| Автор: | Сю Э. М., год: 1845 |
| Категория: | Роман |
9. АДРИЕННА И ДЖАЛЬМА
Когда Феринджи ушел, Роден, держа письмо в одной руке, другой стал шарить у себя по карманам, как бы что-то отыскивая. Затем, когда поиски оказались тщетными, он положил письмо на колени, на черные поношенные брюки, и с нетерпением и беспокойством принялся обеими руками ощупывать все тело.
Вся эта пантомима, разыгранная с простодушным видом, закончилась восклицанием:
-- Ах, какая досада!
-- Что случилось? - спросил Джальма, выходя из своей мрачной задумчивости.
-- Случилась самая глупая и обычная вещь, которая ставит меня, однако, в очень неприятное положение... я забыл или потерял очки. Без них же при таком освещении, с моими плохими глазами, испортившимися и от возраста, и от работы, я не могу прочесть это важное письмо... а надо сейчас же дать на него категоричный, ясный и короткий ответ... Да или нет. Время не терпит. Положение отчаянное. Если бы кто-нибудь, - добавил Роден, подчеркивая последние слова, чтобы Джальма их заметил, хотя он и избегал глядеть на принца, - если бы кто-нибудь мог оказать мне услугу, прочитав его... Но нет... нельзя...
-- Отец мой, - любезно заметил Джальма, - не могу ли я вам помочь?.. уверяю вас, что я постараюсь забыть содержание этого письма тотчас же по прочтении...
-- Вы! - воскликнул Роден с такой интонацией, как будто предложение принца являлось невероятным и опасным. - Вам читать это письмо?.. Нет, это невозможно!..
-- Тогда извините, - кротко заметил Джальма.
-- А впрочем... - продолжал Роден, как бы сам с собою, - почему бы и нет?
И, обращаясь к принцу, он прибавил:
-- В самом деле? Вы будете так добры? Я не смел бы попросить вас об этой услуге.
С этими словами Роден подал письмо, и Джальма начал чтение:
-- "Ваше сегодняшнее посещение дворца Сен-Дизье, о котором мне передали, является новым вызовом с вашей стороны.
Вот последнее предложение, которое я вам делаю. Быть может, оно будет столь же бесполезно, как мое вчерашнее посещение улицы Хлодвига.
Я сказал вам после долгого и тяжелого объяснения, что напишу вам. Я держу свое слово: вот мой ультиматум.
Еще одно предостережение: берегитесь... Если вы будете упрямиться и продолжать неравную борьбу, вас ждет ненависть тех, кого вы безумно вздумали защищать. Погубить вас в их глазах есть тысяча способов. Их убедят, что вы принимали участие в заговоре, который теперь открываете не из великодушия, а из алчности".
Хотя Джальма хорошо понимал, что малейший вопрос будет большой нескромностью, он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на Родена, читая эти строки.
-- Ну, да, Боже мой! Речь обо мне... только обо мне. Видите, - иезуит с этими словами указал на свое нищенское платье, - видите... меня обвиняют в алчности.
-- Кого же вы защищаете?
-- Кого? - Роден притворился смущенным. - Кого?.. Гм... гм... я вам скажу... это... ну, бедняков... без всяких средств... людей низкого происхождения, но людей порядочных... на их стороне только правота... на процессе... имеются очень сильные и могущественные враги, стремящиеся их уничтожить... Ну конечно, я сам, как человек бедный и ничтожный, должен был встать на сторону бедных и несчастных... это ведь вполне понятно?.. Но, прошу вас, продолжайте.
Джальма возобновил чтение:
-- "Продолжая быть нашим врагом, вы подвергаетесь опасности со всех сторон. Ваши друзья или, лучше сказать, те, кого вы одурачили, поймут, что ваше бескорыстие необъяснимо, а потому и невероятно, - как понимаю это я, - и ясно, что за ним скрывается какая-нибудь задняя мысль, основанная на корыстных расчетах.
сегодня же раньше полуночи вы должны уехать из Парижа и полгода не возвращаться".
Джальма снова с изумлением взглянул на Родена.
-- Очень просто, - пояснил последний, - в течение этого времени будет идти процесс моих друзей, и их хотят лишить моей помощи. Понимаете? - Роден говорил с горьким негодованием. - Простите, что я вас прерываю, но такое бесстыдство взорвет кого угодно. Прошу вас, продолжайте.
-- "Чтобы мы были уверены, что вас не будет в Париже в течение шести месяцев, вам надлежит поселиться у нашего друга в Германии. Пользуясь самым широким гостеприимством, вы обязуетесь до окончания срока его не покидать".
-- Добровольное заключение, - заметил Роден.
-- "При этом условии вы будете получать ежемесячно по тысяче франков. Десять тысяч вы получите в момент отъезда из Парижа и двадцать тысяч через полгода, когда вернетесь. У вас будут достаточные гарантии. Наконец, спустя шесть месяцев вам будет предложено место столь же независимое, как и почетное".
Джальма невольно прервал чтение негодующим жестом, но Роден сказал ему:
-- Прошу вас, продолжайте... это позволит вам понять, что происходит в нашем цивилизованном обществе.
Джальма продолжал:
-- "Вы достаточно хорошо знаете ход дела, чтобы понять: мы желаем удалить вас не как опасного, а просто как надоедливого врага. Не будьте ослеплены первым успехом. Последствия вашего доноса будут замяты, так как он был клеветническим, а следователь жестоко поплатится за бессовестное пристрастие. Вы можете воспользоваться этим письмом, как будет вам угодно. Мы знаем, кому пишем, что пишем и как пишем. Вы получите это письмо в три часа. Если в четыре часа у нас не будет от вас полного согласия, написанного на этом же письме... война возобновится... и не завтра, а сегодня вечером".
Окончив чтение, Джальма вопросительно взглянул на Родена.
-- Вы позволите мне позвать Феринджи? - спросил тот.
Говоря это, он позвонил, и метис вошел.
Роден взял письмо из рук Джальмы, разорвал его на мелкие куски, скатал в шарик и, подавая его метису, сказал:
-- Вы отдадите это подателю и прибавите, что таков мой единственный ответ на низкое и дерзкое послание... слышите, так и скажите: на низкое и дерзкое послание...
-- Слушаюсь! - ответил метис, уходя.
-- Быть может, эта борьба будет для вас опасна, отец мой? - сочувственно заметил индус.
-- Может быть, и опасна. Но я поступаю не как вы... я не хочу убивать своих врагов за то, что они низки и злобны... нет... я хочу победить их... пользуясь покровительством закона... Берите пример с меня...
Заметив, что черты принца снова приняли мрачное выражение, Роден прибавил:
-- Простите... я не буду ничего больше вам советовать... может быть, я неправ... но мы должны в этом случае положиться на решение вашей достойной покровительницы... Я увижу ее завтра... и если она согласится... я назову вам ваших врагов... если Же нет... то нет.
-- А эта женщина... вторая мать... обладает таким характером, что я могу положиться на ее суждение? - спросил Джальма.
-- Она? - воскликнул Роден, сложив руки и продолжая все с большей и большей горячностью и увлечением: - Она... да это олицетворение всего честного, благородного и отважного на земле! Она... Ваша покровительница! Если бы вы были действительно ее родным сыном... и она бы любила вас со всей страстью материнской любви... и если бы вам пришлось выбирать между низостью и смертью... она бы сказала вам: "Умри!" с тем, конечно, чтобы умереть с вами.
-- О! благородное создание!.. такова была и моя мать! - с увлечением воскликнул Джальма.
-- Она... - продолжал со всевозрастающим жаром Роден, подходя ближе к дверям теплицы и бросая искоса беспокойный взор на штору, - она ваша покровительница! Это сама честность, прямота и мужество!.. Прежде всего честность!.. Да, это рыцарская прямота великодушного мужчины, соединенная с гордым достоинством женщины, никогда... слышите ли... никогда в жизни не сказавшей ни слова неправды! Мало этого, она не только никогда не скрывает ни единой мысли, но скорее бы умерла, чем прибегла к какой-либо мелкой хитрости или притворству, обычным для всех женщин уже просто из-за их общественного положения.
Трудно передать, какое восхищение выражало лицо Джальмы при описании Родена. Его глаза блестели, щеки зарумянились, сердце билось от восторга.
-- Хорошо, хорошо! О, благородное сердце! - говорил Роден, все более приближаясь к шторе. - Мне приятно глядеть на ваши прекрасные черты... как они проясняются при рассказе о вашей неизвестной покровительнице! О! Она достойна того святого обожания, какое внушают благородные сердца и великие характеры.
-- Да, есть... Она существует для утешения страждущих! Да, она существует для славы своего пола! Да, она существует для любви к истине, для ненависти ко лжи!.. Ложь и притворство никогда еще не затуманили эту честность, геройскую и блестящую, как лезвие рыцарского меча... Знаете... несколько дней тому назад эта благородная женщина сказала мне чудесные слова, которых я никогда в жизни не забуду: "Если я когда-либо заподозрю кого-нибудь, кого я люблю или уважаю, я..."
Роден не кончил. Штора, отдернутая с такой силой, что сорвалась с петель, открыла Джальме присутствие Адриенны. Она внезапно явилась перед его глазами!. При быстром движении, с каким она открыла штору, манто спустилось с ее плеч, ленты шляпы развязались, и шляпа упала. Собравшись внезапно, мадемуазель де Кардовилль не нашла времени переодеться и была в живописном, очаровательном костюме, который любила носить дома. Среди зелени и цветов красота молодой девушки была ослепительной, и молодому индусу казалось, что он находится во власти сновиденья.
Сложив руки, широко открыв глаза, подавшись телом несколько вперед, как бы готовясь склониться в молитве, Джальма в восхищении замер.
Мадемуазель де Кардовилль, покрасневшая от смущения и волнения, остановилась на пороге теплицы, не входя в комнату.
Все это произошло гораздо быстрее, чем мы описываем. Когда штора открылась, Роден с прекрасно разыгранным изумлением воскликнул:
-- Вы... вы здесь, мадемуазель!
-- Да, я здесь, - начала Адриенна взволнованным голосом. - Я хочу докончить фразу, начатую вами. Я вам сказала, что когда у меня является подозрение против кого-нибудь, я сейчас же открыто его высказываю. Но должна сознаться... сегодня я изменила своему честному правилу: я пришла шпионить за вами в ту самую минуту, когда ваш ответ аббату д'Эгриньи явился новым доказательством вашей преданности и искренности. Я усомнилась в вашей прямоте в то самое время, как вы расхваливали мою искренность... В первый раз в жизни я унизилась до хитрости... Эта слабость заслуживает наказания... я его переношу и прошу вас о прощении и извинении... - Затем, обращаясь к Джальме, она прибавила: - Теперь, принц, тайны больше не существует... она невозможна. Я - ваша родственница Адриенна де Кардовилль и надеюсь, что то, что вы принимали от матери, вы не откажетесь принять от сестры.
Джальма не отвечал. Погруженный в созерцание дивной красоты, превосходившей все, что могла создать его пылкая фантазия в ослепительных грезах, он испытывал какое-то странное опьянение, парализовавшее его мысли и способность соображать. Он мог только смотреть... Казалось, вся сила его существа сосредоточилась в зрении. И подобно тому, как пытаются утолить неутолимую жажду, воспламененный взгляд индуса поглощал, если так можно выразиться, с пожирающей алчностью редкие совершенства молодой девушки.
Действительно, никогда не встречались лицом к лицу такие дивные типы красоты. Адриенна и Джальма представляли собой идеал красоты женской и мужской. Было что-то роковое в сближении этих натур, молодых, полных жизни, великодушных и страстных, героических, и гордых. И, что редко бывает, они, прежде чем увиделись, уже хорошо знали о нравственных достоинствах друг друга. Потому что если в сердце Джальмы рассказы Родена возбудили глубокое удивление к благородным и великодушным качествам неизвестной покровительницы, которой оказалась мадемуазель де Кардовилль, то и она во время подслушанной беседы испытывала трогательное волнение и страх, когда Джальма выказывал то благородство великой души, то редкую сердечную доброту, то страшный взрыв вспыльчивого нрава. Она также не могла не поразиться редкой красоте принца, и при первом взгляде на него молодая девушка почувствовала какой-то страшный, почти болезненный толчок во всем существе: точно электрическая искра пробежала по ней в ту минуту, когда ее глаза встретились с глазами Джальмы. Ужасно смутившись и невыразимо страдая от этого смущения, которое она в душе проклинала, Адриенна старалась справиться с собой и скрыть глубокое впечатление, произведенное на нее Джальмой, в то время как она оправдывалась перед Роденом в своем поступке... Но упорное молчание молодого индуса удвоило ее замешательство.
Взглянув на принца, чтобы получить ответ на сестринское предложение, Адриенна снова встретила тот же пристальный, пламенный взор и опустила глаза под влиянием испуга, печали и оскорбленной гордости. Она мысленно порадовалась своему решению, ставшему теперь необходимостью: держать Джальму подальше от себя, потому что эта горячая и страстная натура явно ее пугала. Желая положить конец затруднительной для нее сцене, она обратилась к Родену и тихим, дрожащим голосом промолвила:
-- Прошу вас... переговорите с принцем, передайте ему мои предложения... я не могу оставаться здесь больше.
С этими словами Адриенна сделала шаг к Флорине.
При первом движении девушки Джальма бросился к ней одним прыжком, как тигр, у которого похищают добычу. Адриенна, испуганная выражением дикой страсти, которой загорелись черты индуса, откинулась назад с громким криком. Этот крик привел Джальму в себя. Он вспомнил все происшедшее и, побледнев от стыда и глубокого отчаяния, взволнованный, дрожащий, с полными слез глазами упал на колени перед молодой девушкой и, умоляюще протягивая к ней руки, проговорил очаровательно нежным, робким и просительным голосом:
-- О! останьтесь... останьтесь... не покидайте меня... я так давно... вас жду!
Эта мольба, произнесенная с робкой наивностью ребенка, с кроткой покорностью, так резко отличалась от дикой вспышки, напугавшей Адриенну своей горячностью, что девушка не могла не ответить ему:
-- Принц... мне нельзя здесь оставаться дольше...
-- Но вы вернетесь? - сдерживая рыдания, спрашивал Джальма. - Я вас увижу?
В то время, когда Флорина, спешившая за Адриенной, поравнялась с Роденом, последний ей быстро шепнул:
-- С Горбуньей надо завтра же покончить.
Флорина вздрогнула и исчезла за госпожой, ничего не ответив.
Джальма так и остался на коленях с опущенной на грудь головой, растерянный и убитый. Его прелестное лицо не выражало ни гнева, ни волнения: оно окаменело. По его щекам текли слезы. Видя, что Роден подходит к нему, принц поднялся, но так дрожал, что еле дотащился до дивана, на который и упал, закрыв лицо руками.
-- Увы... я боялся того, что случилось! Я не хотел, чтобы вы видели свою благодетельницу... Знаете, зачем я сказал вам, что она старуха?
Джальма опустил руки на колени и молча обернул к Родену свое залитое слезами лицо.
человека, живущего здесь, в Париже...
При этих словах Джальма обеими руками схватился за грудь, точно ему пронзили сердце одним ударом, испустил крик дикой скорби и упал на диван, потеряв сознание.
-- Ладно!.. клюнуло... клюнуло...