| Автор: | Твен М. |
| Категории: | Повесть, Детская литература |
VII
Бенни было не весела и даже вздыхала по временам; однако, она разговорилась, стала расспрашивать о Мэри, о Сиде, о тете Полли; мало-помалу гроза прошла у тети Салли: она снова развеселилась, начала тоже осведомляться о всех, словом, стала такою миленькою, как всегда, и наш ужин прошел шумно и весело. Один только старик наш почти не принимал участия в беседе, был рассеян, тревожен и вздыхал частенько. Даже больно было смотреть, до чего он грустен и расстроен.
Немного спустя после ужина к нам постучали, и из двери высунул голову какой-то негр. Он кланялся и расшаркивался, держа в руках свою старую соломенную шляпу, и говорил, что масса Брэс стоит у забора, зовет Юпитера… и сердится очень на то, что ему приходится ждать своего ужина из-за брата. Не может ли масса Силас сказать, где же он?
Никогда еще я не видывал дядю Силаса таким резким и гневным. Он крикнул: «Разве я сторож его брату?..», но тотчас осекся, как будто пожалев о том, что вырвалось у него, и сказал уже мягко:
- Не повторяй этих слов, Билли; ты меня озадачил вопросом, а я теперь такой раздражительный стал, мне нездоровится эти дни и я часто не владею собой! Скажи просто, что его здесь нет.
Когда негр ушел, он встал и принялся расхаживать взад и вперед по комнате, бормоча что-то про себя и запуская руки себе в волосы. Право, грустно было смотреть на него! Тетя Салли шепнула нам, что не надо обращать внимания на то, что он делает, потому что это его смущает. Она говорила, что он теперь все задумывается, именно с тех пор, как начались эти неприятности, и что он даже мало сознает что-нибудь, когда эти думы на него наседают. Он теперь чаще прежнего ходит во сне, блуждает по всему дому, иногда даже и выйдет с крыльца, и это все во сне. Если бы нам случилось увидеть его в такое время, мы должны были не окликать его и оставить в покое. Она думала, что вреда ему это не приносит, даже пользу делает, может быть. Бенни была лучшим утешением для него в это последнее время; она как будто знала, когда надо его уговаривать и когда оставить в покое.
Он все ходил взад и вперед, бормоча что-то про себя, и стал уже заметно наконец уставать. Тогда Бенни подошла к старику, приластилась к нему сбоку, обвила его одной рукой вокруг пояса, а другою взяла его за руку и стала ходить вместе с ним. Он улыбнулся ей, нагнулся и поцеловал ее; мало-помалу с лица его исчезло грустное выражение, и Бенни могла уговорить его пойти к себе. В их взаимном обращении было столько ласки, что было приятно смотреть на них.
Тетя Салли хлопотала, укладывая детей спать; все в доме стихло и стало так тоскливо, что мы с Томом решили пройтись при свете луны. Дорогою мы заглянули на огород, сорвали там арбуз и принялись за него, продолжая беседовать. Том говорил, что, по его убеждению, во всех ссорах мог быть виноват только Юпитер и что он, Том, постарается быть свидетелем такой сцены и, если дело обстоит так, как он думает, то он постарается заставить дядю Силаса прогнать этого дурака.
Мы просидели так, покуривая, грызя арбуз и толкуя, часа два, может быть; было довольно поздно, и когда мы воротились домой, там было совсем темно и тихо: все спали.
Том всегда замечал решительно все; он заметил и теперь, что старого зеленого фризового сюртука дяди Силаса и было на стене; между тем, по его словам, он висел тут по нашем уходе. Это показалось нам странным, но мы спешили к себе, чтобы лечь.
нам было жутко и грустно; мы не могли не толковать об убитом и об его тени, и это нагоняло на нас такую тоску, что сон и на ум не шел.
Когда стало еще позднее и все звуки стали голосами ночи, всегда такими страшными, Том подтолкнул меня и шепнул: «Смотри!..» Я посмотрел и вижу, что по двору бродит человек, который как будто сам не знает, что ему надо. Было так сумрачно, что мы не могли разглядеть всего хорошенько. Но, когда он направился к изгороди и стал перелезать через нее, луна осветила его фигуру и мы увидели, что на плечо у него вскинут заступ, а на спине старого рабочего сюртука выступает беловатое пятно.
- Это он во сне ходит, - сказал Том. - Хотелось бы мне пойти за ним и увидать, что он делает. Он побрел через табачное поле… Вот его и не видно уже. Ужасно жалко, что он не может и ночи провести спокойно.
Мы ждали долго, но он не возвращался или, может быть, прошел другою дорогою; наконец, мы устали и легли спать. Только нас мучили всякие кошмары, а перед рассветом разбудила страшная буря: гром и молния наводили страх, ветер клонил и ломал деревья, дождь лил, как из ведра, и все канавки превратились в потоки. Том сказал мне:
- Слушай, Гекк, я замечу тебе любопытную вещь. До той самой минуты, когда мы с тобою вышли вчера, в семье Джэка Дендана не могли знать о его убийстве. Но те люди, что гнались за Клэйтоном и Диксоном, распространят весть повсюду в какие-нибудь полчаса, и всякий, кто услышит ее, кинется от одной фермы к другой, стараясь сообщить раньше других подобную новость. Еще бы! В продолжение лет тридцати не приходилось им и двух раз рассказывать что-нибудь такое любопытное. Эта страсть передавать новости замечательна; но я ее не понимаю.
и испуганными.
Мы вышли тотчас, как перестал дождь. Был уже белый день; мы выбрались на большую дорогу и нам встречались разные лица, которые останавливали нас, здоровались, расспрашивали, когда мы приехали, как поживают наши там, долго ли мы здесь пробудем, словом, говорилось все обычное, но никто не заикнулся о случившемся. Это было даже изумительно! Том полагал, что, если мы пойдем в рощу, к смоковницам, то увидим, что труп лежит одиноко, нет ни души около него. Он говорил, что люди, гнавшиеся за ворами, могли забежать за ними слишком далеко в глубь леса, чем злодеи воспользовались, чтобы убить и их, так что некому было и рассказывать о случившемся.
И не успев еще одуматься, мы шли уже, куда надо, и очутились у смоковниц. У меня мороз по коже пробегал, и я объявил, что шагу не ступлю далее, несмотря на все просьбы Тома. Но он не мог удержаться: ему хотелось удостовериться, целы ли сапоги, не сняты ли они с мертвеца. И он полез в чащу, но через минуту показался опять, глаза у него были выпучены, он страшно волновался и крикнул мне:
- Гекк, он ушел!
Я был поражен и сказал:
Том, ты врешь.
- Честное слово, его нет. И никакого следа! Земля, правда, утоптана, но если была видна кровь, то ее смыло дождем. Здесь только грязь и слякоть.
Я согласился подойти, наконец, чтобы убедиться своими глазами. Том не лгал: не было и помину о трупе!
- Плохи дела, - сказал я - Бриллианты-то улизнули. Можно полагать, что мошенники тихонько воротились и утащили убитого… Как ты думаешь?
Похоже на то. Весьма даже вероятно. Но куда они его запрятали?
Не знаю… да и знать не хочу, - сказал я с досадой. - Для меня имеет значение только то, что они взяли себе сапоги. Пусть себе лежит здесь в лесу где-нибудь, я искать не пойду.
Том потерял тоже всякий интерес к делу и если хотел знать, куда девался убитый, то лишь из простого любопытства. Но он говорил, что нам все же надо быть тише воды, ниже травы, потому что собаки или какие-нибудь люди непременно наткнутся на труп в скором времени.
Мы воротились домой в завтраку, раздосадованные и упав духом. Никогда еще не приходилось мне так горевать до сих пор ни об одном покойнике!