Проблески детской гениальности
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Проблески детской гениальности

Въ настоящее время все дети, повидимому, заразились скверною и непрiятною манерой: произносить остроумныя изреченiя при всякомъ удобномъ случае и, въ особенности, въ техъ случаяхъ, когда вообще имъ бы не следовало разевать рта. Судя по обнародованнымъ попыткамъ такого остроумiя представителей подростающаго поколенiя приходится признать почти сумасшедшими. Родители ихъ, кажется, также не очень далеко ушли отъ своихъ детей, такъ какъ имъ-то, въ громадномъ большинстве случаевъ, принадлежитъ честь обнародованiя проблесковъ детской генiальноcти, такъ лучезарно сiяющей со столбцовъ нашихъ современныхъ газетъ. Можетъ показаться, что я говорю объ этомъ съ излишней горячностiю, вследствiе личной зависти, и въ такомъ случае я готовъ признаться, что меня действительно раздражаетъ необходимость ежедневно выслушивать о столь многихъ высокоодаренныхъ детяхъ, припоминая въ то же время, что самъ я, будучи ребенкомъ, очень редко говорилъ что-нибудь остроумное. Раза два я попробовалъ было сделать это, но вполне неудачно. Мои близкiе никогда не ожидали услышать отъ меня что-либо остроумное и прежде чемъ я успевалъ поразить ихъ чемъ-нибудь подобнымъ, они или зажимали мне ротъ, или даже старались меня высечь. Мне делается жутко и морозъ подираетъ меня по коже всякiй разъ, когда я воображу себе, что бы могло случиться, если бы мне тогда удалось произнести хотъ одно изъ остроумныхъ изреченiй современныхъ двухгодовалыхъ детей и если бы, конечно, при этомъ присутствовалъ мой отецъ. Содрать съ меня съ живого кожу и затемъ считать свой долгъ исполненнымъ, - показалось бы ему, вероятно, слишкомъ нежнымъ возмездiемъ за такое преступленiе. Это былъ очень строгiй человекъ, редко улыбавшiйся и ненавидевшiй "скороспелость" во всехъ ея видахъ. Если бы ему довелось услышать отъ меня образчики остроумiя, въ которомъ упражняются современныя дети, то онъ убилъ бы меня. Да, безъ сомненiя, онъ поступилъ бы именно такъ, разъ ему представился бы къ тому благопрiятный случай и если бы этого не случилось, то только потому, что я изъ естественной предосторожности сначала принялъ бы достаточную дозу стрихнина, а уже потомъ попытался бы произнести какое-нибудь остроумное изреченiе. Безпорочная исторiя моей жизни запятнана только одной единственной остроумной выходкой. Мой отецъ, слышавшiй эту остроту, гнался за мной черезъ три или четыре городскихъ квартала, съ единственной целью лишить меня жизни, и если бы я былъ тогда взрослымъ, то, конечно, онъ бы имелъ на это полное право; но такъ какъ я былъ еще ребенкомъ, то и не могъ сознавать, какой безбожный поступокъ я совершилъ. Я позволилъ себе одно изъ техъ замечанiй, которыя уже тогда причислялись къ категорiи "бойкихъ"; - но въ немъ не было ничего остроумнаго. И, темъ не менее, это чуть-чуть не породило серьезнаго разрыва между отцомъ и мною.

Дело было такъ. Мои родители, дядя Ефраимъ съ женой и несколько другихъ лицъ озабочены были сообща выборомъ для меня имени. Я самъ въ это время лежалъ, пробуя каучуковыя кольца различныхъ сортовъ и стараясь выбрать изъ нихъ наиболее подходящее, такъ какъ, признаться, мне уже надоело делать дальнейшiе оныты, способствующiе прорезыванiю зубовъ, на пальцахъ окружающихъ людей, и потому я желалъ заполучить нечто новое, ускоряющее этотъ процессъ, дабы вследъ за этимъ иметь право заняться чемъ-нибудь другимъ. Вспоминаете-ли вы когда-нибудь, какъ неудобно бывало вамъ, въ заботахъ о скорейшемъ прорезыванiи зубовъ, кусать пальцы вашей няньки или какъ вамъ приходилось почти пополамъ изгибаться, проделывая тоже посредствомъ большихъ пальцевъ на собственныхъ ногахъ? И разве вы не теряли ни разу терпенiя за этими занятiями, прежде чемъ зубы ваши успевали прорезаться хотя бы только на половину? Мне представляется, какъ будто все это было еще только вчера. Но я удаляюсь отъ разсказа. Итакъ, я лежалъ и пробовалъ каучуковыя кольца. Помню, что, посмотревъ на часы, я сообразилъ, что черезъ одинъ часъ и 25 минуть мне исполнится ровно две недели. О, какъ мало хорошаго успелъ я сделать, чтобы заслужить те благодеянiя, которыя такъ щедро расточались вокругъ меня!

И вотъ я услышалъ слова моего отца: - Авраамъ хорошее имя. Мой дедъ назывался Авраамомъ!

- Мать подтвердила: - Авраамъ - хорошее имя. Это правда. Выберемъ для него однимъ изъ именъ Авраамъ.

Тогда я сказалъ: - И мне Авраамъ тоже нравится.

Отецъ потеръ лобъ, мать самодовольно улыбнулась.

Тетка сказала: - Какой милый, славный ребенокъ!

Отецъ продолжалъ:

- Исаакъ - хорошее имя, и Яковъ - тоже очень хорошее имя.

Мать, вполне соглашаясь съ этимъ, подтвердила:

- Лучшихъ именъ и не выбрать. Присоединимъ къ его имени еще имена Исаака и Якова.

колецъ! И никто не записалъ тогда эти мои изреченiя, дабы ихъ впоследствiи обнародовать. Я виделъ это, а потому самъ запомнилъ ихъ, ибо иначе они были бы разъ навсегда потеряны для света. Но, въ противуположность другимъ детямъ, ловящимъ на себе горделивый взглядъ поощренiя, каждый разъ, какъ имъ удается выказать такъ рано блестящiя умственныя способности, отецъ мой посмотрелъ на меня мрачнымъ, суровымъ взоромъ, мать казалась полу-опечаленной, полу-испуганной и даже тетка изобразила на лице такую гримасу, какъ будто хотела сказать ею, что, пожалуй, я действительно хватилъ черезъ край. Злобно раскусивъ пополамъ одноизъ каучуковыхъ колецъ и яростно ударивъ погремушкой по голове котенка, я, однако, не проронилъ ни слова. Вскоре после этого отецъ сказалъ:

- Самуилъ - превосходное имя.

Тогда я понялъ, что дело не обойдется безъ бури, которую уже ничто не могло отвратить. Я отшвырнулъ мою погремушку, выбросилъ изъ люльки серебряные часы моего дяди, деревянную собачку, оловянныхъ солдатиковъ и разныя другiя вещи, которыя служили мне обыкновенно для разсматриванiя и изследованiя, а также для производства прiятнаго шума, и которыя я имелъ обыкновенiе ломать и разбивать, когда нуждался въ какомъ-нибудь здоровомъ телодвиженiи.

Вследъ затемъ я накинулъ на себя пальто, оделъ мою шапченку, взялъ въ одну руку мои сапожки, а въ другую кусокъ лакрицы и вылезъ изъ люльки на полъ. При этомъ я внутренно подбодрялъ самого себя: если дело дойдетъ до крупныхъ недоразуменiй, то я все-таки, достаточно вооруженъ.

И вотъ, звонкимъ, увереннымъ голосомъ я произнесъ:

- Сынъ мой!

- Отецъ мой, я говорю совершенно серьезно. Я не могу.

- Почему?

- Отецъ, я питаю непобедимое отвращенiе къ этому имени.

- Я хотелъ бы слышать, сударь, хоть одинъ такой примеръ.

- Что!? А разве Пророкъ Самуилъ не былъ великъ и мужественъ!

- Сынъ мой! Самъ Господь призвалъ его на небо собственнымъ голосомъ.

Съ этими словами я выбежалъ изъ комнаты, а за мною выбежалъ разсвирепевшiй отецъ мой. Къ полудню следующаго дня онъ успелъ изловить меня; борьба оказалась не равной, и я получилъ имя Самуила, съ присовокупленiемъ достаточнаго количества розогъ и другихъ полезныхъ поученiй. За этими занятiями гневъ моего отца прошелъ и между нами установился миръ, который могъ бы перейти опять въ серьезный разрывъ, если бы я не предпочелъ быть впредь менее остроумнымъ. Но вы можете судить по этому происшествiю, что сделалъ бы со мною мой отецъ, если бы я въ его присутствiи позволилъ себе высказать одну изъ техъ неуклюжихъ, плоскихъ остротъ нынешнихъ двухгодовалыхъ детей, а которыхъ теперь печатаютъ въ газетахъ. Я, съ своей стороны, уверенъ, что въ такомъ случае въ хронику нашей фамилiи былъ бы занесенъ фактъ детоубiйства.