| Автор: | Сю Э. М., год: 1845 |
| Категория: | Роман |
5. СОВЕТЫ
Адриенну де Кардовилль еще строже заперли в доме доктора Балейнье после того, как Агриколь и Дагобер пытались освободить ее ночью, после того, как солдат, довольно тяжело раненный, смог только благодаря беззаветной храбрости Агриколя, которому геройски помогал Угрюм, достигнуть маленькой калитки монастыря и выбежать на наружный бульвар вместе с молодым кузнецом.
Пробило четыре часа. Адриенну со вчерашнего дня перевели в комнату третьего этажа дома умалишенных; решетчатое окно, защищенное снаружи навесом, скудно пропускало свет в комнату. Девушка после разговора с Горбуньей со дня на день ожидала освобождения, рассчитывая на вмешательство друзей. Но ее сильно тревожила неизвестность по поводу участи Дагобера и Агриколя.
Совершенно не зная, чем кончилась борьба между ее освободителями и сторожами больницы и монастыря, она напрасно осаждала вопросами своих сиделок. Они оставались немы. Конечно, эти обстоятельства еще больше восстанавливали Адриенну против княгини де Сен-Дизье, отца д'Эгриньи и их клевретов. Грустно сидела она у столика, перелистывая какую-то книгу и опершись головой на руку, причем ее бледное лицо, с глубокой синевой под глазами - признаком тревоги и утомления - почти совсем скрывалось под спустившимися на лоб длинными локонами золотистых волос.
Дверь отворилась, и в комнату вошел доктор Балейнье. Светский иезуит, служивший покорным и пассивным орудием в руках ордена, доктор не вполне был посвящен, как мы уже говорили, в тайны княгини и аббата д'Эгриньи. Он не знал ни о том, почему Адриенну лишили свободы, ни о резкой перемене в положении аббата д'Эгриньи и Родена, происшедшей вчера после вскрытия завещания Мариуса де Реннепона. Он только накануне получил строгий приказ отца д'Эгриньи (уже подчинившегося Родену) покрепче запереть мадемуазель де Кардовилль, обращаться с ней строже и заставить ее - дальше будет видно, какими способами, - отказаться от мысли преследовать их по суду.
При виде доктора Адриенна не могла скрыть презрения и отвращения, внушаемых ей видом этого человека. Господин Балейнье, напротив, был, как всегда, слащав, сиял улыбками и совершенно спокойно и уверенно приближался к девушке. Он остановился в нескольких шагах перед нею, как бы желая внимательнее разглядеть ее, и, сделав вид, что совершенно удовлетворен наблюдениями, заметил:
-- Ну, слава Богу, несчастное приключение предпоследней ночи не оставило тех дурных последствий, которых я боялся... Вам сегодня лучше: свежее цвет лица и спокойнее манеры... Только глаза немножко ярче блестят, чем следует... но совсем не так болезненно, как ранее!.. Как жаль! Вам было гораздо лучше, а теперь из-за этого неприятного ночного происшествия ваше выздоровление должно затянуться, потому что вы снова вернулись к тому же состоянию экзальтации, тем более досадному, что вы себе не отдавали в нем отчета... Но, к счастью, благодаря нашим заботам ваше выздоровление не затянется на слишком продолжительный срок.
Как ни привыкла Адриенна к нахальству служителя иезуитов, она все-таки не удержалась и заметила с улыбкой горького презрения:
-- Как опрометчива ваша искренность! Сколько бесстыдства в вашем усердии честно заработать обещанную награду!.. Ни на миг вы не сбросите своей маски. Вечно ложь и хитрость! Знаете, если вам так же утомительно играть роль в постыдном фарсе, как мне отвратительно на это смотреть, так, пожалуй, вам платят не так уж и много!
-- Увы! - проникновенно заметил доктор. - Все те же фантазии, что вы не нуждаетесь в моем уходе. Считать, что я играю комедию, когда говорю о том печальном положении, которое заставило меня привезти вас сюда помимо вашей воли! Если бы не это маленькое проявление владеющего вами безумия, можно было бы надеяться, что вы на пути к совершенному выздоровлению. Позднее ваше доброе сердце поможет вам разобраться в этом, и судить меня вы будете иначе: как я того заслуживаю.
-- Да, - отвечала Адриенна, подчеркивая его слова. - Надеюсь, что близок тот день, когда вы будете судимы, как вы того заслуживаете!
-- Вот вторая мания! - с сожалением воскликнул доктор. - Послушайте, будьте же разумнее... бросьте это ребячество...
-- Отказаться от мысли судом потребовать возмездия за себя и наказания для вас и ваших соучастников?.. Никогда, о, никогда!
-- Ну, хорошо! - заметил доктор, пожимая плечами. - Ведь я уверен, что по выходе из больницы вы будете думать совсем о другом... моя прелестная неприятельница!
-- Конечно, вы по-христиански забываете то зло, какое делаете... Но я, к счастью, обладаю хорошей памятью!
-- Поговорим серьезно, - начал суровым тоном Балейнье. - Неужели вы действительно решитесь обратиться в суд?
-- Да. А вы знаете, если я чего хочу, то весьма упорна в своих желаниях.
-- Ну, так я вас умоляю, для вас же самой, в ваших интересах: не раздувайте этого дела, - убежденно произнес Балейнье.
-- Я думаю, что вы немножко смешиваете свои интересы с моими.
-- Послушайте! - с хорошо разыгранным нетерпением начал доктор, как бы вполне уверенный, что сможет убедить мадемуазель де Кардовилль. - Неужели у вас хватит безрассудной отваги привести в полное отчаяние двух добрых и великодушных людей?
-- Только двоих? Шутка была бы полнее, если бы вы сказали троих: вас, тетушку и аббата д'Эгриньи, потому что, вероятно, это те самые великодушные и добрые особы, за которых вы меня просите?
-- Ах, не в нас дело!
-- А в ком же? - с изумлением спросила Адриенна.
направлены в них.
-- Увы! Я была в этом уверена... А мне не хотят сказать, ранили их или нет! - с трогательной грустью воскликнула Адриенна.
-- Один из них был действительно ранен, но, должно быть, не очень опасно, потому что мог идти и убежал от преследователей.
-- Хвала небу! - радостно воскликнула молодая девушка.
-- Очень похвально радоваться тому, что они ускользнули. Но тогда удивительно, почему вы непременно хотите навести полицию на их след?.. Странный способ доказать свою благодарность.
-- Что вы хотите сказать?
-- Потому что ведь если их арестуют, - продолжал доктор, не обращая внимания на слова Адриенны, - то за ночное нападение со взломом они попадут на каторгу.
-- О!.. и все это из-за меня!
-- Мало того, что из-за вас, они будут осуждены вами.
-- Мною?
-- Конечно, если вы вздумаете мстить вашей тетушке и аббату д'Эгриньи. О себе я не говорю: я в полной безопасности. Словом, если вы будете жаловаться в суд за лишение вас свободы, то это случится непременно.
-- Я вас не понимаю, объяснитесь! - сказала Адриенна с возрастающей тревогой.
-- Какое вы еще дитя! - воскликнул с убежденным видом светский иезуит. - Как вы не можете понять, что если правосудие займется каким-нибудь делом, то направить или остановить его по своей охоте будет абсолютно невозможно? Когда вы выйдете отсюда, вы подадите жалобу на меня и на свою семью. Не так ли? Что же из этого выйдет? Начнется следствие, будут вызваны свидетели, правосудие произведет самые подробные дознания... Что же дальше? Конечно, станет известным и это покушение, которое я и настоятельница монастыря, во избежание толков хотели оставить без последствий. Ввиду того, что это деле уголовное и предусматривает наказание, связанное с поражением в правах, начнут деятельно отыскивать виновников. А так как они, вероятно, задержались в Париже, - то ли из долга, то ли из-за работы, - да к тому же чувствуют себя в полной безопасности, поскольку действовали из благородных побуждений, то их очень скоро найдут и арестуют. Кто же будет виновен в аресте? Вы сами, подавая на нас жалобу.
-- Это было бы ужасно, месье! Это невозможно!
-- Очень возможно, - продолжал господин Балейнье. - В то время, как я и настоятельница, несмотря на наше неоспоримое право жаловаться, хотим погасить это дело, вы... вы... для которой эти несчастные рисковали каторгой... вы намереваетесь их предать!
Адриенна достаточно понимала иезуита и сразу догадалась, что чувство жалости и милосердия доктора Балейнье к Дагоберу и его сыну вполне зависит от того, какое решение она примет: даст волю своему законному желанию отомстить врагам или нет... Роден, приказания которого исполнял, сам того не зная, доктор, был слишком ловок, чтобы объявить мадемуазель де Кардовилль прямо: "Если вы вздумаете нас преследовать, мы донесем на Дагобера и его сына"; ведь можно добиться тех же результатов, если хорошенько ее напугать опасностями, угрожающими друзьям. Как ни мало была девушка знакома с законами, она благодаря простому здравому смыслу понимала, что ночное предприятие старика и сына может навлечь на них серьезные неприятности. В то же время, думая обо всем том, что она выстрадала в этом доме, перечисляя все обиды, накопившиеся в глубине сердца, Адриенна считала оскорбительным для себя отказаться от горького удовольствия публично разоблачить и посрамить гнусные махинации. Доктор Балейнье исподтишка наблюдал за своей одураченной, по его мнению, жертвой и, казалось, очень хорошо понимал причину ее молчания и нерешительности.
-- Позвольте, однако, месье, - начала она не без смущения. - Предположим, что я, по какому бы то ни было поводу, решусь не подавать ни на кого жалобы, забыть все зло, какое было мне нанесено, - когда же я выйду отсюда на свободу?
-- Не знаю: все будет зависеть от вашего выздоровления, - отвечал доктор. - Положим, оно идет довольно быстро... но...
-- Снова эта глупая и дерзкая комедия! - с негодованием прервала его мадемуазель де Кардовилль. - Я вас прошу сказать мне прямо: сколько времени я буду еще заперта в этом ужасном доме... Настанет же, наконец, день, когда меня должны будут выпустить?
-- Надеюсь... - с набожной миной отвечал светский иезуит, - но когда - не знаю... Впрочем, я должен вас предупредить, что всякие попытки вроде той, что сделана ночью, теперь уже неосуществимы: приняты строгие меры... За вами учрежден самый тщательный надзор, чтобы у вас не было никакого сообщения с внешним миром; это необходимо для вашей же пользы, иначе вы снова можете прийти в состояние опасного возбуждения.
-- Так что, - спросила испуганная Адриенна, - по сравнению с тем, что меня ожидает, я, значит, пользовалась свободой все это время?
-- Все делается прежде всего для вашей пользы! - отвечал доктор самым убедительным тоном.
Мадемуазель де Кардовилль, чувствуя бессилие своего негодования и отчаяния, с раздирающим вздохом закрыла лицо руками. В это время послышались шаги, и в комнату вошла, предварительно постучавшись, одна из сиделок.
Адриенна с живостью подняла голову; лицо ее было в слезах.
-- А как зовут этих господ? - спросил Балейнье, сильно удивленный.
-- Один из них, - продолжала сиделка, - сказал мне: "Предупредите доктора, что я следователь и имею дело до мадемуазель де Кардовилль по поручению суда".
-- Следователь! - вырвалось у доктора, вспыхнувшего от волнения и тревоги.
-- Слава Богу! - воскликнула Адриенна, вскочив с места; радостная надежда сияла на ее лице сквозь недавние слезы. - Моих друзей успели уведомить!.. Наконец-то наступил час правосудия!
-- Попросите их сюда, - сказал доктор Балейнье сиделке после минутного размышления.
Потом, становясь все более и более встревоженным, он скинул, наконец, маску добродушия и, подойдя к Адриенне с суровым, почти угрожающим видом, противоречившим его обычному спокойствию и лицемерной улыбке, сказал ей шепотом:
-- Берегитесь... мадемуазель!.. Слишком рано вы обрадовались!..
-- Теперь уж вам меня не запугать, - отвечала мадемуазель де Кардовилль с сияющими от радости глазами. - Вероятно, господина де Монброна успели предупредить по его возвращении... и он сопровождает судью... чтобы освободить меня!
-- Мне остается только пожалеть вас... и ваших сообщников...
-- Мадемуазель! - заговорил Балейнье, не в силах будучи скрыть своей усиливавшейся тревоги. - Повторяю вам... берегитесь!.. Помните, что я вам сказал: ваша жалоба повлечет за собой открытие того, что произошло позавчера ночью... Берегитесь! в ваших руках участь и доброе имя солдата и его сына... Поразмыслите над этим!.. Речь идет о каторге.
-- Не думайте, пожалуйста, что вам удалось меня одурачить!.. Как будто я не вижу, что вы хотите меня запугать. Признайтесь лучше прямо, что если я пожалуюсь на вас, то вы сейчас же донесете на солдата и его сына?
-- Я повторяю одно: что если вы пожалуетесь, то эти люди погибли, - уклончиво отвечал иезуит.
-- Что же, вы хотите, чтобы я отвечала ложью на вопросы судьи?
-- Вы будете говорить... истинную правду, когда скажете, что вас сочли нужным поместить сюда из-за необыкновенного возбуждения ваших нервов, - отвечал доктор, начиная надеяться на успех своей хитрости, - но что теперь, когда состояние вашего здоровья значительно улучшилось, вы вполне согласны с тем, что эта мера была очень разумна, и признаете всю (пользу, какую она вам принесла. Я подтвержу ваши слова... потому что ведь это истинная правда!..
-- Никогда! - с негодованием воскликнула Адриенна. - Никогда я не приму участия в этом недостойном обмане! Никогда не унижусь до того, чтобы оправдать бессовестное преследование, которому меня подвергали!..
-- Вот и следователь! - сказал доктор, прислушиваясь к приближающимся шагам. - Повторяю... Берегитесь!
Роден, действуя коварно и осторожно в соответствии со своим планом, о чем мы расскажем позднее, не только не предупредил аббата д'Эгриньи и, следовательно, доктора о том, что он посетит больницу вместе с судебным следователем, но еще велел накануне доктору построже запереть мадемуазель де Кардовилль.
Можно легко себе представить двойное изумление врача, когда вслед за чиновником, строгая физиономия которого успела уже порядочно напугать его, в комнату вошел скромный и незаметный секретарь аббата д'Эгриньи.
Еще у самых дверей Роден, по-прежнему нищенски одетый, почтительным и в то же время сочувственным жестом указал чиновнику на Адриенну де Кардовилль. Когда, пораженный редкой красотой девушки, представитель правосудия остановился перед ней с взглядом, полным сочувствия и изумления, Роден скромно отошел в сторону. Доктор Балейнье, ничего не понимая во всей этой сцене, попробовал было выразительными жестами просить у Родена какого-нибудь объяснения насчет неожиданного визита представителя правосудия. Но, к вящему изумлению доктора, Роден делал вид, что вовсе не знает его, и смотрел на него как бы с величайшим изумлением. Больше того: когда хозяин лечебницы повторил немые вопросы, Роден подошел к нему, вытянул искривленную шею и громко спросил:
-- Вы что-то сказали, доктор?
-- Со времени нашего прихода сюда доктор все делает мне какие-то таинственные знаки... Должно быть, он имеет сообщить мне что-нибудь особенное... Но так как у меня секретов нет, то я попрошу его объясниться громко.
При этом заявлении, произнесенном самым вызывающим тоном и сопровождавшемся ледяным взором, Балейнье так растерялся, что в первую минуту совершенно не знал, что и отвечать. Несомненно, этот инцидент и последовавшее за ним молчание произвели очень неблагоприятное впечатление на представителя правосудия, который строго взглянул на доктора.
Мадемуазель де Кардовилль, ожидавшая увидать господина де Монброна, тоже казалась очень удивленной.