Банкнота в миллион фунтов

Марк Твен

Банкнота в миллион фунтов

Когда мне было двадцать семь лет, я работал служащим у маклера горной промышленности в Сан-Франциско и знал все тонкости дела. Будучи одиноким в этом мире, положиться я мог лишь на свою сообразительность и непорочную репутацию. Я находился на пути к возможной удаче и был вполне доволен.

По субботам, после полудня, я посвящал время исключительно себе. У меня вошло в привычку плавать в бухте на небольшой лодочке. Однажды я осмелился выйти слишком далеко в море. Упали сумерки, а с ними, казалось, была потеряна последняя надежда, когда вдруг меня подобрало маленькое судно, направляющееся в Лондон. Наше плавание было долгим, а погода штормовой. Я выполнял обязанности рядового матроса, чтобы как-то оплатить свой проезд. На берег в Лондоне я сошёл в потрёпанной и изношенной одежде и с единственным долларом в кармане. Эти деньги кормили меня и давали мне приют в течение суток. Следующие двадцать четыре часа я провёл без еды и крова.

Около десяти утра следующего утра, слабый и голодный, я брёл вдоль Портлэнд Плэйс. Со мной поравнялась гувернантка, волоча за собой упирающегося ребёнка, который неожиданно швырнул огромную соблазнительно-сладкую, но едва надкушенную грушу в канаву. Естественно, я тут же остановился, устремив свой взгляд на это, уже валявшееся в грязи, сокровище. У меня потекли слюнки, желудок требовал фрукт, вся моя плоть молила о нём. Но каждый раз, когда я нагибался за грушей, чей-то случайный взгляд замечал это. Я сейчас же выпрямлялся с совершенно безразличным видом, будто бы я совсем и думал об этой груше. Всё это продолжалось довольно долго. Я никак не мог получить то, что хотел. Но в тот момент, когда, уже окончательно отчаявшись, я схватил фрукт, бросив вызов всему своему стыду, позади меня открылось окно, и прозвучал мужской голос: "Войдите, пожалуйста".

Внушительного вида лакей проводил меня в роскошную комнату, где сидели два пожилых джентльмена. Услав слугу, они попросили меня сесть. Они только что закончили свой завтрак; остатки еды на столе просто не давали мне покоя. Я едва мог владеть собой в присутствии всей этой пищи. И так как мне даже не предложили попробовать, мне приходилось проявить большую выдержку и справляться со своим несчастьем молча.

Сейчас я расскажу, что же происходило в этой комнате незадолго до того, как там появился я.Конечно, я ничего и не подозревал тогда, а узнал обо всём намного позже. Те два пожилых мужчины были братьями. Пару дней назад до моего появления у них разгорелся спор, который превратился в пари, что в Англии, надо сказать, означает улаживание любых спорных вопросов.

Запомните, пожалуйста, что Английский банк выпустил однажды две банкноты, каждая в миллион фунтов, с целью заключения некоторой государственноважной сделки с другой страной. По той или иной причине только одна из этих банкнот была использована и погашена; вторая же до сих пор хранилась в банке. И вот два брата, беззаботно болтая однажды, задались таким вопросом: "А что бы произошло с абсолютно честным и в то же время смышлёным малым, оставленным на произвол судьбы в Лондоне, без единого друга и без денег, кроме этой бумажки в миллион фунтов, и без возможности доказать, что она принадлежит ему. Один из братьев утверждал, что этот человек умрёт от голода, второй же говорил, что нет. Первый брат считал, что невозможно предложить банкноту в банк или куда-нибудь ещё, так как будешь тут же на месте арестован. Итак, они продолжали спорить, когда второй брат сказал, что ставит две тысячи фунтов на то, что на этот миллион человек проживёт тридцать дней в любом случае и даже сможет избежать тюрьмы. Первый брат принял вызов. Как истый англичанин, второй брат пошёл в банк и купил банкноту. Проявил мужество, я вам скажу. Затем он продиктовал одному из клерков письмо, которое тот написал своим красивым, круглым почерком. И вот оба джентльмена уселись у окна, в течение целого дня выслеживая подходящего иностранца.

Много честных людей проходило мимо, но они казались не слишком смышлёными; появлялось немало смышлёных, но они не были слишком честными. Те же, кто был и достаточно умён, и достаточно честен, были не достаточно бедны, а если и бедны, то отнюдь не иностранцы. Чего-то постоянно не хватало до тех пор, как не появился я. Джентльмены выбрали меня единогласно, я полностью им подходил. И вот я стою сейчас, пытаясь понять, зачем им понадобился. Меня расспросили о моей жизни, и довольно-таки скоро они услышали мой рассказ. Наконец признались, что подхожу их требованиям. Я ответил, что искренне рад этому, и попросил объяснить, в чём дело. Тогда один из них протянул мне конверт. Объяснение я должен был найти внутри. Я уже было собирался вскрыть конверт, но джентльмен не позволил. Мне было велено взять конверт с собой и тщательно просмотреть, чтобы не поступить опрометчиво и необдуманно при принятии решения. Весьма озадаченный, я попытался ещё раз обсудить всё это, но мне опять отказали. Я покинул дом, обиженный и оскорблённый. Казалось, со мной сыграли злую шутку. И я был вынужден примириться с этим, не имея возможности бороться против обид, нанесённых богатыми и сильными.

Я бы сейчас мог спокойно поднять грушу и съесть её прямо у всех на глазах, но её и след простыл. Я потерял драгоценный фрукт из-за какого-то странного конверта. Всё это ещё больше настраивало меня против этих двух джентльменов. Когда я был на достаточном расстоянии от их дома, я наконец вскрыл конверт. Внутри были деньги! Моё мнение об этих людях тут же резко поменялось, поверьте мне! Не теряя ни минуты, я сунул деньги и письмо в карман жилета и помчался в ближайшую дешевенькую забегаловку. Как же я поел! Когда в меня уже больше ничего не лезло, я решил пересчитать деньги. Хватило лишь беглого взгляда, чтобы остолбенеть. Пять миллионов долларов! Г олова шла кругом.

Вероятно, я просидел в таком состоянии с минуту. Я то и дело открывал и закрывал глаза, чтобы убедиться, не сплю ли я. Наконец, придя в себя, я заметил хозяина заведения, стоящего передо мной и ошеломлённо смотревшего на купюру. Казалось, он боготворил её, всей душой и телом. Он выглядел так, будто не может пошевелить ни рукой, ни ногой. Воспользовавшись его молчанием, я совершил единственно возможный в тот момент поступок. Я протянул ему банкноту и небрежно сказал: "Разменяйте, пожалуйста".

Придя в нормальное состояние, хозяин принёс тысячу извинений за то, что не может разменять деньги. Я даже не мог заставить его дотронуться до них. Он желал лишь смотреть на купюру, будто утоляя жажду своих глаз. Он относился к банкноте, как к чему-то священному, не достойному прикосновения простого человека. Мне пришлось повторить:

"Извините ещё раз за беспокойство, но я настаиваю. Пожалуйста, разменяйте. У меня больше ничего нет".

Он сказал, это не имеет никакого значения. Он вполне согласен отложить такой пустяк, как размен денег, на потом. И даже тот факт, что вряд ли в ближайшее время я появлюсь в этом районе, не сыграл никакой роли. Он обещал ждать, сколько угодно. И более того, мне было разрешено брать в пивной всё, что я хочу, в любое время, и мой счёт будет действителен настолько долго, насколько мне необходимо. Он также сказал, что не может не доверять такому богатому человеку, как я, особенно и потому, что я был весёлого нрава, раз мог так разыгрывать людей и ходить в лохмотьях при таких деньгах. В этот момент в кафе вошел ещё один посетитель. Хозяин намекнул мне, чтобы я убрал эту чудовищную сумму с глаз долой. Откланявшись мне весьма учтиво, хозяин ушел. А я направился прямо в дом к двум уже известным нам братьям. Мне хотелось вернуть всё на свои места и отдать обратно деньги, которые мне дали по величайшей ошибке. Особенно хотелось мне исправить всё до появления полиции. Я порядочно нервничал. В действительности, я сильно боялся, хотя, конечно, я был не виноват. Но слишком хорошо знал человеческую натуру. Я представлял себе тот неистовый гнев, в который придут пожилые джентльмены, обнаружив, что они отдали бродяге купюру в миллион фунтов, спутав с однофунтовой. И вполне очевидно, что виновным окажусь я. Вряд ли джентльмены будут укорять себя в собственном легкомыслии. Когда я приблизился к их дому, моё волнение постепенно утихло. Обстановка вокруг была спокойная, что придавало мне уверенности в том, что жуткий промах ещё не обнаружен. Я позвонил в дверь. Открыл тот же слуга. Я попросил проводить меня к джентльменам.

- Уехали? Куда?- Путешествовать.- А куда именно?- На континент, я думаю.- Континент?- Да, сэр.- А конкретно куда?- Я не могу сказать, сэр, я не знаю.- Когда они вернутся?- Сказали, через месяц.

- Целый месяц?! Это ужасно! Подскажите же мне, как с ними связаться. Это крайняя необходимость.

- Я, действительно, ничем не могу помочь. Я не имею представления, куда они уехали.

- Тогда мне нужно поговорить с кем-нибудь из семьи.

- Послушайте, произошла ужасная ошибка. Они должны вернуться до заката. Скажите им, что я был здесь и что буду приходить до тех пор, пока всё не разрешится и не встанет на свои места. Им не о чем беспокоиться.

Итак, мне пришлось сдаться и уйти. Как же всё это было загадочно! Я сходил с ума. Они приедут "вовремя". Что бы это могло значить? О, должно быть письмо объяснит мне что-нибудь. Я совсем про него забыл. Вот, что там было написано:

"Вы умный и честный человек, о чём можно судить по вашему лицу. Нам показалось, что вы бедны и что вы иностранец. Внутри вы найдёте сумму денег. Я одолжил её вам на тридцать дней, без какой бы то ни было выгоды с моей стороны. По истечении этого срока придите к нам в дом. У нас состоялось пари. Если я его выиграю, вы получите любое место, какое хотите и какое имеется в моём распоряжении, - любую работу, к какой вы окажетесь пригодны".

Что-то за всем этим крылось! Вы уже заранее знали, что предшествовало всему этому, а я-то нет. Для меня всё это было необыкновенной загадкой. Я не имел ни малейшего понятия, в чём было дело. Я даже не представлял, хотят ли мне зла или добра. Я пошел в парк, чтобы посидеть спокойно, всё обдумать и решить, что делать дальше.

Через час мои рассуждения оформились примерно в следующее.

Возможно, эти люди желали мне добра, возможно, зла. Неважно. Я этого не знал. У них что-то было на уме; они играли в какую-то игру, а быть может, проводили эксперимент. Неважно. Я не мог этого определить. Там, вероятно, был из-за меня спор. Неважно. Всё равно у меня не было возможности это выяснить. Итак, мы избавились от неизвестного, остальное вполне ясно. Если я попробую отнести купюру в Английский банк и попрошу положить её на счёт человека, которому она принадлежит, они это сделают, так как знают, чья она, в отличие от меня. Но ведь они поинтересуются, где я её взял. И если я скажу правду, меня, естественно, отправят в сумасшедший дом. А если я совру, меня посадят в тюрьму. То же ждёт меня, если я попытаюсь вложить деньги куда-то ещё или использовать их, чтобы взять взаймы. Мне придётся носить с собой эту ношу, пока два джентльмена не вернутся, хочу я этого или нет. Мне это не принесет ровно никакой пользы, и тем не менее я вынужден таскать эту банкноту с собой и более того - беречь её. Я не могу её кому-либо отдать, даже если попытаюсь. Ни один нормальный человек, ни даже разбойник не станут вмешиваться во это дело. А джентльмены в безопасности. Даже если я потеряю купюру или сожгу её, они всё равно не пострадают. Ведь они могут в любой момент прикрыть счёт, и банк им всё равно выплатит всё до единой монеты. А я тем временем буду целый месяц страдать, не имея никакого заработка и никакого дохода до тех пор, пока не прояснится это пари (каким бы там оно ни было) и я не получу мне обещанное. Хотелось бы получить! Ведь люди такого сорта, как эти братья, действительно, многое могут. И я предался мечтаниям. Мои надежды возрастали и возрастали. Безусловно, зарплата будет большая. И я начну получать ее уже через месяц. И со мной всё будет в порядке. Довольно скоро я вновь чувствовал себя превосходно. И я опять побрел по улице. При виде мужского ателье во мне проснулось острое желание сбросить с себя всё это барахло и вновь прилично одеться. Мог я себе это позволить? Нет; у меня не было ничего, кроме миллиона фунтов. Я заставил себя пройти мимо. Но неведомая сила принесла меня обратно. Соблазн не отпускал меня. Раз шесть, наверное, я проходил мимо ателье, взад и вперёд. Внутри меня разразилась серьёзная борьба. В конце концов, мне пришлось сдаться. Я спросил, нет ли у них случайно какого-нибудь ненужного костюма. Человек, к которому я обратился, кивнул на другого, не говоря ни слова. Но и он без слов указал на следующего. Наконец мне ответили:

"Я уделю вам внимание, когда освобожусь".

по размеру и совсем не шёл к лицу, но он был новый, и я был этому рад. Не упоминая о недостатках, я промолвил слегка смущённо:

"Вы окажете мне большую услугу, если разрешите оплатить покупку несколько дней спустя. У меня нет с собой мелких денег".

С язвительным выражением лица сотрудник, обслуживающий меня, сказал:

"Ах, ну да! У вас нет мелких денег?! Ну, конечно, я этого и не ожидал. Такие джентльмены, как вы, носят с собой только крупные суммы".

Немного раздражённо, я произнёс:

"Дорогой друг, не стоит судить о людях по одежде, которую они носят. Я вполне в состоянии оплатить этот костюм. Просто мне не хочется утруждать вас и просить разменять мне крупную сумму денег".

Немного изменив свой тон и манеру поведения, но при этом весьма надменно, он ответил:

"Я не имел в виду ничего плохого, но уж раз пошли упрёки, я должен вам сказать, что не ваше это дело решать, какие купюры мы можем разменять, а какие нет. Полагаю, мы способны разменять вашу крупную сумму".

Тогда я протянул ему банкноту со словами:

"О, прекрасно! Извините!"

улыбка трусливо застыла. Теперь она напоминала волнообразные потоки лавы, застывшей на склонах Везувия. Никогда прежде не видел я такой улыбки. Казалось, она будет сохранена навечно. Сотрудник продолжал стоять с купюрой в руках, когда к нам стал протискиваться хозяин ателье. Ему хотелось узнать, что происходит. Весьма оживлённо, он спросил:

- Ну, что случилось? В чём проблема?

Я ответил:- Нет никаких проблем, просто я жду, когда мне разменяют деньги.

- Ну же, Тод, разменяй сумму. Давай, шевелись.

"Легко сказать, сэр, разменяй. Посмотрите сами на купюру".

самому себе: "Дать ТАКОМУ миллионеру ТАКОЙ чудовищный костюм! Тод - дурак, прирождённый болван. Всегда всё портит. Отваживает всех миллионеров от нашего заведения, потому что не может отличить миллионера от бродяги. Ах, вот как раз то, что я искал. Пожалуйста, сэр, снимите с себя всё это и сожгите. Окажите мне услугу, наденьте эту рубашку и этот костюм. Замечательно! Это именно то, что нужно. Просто, незамысловато, но богато и невероятно элегантно. Знаете, этот костюм заказал себе иностранный принц -возможно, вы его знаете, сэр. Его Высокая Светлость Господарь Галифакса! Но по семейным обстоятельствам костюм он не забрал. Дело в том, что его достопочтенная матушка собралась умирать, но вдруг - ни с того ни с сего - передумала. Да, не всегда бывает так, как мы...то есть, как они... - Ну вот! Брюки великолепны, они до невозможности вам идут, сэр. А жилет! И снова превосходно! Так, посмотрим на пиджак. Бог мой! Вы только посмотрите! Как это всё вам к лицу! Я никогда в своей жизни не видел такого!"

Я выразил удовольствие.

"Очень хорошо, сэр, очень хорошо. Должен вам сказать, для того, чтобы изменить свой образ, это как раз то, что вам нужно. Но подождите-ка. Давайте поглядим, что мы можем сшить именно для вас, по вашим размерам. Тод, живо, неси журнал и ручку. Так, длина штанины 32..." - и так продолжалось ещё долго. Хозяин измерял меня, а я не мог вставить и словечка. Он за меня заказал вечерний костюм, деловой костюм, рубашки и много всего другого. Наконец я сумел вставить слово:

"Но, любезный, я не могу сделать такие заказы до тех пор, пока вы не согласитесь отложить оплату на неопределённый срок или не разменяете мне мою купюру".

"На неопределённый срок! Слабо сказано, сэр, слабо сказано! Вечность - вот подходящее слово. Тод, быстренько собери все эти вещи и прикажи прислать их господину на дом. И немедленно. А заказчики помельче пусть подождут! Запиши адрес любезного джентльмена и..."

"Но я переезжаю. Как только это будет возможно, я заскочу к вам и оставлю свой новый адрес".

"Конечно, сэр, конечно. Минуточку -позвольте мне вас проводить, сэр. Всего наилучшего, сэр, до скорого свидания, сэр".

Ну что ж! Вы поняли, мои дорогие, что же произошло на самом деле? Я мог совершенно спокойно покупать то, что хочу, всего лишь пытаясь разменять банкноту. Не прошло и недели, как я был превосходно одет и имел всё необходимое. Жил я теперь со всеми удобствами и в роскоши в дорогом отеле на площади Ганновер. Там я обедал, но завтракал по-прежнему в скромном заведении Гарриса, в том самом, где первый раз поел, имея в кармане лишь миллионную купюру. Для Гарриса я был путём к успеху. Новость о том, что чудак-иностранец с миллионными банкнотами в кармане покровительствует заведению, моментально облетела округу. И этого было достаточно. Забегаловка из бедного, постоянно борющегося за счастье заведения тут же превратилась в знаменитое, кишащее клиентами кафе. Гаррис был до того мне признателен, что постоянно совал мне в долг деньги. И отказать ему было невозможно. И вот я, бедняк бедняком, имел теперь деньги, которые мог тратить. Зажил я, как богач! Конечно, мысль о том, что скоро будет крах, неоднократно приходила мне в голову. Но меня уже вынесло в открытое море и дороги назад не было. Мне оставалось, либо плыть по течению, либо тонуть. И если бы впереди не маячило крушение, происходящее казалось бы просто большой нелепостью. Ночью, в темноте, эта трагическая часть не давала мне покоя, угрожала и предостерегала. Я метался, стонал и совсем не мог спать. Но при благожелательном свете дня все горести уходили на второй план, и я словно парил в облаках. Был счастлив до головокружения, до потери пульса.

Естественно, я приобрел известность в лучшем городе земли. И это кружило мне голову. И довольно серьезно, должен признаться. Невозможно было открыть ни одну газету, будь она английская, шотландская или ирландская, не наткнувшись раз или даже два на "миллионера с банкнотой в кармане" и на его последние и деяния и высказывания. Поначалу я занимал нижние строчки светских хроник; затем я стал опережать рыцарей, потом баронетов, и, наконец, баронов. Я стремительно набирал высоту. Моя известность все возрастала. И вот, наконец, я достиг самых высот, где теперь прочно обосновался. Я смотрел сверху вниз на всех герцогов и священнослужителей, за исключением архиепископа Англии. Но заметьте, это была еще не слава, это была известность. Затем произошло то, что возвело меня, можно сказать, в ранг рыцаря. В одно мгновение моя бренная популярность переросла в бессмертное золото славы. Даже "Панч" стал делать на меня карикатуры! Бесспорно, теперь я занимал прочное положение. Моё место было определено. Прежде надо мной шутили, но всегда весьма осторожно; надо мной могли смеяться, но не издевались и не презирали. Такое время кончилось. "Панч" изобразил меня в лохмотьях, пререкающегося с охраной лондонского Тауэра. Можете вы себе представить, как всё это подействовало на молодого человека, раньше никем не замечаемого и так неожиданно ставшего известным? Я не мог и слова произнести, чтобы оно не было тут же подхвачено и распространено. Я не мог появиться на улице, чтобы не услышать вслед: "Вон он идёт; да это же он!" Не мог даже спокойно позавтракать: был постоянно в центре всеобщего внимания. В опере все лорнеты были наведены на меня. Я купался во славе дни напролёт. Она текла нескончаемым потоком.

Знаете, я сохранил свои лохмотья. Время от времени я появлялся в них, получая даже некое удовольствие от очередных оскорблений. Особенно приятно было в результате обезоружить обидчика, вытащив миллионную купюру. Но продолжалось всё это недолго. Иллюстрированные журналы запечатлели меня и в нищенском костюме, так что теперь и в нём меня вмиг узнавали и, как всегда, сопровождали большой толпой. Если я пытался что-нибудь купить, хозяин тут же предлагал мне в кредит весь свой магазин, причем еще до того, как я показывал знаменитую банкноту.

и сказал, что единственный способ получить его прощение - это принять приглашение на ужин и занять место, пустующее из-за болезни одного из гостей. Я согласился, и мы продолжили разговор. Выяснилось, что министр учился с моим отцом в школе, затем они вместе закончили Йельский университет, и дружба их продолжалась до самой смерти моего отца. Министр настаивал на том, чтобы своё свободное время я проводил у них. Естественно, я охотно согласился.

В действительности, более чем охотно. Я был безумно рад. Когда настанет-таки крах, министр уж как-нибудь убережёт меня от полного разорения. Я, правда, не знал, каким образом, но он мог что-нибудь придумать. Это уж точно. Я не имел права рискнуть и открыть свою тайну сейчас, когда всё, казалось, подходило к концу. В начале моей безумной карьеры в Лондоне я бы, конечно, рискнул, но не сейчас. Я слишком во всё это втянулся. Настолько, что не мог откровенничать даже с таким милым новым знакомым. Хотя, если разобраться, не так уж далеко я зашёл. Ведь, несмотря на все мои займы, я держался в определённых рамках - в рамках зарплаты, разумеется. Конечно, я не знал, какой она будет, но всё же я вполне мог рассчитывать на довольно приличное место, которое обещал мне тот джентльмен в случае выигрыша. Бесспорно, я лучшим образом покажу, на что я способен. У меня по этому поводу не было никаких сомнений. А что касается пари, из-за этого я также не беспокоился: мне всегда везло. Я ожидал, что моя зарплата будет где-то от шестисот до тысячи в год; скажем, шестьсот за первый год, а там год за годом всё больше и больше до тех пор, пока не дойду до самой высокой цифры, соответствующей моим заслугам. На данный момент я задолжал свою первую годовую зарплату. Все подряд пытались одолжить мне денег. Довольно часто я удачно отказывался под тем или иным предлогом. Итак, мой долг состоял из трёхсот фунтов, которые я взял в долг, и из трёхсот, которые ушли на ежедневные расходы и покупки. Я надеялся, зарплата за второй год поможет мне дожить до конца этого месяца, если я буду экономным и предусмотрительным. И я решительно намеревался за этим следить. По истечении месяца вернутся из путешествия мои джентльмены, но и здесь я знал, что делать. Я сразу же поделю свою двухгодичную зарплату между кредиторами и примусь за работу.

Это был замечательный ужин на четырнадцать персон: герцог и герцогиня местечка Шоредич и их дочь леди Анна-Грация-Элеонора-Селеста-и-так-далее-и-тому-подобное-де-Боин, граф и графиня Ньюгейтские, виконт с улицы Чипсайд, лорд и леди Блэзэрскайт, ещё парочка нетитулованных особ обоих полов, сам министр с женой и дочерью и подруга дочери, английская девушка двадцати двух лет, которую звали Порция Лэнхэм. Вот с ней-то мы и влюбились друг в друга с первого взгляда - это было видно даже без очков. Кроме того, был ещё один гость, американец... нет, не буду торопить события. Пока все гости были в гостиной, нагуливали аппетит к обеду и довольно-таки неприветливо здоровались со вновь входившими, слуга объявил:

"Мистер Ллойд Гастингс".

Когда обычные любезности подошли к концу, Гастингс заметил меня и прямиком направился в мою сторону с дружелюбно протянутой рукой. Затем смущённо остановился и сказал:

"Извините, сэр, я думал, я вас знаю".

"Ну, конечно, вы меня знаете, дорогой друг".

"Да что вы говорите? Вы не...?"

"Карманный миллионер? Да, это я. Не бойтесь, можете спокойно называть меня так. Я к этому уже привык".

"Ну и ну, вот так сюрприз! Пару-тройку раз я видел ваше собственное имя вместе с этим прозвищем, но мне никогда не приходило в голову, что вы и есть тот самый Генри Адамс. Не прошло и шести месяцев, как вы работали клерком у Блейка Хопкинса во Фриско, у которого зарплата, надо сказать, была та ещё. Я помню, как вы сидели ночами, зарабатывая дополнительные деньги и помогая мне приводить в порядок бумаги Голда и Гарри. Вы только подумайте! Вы в Лондоне и мультимиллионер! Потрясающе! Опять наступили времена "Тысячи и одной ночи". Знаете, я не могу в это поверить; не могу это осознать; дайте мне время прийти в себя".

"Дело в том, что вы, Ллойд, в таком же положении, как и я. Я сам ничего не понимаю".

"Боже мой, это сногсшибательно, не правда ли? Всего лишь три месяца прошло, как мы с вами ходили в наш любимый ресторан "Шахтёр".

"Нет, в "Как настроеньице?"

"Точно, именно "Как настроеньице?". Мы шли туда в два часа ночи, ели отбивную котлету и пили кофе после тяжёлого однообразного шестичасового труда с этими бумагами, и я пытался убедить вас поехать со мной в Лондон. Я предлагал помочь с отпуском, покрыть ваши затраты и даже дать вам ещё денег, если мне самому повезёт с продажами. Но вы меня не слушали. Считали, что не видать мне удачи. Говорили, что не можете себе позволить потерять контроль над бизнесом, а затем, вернувшись опять домой, снова вникать в дело. И вот! Вы здесь! Как же всё это странно! Как вы сюда попали? Что помогло вам так невероятно начать здесь карьеру?"

"Случайность, чистая случайность. Это длинная история - больше похоже на небылицу, надо сказать. Я как-нибудь расскажу".

"Когда же?""В конце месяца"."Ещё целых две недели. Это слишком серьёзное испытание для простого человеческого любопытства"."Но сейчас я не могу. Вы вскоре узнаете, почему. А как обстоят дела с вашей работой?"Его весёлость тут же пропала, и он сказал, вздыхая:

"Вы правильно предсказали, Генри, правильно. Лучше бы меня здесь не было. Мне не хочется об этом говорить".

"Но вы должны. Вы просто обязаны сегодня остановиться у меня и всё мне рассказать".

"Вы это серьёзно? Не шутите?" - и его глаза наполнились слезами."Да, я хочу услышать всё, до единого слова".

"Я вам так благодарен! Как это прекрасно -вновь почувствовать человеческий интерес к себе и к своим проблемам, после всего того, что я здесь пережил. Бог мой! Можно и на колени встать из-за этого!"

порочных правил английской жизни. Не получилось решить, кто выше по рангу, и ужин не состоялся. Если англичанин приглашён на ужин, это значит, он основательно поест дома, так как не будет уверен, что ужин-таки состоится. Но никто никогда не предупреждает об этом иностранца, и он естественно попадается на эту удочку. В тот раз, конечно, ни один из нас не пострадал. Мы все поели, так как новичками не были. За исключением Гастингса. Но, приглашая его на ужин, министр предупредил, что из почтения к английским привычкам ужин не был заказан. Каждый пригласил даму, и мы все прошли в столовую, так как ритуал - дело святое. Вот тут-то и началось! Герцог из местечка Шоредич желал быть первым и сидеть во главе стола, ибо он шел выше министра по рангу тем более, что министр вообще представляет собой всего лишь государство, а не самого монарха. Я тоже мог за себя постоять и не собирался сдаваться. Ведь в светской хронике я был впереди всех герцогов. Я требовал первенства. Дело никак не ладилось, несмотря на все наши усилия. Наконец очень необдуманно герцог начал хвастаться древностью своего рода, я же попрекнул его Вильгельмом Завоевателем и вообще сказал, что он является потомком Адама, впрочем, как и я. Но я при этом был прямым потомком, что видно по моему имени, в то время как он - всего лишь побочным, о чём можно судить по его имени. Да и происхождение у него было норманнское. Итак, мы вернулись весьма торжественно в гостиную и принялись за так называемый «обед на ногах» - тарелку сардин, и блюдо клубники, которые положено есть всем вместе, образуя круг. Культ первенства здесь не столь явен. Двое из высшего общества бросают шиллинг, тот, кто выигрывает, получает право отведать клубники, а проигравший получает монету. Приходит очередь следующих, затем соревнуются ещё двое и так далее. После закуски вносят столы, и начинается игра в криббидж, партия - шесть пенсов. Истый англичанин не будет играть только ради развлечения. Если нельзя получить хоть какую-нибудь выгоду или же лишиться чего-нибудь - это одинаково важно - англичане вовсе не будут принимать участие.

Мы замечательно провели время; по крайней мере, мы с Мисс Лэнхэм. Я был настолько ею очарован, что никак не мог нормально сосчитать свои взятки. И я, несомненно, проиграл бы, если бы не девушка, у которой игра точно так же не клеилась. Знаете, она была в том же состоянии, что и я, и поэтому мы оба кое-как продолжали партию. Нам было совершенно всё равно, выигрываем мы или проигрываем. Единственное, что мы знали, это то, что мы счастливы. Остальное было безразлично. И мы не хотели, чтобы что-то мешало этому счастью. Я сказал ей, - и в правду сказал - что люблю её; а она -покраснела, конечно, до корней волос, но была довольна. По крайней мере, так она утверждала. О, никогда не испытывал я ничего подобного, как в тот вечер! То и дело я отправлял ей какую-нибудь записочку, она же радостно её принимала.

Каждое "Две на счёт" сопровождалось "Милая, как ты прелестна!", а она отвечала "Пятнадцать дважды, четыре раза по пятнадцать, шесть раз по пятнадцать, и пара - восемь, два по восемь - шестнадцать - вы, действительно, так думаете?" - и из-под ресничек на меня смотрели очаровательные лукавые глазки. О, это было выше моих сил!

Я был с ней абсолютно честен; признался, что у меня за душой ни цента, только эта миллионная купюра, о которой уже все наслышаны, - да и то не моя. Её любопытству не было предела; тихим голосом я поведал ей всю историю, с самого начала. Она буквально умирала со смеху. Что, чёрт возьми, она нашла в этом забавного? Мне не дано было этого понять. Но факт остаётся фактом. С каждой минутой, с каждой новой деталью она заливалась так, что требовалось ещё как минимум полторы минуты, чтобы её успокоить. Она хохотала до изнеможения -не думал, что такое возможно. Я не верил, что рассказ о таких человеческих страданиях и бедах, и страхах, может произвести подобный эффект. И, кажется, за это я любил её ещё сильнее, понимая, какой жизнерадостной она может быть, когда на это нет причин. Знаете ли, именно такого рода жену мне и хотелось. Безусловно, я попросил подождать годика два до тех пор, пока мой заработок будет стабильным. Она не возражала. Только просила быть осторожнее и не тратить зарплату за третий год. Затем она вдруг стала немного волноваться. Может, мы совершаем ошибку, рассчитывая на такие большие деньги за первый год? Это имело некий смысл и заставило меня почувствовать себя менее уверенным, чем прежде. Но это способствовало рождению замечательной идеи, о чём я с радостью сообщил.

"Порция, дорогая, не откажетесь ли вы пойти вместе со мной к тем джентльменам в назначенный день?"

"О, если моё присутствие вам будет полезно. А прилично ли это?""Не могу сказать, в сущности, может, и нет - но, видите ли, всё это так много значит..."

"В таком случае я несомненно пойду.

Хорошо это или нет!" - сказала она восторженно."О! Я буду так счастлива, помогая вам!"

"Помогая? Да ведь без вас вообще нельзя! Вы так хороши, так прелестны и изумительны, что наши джентльмены просто не посмеют отказаться и увеличат жалованье, насколько это только возможно".

"Вы страшный подхалим! Нет ни слова правды в том, что вы сказали, но всё равно я пойду с вами. Вероятно, это научит вас не ожидать от других своей собственной реакции!"

Как вы думаете, рассеялись ли мои сомнения? Стал ли я вновь уверен в себе? Судите сами: для меня лично моя зарплата уже составляла двенадцать сотен за первый год, и это без особых раздумий. Но ей я этого не сказал; пусть будет сюрпризом.

разнообразным великолепием моих комнат.

"Позвольте мне просто постоять немного. Позвольте мне насладиться этой красотой. Чёрт возьми! Это же дворец - именно дворец! И здесь абсолютно всё, что можно желать. Даже такой милый камин. И уже готовый ужин. Генри, я просто не могу поверить, как сказочно вы богаты; и я начинаю осознавать, как же беден я, как жалок, насколько разрушен и уничтожен!"

что живу как во сне, что всячески пытаюсь избежать действительности; но теперь - о, Боже! По уши в долгах, ни цента в кармане, в моих руках счастье - а возможно, и несчастье -прелестной дамы, и ничего впереди, кроме зарплаты, которая будет когда-то - о, нет, а может, и не будет вовсе! О, Господи! Последняя мечта разрушена! Меня уже ничто не спасёт!

"Генри, самое малое ваш ежедневный доход будет составлять..."

"О! Мой ежедневный доход! Так выпьем же залпом эти великолепные шотландские виски и взбодримся. Ваше здоровье! Или, быть может, вы голодны? Сядьте, прошу вас..."

"Мне самому ни кусочка! Сейчас я выше этого! Я не могу есть в такие дни, знаете ли; но напьёмся же до смерти. Поехали!"

"Глоток за глотком; я с вами! Готовы? Поехали! А теперь, Ллойд, давайте вашу историю, а я затею тут ещё по стаканчику".

"Историю? Что опять?""Опять? Что вы имеете в виду?""Я говорю, вы снова хотите её выслушать?"

"Хочу ли я снова её выслушать? Вот так загадка! Постойте-ка, не пейте больше. Вам больше нельзя".

"Послушайте, Генри, вы меня беспокоите. Разве я не рассказал вам всю историю по дороге сюда?"

"Вы?""Да, я"."Будь я повешен, если слышал хоть единое слово".

"Генри, это уже серьёзно. Это начинает меня тревожить. Что вы там приняли на душу, у министра?"

"Лучшая девушка в мире покорена мною!"

Он буквально подлетел ко мне и пожал мне руку. И мы стояли, обмениваясь рукопожатиями, так долго, что руки просто онемели. И он даже не обвинил меня в том, что я не услышал не единого слова из его рассказа. А рассказ был поистине длинный: он продолжался целых три мили. Гастингс просто уселся, безропотно, как пациент, и поведал всё ещё раз, с самого начала.Если быть кратким, было примерно так: Гастингс приехал в Англию, по его мнению, имея большие перспективы; у него было право продать принадлежащие Голду и Гарри месторождения руды и получить прибыль - всё, что было сверх миллиона долларов. Он усердно работал, использовал все до единой возможности, истратил все мыслимые и немыслимые деньги, в общем, пошёл на всё ради достижения своей цели. Но нет, ни один владелец большого капитала так и не выслушал его, а его полномочия уже истекают к концу месяца.

Словом, он был раздавлен. Вдруг он вскочил и закричал:

"Генри, вы можете меня спасти! Вы можете меня спасти, и вы единственный человек во всём мире, который это может. Вы сделаете это? Неужели вы этого не сделаете?"

"Скажите, как. Говорите же, дружище".

"Дайте мне миллион и обеспечьте меня обратным билетом! Не отказывайте мне! Не отказывайте!"

Внезапно на меня нахлынуло множество чувств. Я уже почти что произнёс "Ллойд, я сам нищий - без единого пенни, да к тому же в долгах!", как вдруг невероятная идея пришла мне в голову. Сжав зубы, я успокоился и стал невозмутим, как капиталист. Затем я сказал деловым и хладнокровным голосом:

"Я спасу вас, Ллойд..."

"О! Я уже спасён! Да хранит вас Господь на веки вечные! Если я когда-нибудь..."

"Дайте мне закончить, Ллойд. Я спасу вас, но иначе; по отношению к вам было бы нехорошо и несправедливо, после столь невероятного вашего труда и столь больших рисков, которым вы подвергались, поступить таким образом. Не нужно покупать шахты. В таком крупном торговом центре, как Лондон, деньги можно вложить и без этого, чем я сейчас и занимаюсь. Конечно, я знаю про этот рудник, понимаю невероятную его ценность и могу признаться в этом каждому. Уже через две недели вы сможете продать его за три миллиона наличными, ссылаясь преспокойно на меня. А затем мы с вами разделим прибыль - поровну разделим".

Видели бы вы тот безумный танец, который Ллойд изобразил вокруг мебели. Последнюю он, надо сказать, чуть не уничтожил, если бы я вовремя его не связал.

Потом он лёг, абсолютно счастливый, и промолвил:

"Ссылаться на ваше имя! На ваше имя -подумать только! Они накинутся, все эти богачи Лондона; они будут драться за эти акции! Я в безопасности, в безопасности навсегда, и я никогда вас не забуду, до самой смерти!"

Менее чем за двадцать четыре часа в Лондоне началась кипучая деятельность! Целыми днями, день за днём, я ничего не делал, только отвечал вновь прибывшим:

"Да, я разрешил ему ссылаться на меня. Я знаю его и эту шахту. Его нельзя ни в чём упрекнуть, а шахта вообще достойна гораздо большего, чем он за неё просит".

Между тем я проводил все вечера с Порцией в доме министра. Я не сказал ей ни слова о руднике; пусть будет сюрпризом. Мы говорили о жаловании; только о жаловании и любви; иногда о любви, иногда о жаловании, иногда и о любви, и о жаловании одновременно. Вот это да! Жена министра и её дочь начали проявлять бурный интерес к нашим отношениям с Порцией. Какую бесконечную изобретательность они проявляли, чтобы спасти нас от чьего бы то ни было вмешательства и уберечь всё от глаз министра!

Когда, наконец, месяц подошёл к концу, я был обладателем миллиона долларов, который хранился в банке. Материальное положение Г астингса было ничуть не хуже. Одетый как с иголочки, я проехал мимо известного вам уже дома на Портлэнд Плэйс. Судя по всему, пташки вернулись домой. Затем я отправился к министру, забрал свою драгоценную Порцию, и мы отправились обратно, на Портлэнд Плэйс. Всю дорогу мы очень оживлённо говорили о жаловании. Порция была так взволнованна, что хорошела просто на глазах. Я сказал:

"Милая, то, как вы выглядите сейчас, даёт нам полное право требовать зарплату в три тысячи в год. Меньше - было бы просто преступлением".

"Генри, Генри, вы нас разорите!"

"Не бойтесь! Лишь оставайтесь так же изумительны, и верьте мне. Всё выйдет, как нам оно нужно".

И так, я подбадривал её всю дорогу. Она продолжала меня умолять:

"О! Помните, пожалуйста, что, если мы попросим слишком много, мы можем вообще остаться ни с чем; и тогда что с нами станет? Мы же не сможем зарабатывать себе на жизнь?"

Нас пригласил войти тот же слуга. Оба джентльмена были на месте. Конечно, они были крайне удивлены видеть со мной такое прелестное создание. Я же промолвил:

"Всё прекрасно, любезные. Это моя невеста, мой друг и товарищ".

Порции. Сделали всё возможное, чтобы она чувствовала себя в своей тарелке. Затем я сказал:

"Господа, я готов докладывать".

"Мы рады это слышать, - промолвил тот из них, кто обещал мне многое. - Теперь разрешится наш с моим братом Абелем спор. Если выиграю я, вы получите всё, что в моей власти. Сохранили ли вы миллионную банкноту?"

"Вот она, сэр", - и я передал ему купюру.

"Я выиграл!" - закричал он, и хлопнул Абеля по спине. "Ну, что ты скажешь, братец?"

"Я скажу, что он выжил, но я потерял двадцать тысяч фунтов. Никогда бы не поверил".

"У меня есть к вам ещё кое-что, - сказал я. -Мне бы хотелось прийти как-нибудь и поведать обо всём в деталях. Обещаю вам, это стоит услышать. А между тем, посмотрите-ка сюда".

"Что это, Боже?! Счёт на двести тысяч фунтов. И он ваш?"

"Мой. Я заработал его за тридцать дней, честным образом используя то, что вы мне одолжили. Единственное, что я делал, это покупал всякую ерунду и предлагал разменять купюру".

"Послушайте, это невероятно! Это непостижимо!"

"Не беспокойтесь, я докажу. Не верьте мне просто так!".

Настала очередь Порции удивляться. Её глаза широко раскрылись, и она произнесла:

"Генри, это, действительно, ваши деньги? Вы меня дурачили?"

"Да, моя дорогая, это так. Но ведь вы меня простите, я это знаю".

Она надула свои прелестные губки и сказала:

"Не будьте таким самоуверенным. Это непростительно с вашей стороны!"

"О, вы свыкнетесь с этой мыслью, милая. Это же шутка, понимаете? Пойдёмте же".

"Постойте, постойте! Вы забыли про моё обещание? Мне хочется его выполнить", -сказал один из братьев.

"Не стоит, - промолвил я, - я вам безумно благодарен, но, право, не стоит".

"Но вы не понимаете, от чего отказываетесь".

"Генри, мне стыдно за вас. Вы даже не поблагодарите нормально этих милых джентльменов. Можно я сама сделаю это?"

"Безусловно, можно, дорогая. Если ты сможешь, конечно. Посмотрим-ка".

И тут она подошла к брату-победителю, забралась к нему на колени, обвила руками его шею и поцеловала прямо в губы. Оба джентльмена расхохотались. Я же онемел. Окаменел, можно сказать.

"Папа, он говорит, что вы не можете дать ему то, что он хочет; я чувствую себя настолько обиженной..."

"Дорогая, это ваш папа?"

"Да; это мой отчим, лучший отчим на свете. Вы понимаете теперь, - не правда ли? -почему я так смеялась, когда вы мне рассказывали у министра, сколько беспокойств причинил вам план папы и дяди Абеля? Вы же не знали нашего родства!"

И тут я, конечно, высказался прямо, без обиняков:

"О, мой наилюбезнейший сэр, позвольте мне взять обратно свои слова. У вас, действительно, есть та должность, которая мне нужна".

"Так назовите её". "Должность зятя".

"Ну, ну, ну! Но знаете ли, если вы никогда не были зятем, вы, конечно, не имеете представления, что нужно, чтобы удовлетворить наш договор и..."

"Испытайте меня! Пожалуйста, умоляю вас! Только испытывайте меня в течение, скажем, тридцати - сорока лет, и уж если..."

"Ну, хорошо! Вы просите совсем немного! Забирайте её!"

Счастливы ли мы? Не хватит слов, чтобы передать наше счастье. Денька через два, когда в Лондоне стала известна эта история, от начала и до конца - история моих приключений с этой банкнотой в течение месяца - и как всё закончилось, весь город только об этом и говорил. Хорошо ли было нам? О, да!

Папа моей милой Порции отнёс так хорошо отнесшуюся ко мне банкноту в Английский банк и разменял. Затем банк погасил её и отдал моему тестю обратно. А он в свою очередь преподнёс нам купюру в день свадьбы. И с тех пор она висит в рамочке в самом сокровенном местечке нашего дома. Ведь она подарила мне мою Порцию. Если бы не банкнота, я бы не продержался так долго в Лондоне, не появился бы никогда в доме у министра, никогда бы не встретил её. И вот я всегда говорю:

"Да, это та самая банкнота в миллион фунтов, как видите; ни единой вещи не было на неё приобретено. Но она подарила мне то, что стоит в десять раз больше".