| Автор: | Сю Э. М., год: 1845 |
| Категория: | Роман |
Эжен Сю
Агасфер (Вечный Жид).
Том 3
Перевод Е. Д. Ильиной, 1896 г.
Marie Joseph Eugene Sue. Le Juif errant (1845).
Пер с франц. М., "Пресса", 1993.
ЧАСТЬ ПЯТНАДЦАТАЯ.
С РОДЕНА СОРВАНА ЛИЧИНА
1. ПОСРЕДНИК
Прошло несколько дней после пожара на фабрике господина Гарди. Следующая сцена происходила на улице Хлодвига, в том доме, где у Родена было убежище, которое он теперь покинул, и где Пышная Роза продолжала без зазрения совести хозяйничать в квартире своего дружка Филемона.
Было около полудня. Студент все еще отсутствовал, и Роза весело завтракала одна у камина.
Какой удивительный завтрак, какой необыкновенный огонь, какая странная комната!
Представьте себе довольно большое помещение в два окна, которое хозяин не счел нужным закрыть занавесками, из-за того, вероятно, что они выходили на пустырь, и нескромные взгляды сюда не проникали Одна часть комнаты служила гардеробной: там висел изящный костюм дебардера, принадлежавший Пышной Розе, рядом с матросской рубашкой Филемона и панталонами из серого холста, пропитанными смолой до такой - тысяча чертей! тысяча акул! тысяча китов! - степени, точно этот неустрашимый моряк совершил на марсе фрегата целое кругосветное плавание. Платье Пышной Розы изящно драпировалось поверх панталон Филемона, выглядывавших из-под юбки. На последней полке небольшого книжного шкафа, покрытого густым слоем пыли, рядом с тремя старыми сапогами (почему три?) и с пустыми бутылками красовался череп, подарок на память об остеологии и дружбе от одного из приятелей Филемона, студента-медика. В виде забавы, обычной и популярной в Латинском квартале, в зубах, необыкновенно белых, черепа торчала прокуренная глиняная трубка. Блестящий череп до половины исчезал под старой шапкой, ухарски надвинутой набекрень и украшенной цветами и выгоревшими лентами. Когда Филемон бывал пьян, он подолгу глядел на него и разражался дифирамбическими монологами на тему философского сближения смерти с безумными радостями жизни. На стенах были прибиты две или три гипсовые маски с более или менее отбитыми носами и подбородками - воспоминание о временном увлечении Филемона френологией. Из этих терпеливых и основательных занятий он извлек суровое заключение: "Ввиду необыкновенного развития у меня шишки долгов, я вынужден подчиниться роковой особенности организма, при которой кредитор является для меня жизненной необходимостью!" На камине красовались в полной неприкосновенности и во всем своем торжественном величии парадный кубок Филемона - приз за гребную гонку, чайник с отбитым носиком и чернильница из черного дерева, отверстие которой затянулось густой зеленой плесенью.
Время от времени тишина прерывалась воркованием голубей, которых Роза милосердно приютила в кабинете Филемона.
Зябкая, как перепелка, Роза сидела в углу у камина и как, бы расцветала под живительным теплом солнца, заливавшим ее своими золотыми лучами. Резвое маленькое создание придумало себе самый необыкновенный костюм, который, впрочем, как нельзя выгоднее подчеркивал цветущую свежесть ее семнадцати лет, пикантного и очаровательного личика, обрамленного прелестными белокурыми волосами, тщательно расчесанными и приглаженными с утра. Прямо на рубашку Роза вместо капота надела красную вязаную фуфайку Филемона, составлявшую часть костюма гребца; открытый и отложной ворот позволял видеть белизну полотняного белья девушки, ее шею, верхнюю часть округлой груди и плечи с ямочками; атласная кожа этих сокровищ была столь плотной и гладкой, что красная рубашка, казалось, отливала на коже розоватым оттенком. Свежие и пухлые руки гризетки до половины выходили из широких засученных рукавов, а хорошенькие ножки, положенные одна на другую, позволяли видеть туго натянутый белый чулок и крошечные туфли на каблуках. На осиной талии молодой девушки рубашка была перетянута черным шелковым галстуком над бедрами, достойными священного восторга современного Фидия, и это придавало костюму Пышной Розы подчеркнутую соблазнительность и оригинальную грацию.
Мы уже говорили, что огонь в камине поддерживался весьма странным топливом... Пусть читатель судит сам: дерзкая расточительница, не имея дров, экономно отапливала себя сапожными колодками Филемона, которые обладали замечательными горючими свойствами и теперь горели ярким пламенем.
Мы назвали завтрак девушки удивительным: на маленьком столике стоял небольшой фарфоровый таз, в котором еще недавно Роза умывала свое свежее личико в столь же свежей воде; теперь этот таз превратился в салатник, и Роза доставала из него кончиками пальцев - надо уж в этом сознаться - большие зеленые листья салата, немилосердно политые крепким уксусом; хорошо еще, что белые зубы, беспощадно их грызшие, были покрыты такой блестящей эмалью, которая не боялась никакой порчи. Вместо напитка стоял стакан воды со смородиновым сиропом, а мешала в нем Роза деревянной ложечкой для горчицы. Наконец, закуску заменяла дюжина оливок, помещавшихся в синей стеклянной коробочке для перстней, стоившей не дороже двадцати пяти су, а на десерт приготовлены орехи, которые Роза собиралась печь в камине при помощи лопатки на огне Филемоновых колодок. Истинным чудом, доказывавшим всю силу молодости и здоровья, было то, что, питаясь такой дикой и необыкновенной пищей, Пышная Роза сохранила дивный цвет лица, которому она была обязана своим прозвищем.
Молодая девушка, покончив с салатом, принялась за оливки, когда в дверь, запертую из скромности на замок, тихо постучали.
-- Кто там? - спросила Пышная Роза.
-- Друг... старый друг... из старой гвардии! - отвечал звонкий и веселый голос. - Вы запираетесь?
-- А!.. Это вы, Нини-Мельница?
-- Я самый... милейшая питомица... Отпирайте немедленно... дело спешное!
-- Конечно, славно было бы именно в том виде, в каком вы есть... о самый розовый из всех розовых бутонов, которыми амур украсил свой колчан!..
-- Идите лучше, пузатый апостол, проповедовать пост и воздержание в вашей газете! - сказала Роза, вешая на место красную фуфайку Филемона.
-- А мы долго так будем в назидание соседям переговариваться через дверь? - сказал Нини-Мельница. - Подумайте, что я должен вам передать весьма важные вещи... сногсшибательные новости...
-- Дайте же мне хоть платье надеть, толстый приставала!
-- Если это для того, чтобы пощадить мое целомудрие, то не преувеличивайте мою чувствительность... Я не щепетилен... Я вас восприму такой, как вы есть.
-- И подумать только, что подобное чудовище - любимец всех святош! - говорила Роза, отпирая дверь и в то же время застегивая лиф на своей талии нимфы.
-- Ага! Вернулась, наконец, в свою голубятню, перелетная птичка? - начал Нини, скрестив на груди руки и с комичной важностью оглядывая Розу с головы до ног. - Ну-с... откуда прилетели? Три дня вас в гнездышке не было, голубка-путешественница!
-- Правда... Я только вчера вечером вернулась... Значит, вы приходили без меня?
-- Каждый день... да не по одному разу... Я ведь говорю вам, мадемуазель, что должен сообщить вам нечто важное.
-- В самом деле важное? Вот, значит, похохочем!
-- Совсем нет, дело очень серьезное, - сказал Нини-Мельница, усаживаясь. - Но, во-первых, где вы были три дня, пока пропадали из-под супружеского... Филемонова крова?.. Мне необходимо знать это, прежде чем вам рассказывать новости.
-- Не хотите ли оливок? - сказала Роза, принимаясь за них снова.
-- Так вот ваш ответ!.. Понимаю! несчастный Филемон!
-- Никакого тут нет несчастного Филемона, старый вы сплетник. У Клары в доме был покойник... Ну, она и боялась спать одна после похорон.
-- Мне казалось... Клара достаточно ограждена от одиночества!
-- Вот и ошибаетесь, зловредная змея, если я была вынуждена ночевать у бедняжки!
При этом уверении духовный писатель с самым насмешливым и недоверчивым видом начал что-то насвистывать.
-- И выдумать такое... что я изменяю Филемону! - воскликнула Роза, щелкая орехи с видом оскорбленной добродетели.
-- Я не говорю, что вы ему изменяли... а так немножко... наставили маленький рожок... такой розовый... пышный...
-- Говорят же вам толком, что я не по своей охоте там пропадала... Напротив... ведь в это время исчезла моя бедняжка Сефиза!
-- Да, мне матушка Арсена сообщила, что Королева Вакханок в отъезде... Однако все-таки дело тут темное: я вам говорю о Филемоне, а вы мне отвечаете о Сефизе...
дикие звери просто прелесть!
-- Да вы, душа моя, спятили, наверное!
-- Это почему?
-- Если я и направляю вашу юность в качестве веселого дедушки среди более или менее "бурных тюльпанов", это еще туда-сюда... мне нечего бояться там встречи с моими набожными хозяевами. Но вести вас на такое постное зрелище, где показывают зверей и где очень легко встретить церковников!.. Благодарю вас... хорош я буду с вами под ручку!
-- Наденьте бутафорский нос да Каблуки повыше, - никто вас и не узнает!
-- Полно... Теперь речь идет не о бутафорском носе, а о том, что я должен вам сообщить, если вы подтвердите, что у вас не завелось никакой маленькой интрижки.
-- Клянусь! - торжественно вымолвила Роза, протягивая левую руку, тогда как правой отправляла в рот орех.
Потом, обратив внимание на оттопырившиеся карманы пальто своего собеседника, молодая девушка воскликнула:
-- Господи, какие у вас карманы!.. Чего вы туда наложили!
-- Там есть нечто, касающееся вас! - торжественно произнес Дюмулен.
-- Меня?
-- Пышная Роза, - важным тоном заговорил Нини-Мельница. - Желали бы вы иметь свой экипаж? Желали бы вы занимать хорошенькую квартирку вместо этой отвратительной дыры? Хотели бы вы быть одетой, как герцогиня?
-- Опять глупости... Перестаньте дурачиться и ешьте оливки... а то я последние доем...
Нини-Мельница, не отвечая на приглашение молодой девушки, достал из кармана футляр и, вынув из него очень красивый браслет, начал вертеть им перед глазами молодой гризетки.
-- Ах, какой прелестный браслет! - всплеснула она от восторга руками. - Зеленая змейка, кусающая себя за хвост! Эмблема моей любви к Филемону!
-- Оставьте в покое вашего Филемона... Это мне мешает! - сказал Нини-Мельница, застегивая на руке Розы браслет, чему она вовсе не противилась, заливаясь громким смехом.
-- Понимаю... пузатый апостол, - говорила она. - Вам поручено купить браслет, и вы хотите оценить эффект? Прелестная вещица, можете быть спокойны!
-- Пышная Роза! - продолжал Нини-Мельница. - Хотите вы или нет иметь лакеев, ложу в опере и тысячу франков в месяц на туалеты?
-- Заладили одно и то же! - отвечала девушка, любуясь блеском браслета и в то же время щелкая орехи. - И как вам не надоест?.. Хоть бы новенькое что-нибудь придумали!..
Нини-Мельница опять полез в карман, вытащил оттуда длинную хорошенькую цепочку и молча надел ее на шею Пышной Розе.
-- Ах, какая прелесть! - воскликнула девушка. - Ну; знаете, если все это вы выбирали сами, Нини, это доказывает, что вы не лишены вкуса. Но согласитесь, я очень добра, если позволяю вам превращать себя в выставку ваших драгоценностей!
-- Пышная Роза! - все торжественнее и торжественнее продолжал Дюмулен. - Все эти безделушки ничто в сравнении с тем, что вас ожидает, если вы будете слушаться советов вашего старого друга.
-- Послушайте, - сказала она. - Что это значит в самом деле? О каких советах вы толкуете?
Дюмулен, не отвечая ни слова, снова запустил руку в свой неистощимый карман и вытащил на этот раз тщательно запакованный сверток; осторожно развернув его, он накинул прямо на плечи молодой девушки роскошную черную кружевную мантилью.
-- Какое великолепие! - восклицала с удивлением, но вполне бескорыстно малышка Пышная Роза. - Какой рисунок! Какая вышивка!.. Ничего подобного я сроду не видала! Да что у вас, лавка, что ли, в кармане? Откуда у вас столько чудных вещей?
Затем, залившись смехом, так что ее хорошенькое лицо даже покраснело, гризетка прибавила:
-- Понимаю!.. Догадалась! это свадебная корзинка для госпожи де-ла-Сент-Коломб! Поздравляю... все выбрано со вкусом!
-- А где я добыл бы денег на эти чудеса? - сказал Дюмулен. - Ясно вам говорят, что все это ваше, если вы захотите меня слушаться!
-- Как? - с изумлением спросила Роза. - Все это не шутка... Вы говорите серьезно?
-- Совершенно серьезно.
-- И предложение жить, как знатная барыня...
-- Эти вещи - только задаток более серьезных предложений.
-- И вы, Ними... вы, бедняга, делаете мне такие предложения от имени другого?
-- Позвольте минутку! - воскликнул с забавной скромностью духовный писатель. - Вы должны слишком хорошо знать, чти я не способен предложить вам что-нибудь сомнительное и нечестное. Я слишком уважаю свою дорогую питомицу и себя... Не говорю, что я доставил бы огорчение и Филемону, который поручил мне быть на страже вашей добродетели!
-- Тогда, Нини-Мельница, - с еще большим изумлением проговорила Роза, - я уж ровно ничего понять не могу, честное слово.
-- А дело очень просто... Я...
-- Ага, понимаю... - прервала его молодая девушка. - Какой-нибудь господин предлагает мне через вас свою руку, сердце и еще кое-что в придачу!.. Что же было не сказать мне это сразу?
-- Сватовство? Как бы не так! - отвечал Дюмулен, пожимая плечами.
-- Значит, речь идет не о свадьбе? - с удвоенным удивлением продолжала Роза.
-- Нет.
-- А ваши предложения вполне честны, толстый апостол?
-- Как нельзя более честны.
Дюмулен говорил правду.
-- Не надо.
-- И не надо хранить кому-либо верность?
-- Абсолютно.
Роза явно растерялась. Затем продолжила:
-- Надеюсь, что вы не принимаете меня совсем за дуру?.. Довольно шутить!.. Могу ли я поверить, что мне предлагают жить как герцогине... ради моих прекрасных глаз?.. Если мне будет позволено так выразиться, - скромничая, заметила плутовка.
-- Ну, это-то вам будет позволено!
-- Но, однако, должна же я буду за все это чем-нибудь платить? - допрашивала все более и более заинтригованная девушка.
-- Решительно ничем.
-- Ничем?
-- Ни-ни.
-- Ни вот столько?
-- Ни вот столько.
И Нини прикусил кончик ногтя.
-- Что же я должна буду делать?
-- Наряжаться, веселиться, нежиться, кататься в карете... Как видите, не трудно... да еще доброе дело сделаете!
-- Живя герцогиней?
-- Ну, да. Однако не спрашивайте меня больше... Я ничего не могу сказать... А лучше решайтесь скорее... тем более что силой вас держать не будут. Попробуйте... Понравится так жить - хорошо, а нет - так вернетесь под кров Филемона!.
-- Пожалуй...
-- Попробуйте... Риска никакого нет.
-- Положим, что так. Только я никак не могу этому поверить... а потом не знаю, должна ли я...
В это время Нини-Мельница подошел к окну, отворил его и сказал подбежавшей Розе:
-- Какая хорошенькая коляска! Как в ней, должно быть, приятно сидеть!
-- Эта коляска ваша. Она вас ждет.
-- Как ждет? - воскликнула девушка. - Я должна, значит, решиться сейчас?
-- Или никогда.
-- Сегодня?
-- Сию минуту.
-- Куда же вы меня повезете?
-- А откуда я знаю!
-- Вы не знаете?
-- Не знаю... - Дюмулен снова говорил правду. - Но кучер знает.
-- Сознайтесь, Нини... что это все довольно забавно.
-- Я думаю!.. Если не было бы забавно, так не было бы и веселья!
-- Правда!
-- Значит, вы согласны. Отлично. Очень рад и за вас и за себя.
-- За себя?
-- Ну, да... Вы мне оказываете большую услугу!
-- Каким образом?
-- Не все ли равно? Но я ваш должник!
-- Что верно, то верно.
-- Ну, что же?.. Едем?
-- А что в самом деле... Не съедят же меня там! - решительно произнесла Пышная Роза.
начинались шелковистые корни густого шиньона, шляпка придавала ее хорошенькому лицу если и не слишком вольное, то, во всяком случае, резвое выражение.
-- Плащ! - приказала она Дюмулену, который, заручившись ее согласием, чувствовал, что у него гора свалилась с плеч.
-- Фи, какая гадость - плащ! - проговорил, он, доставая из последнего оттопыренного кармана большую кашемировую шаль и набрасывая ее на плечи девушки.
И она легко сбежала с лестницы, сопровождаемая Дюмуленом.
Торговка углем и зеленью стояла у дверей своей лавочки.
-- Здравствуйте, мадемуазель! Раненько сегодня поднялись... - сказала она.
-- Да, матушка Арсена. Вот мой ключ.
-- Ах, что я вспомнила! - воскликнула Роза.
И, отведя в сторону Дюмулена, шепнула:
-- А как же Филемон?
-- Филемон?
-- Эх, черт! - воскликнул Нини, почесывая за ухом.
-- Что же сказать Филемону, если он вернется и не застанет меня? Долго ли меня там продержат?
-- Я думаю, три-четыре месяца.
-- Не дольше?
-- Ну, так ладно.
И, вернувшись к матушке Арсене, Роза, не долго думая, заявила:
-- Матушка Арсена, если Филемон вернется... скажите, что я ушла по делу...
-- Хорошо.
-- А пока прощайте.
-- Прощайте, мадемуазель.
Махровая Роза победоносно уселась в коляску с Нини-Мельницей.
-- Черт меня возьми, если я понимаю, что из этого выйдет! Но я свою глупость исправил, а на остальное наплевать!