| Автор: | Сю Э. М., год: 1845 |
| Категория: | Роман |
8. ВОСПОМИНАНИЯ
Возбудившая такое изумление Нини-Мельницы посетительница была не кто иная, как Королева Вакханок. Истощенная, бледная, с растрепанными волосами, с ввалившимися щеками, со впалыми глазами, одетая почти в лохмотья, веселая и блестящая героиня стольких безумных оргий казалась только тенью самой себя. Нищета и горе иссушили ее прелестное лицо.
Войдя в залу, Сефиза остановилась. Беспокойным мрачным взором она, казалось, старалась проникнуть в полумрак залы и найти того, кого искала... Вдруг девушка вздрогнула и громко вскрикнула... На другом конце стола при синеватом свете пунша она увидала Жака, бившегося в страшных конвульсиях на руках едва сдерживавшего его Морока и еще одного из пирующих. При этом зрелище Сефиза, повинуясь порыву страха и любви, поступила так, как делала часто в минуту радости и веселья: чтобы не терять времени на обход всего длинного стола, она ловким прыжком вскочила на него, быстро и легко пробежала среди бутылок и тарелок, не задевая их, и одним прыжком очутилась возле Голыша.
-- Жак! - воскликнула она, не замечая Морока и бросаясь на шею своего возлюбленного. - Жак!.. ведь это я... Сефиза...
Этот дорогой, знакомый голос, этот раздирающий вопль, казалось, дошел до слуха Голыша. Он машинально повернул голову к Королеве Вакханок и, не открывая глаз, глубоко вздохнул. Вскоре его сведенные члены как будто отошли, легкая дрожь сменила конвульсии; через несколько секунд отяжелевшие веки поднялись, и он обвел вокруг себя блуждающим, потухшим взором.
Немые от изумления, свидетели этой сцены испытывали тревожное любопытство.
Сефиза, стоя на коленях возле своего возлюбленного, покрывала слезами и поцелуями его руки и, рыдая, повторяла:
-- Жак... это я... Сефиза... я нашла тебя... я не виновата в том, что тебя покинула... Прости меня!
-- Несчастная! - с гневом воскликнул Морок, испугавшись, что ее появление может помешать его пагубному плану. - Вы его, верно, убить хотите!.. в таком состоянии это потрясение будет роковым... Уйдите!
И он грубо схватил Сефизу за руку как раз в ту минуту, когда Жак, как будто очнувшись от тяжелого сна, начинал сознавать то, что происходило вокруг него.
-- Вы... так это вы! - с изумлением воскликнула Сефиза, узнав Морока. - Вы... разлучивший меня с Жаком!
Она замолкла, потому что мутный взор Голыша, остановившийся на ней, казалось, оживился.
-- Сефиза!.. - прошептал он. - Это ты?
-- Да, я... - отвечала она взволнованным голосом. - Я... я пришла... я расскажу тебе все...
Бедняжка не могла продолжать; она сжала руки, и по ее бледному, изменившемуся лицу, залитому слезами, видно было, как страшно поразили ее смертельно искаженные черты Жака.
Он понял причину ее молчания. Вглядываясь в свою очередь в страдальческое, исхудалое лицо Сефизы, он сказал:
-- Бедная девочка... на твою долю пришлось верно тоже много горя... нищета... Я также не узнаю тебя... нет... не узнаю...
-- Да, - отвечала Сефиза, - много горя... нищета и... хуже чем нищета... - прибавила она, содрогаясь, между тем как краска заливала ее бледное лицо.
-- Хуже чем нищета? - проговорил Жак с удивлением.
-- Но ты-то... ты... тоже страдал? - торопливо заговорила девушка, избегая отвечать на вопрос своего возлюбленного.
нет... Но все равно... теперь... я тебя видел... я могу умереть спокойно...
-- Ты не умрешь, Жак... я теперь с тобою!
-- Слушай, девочка... если бы у меня... там в желудке... был костер... из горящих углей, я не мог бы... страдать сильнее... Уж больше месяца... я горю... медленным огнем... Вот этот господин... - и головой он кивнул на Морока, - этот милый друг... очень старался раздувать это пламя... А впрочем... мне не жаль жизни... Я потерял привычку к труду, а приобрел привычку к пьянству... В конце концов... я сделался бы негодяем... Так уж лучше доставить удовольствие моему другу, который разжигает огонь в моей груди... После того, что я выпил... я уверен, что во мне все пылает, как... вот этот пунш...
-- Ты сумасшедший и неблагодарный, - сказал Морок, пожимая плечами. - Ты протягивал стакан, а я наливал!.. Да полно... не раз еще вместе чокнемся и выпьем!..
Сефиза уже несколько минут не сводила глаз с Морока.
-- Я повторяю, что ты давно раздуваешь огонь, на котором я сжег свою шкуру, - слабым голосом возразил Жак. - Не надо думать, что я умер от холеры... еще скажут, что я испугался своей роли. Я ведь тебя не упрекаю, мой нежный друг, - с усмешкой прибавил он. - Ты весело копал мне могилу... Правда... бывали минуты... когда, видя перед собою пропасть... я отступал... но ты, мой верный друг, ты толкал меня по наклонной плоскости и говорил: "Да иди же... шутник ты этакий... иди!", и я шел... и вот к чему пришел наконец...
При этих словах Голыш рассмеялся таким смехом, что его слушатели, взволнованные этой сценой, оцепенели от ужаса.
-- Вот что, братец, - холодно заметил Морок. - Я тебе советовал бы послушаться меня и...
-- Спасибо... я знаю, каковы твои советы... и вместо того, чтобы тебя слушать... я лучше поговорю с моей бедной Сефизой... Прежде чем отправиться к червям, я лучше... скажу ей, что у меня на сердце...
-- Жак!.. молчи... ты не знаешь, какое страдание доставляешь мне... - говорила Сефиза. - Уверяю тебя, что ты не умрешь...
-- Ну, тогда, храбрая Сефиза... спасеньем я буду обязан только тебе... - серьезным и прочувственным голосом, удивившим всех окружающих, сказал Жак. - Да... когда я пришел в себя и увидал тебя в такой нищенской одежде, мне стало вдруг так отрадно на душе, и знаешь почему?.. Потому что я сказал себе: бедная девушка!.. она мужественно сдержала слово... она предпочла труд, страдания и лишения - возможности получить от другого любовника все то, что ей нужно... все то, что давал ей я, пока был в силах... И эта мысль меня оживила и подкрепила... Мне нужно было это... необходимо... нужно... потому что я горел... я горю и теперь... - прибавил он, сжимая от боли кулаки. - Ну, наконец, настала минута счастья, мне это помогло... Спасибо, дорогая... мужественная Сефиза... Да, ты, добра и мужественна... и ты честно поступила... Видишь, я никого, кроме тебя, никогда не любил... И если среди всей этой грязи... этого отупляющего разврата... у меня являлась... светлая мысль... сожаление о том, что я не был хорошим человеком... эта мысль соединялась всегда с воспоминанием о тебе... Спасибо, моя верная подруга... - и Жак протянул Сефизе холодеющую руку, причем его сухие, воспаленные глаза подернулись слезою. - Спасибо... если я умру... я умру довольный... если останусь жив... я буду жить счастливый... Дай твою руку... храбрая Сефиза... ты поступила как честное, благородное создание...
Вместо того чтобы пожать руку Жака, коленопреклоненная девушка опустила голову и не смела даже поднять глаз на своего возлюбленного.
-- Ты мне не отвечаешь? - сказал он, наклоняясь к девушке. - Ты не даешь мне руки?.. Отчего?..
Несчастная отвечала только заглушенными рыданиями... Казалось, она была раздавлена бременем стыда, ее поза была смиренна и полна мольбы: она касалась лбом ног Жака.
Голыш, удивленный этим молчанием и поступками Сефизы, смотрел на Королеву Вакханок с возрастающим изумлением. Затем, с изменившимся лицом и дрожащими губами он прошептал, задыхаясь:
-- Сефиза!.. я тебя знаю... Ты не берешь моей руки... значит...
У него не хватило голоса, и он глухо проговорил несколько мгновений спустя:
-- Когда шесть недель тому назад меня повели в тюрьму, ты... мне сказала: "Жак! клянусь жизнью, что я буду жить честно, чего бы мне это ни стоило... я буду работать... терпеть нужду!.." Ну... теперь... я знаю, что ты никогда не лжешь... скажи мне... что ты сдержала слово... и я тебе поверю...
Сефиза отвечала только рыданиями, прижимая колени Жака к своей вздымающейся груди.
Странное противоречие... но встречающееся чаще чем думают... Этот отупевший от вина и разврата человек... человек, предававшийся всяким излишествам, следуя пагубным внушениям Морока, живший со времени выхода из тюрьмы среди постоянных оргий, почувствовал страшный, чудовищный удар, узнав по молчаливому признанию Сефизы о неверности этой девушки, любимой им, несмотря на ее первое падение, которого она, впрочем, от него не скрывала. Первое движение Голыша было ужасно; несмотря на слабость, он вскочил на ноги, схватил нож и, прежде чем могли ему помешать, замахнулся им на Сефизу. Но в ту минуту, когда он хотел нанести удар, несчастный испугался убийства, бросил нож, закрыл лицо руками и упал навзничь на свое место.
При крике Нини-Мельницы, который хотя поздно, но все-таки бросился, чтобы отнять нож, Сефиза подняла голову. Отчаяние Жака разрывало ей сердце; она вскочила, бросилась ему на шею, несмотря на его сопротивление и, заливаясь слезами, воскликнула:
он пришел... он сказал мне: "Имейте настолько мужества, чтобы..."
-- Я тебя не упрекаю... я не имею на это права... Оставь меня умереть спокойно... это мое единственное желание... - прервал ее Жак слабым голосом, отстраняя от себя; затем он прибавил с горькой улыбкой: - К счастью... мои счеты сведены... я знал... что делаю... когда... делал вызов... дуэль на водке.
-- Нет... ты не умрешь... ты меня выслушаешь, - воскликнула Сефиза в безумном порыве. - Ты выслушаешь меня... и все они также... Вы увидите, виновата ли я... Не правда ли, господа, вы увидите, заслуживаю ли я жалости, вы заступитесь за меня перед Жаком?.. Потому что если я вынуждена была продаться, то под влиянием нужды и безработицы... не для роскоши... вы видите мои лохмотья... но чтобы достать хлеб и кров моей бедной, больной и умиравшей сестре, еще более жалкой, чем я... Есть из-за чего меня пожалеть... так как говорят, что продаются ради удовольствия! - воскликнула несчастная с ужасным взрывом хохота.
Затем с дрожью отвращения она прибавила почти шепотом:
-- О! Если бы ты знал, Жак... как это отвратительно, какой это постыдный торг... Словом, я решилась убить себя, чтобы только не прибегать к этому вторично... и я бы уже убила себя, если бы мне не сказали, что ты здесь...
Затем, увидя, что Жак ей не отвечает, а только печально качает головой, все более слабея, Сефиза всплеснула руками и начала умоляющим тоном.
-- Жак, сжалься! Одно слово... прощения!
-- Господа, пожалуйста, удалите эту женщину! - воскликнул Морок. - Ее вид слишком тяжел для моего друга.
-- Послушайте, голубушка, будьте благоразумны! - заговорили некоторые из присутствующих, глубоко взволнованные сценой. - Оставьте его... подите сюда... Ему не угрожает никакой опасности... успокойтесь...
-- Ах, господа! - молила несчастная, заливаясь слезами и ломая руки. - Выслушайте меня... дайте мне вам сказать... я сделаю все, что хотите... я уйду... только помогите ему... пошлите за врачом... не дайте ему умереть так... Посмотрите!.. Боже!.. какие судороги... он страшно страдает...
-- Она права! надо послать за доктором! - сказал кто-то.
-- Где его найти... они так заняты теперь... - отвечал другой.
-- А знаете, что лучше всего сделать? - предложил третий. - Больница напротив, перенесем беднягу туда... там ему окажут первую помощь... Одна из досок стола послужит носилками, а скатерть - простыней...
-- Да, да, верно, - поддержали его несколько голосов.
-- Перенесем его туда... пойдемте...
Жак, отравленный алкоголем, потрясенный встречей с Сефизой, испытывал нервный припадок. Несчастный был в агонии. Его пришлось привязать к доске, служившей носилками; два человека подняли их, а Сефиза выпросила как милостыню разрешения проводить Жака до больницы.
Когда эта мрачная процессия вышла из большого зала трактира, началось всеобщее бегство. Все тщательно завертывались в плащи, чтобы не видно было костюмов. К счастью, нанятые заранее кареты уже стояли у крыльца в довольно большом количестве. Дерзкий вызов был доведен до конца, смелая бравада выполнена, и можно было с честью удалиться с поля брани.
Тем временем, когда еще не все успели выйти, на соборной площади раздались со страшной яростью оглушительные крики. Жака донесли до выхода из трактира. Впереди носилок Морок и Нини-Мельница старались проложить им дорогу. Вскоре густой наплыв толпы совершенно преградил путь, и новые крики послышались на углу площади у самого собора.
-- А это опять режут отравителя... как искрошили и первого, брошенного теперь в реку, - отвечал этот человек. - Хотите полюбоваться
Едва негодяй произнес эти слова, как ужасный вопль покрыл шум толпы, сквозь которую с трудом пробирались носильщики Голыша, предшествуемые Мороком, Этот раздирающий вопль принадлежал Сефизе... Жак, один из семи наследников Реннепона, испустил последний вздох на ее руках.
от ужаса и подобный последнему призыву человека, противящегося ударам убийц, заставил Морока похолодеть среди его гнусного триумфа.
-- Проклятие!!! - воскликнул ловкий убийца, избравший для своего преступления смертоносное, но законное орудие: пьянство и разврат. - Проклятие!!! это голос аббата д'Эгриньи! Его убивают!