Американский претендент.
Глава XVI

ГЛАВА XVI

Брэди явился с ящиком и опять исчез, успев только сказать:

- Они кончают одну работу и сейчас придут.

Барроу вынул из ящика портрет масляными красками без рамы, в квадратный фут величиною, и поставил его перед Трэси, выбрав наиболее выгодное освещение, после чего украдкой бросил на товарища испытующий взгляд. Однако лицо Трэси не изменило своей окаменелой неподвижности и оставалось бесстрастным. Барроу поставил перед ним другой портрет, рядом с первым, и опять украдкой взглянул на товарища, отправляясь за третьим. Ледяное выражение в чертах молодого человека несколько смягчилось. No 3 вызвал подобие улыбки. No 4 совсем оживил его, а No 5 заставил юношу рассмеяться искренним смехом, который перешел в веселый хохот при No 14, когда тот появился вслед за другими.

- Ну, вот теперь вы пришли в себя, - сказал Барроу. - Если вас можно рассмешить, значит, еще не все потеряно.

Принесенные картины оказались чудовищными в смысле колорита, письма и экспрессии, но одна черта делала их положительно смехотворными. Каждый из четырнадцати портретов был снабжен одинаковыми атрибутами. Если забавно видеть фигуру коренастого ремесленника в партикулярном платье, с важностью опирающегося на пушку, которая стоит на берегу, тогда как на заднем плане виднеется корабль на морских волнах, то что же сказать о целой портретной галерее, где на каждой картине фигурирует тот же корабль и та же пушка? Трудно представить себе что-нибудь нелепее подобного зрелища.

- Объясните, объясните мне, ради Бога, что значит эта мистификация? - воскликнул Трэси, заливаясь смехом.

- Надо вам сказать, что эти мастерские произведения исполнены кистью не одного гения, а целых двух, - отвечал Барроу. - Они работают сообща; один пишет фигуры, другой аксессуары. Первый художник - немецкий башмачник с необыкновенной страстью к живописи; другой - простодушный старый янки, отставной моряк, который умеет малевать только корабли, пушки и морские волны. Они срисовывают портреты с дешевых моментальных снимков на металлической пластинке по двадцать центов за штуку, а за свою работу получают по шесть долларов за экземпляр, причем пишут общими силами по две штуки в день, когда, по их выражению, "бывают в ударе", то есть под наитием художественного вдохновения.

- И неужели им платят деньги за такое безобразие?

- Даже с большим удовольствием. И дела этих пачкунов процветали бы еще лучше, если б капитан Сольтмарш был способен изобразить лошадь, фортепиано, гитару или что-нибудь подобное, вместо своей неизменной пушки. Говоря по правде, она всем намозолила глаза; даже заказчики-мужчины, и те не хотят ее больше, не говоря о женщинах. Оригиналы всех показанных вам четырнадцати портретов недовольны своими изображениями. Один из них - служака из вольной пожарной команды, и ему хотелось бы видеть пожарную машину вместо пушки. Ломовой извозчик хочет, чтобы вместо корабля на заднем плане рисовались роспуски; словом, каждый требует атрибутов своей профессии; а между тем капитану никогда не удается нарисовать ничего, кроме кораблей и пушек, так что он не может выйти из заколдованного круга.

- Знаете, это самый необыкновенный вид эксплуатации человеческой глупости. Положительно, я не слыхивал ни о чем подобном. Вы меня заинтересовали не на шутку.

- Да и сами художники - прекурьезный народ. Люди они честные и вполне порядочные. Старый янки очень набожен; он прилежно изучает священное писание, которое любит толковать вкривь и вкось. Трудно представить себе человека добрее Сольтмарша, хотя он имеет привычку сквернословить и ругаться, как все моряки.

- Молодчина! Я хотел бы с ним познакомиться, Барроу.

- Охотно доставлю вам этот случай. Кажется, они идут. Если хотите, мы сведем речь на их искусство.

Художники пришли и чрезвычайно дружески поздоровались с хозяином комнаты. Немец оказался сорокалетним мужчиной, довольно полным, с блестящей лысиной, добродушным лицом и почтительным обращением. Капитану Сольтмаршу было под шестьдесят; высокий ростом, атлетически сложенный, он держался прямо. Его черные, как уголь, усы и волосы не были тронуты сединой, а загорелое, точно дубленое, лицо, поступь и движения отличались самоуверенностью, привычкой повелевать и решимостью. Жесткие руки моряка были татуированы, а зубы так и сверкали белизной; без малейшего усилия он говорил потрясающим басом, напоминавшим звуки церковного органа, и от его могучего дыхания пламя газового рожка свободно могло бы развеваться на пятьдесят ярдов в сторону.

- Великолепные картины! - сказал Барроу. - Мы только что любовались ими.

- Очень рад, что они понравились вам, - сказал с очевидным удовольствием Гандель, честный немец. - Ну, а вы, гер Трэси, как находите нашу работу?

- Могу по совести сказать, что никогда не видал ничего подобного.

- SchЖn! - с восторгом воскликнул сапожник. - Слышите, капитан? Вот этот шентльмен хвалит наше искусство.

Капитан пришел в восторг и сказал:

- Да, репутация - самое важное во всяком деле, капитан.

- Совершенно верно. Надо не только уметь взять риф, но и показать шкиперу, что ты умеешь сделать это. Вот вам и репутация. "Вовремя сказанное доброе слово создает нам славу, а зло пускай падет на того, кто умышляет злое", - сказал пророк Исай.

- Это очень возвышенно и вполне определяет вашу мысль, - заметил Трэси. - Где вы обучались живописи, капитан?

- Я нигде не обучался ей; это - природное дарование.

- Он так и родился с этой пушкой в голове. Капитан ничего не делает сам по себе; его гений руководит им. Дайте ему сонному кисть в руки, и у него выйдет пушка. Клянусь честью, если бы он мог нарисовать фортепиано, гитару или лоханку, мы были бы богаты.

- Как жаль, что трудовая жизнь помешала развиться его таланту и ограничила круг его деятельности! - заметил Трэси.

Капитан немного взволновался этими словами и подхватил:

- Вы совершенно правы, мистер Трэси. Мой талант загублен, а это очень жаль. Вот взгляните сюда, на портрет No 11; тут нарисован содержатель наемных экипажей, и могу вас уверить, что его дела процветают. Ему хотелось, чтобы я нарисовал запряженную лошадь на том месте, где стоит пушка. Чтобы как-нибудь выпутаться из затруднения, я принялся уверять его, будто бы пушка и корабль - установленные знаки нашей фирмы, так сказать, доказательство, что этот портрет нашей работы. В противном случае люди не поверят, что это настоящий Сольтмарш - Гандель. Вот хоть бы вы сами...

- Позвольте, капитан, вы клевещете на самих себя. Каждый, кто видел настоящего Сольтмарша - Ганделя, никогда не ошибается на этот счет. Отнимите у него всякую деталь, и уж по одному колориту и экспрессии каждый узнает вашу работу и остановится перед нею в немом благоговении...

- Ах, как приятно слышать ваши похвалы!

- Остановится и скажет самому себе, как говорил сто раз перед тем: "Живопись Сольтмарша - Ганделя - искусство совершенно особого рода, "ни на небеси горе, ни на земле низу" не найдется ничего ему подобного..."

- Nur hЖren Sie einmal! Никогда в моей жизни не слышал я таких драгоценных слов.

- Так я и отговорил заказчика, мистер Трэси, изображать возле себя запряженную лошадь. Тогда он стал просить нарисовать около него хотя похоронные дроги, потому что он участвует по найму в погребальных процессиях. Но я не умею рисовать ни погребальной колесницы, ни запряженной лошади; и вот из-за этого мы терпим большой ущерб. То же самое выходит и с женским полом; леди приходят и просят нарисовать какой-нибудь веселенький пейзажик на фоне их портрета...

- То есть вы хотите сказать, некоторые аксессуары, которые придают жанр картине?

- Ну, да, понимаете, там какую-нибудь кошку и финтифлюшку, чтобы выходило поэффектнее! Мы загребали бы деньги, будь у нас клиентура из женского пола; да в том беда, что мы не умеем рисовать разных штучек, какие нравятся женщинам. А в артиллерии они не смыслят ни бельмеса. Что им артиллерия! Они за нее гроша ломаного не дадут. А все я виноват, - с сокрушением продолжал капитан. - Остальное у нас выходит великолепно; мой товарищ, скажу вам, художник с головы до ног.

- Послушайте, что говорит этот старик! Он всегда префозносит меня таким манером, - перебил польщенный немец.

- Ну, посмотрите вы сами! Четырнадцать портретов в ряд, и хоть бы два из них были похожи между собою.

- Ваша правда, я этого и не заметил. Удивительная особенность, единственная в своем роде, не так ли?

- Вот именно. Наш Энди удивительно умеет различать людей. Мне помнится, что в сорок девятом псалме... Впрочем, это не относится к настоящему вопросу. Мы добросовестно трудимся, и наш труд оплачивается в конце концов.

- Да, Гандель очень силен по части характеристики лиц. Каждый должен с этим согласиться. Но не находите ли вы, что он немножко чересчур силен в технике?

"Техника... техника... политехника... пиротехника; это что-то насчет фейерверков, значит - избыток красок". Потом он заговорил уже спокойным и уверенным тоном:

- Да, он любит яркий колорит; впрочем, все заказчики падки на это; вот хоть бы взять No 9. Тут нарисован мясник Эванс. Пришел он к нам в мастерскую с таким лицом, какое бывает у всякого трезвого человека, а на портрете, взгляните-ка, вышел румяным, точно у него скарлатина. И уж как это ему понравилось, вы представить себе не можете! Теперь я делаю эскиз связки сосисок; хочу повесить их на пушку на портрете Эванса, и если эта штука мне удастся, наш мясник запляшет от радости.

- Ваш сообщник... извините, я хотел сказать, сотоварищ, без сомнения, великий колорист.

- Oh, danke schön!

-...Действительно необычайный колорист, не имеющий себе подражателей ни здесь, ни за границей; его талант пробивает новые пути с мощной силой тарана, а его манера так оригинальна, так романтична и невиданна, так прихотлива, так говорит сердцу, что... я полагаю... его можно назвать импрессионистом.

- Нет, - наивно возразил капитан, - он пресвитерианец.

- Ну, это объясняет все; в его искусстве есть что-то небесное, задушевное, вы чувствуете в нем неудовлетворенность, томительное стремление к идеальному, порыв к необъятному горизонту, неясное откровение, которое манит дух в загадочные ультрамариновые дали, звучит отдаленным эхом катаклизмов в еще не созданном пространстве... Скажите, мистер Гандель пробовал когда-нибудь водяные краски?

- Насколько мне известно, нет, - энергично возразил моряк, - но его собака пробовала их, и тогда...

- Ах, оставьте, пожалуйста, это была вовсе не моя собака.

- Как же так, ведь вы сами говорили, что она ваша?

- О, нет, капитан, я...

- Ну, вот еще, рассказывайте! Такой белый песик с отрубленным хвостом и с оторванным ухом?..

- Ну, да, та самая собака, клянусь "Кеоргом", была готова лизать что угодно...

- Ладно, оставим это. Право, я никогда не видал такого спорщика, как вы. Стоит заговорить об этой собачонке, как Энди выходит из себя и готов препираться с вами целый год. Однажды он проспорил целых два с половиной часа...

- Не может быть, капитан, - сказал Барроу, - это должна быть одна пустая молва.

- Нет, сэр, не пустая молва, он спорил со мною.

- Удивляюсь, как вы это выдержали.

- Ничего, привык. Поживите-ка вместе с Энди, и вы сами станете таким же спорщиком. Впрочем, это его единственный недостаток.

- О, нет, - спокойно отвечал капитан. - Нисколько не боюсь.

Художники ушли. Тогда Барроу положил руки на плечи Трэси и сказал:

люди тебе не поверят, если бы ты и в самом деле был графским сыном. Разве ты не понимаешь, что этому нельзя поверить? И что на тебя нашло, что ты выкинул эдакое коленце? Впрочем, довольно о том. Ты видишь сам, что ты поступил неладно. Это была ошибка.

- Да, действительно, ошибка!

только не робей.

Когда он ушел, Барроу некоторое время прохаживался по комнате в невеселом раздумье. "Заботит меня этот парень, - размышлял он про себя. - Никогда малый не выкинул бы подобной штуки, если бы не тронулся маленько. А ведь нужда скрутит хоть кого: работы нет, и впереди не на что надеяться. В таких обстоятельствах и духом падаешь, и гордость страдает, а потом как начнет донимать тоска, так того и гляди с ума спятишь. Надо поговорить с соседями. Если в них есть капля жалости, - а им нельзя отказать в человеколюбии, - то они будут к нему снисходительнее, когда узнают, что Трэси немного тронулся с горя. Только необходимо найти ему какое-нибудь дело; это единственное лекарство от его болезни. Бедняга! Один на чужой стороне, и ниоткуда никакой помощи".