| Автор: | Сю Э. М., год: 1845 |
| Категория: | Роман |
6. УДИВИТЕЛЬНЫЙ ПОЕДИНОК
Два или три раза один из официантов незаметно для пирующих приходил в зал и говорил что-то тихонько своим товарищам, указывая выразительным жестом на потолок. Но остальные не обращали внимания на его слова и опасения, не желая, вероятно, мешать пирующим, безумная веселость которых росла час от часу.
-- Кто осмелится теперь сомневаться в превосходстве нашего способа обращения с этой нахалкой холерой? Посмела ли она задеть хоть кого-нибудь из нашего священного батальона? - провозгласил один из знаменосцев маскарада, великолепный скоморох-турок.
-- Весь секрет в этом! - подхватил другой. - Все просто: имейтесь над холерой в глаза, и она разом покажет вам пятки!
-- И правильно поступит, так как весьма глупо все то, что она делает, - прибавила хорошенькая Пьеретта, осушая свой стакан до дна.
-- Ты права, Шушу, это не только глупо, но архиглупо! - подхватил ее сосед в костюме Пьеро. - Сидишь себе спокойно, пользуешься всеми благами жизни и вдруг: странная гримаса, и человек готов... Удивительно остроумно!.. И что она этим хочет доказать, скажите на милость?
-- Это только доказывает, что холера - плохой живописец, у которого на палитре только один тон, да еще прескверный, зеленоватый тон! - начал известный художник романтической школы, в костюме римлянина школы Давида. - Несомненно, эта негодяйка изучала противного Якобуса, короля живописцев классической школы... школы, которая сама не лучше эпидемии!
-- Однако, мэтр, - почтительно возразил один из учеников великого художника, - я видел холерных с изящными судорогами и в агонии которых было много шика!
-- Господа, - воскликнул затем знаменитый скульптор. - Закончим одним словом: холера - отвратительный живописец, но ловкий рисовальщик... она вам сразу так анатомирует тело, так обтягивает кости, что и Микеланджело перед ней только школьник!
-- Признаем холеру плохим колористом, но хорошим рисовальщиком! - крикнуло разом несколько голосов.
-- Впрочем, господа, - начал с комической важностью Нини-Мельница, - в этой эпидемии кроется прелукавый урок, нечто вроде перста провидения, как сказал бы великий Боссюэ...
-- Какой урок?.. Какой урок? говори скорее!
-- Да, господа! Мне как будто слышится сверху голос, поучающий нас: "Пейте, друзья, проматывайте деньги, обнимайте жену ближнего... ибо, быть может, ваши дни сочтены... несчастные!!!"
И с этими словами толстый Силен-ортодокс, пользуясь рассеянностью своей соседки мадемуазель Модесты, сорвал с цветущей щеки Любви звонкий и сочный поцелуй.
Пример оказался заразительным: звуки поцелуев примешались к взрывам хохота.
-- Черт возьми! дьявол вас побери! - воскликнул художник, весело грозя пальцем Нини-Мельнице. - Счастье ваше, что, быть может, завтра конец света, а то бы я вам задал за то, что вы поцеловали Любовь, которая является моей любовью.
-- Это ясно доказывает, о Рубенс, о Рафаэль, все преимущества холеры, которую я провозглашаю самой ласковой и общительной особой!
-- И филантропкой тоже! - сказал один из собутыльников. - Благодаря ей кредиторы начинают заботиться о здоровье своих должников... Сегодня один ростовщик, которому особенно дорого мое здоровье, принес мне множество противохолерных средств, уговаривая меня ими пользоваться.
"О портной! изорви мой счет, и я весь офланелюсь, чтобы сохранить тебе заказчика, раз ты им так дорожишь".
-- О, Холера! пью за тебя! - начал Нини-Мельница шутовское моление. - Ты не отчаяние... нет, ты символ надежды... да, надежды! Сколько мужей, сколько жен рассчитывали только на один, да и то неверный номер в лотерее вдовства! Явилась ты, и они воспрянули духом; их шансы на свободу благодаря тебе увеличились во сто раз!
-- А жаждущие наследства! Какую благодарность испытывают они к тебе! Легкая простуда, ерунда, пустяк, и крак... в какой-нибудь час дядюшка или побочный сонаследник переходит в число почитаемых покойных благодетелей!
-- А те, кто вечно ищет занять чужое место! Какой счастливой кумой является для них холера!
-- И как это укрепляет клятвы в постоянстве и вечной любви, - сентиментально заметила Модеста. - Сколько каналий клялись кроткой и слабой женщине любить ее до смерти и не знали, что так близки к истине и сдержат свое слово!
-- Господа! - провозгласил снова Нини-Мельница... - Так как мы, быть может, накануне конца света, по словам нашего великого художника, то я предлагаю играть в мир наизнанку: пусть эти дамы ухаживают за нами, заигрывают с нами, шалят, воруют у нас поцелуи... позволяют себе всякие вольности и даже... тем хуже, черт возьми!.. пусть они даже нас оскорбляют. Да, я призываю, приглашаю меня оскорблять... Итак, Любовь, вы можете удостоить меня самым грубым оскорблением, какое можно только нанести добродетельному и стыдливому холостяку! - прибавил духовный писатель, наклоняясь к мадемуазель Модесте, которая оттолкнула его, заливаясь безумным хохотом.
Общий смех встретил нелепое предложение Нини-Мельницы. Оргия разгоралась все больше и больше.
Во время этого оглушительного смеха официант, уже приходивший несколько раз раньше и указывавший товарищам на потолок, появился еще раз с бледной, исказившейся физиономией и, подойдя к метрдотелю, тихо промолвил взволнованным голосом:
-- Они пришли...
-- Кто?
-- Да знаете... наверх! - и он снова показал на потолок.
-- А... - протянул буфетчик с озабоченным лицом. - Где же они?
-- Да уж поднялись... там теперь! - качая головой с испуганным видом, сказал слуга.
-- А что сказал хозяин?
-- Он в отчаянии... из-за этих, - слуга кивнул на пирующих. - Он не знает, что и делать... послал меня к вам...
-- А какого черта я могу сделать! - сказал метрдотель, вытирая лоб. - Надо было Этого ожидать... так неизбежно должно было случиться...
-- Я здесь ни за что не останусь, если это начнется!
-- И хорошо сделаешь... твоя испуганная физиономия и то начинает привлекать внимание. Иди к хозяину и скажи, что, по-моему, остается только ждать, что будет дальше.
Этот инцидент остался почти незамеченным среди разраставшегося шума веселого пиршества.
быть такой веселой и блестящей на этой сатурналии. Только одно воспоминание об этой женщине, которую он продолжал безумно любить, еще могло вывести его из постоянного отупения. Странное дело! Жак только потому и согласился участвовать в карнавале, что этот безумный пир напоминал ему последний день, проведенный с Сефизой: тот веселый ужин после бала, когда Королева Вакханок с каким-то необъяснимым предчувствием провозгласила мрачный тост за приближающуюся к Франции эпидемию:
-- За Холеру! - сказала тогда Сефиза. - Пусть она пощадит тех, кому хочется жить, и пусть убьет вместе тех, кто не хочет расставаться!
Думая об этих грустных словах, Жак углубился в тяжелые воспоминания. Морок, заметив его озабоченность, громко заметил:
-- Жак! ты не пьешь? или вино надоело?.. может быть, хочешь водки?.. я велю подать...
-- Ни вина, ни водки я не хочу! - отрывисто ответил Жак и снова впал в мрачную задумчивость.
-- И то правда! - насмешливо заговорил Морок, нарочно возвышая голос. - Надо поберечься... Я с ума сошел, предлагая тебе водку... В такое время быть перед бутылкой водки не менее рискованно, чем под дулом заряженного пистолета!
Голыш сердито взглянул на Морока, усомнившегося в его смелости.
-- Так я не пью водки из трусости, по-твоему? - воскликнул несчастный, затуманенный ум которого проснулся для защиты того, что он считал своим достоинством. - Я не пью из трусости? Так, что ли, Морок? Отвечай!
-- Полноте, милейший, - прервал его один из собеседников. - Мы все доказали сегодня, что не трусы, а уж особенно вы, согласившись, несмотря на болезнь, сыграть роль Холеры!
-- Господа! - продолжал Морок, видя, что всеобщее внимание сосредоточилось на нем и на Голыше. - Я пошутил, так как если бы мой товарищ имел неосторожность принять мое предложение, он бы проявил не отвагу, а безумие... К счастью, он благоразумно отказался от этой опасной шутки, и я...
-- Гарсон! - крикнул Голыш, в гневном нетерпении прерывая Морока. - Две бутылки водки и два стакана...
-- Что ты хочешь делать? - притворился испуганным укротитель. - Зачем это две бутылки водки?
-- Для дуэли... - отвечал холодным и решительным тоном Жак.
-- Дуэль! - воскликнули многие с изумлением.
-- Да... дуэль... на водке, - продолжал Жак. - Ты говоришь, что теперь столь же опасно выпить бутылку водки, как встать под дуло пистолета; ну вот, возьмем каждый по полной бутылке и увидим, кто первый отступит!
Необыкновенное предложение Голыша было одними принято с восхищением, другие же, казалось, смотрели на него с подлинным испугом.
-- Браво, рыцари бутылки! - кричали одни.
-- Нет, господа, нет, это слишком опасно! - говорили другие.
-- В нынешнее время подобная дуэль... не менее серьезна, чем дуэль на смерть... - прибавляли некоторые.
При этих словах, напомнивших ему о том, чему он подвергался, Жак невольно вздрогнул. Казалось, ему внезапно в голову пришла новая мысль. Он гордо поднял голову, его щеки слегка вспыхнули, во взоре блеснуло какое-то мрачное удовлетворение, и он твердым голосом крикнул слуге:
-- Да ты оглох, что ли? черт возьми! Тебе что сказано? Давай сюда две бутылки водки!
-- Сейчас, месье! - сказал слуга и вышел, испуганный предстоящими событиями этой вакхической борьбы.
Большинство тем не менее аплодировало безумной и опасной затее Голыша.
Нини-Мельница неистовствовал, топая, ногами и крича во все горло:
-- Бахус и моя жажда! мой стакан и мой полуштоф! глотки открыты!.. Водку из горлышка!.. Шире! Шире, господа! Не касаясь губами!
И он поцеловал мадемуазель Модесту, как настоящий рыцарь на турнире, прибавив, чтобы извинить свою вольность:
-- Любовь, вы будете королевой красоты! Я хочу попытать счастья стать победителем!
-- Водку из горлышка! - кричали все хором. - Шире, шире! Не касаясь губами!
-- Господа! - с восторгом продолжал Нини-Мельница. - Неужели мы не последуем благородному примеру милейшей Холеры (он показал при этом на Жака)? Он гордо провозгласил: водку... а мы ему гордо ответим: пунш!
-- Да, да, жженку!
-- И пунш лить прямо в горло!
-- Гарсон! - громовым голосом кричал духовный писатель. - Есть у вас лохань, котел, чан, словом, нечто громадное, чтобы можно было соорудить грандиозную жженку?
-- Вавилонскую жженку!
-- Пунш - озеро!
-- Пунш - океан!
За предложением Нини-Мельницы последовали другие с честолюбивым crescendo.
-- Есть, месье! - победоносно отвечал слуга. - У нас как нарочно недавно вылудили медную кастрюлю, в которую войдет по меньшей мере тридцать бутылок! Она еще не была в употреблении!
-- Давай сюда, кастрюлю! - величественно приказал Нини.
-- Да, да, огня... всюду огня! - подхватывал хор.
Предложение Нини-Мельницы дало новый толчок общему веселью. Самые безумные шутки и остроты скрещивались, смешиваясь с шумом поцелуев, которые срывали и щедро возвращали под предлогом того, что, быть может, не дождаться и завтрашнего дня... что остается покориться и т.д., и т.д. Вдруг среди воцарившейся тишины, в минуту безмолвия, часто наступающую в самых шумных собраниях, послышались какие-то мерные глухие удары над залой пиршества. Все замолчали и начали прислушиваться.