вполне! - вновь с глубоким поклоном отвечал человек в очках.
-- Тогда, будьте любезны, войдите сюда, месье; я дам вам знать, когда наступит время...
-- Буду ждать ваших приказаний, княгиня.
-- А главное, не забудьте того, что я вам говорил, - прибавил маркиз, опуская портьеру.
-- Господин аббат может быть спокоен!..
Человек в очках скрылся за тяжелой портьерой. Княгиня позвонила; через несколько минут дверь отворилась, и доложили о докторе Балейнье, одном из самых важных лиц в этой истории.
Доктору было лет пятьдесят. Среднего роста, довольно полный, он имел круглое красное лоснящееся лицо. Гладко причесанные, довольно длинные седоватые волосы были разделены прямым пробором и приглажены на висках. Быть может, потому, что у него были очень красивые ноги, доктор остался верен коротким черным шелковым панталонам; золотые пряжки подвязок и башмаков из лакированной кожи ярко блестели. Черный цвет всего платья, включая и галстук, придавал ему вид почти духовного лица. Впрочем, белые пухлые руки прятались в белоснежных батистовых манжетах, и весь его костюм, несмотря на солидность, отличался изысканностью.
Доктор Балейнье обладал веселой и умной физиономией; его серые маленькие глазки выражали ум и редкую проницательность. Этот доктор, один из старейших членов конгрегации княгини де Сен-Дизье, являлся человеком вполне светским, тонким гастрономом, остроумным собеседником, предупредительным до приторности, вкрадчивым, ловким и покладистым.
Несмотря на недюжинные научные познания доктора, его никто не знал, пока княгиня, пользующаяся почти безграничной властью, причины которой были никому не известны, не достала для него сразу две выгодные медицинские синекуры, следом за которыми появилась солидная клиентура. Правда, доктор был человек очень ловкий; поступив под покровительство княгини, он сделался вдруг необыкновенно набожен и каждую неделю, у всех на виду, причащался за главной обедней в церкви св.Фомы Аквинского.
Через год больные определенного класса, увлеченные примером единомышленников и друзей госпожи де Сен-Дизье, не хотели обращаться за врачебной помощью ни к кому, кроме доктора Балейнье. От больных не было отбоя.
Понятно, что ордену было весьма важно иметь среди своих членов-экстернов популярнейшего врача в Париже. Врач - тот же духовник. Он входит в самые тесные отношения с семьей, все видит, все замечает. Ему, как и священнику, приходится слышать исповедь умирающих и больных. А когда оба врача, и души и тела, действуют заодно, то для них почти нет невозможного. Пользуясь страхом и слабостью умирающего, они от него добьются всего, не в свою пользу, конечно, - это предусмотрено законом, - а в пользу третьего, подставного лица. И неудача постигает их очень редко.
Итак, доктор Балейнье был одним из самых влиятельных и ценных членов ордена в Париже.
Войдя в комнату, он с изысканной вежливостью поцеловал руку княгине.
-- Как всегда пунктуальны, милейший доктор.
-- Я слишком счастлив, когда мне представляется случай вас видеть, чтобы не поторопиться им воспользоваться, княгиня... А! наконец-то я вас вижу! - воскликнул врач, обращаясь к маркизу и дружески пожимая ему руку. - Разве можно целых три месяца скрываться от друзей?.. это уж слишком!
-- Я не совсем спокойна, - сказала княгиня, - а вдруг она догадается?
-- Никогда, - ответил врач, - мы с ней лучшие друзья в мире... Вы ведь знаете, что мадемуазель Адриенна мне всегда доверяла... и еще недавно мы с ней много смеялись... Я сделал ей при этом несколько замечаний относительно странности ее поведения и особенного возбуждения, которое меня в ней иногда поражает...
-- Доктор никогда не забывает об этом упомянуть... - вставила многозначительно княгиня.
-- О, конечно, это очень важно! - воскликнул маркиз.
-- И мадемуазель Адриенна, - продолжал доктор, - ответила на мои замечания градом веселых и остроумных насмешек, потому что, надо признаться, эта Девушка обладает выдающимся-умом.
-- Доктор, доктор! - воскликнула княгиня. - Не надо потворствовать...
Вместо ответа Балейнье достал золотую табакерку из жилетного кармана, открыл крышку, взял щепотку табака, медленно втянул ее и посмотрел на княгиню так выразительно, что она совершенно успокоилась.
-- Я потворствую! Я, мадам! - вымолвил он наконец, изящно смахивая своей белой, выхоленной рукой табак со складок манишки. - Да разве я не сам, не добровольно предложил свои услуги, чтобы вывести вас из затруднительного положения?
-- И никто, кроме вас, не может оказать нам эту важную услугу, - заметил маркиз.
-- Ну, так вы могли бы убедиться, что я не из увлекающихся людей, - продолжал доктор, - и хорошо знаю, что от меня требуется... Но, принимая во внимание, что дело идет о важнейших интересах...
-- Необыкновенно важных, доктор! - подтвердил д'Эгриньи.
-- ...то я и не колебался, - продолжал Балейнье. - Так что будьте спокойны; это ничего, что я в качестве человека светского и обладающего хорошим вкусом отдаю справедливость уму и изяществу Адриенны; это мое право... Но что касается дела... вы увидите, умею ли я его делать! Пусть только настанет время...
-- Быть может, оно наступит скорее, чем мы думали, - заметила княгиня, обмениваясь взглядом с д'Эгриньи.
-- Я всегда готов! - сказал доктор. - Что касается себя самого, я совершенно спокоен... Но я хотел бы быть спокоен во всех отношениях.
-- Разве ваша больница уже не в моде? - слегка улыбаясь, заметила княгиня. - Насколько, конечно, больница может быть в моде!
-- Напротив... у меня, пожалуй, слишком много больных! Я говорю не об этом. Пока не пришла мадемуазель Адриенна, я сообщу вам нечто, непосредственно ее не касающееся, хотя речь идет об особе, купившей у нее поместье Кардовилль, о госпоже де-ла-Сент-Коломб, при которой я состою врачом благодаря искусным ходам Родена.
-- Мне Роден что-то об этом писал, - заметил д'Эгриньи, - но в подробности не входил.
-- Вот в чем дело, - начал доктор. - Эта госпожа де-ла-Сент-Коломб, казавшаяся такой податливой, весьма упорствует в деле своего обращения... Два духовника отказались уже привести ее на путь спасения. С отчаяния Роден решился к ней приставить маленького Филипона. Это именно такой человек, какого нужно... ловкий, упрямый, безжалостный и терпеливый... необыкновенно терпеливый! Сделавшись врачом госпожи де-ла-Сент-Коломб, я, естественно, условился обо всем с Филипоном, просившим моей помощи... Мы уговорились повести дело так, будто я совершенно его не знаю... Между тем он должен был давать мне подробный отчет о нравственном состоянии духа его духовной дочери, причем я с помощью безвредных лекарств (так как она страдает только легким недомоганием) мог производить известное давление и, изменяя симптомы по своей воле, согласовывать их с тем, доволен или недоволен ею ее духовник. Это давало ему возможность настаивать: "Видите, мол, сударыня, когда вы обращаетесь к Богу, вам и лучше, а когда не исполняете того, что вам велит религия, то и в здоровье вашем появляется перемена к худшему, - явное доказательство того, что сила веры действует не только на душу, но и на тело!"
-- Конечно, неприятно и тяжело прибегать к таким мерам, - совершенно спокойно заметил д'Эгриньи, - но надо же вырывать жертвы из пасти ада и соразмерять свои действия со степенью развития упрямцев.
-- Впрочем, - продолжал доктор, - княгиня видала в монастыре св.Марии самые плодотворные для душевного спокойствия и спасения некоторых из наших пациенток последствия этого метода. Средства избираются весьма невинные и только слегка влияют на состояние здоровья, а результаты получаются иногда поразительные... Так было и с госпожой де-ла-Сент-Коломб. Она находилась уже на пути к полному душевному и телесному исцелению, так что Роден решил, боясь соблазнов Парижа, чтобы Филипон уговорил ее ехать в деревню. Советы последнего, а также желание играть в провинции роль дамы-покровительницы побудили ее выгодно купить поместье Кардовилль... Но вдруг вчера приходит известие от несчастного Филипона, что эта особа готова снова впасть в состояние, близкое к гибели... Речь идет о душе, конечно, потому что здоровье, к несчастью, совершенно поправилось. И это ее возвращение к погибели произошло после беседы с неким Жаком Дюмуленом, которого, говорят, вы, дорогой аббат, знаете... Не понимаю, каким путем он к ней пробрался...
-- Жак Дюмулен, - с отвращением проговорил маркиз, - это один из тех людей, помощь которых бывает иногда необходима, хотя, кроме презрения, они ничего внушить не могут. Он пишет; желчь, зависть и злоба сообщают его перу известного рода силу и грубое красноречие... Мы часто его нанимаем для нападения на врагов и хорошо его оплачиваем, хотя жаль использовать столь низкое орудие для защиты высоких принципов... Этот мерзавец ведет богемную жизнь... шляется по кабакам, вечно пьяный... Но надо сознаться, что он неистощим в красноречивой грубой брани... и хорошо знает богословие, что делает его очень полезным для нас...
-- Ну... недурно было бы сообщить Родену, что, несмотря на шестидесятилетний возраст госпожи де-ла-Сент-Коломб, этот Дюмулен, зная о ее огромном богатстве, имеет намерение вовлечь ее в брачный союз. Надо, я думаю, принять меры против его происков... Однако тысяча извинений, что я так долго занимал вас такими глупостями... Кстати, мы упомянули о монастыре св.Марии... вы давно там не были, княгиня?
-- Но, право, не помню... с неделю назад, я думаю.
-- Там много перемен: стену между монастырем и моей больницей сломали... там будут строить новую часовню: старая слишком мала. И мадемуазель Адриенна, - прибавил доктор со странной улыбкой, - была так мила и любезна, что обещала мне для этой часовни копию с "Мадонны" Рафаэля.
-- Очень кстати... - заметила княгиня. - Однако скоро полдень, а Трипо все еще нет!
-- Между тем его присутствие необходимо, - заметил с беспокойством маркиз, - он второй опекун мадемуазель де Кардовилль и заведует ее делами в качестве поверенного в делах покойного герцога. Было бы очень желательно, чтобы он пришел сюда раньше Адриенны... а она скоро явится.
-- Жаль, что его портрет не может его заменить здесь... - лукаво улыбаясь, заметил доктор, вытаскивая из кармана небольшую брошюру.
-- Что это, доктор? - спросила княгиня.
-- А это один из анонимных памфлетов, появляющихся время от времени в публике... Он озаглавлен "Бич", и в нем заключается поразительно верный портрет барона Трипо, причем сходство так велико, что перестает быть сатирой, а становится действительностью. Послушайте лучше. Название этого очерка следующее: "Тип дельца-барышника. Барон Трипо". Он настолько же низок и подобострастен с высшими, как груб и нахален с низшими и от него зависящими. В этом человеке живо воплощается тип той отвратительной части буржуазной и промышленной аристократии, которую называют дельцами все отвратительнейшие качества выскочки, добившегося известного обогащения не честным, терпеливым и достойным трудом, а капризом случая и уженьем рыбы в мутных волнах биржевой игры. Достигнув удачи, подобные люди относятся к народу с ненавистью, потому что краснеют за свое происхождение. Чтобы оправдать свой варварский эгоизм, они готовы беспощадно оклеветать простых людей, испытывающих ужасную нищету, обвиняют их в лени и разврате.
Это еще не все. С высоты своего туго набитого сундука, пользуясь двойным правом - избирателя и избираемого, барон Трипо, как и многие другие, оскорбляют бедность и политическую недееспособность несчастного офицера, который после сорока лет военной службы еще существует на крошечную пенсию; судью, всю жизнь трудившегося на неблагодарном поприще и так же скудно вознагражденного; ученого, прославившего страну своими трудами, или профессора, указывавшего целому ряду поколений путь к знанию; скромного и добродетельного сельского священника, самого чистого представителя евангельской истины, в самом милосердном, братском и демократическом ее значении. И так далее, и так далее.
При таком положении вещей как же не потешаться этому промышленнику-барону над глупой толпой честных людей, которые, отдав стране молодость, зрелость, кровь, ум, знания, видят, что им отказывают в правах, которыми пользуется он, потому что он выиграл миллион в запрещенную законами игру - или с помощью нечестных средств!
Впрочем, оптимисты утешают этих несчастных и достойных бедняков, этих парий нашей цивилизации, советом: купите землю
Перейдем теперь к биографии нашего барона. Андрэ Трипо, сын конюха..."
В эту минуту дверь распахнулась, и слуга громким голосом доложил:
-- Господин барон Трипо!
Доктор положил брошюрку в карман и сердечно приветствовал финансиста. Он даже приподнялся, чтобы пожать ему руку. Барон еще от самых дверей начал отвешивать поклоны.
-- Да, я на вас рассчитываю, господин Трипо, особенно в данном случае.
-- Если намерения княгини относительно мадемуазель де Кардовилль не изменились...
-- Нисколько. По этому-то случаю мы сегодня и собрались здесь.
условиться, чтобы интересы этой молодой особы были вполне соблюдены. Все, что мы предпринимаем, все это делается для нее, для ее же пользы... Надо вызвать ее на откровенность... это необходимо.
-- Мадемуазель Адриенна спрашивает, может ли княгиня ее принять, - явился снова с докладом лакей.
-- Скажите мадемуазель, что я ее жду, - сказала княгиня. - А затем меня ни для кого, без исключения, ни для кого нет дома.
Взглянув за портьеру, княгиня сделала скрытому за ней господину знак и вернулась на свое место.
Странное дело: казалось, все эти люди, ждавшие Адриенну, чего-то тревожились, как будто они ее побаивались. Через несколько секунд Адриенна вошла в кабинет тетки.