Смерть Свенона, датского царевича (Отрывок из поэмы "Освобожденный Иерусалим")

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Тассо Т., год: 1580
Примечание:Перевод С. Е. Раича
Категория:Стихотворение
Связанные авторы:Раич С. Е. (Переводчик текста)

СМЕРТЬ СВЕНОНА {1},

ДАТСКОГО ЦАРЕВИЧА

Из "Освобожденного Иерусалима"

(С. VIII, ott. 4-39)

Северная лира на 1827 год

М., "Наука", 1984

. . . . . . . . . . . . . . 
Все тихо в стане. Вот на вал 
  Восходит рыцарь юный. 
"Кто б воины,- он говорил,- 
  Кто б, чада благодати, 
Меня, пришельца, проводил 
  К вождю Христовой рати {2}?" 
И рой их, жадный до вестей, 
  Пришельца провожает; 
Пришлец, склонясь к вождю вождей, 
  Победну длань лобзает, 
Ту длань, пред коей столько раз 
  Народы трепетали: 
"О вождь,- потом, возвысив глас, 
  Сказал сквозь слез печали,- 
Тебе, который славой дел 
  Дивиться мир заставил, 
Я б весть отрадней дать хотел..." 
  Тут он, вздохнув, прибавил: 

"Свенон, сын датского цари, 
  Опора лет преклонных, 
Давно желал, преплыв моря, 
  Стать в строи ополченных 
Тобой на божиих врагов, 
  На хищников Сиона. 
Ни смерти страх, ни страх трудов, 
  Ни блеск завидный трона, 
Ни нежность чувств любви живых 
  К отцу в преклонны лета 
Не ослабляли ни на миг 
  В душе его обета. 
 
Свенона из родной страны 
  Манило в край далекий 
 
  Заимствовать уроки; 
Безвестность в стыд ему была; 
  Он слышал,- рыцарь юной - 
Ринальд {3} свершил уже дела 
  Великие в подлунной; 
Но боле юношу влекло 
  Из отческого края 
Желанье - увенчать чело 
  Нетленной пальмой рая. 
 
Он собрал, рвением горя, 
  Отважные отряды, 
Преплыл холодные моря, 
  Прошел фракийски грады {4}, 
Был принят греческим царем 
  В Царьграде с пышной честью. 
Там, встреченный твоим гонцом, 
  Обрадован был вестью, 
Как верными осаждена, 
  Взята Антиохия 
 
  В дни битвы роковые. 
 
В те дни, когда в защиту ей 
  Со всех концов Фарсиса {5} 
Из градов, весей и полей 
  И стар и млад стеклися. 
Пересказав о сей борьбе 
  Дружин твоих крылатых, 
Гонец поведал о тебе, 
  О многих из вожатых; 
Открыл, как из дому бежал 
  Матильдин внук {6} прелестной, 
Как славу он меж вас стяжал 
  Отважностью чудесной. 
 
Потом прибавил твой гонец, 
  Что вы уж у Сиона, 
Что близок славных дел конец, 
  И приглашал Свенона 
С полками верных остальной 
  Победой поделиться. 
 
  Желаньем битв томится, 
Горит, кипит, и каждый час 
  Ему казался годом; 
Так он желал в бою меж вас 
  С неверным стать народом! 
 
Он каждый ваш ко славе шаг 
  Считал себе упреком 
И, жалкий в собственных глазах, 
  В терзаньи был жестоком; 
Давал ли кто ему совет,- 
  Совета уклонялся; 
Всем страх, ему лишь страха нет, 
  Он одного боялся: 
Не быть всегда в твоих глазах, 
  Стремясь стезей кровавой, 
С тобою не делить в боях 
  Опасности со славой. 
 
И сам спешил и нас он влек 
  С собой навстречу рока. 
 
  Повеял от востока,- 
Он - панцирь с мужеством на грудь - 
  Из Византии душной 
Идет, избрав кратчайший путь, 
  И мы за ним послушно. 
В пути не избегал Свенон 
  Ни трудных переходов, 
Ни пепелищ со всех сторон 
  Враждебных нам народов. 
 
Везде беды навстречу нам: 
  Там трудность переправы, 
Там бледный голод по степям, 
  Там меч врага кровавый; 
Мы шли наперекор всех бед 
  И все преодолели, 
И думали в чаду побед, 
  Что уж касались цели. 
Как счастие слепит умы! 
  Приближась к Палестине, 
 
  Раскинули в долине. 
 
Тут горестную принесли 
  Нам весть передовые: 
Им звук оружий невдали, 
  Знамена развитые 
И все сказало: близок враг" 
  Идущий с страшным войском 
И не объял Свенона страх, 
  И на лице геройском 
Все тот же цвет, и речь лилась 
  Из уст, как прежде, стройно; 
Мы побледнели, он на нас 
  Возводит взор спокойной. 
 
"Друзья! - сказал он наконец,- 
  Здесь рок нам неизследной 
Плетет страдальческий венец, 
  Или венец победной; 
Не хладев к пальмам я земным 
  И - льщуся пальмой рая; 
 
  Неверных ожидая, 
Воздвигнемся священный храм 
  Грядущими веками 
И воскурится фимиам 
  Над нашими гробами". 
 
Сказав, расставил стражу он, 
  Весь стан привел в порядок, 
В оружьи дал вкусить нам сон - 
  И сон наш не был сладок,- 
И сам оружий не снимал, 
  На нем и щит и латы. 
Уже полночный час настал, 
  Слетели сны крылаты,- 
Вдруг варварский раздался вой 
  Во мраке ночи мирной 
И ужасом над глубиной 
  Откликнулся эфирной. 
 
"На брань! на брань!..." и вождь младой 
  Как вихрь - грозы предтеча - 
 
  И - закипела сеча; 
Настал ужасный битвы час, 
  Открыт пир бранной стали; 
Враги со всех сторон на нас 
  Нахлынули и сжали; 
Мечей и копий лес густой 
  Растет, возрос пред нами, 
И стрелы тучей градовой 
  Упали над главами. 
 
В бою, где сто на пятерых 
  Отважных наступало, 
Во мраках полночи глухих 
  Их много-много пало 
На копья наши и мечи - 
  Кто раненый, кто мертвый; 
Но кто б исчислил в той ночи 
  И их и наши жертвы? 
Завистливая ночи мгла 
  От нас их утаила 
 
  Безвестностью покрыла. 
 
Свенон все впереди, Свенон 
  И в самой тьме полночной 
Повсюду виден, отличен 
  От всех по длани мочной; 
Везде опора он полков, 
  Везде он смелых чудо, 
Пред ним, за ним ручьями кровь 
  И трупы вражьи грудой, 
И где ни пролетит, там страх 
  С очей его провеет, 
И смерть с руки на каждый взмах 
  Неотразима реет. 
 
Так бились мы, пока взошла 
  Денница молодая; 
Едва над бранным полем мгла 
  Рассеялась густая, 
И свет желанный нам открыл 
  Весь ужас пораженья, 
 
  Скрывал от сожаленья: 
Мы видели - почти весь стан. 
  Все силы наши пали, 
И трупы бедных христиан 
  Все поле устилали. 
 
Две тысячи нас вышло в бой, 
  Осталось сто, не боле. 
Что чувствовал наш вождь младой, 
  Взглянув на бранно поле, 
Была ль душа его тверда, 
  Смутилась ли, кто знает? 
Он это скрыл и, как всегда, 
  Спокойный, к нам взывает: 
"Идем за падшими вослед 
  Кровавою стезею! 
Друзья! нам светит горний свет, 
  Нас бог зовет к покою". 
 
Сказал и с светлостью лица 
  И с светлою душою, 
 
  Стремится снова к бою; 
На сердце мужество лежит, 
  Как мужество Гиганта,- 
И ни из чистой стали щит, 
  Ни щит из адаманта, 
Казалося, сдержать не мог 
  Ударов стали бранной, 
И - весь он с головы до ног - 
  Весь стал одною раной. 
 
Не жизнь - нет! но она, но пыл 
  Геройства негасимый 
Поддерживал еще, крепил 
  Сей труп неукротимый; 
Платя ударом за удар, 
  Он ран своих не слышит. 
Чем боле их, чем боле жар 
  В груди бесстрашной пышет 
Вот воин на него с толпой 
  Взор страшен, стан высокой - 
 
  Пал под рукой жестокой. 
Пал наш бестрепетный герой, 
  Пал, не отмщенный нами!.. 
Клянуся, вождь бесценный мой, 
  И кровью и костями, 
Которыми ты освятил, 
  Прославил поле брани, 
Клянусь - я жизни не щадил, 
  Не бегал вражьей длани, 
И я, когда б мне бог судил 
  Пасть мертвым в час кровавый, 
И я бы вечным сном почил 
  С поборниками славы. 
 
Меж мертвых спутников моих 
  Один и, чувств лишенный, 
Пал жив... что было в этот миг, 
  Не знаю; мрак сгущенный 
Во мне все чувства оковал 
  Каким-то сном холодным. 
 
  Движеньем несвободным, 
Казалось, час полночный был 
  И в смутные мне очи 
Дрожащий огонек светил, 
  Мелькая в мраке ночи. 
 
На все в изнеможеньи сил 
  Смотрел я как-то смутно, 
Как человек, который был 
  В просоньи поминутно; 
То открывал, то закрывал 
  Отяготевши очи. 
Я на сырой земле лежал 
  Под хладным кровом ночи; 
И этот одр земли сырой, 
  И этот воздух хладной, 
Касаясь ран, меня тоской 
  Терзали безотрадной. 
 
Благословляя тайный рок, 
  Я скрыл под сердцем ропот. 
 
  Все ближе - слышу шепот; 
Я поднял, ободрясь душой, 
  Тяжелые ресницы; 
Гляжу - два мужа предо мной, 
  На дивных власяницы {8}, 
В руках свещи, и был мне глас: 
  "Бог чад не оставляет, 
Он благостью в нежданный час 
  Мольбы их предваряет". 
 
Так говорил один из них 
  И, руку простирая, 
Благословлял меня в сей миг 
  Благословеньем рая, 
И что-то надо мной шептал 
  И тихо и невнятно: 
"Восстань!" - потом он мне сказал. 
  Вняв речи благодатной, 
Я встал и бодро и легко; 
  Мне так отрадно было! 
 
  Дух полон новой силой. 
 
Я взор вперил на пришлецов 
  С глубоким изумленьем; 
Они казалися мне снов 
  Чудесным привиденьем. 
Тут мне сказал один из них: 
  "Спокойся, маловерной! 
Не призраки в очах твоих 
  В пустыне сей безмерной; 
Ты видишь в нас рабов Христа; 
  Отрекшися от света, 
Мы скрылись в дикие места, 
  Наш мир - пустыня эта. 
 
Тот бог, Которым все живет, 
  Тот бог, Чья длань для чуда 
Высокого не небрежет 
  Скудельного сосуда {9}, 
Которым я предизбран был 
  Тебе на избавленье; - 
 
  Дать телу прославленье; 
Оно - и здесь прекрасный храм - 
  Цвело душой прекрасной, 
С которой сопряжется там - 
  В стране блаженства ясной. 
 
Ты понял ли меня, мой сын? 
  Знай, прежде чем денницу, 
Увидишь ты средь сих долин 
  Свенонову гробницу, 
И будут чтить ее всегда 
  Благоговеньем веры. 
Взгляни, как солнце, к нам звезда 
  Блистает с горней сферы; 
Она, осиявая грудь 
  Почившего героя, 
Тебе укажет верный путь 
  К одру его покоя". 
 
Я мужу дивному вослед 
  Подъял на небо очи, 
 
  Иль свет от солнца ночи 
На труп Свенонов полосой 
  Нисходит золотою, 
И - ярко раны были той 
  Озарены звездою; 
И этот свет, и в ранах грудь, 
  Поивша жажду стали,- 
Едва лишь я успел взглянуть,- 
  Узнать вождя мне дали. 
 
Лицом лежал он не к земли, 
  Но к небу, где желанья 
Его от первых дней цвели, 
  Где зрели воздаянья; 
В одной руке, сжав крепко, меч 
  Держал он свой багровый, 
Как будто в грозной буре сечь 
  Еще разить готовый; 
Другую ко груди прижал 
  В сердечном умиленьи, 
 
  Пред господом в моленьи. 
 
Меж тем, как в тяжкой скорби я 
  Рыдал, над трупом стоя, 
Катились слезы в два ручья,- 
  Пустынник у героя 
Взяв меч из длани, говорит, 
  Дыша святой любовью: 
"Ты видишь, сын мой, он горит 
  Еще враждебной кровью. 
О! как пред этим острием 
  Неверные дрожали! 
Ты знаешь,- на шару земном 
  Нет крепче этой стали. 
 
Увы! владевший ею пал; 
  Но небу не угодно, 
Чтоб он - сей чудный меч дремал 
  И ржавел здесь бесплодно; 
Его удел - руке другой, 
  Счастливейшей достаться, 
 
  И долее вращаться, 
И наконец в желанный день 
  Отмстить за эти раны, 
За смерть твою, святая тень, 
  И близок день желанный. 
 
Свенона Солиман {10} убил, 
  В свой час и Солиману 
С меча Свенона рок судил 
  Приять смертельну рану. 
 
  Бестрепетной стопою 
Ты протечешь вдоль чуждых стран 
  Безбедною стезею; 
Тебе никто не преградит 
   
Тебя Пославший отстранит 
  Незримо все преграды. 
 
О! не забудь, мой сын, ты был 
  Чудес Его сосудом, 
 
  Неизреченным чудом; 
Твой долг - дать весть во все места, 
  От хижины до трона, 
О чистой вере во Христа, 
   
Чтоб и в грядущи времена 
  Народы и владыки, 
Как он, взяв крест на рамена, 
  Шли Гроб спасать Великий. 
 
 
  Счастливец тот наследной, 
Которому предобречен 
  Свенонов меч победной; 
Счастливец тот - Ринальд младой; 
   
Ему назначено судьбой 
  Отмстить за смерть героя". 
Безмолвный, я еще речам 
  Внимал его священным, 
 
  Предстало изумленным: 
 
На месте, где лежал мертвец, 
  Гробницу примечаю, 
Смотрю, дивлюся, наконец - 
   
Подъят и скрыт в ней хладный прах; 
  И письмена в скрижали 
О имени и о делах 
  Почившего вещали. 
 
  Созданье рук незримых, 
Я долго не сводил очей 
  С него ненасытимых. 

Раич.

ПРИМЕЧАНИЯ

"Освобожденный Иерусалим". Автограф неизвестен.

Хотя первый отрывок из перевода Рапча в сопровождении его статьи "О переводе эпических поэм Южной Европы и в особенности италианских" был опубликован только в 1823 г. ("Труды общества любителей российской словесности" при Московском университете, ч. 3, с. 211-221),- начало его работы над переводом поэмы может быть отнесено к более раннему времени: 1821-1822 гг. Отрывок из VII песни "Освобожденного Иерусалима" ("Эрминия") в переводе Раича уже 7 августа 1822 г. читался на заседании Вольного общества любителей российской словесности (см. Приложение к кн.: Ваганов В. Г. Вольное общество любителей российской словесности. Петрозаводск, 1949, с. 379). Заслуживают внимания и свидетельства самого поэта: в конце последнего, четвертого тома напечатано имеющее точную дату (25 августа 1828 г.) стихотворение Раича, в котором он прощается со своим многолетним трудом:

Ерусалим! Ерусалим! 
Тобою очарован, 
Семь лет к твоим стенам святым 
 

В "Автобиографии" поэт отмечает: "После перевода Виргилиевых "Георгик" приступил я... к переводу Тассова "Освобожденного Иерусалима" ("Русский библиофил", 1913, No 8, с. 28).

Отрывки из поэмы появились также в "Полярной Звезде на 1825 год", в "Урании" (1826), "Литературном музеуме на 1827 год", в "Альбоме северных муз" (1828).

В своей рецензии на СЛ H. M. Рожалин среди "прекрасных пиес словесности иностранной" первой назвал "Смерть Свенона г. Раича из Тасса" (MB, 1827, ч. 2, No 5, с. 86). Одобрительно отозвался о переведенном Раичем отрывке и П. Л. Вяземский: "должно признаться, что стихи переводчика часто живы и сочны, почти всегда звучны и вообще хороши. В отрывке Смерть Свенона язык вернее, строже и зрелее, чем в прежних: в нем гораздо менее и почти вовсе не находится прежде встречавшихся заимообразных оборотов Жуковского, которые могут быть хороши у него потому, что они его коренные, но становятся погрешными, когда они пересажены на чужую почву". Вяземский далее высказывал пожелание: "По любви г-на Раича к италиянской литературе и по сведениям его, должно желать, чтобы он короче познакомил нас с нею, предлагая нам в прозаических переводах и в критическом рассмотрении лучших писателей италиянских, стихотворцев и прозаистов". Вяземский выступает здесь против переводов в стихах, которые, по его мнению, "льстят более суетности переводчиков, но могущество стихотворства так сильно, что забывая о подлиннике, мы судим перевод как оригинальное творение... На переводчике в стихах лежат две неволи, а и с одною справиться тяжело" (МТ, 1827, ч. XIII, No 3, отд. 1, с. 242-243).

Раич придерживался иного взгляда: "Я той веры, что если мы достигнем до той благородной простоты, которая владычествует в творениях италианцев и... немцев,- то мы, русские, будем самые роскошные гости на пиру у муз - но для этого нам надобно много писать и еще более переводить - и именно переводить те творения, в которых преимущественно владычествует простота благородная - и переводить как переводили италианцы - с благоразумною свободою". Раич считал, что переводы стихотворные доставят "неисчерпаемый запас новых пиитических выражений, оборотов, слов, картин..." (см.: письмо к Д. П. Ознобишину от 20 ноября 1825 г.- Васильев М. Из переписки литераторов 20-30-х годов XIX в.- Изв. общества археологии, истории и этнографии при Казан, гос. ун-те им. В. И. Ульянова-Ленина. Казань, 1929, т. 34, вып. 3-4, с. 175).

"Освобожденного Иерусалима" Т. Тассо - А. Ф. Мерзлякова и С. Е. Раича, сделанные с итальянского оригинала. До того произведение Тассо переводили: M. H. Попов (первый полный перевод с французского языка, 1772), А. С. Шишков (1819); прозаический перевод С. Москотильникова (М., 1820) сделан с французского перевода Ла-Брюна. Отрывки из поэмы переводили К. Н. Батюшков, И. И. Козлов, С. П. Шевырев. Позднее появился полный перевод Д. Мина.

В поэме Тассо рассказывается об осаде Иерусалима войсками крестоносцев под предводительством Готфрида Бульонского.

1 Свенон - побочный сын датского короля, предводительствовал войском крестоносцев-датчан, был побежден и убит турками у Филомелиума. Описанное здесь событие произошло, однако, двумя годами раньше, когда крестоносцы осаждали Антиохию. Антиохия - древний город в Сирии; завоеван крестоносцами в 1098 г.

2...вождю Христовой рати...- Имеется в виду Готфрид IV Бульонский (Годфруа Буйонский, ок. 1000-1100), герцог Нижней Лотарингии, один из предводителей первого крестового похода (1096-1099), первый правитель Иерусалимского королевства; принял титул "защитника гроба господня".

3 Ринальд (Ринальдо) - изображенный в поэме рыцарь из стана крестоносцев (легендарный предок современных Тассо феррарских герцогов д'Эсте), пленник волшебницы Армиды.

5 Фарсис - историческая область на юге Ирана. В древности известна как Персида.

6 Матильдин внук - Матильда Святая - жена немецкого короля Генриха I, мать императора Отгона I (912-973), основала монастырь в Кведлинбурге, впоследствии канонизирована,

7 Ставки - здесь: шатры, палатки в военном лагере.

8 Власяница - монашеская одежда в форме мешка из грубой ткани темного цвета.

"Скудельный" - в первонач. значении - глиняный).

10 Солиман - Килидж-Арслан, или Солиман Младший, один из сельджукских султанов.