Приключения Филиппа в его странствованиях по свету.
Глава IV. Знатная семья.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Приключения Филиппа в его странствованиях по свету. Глава IV. Знатная семья. (старая орфография)

Глава IV. 

ЗНАТНАЯ СЕМЬЯ.

Составили вы себе имение о вопросе казаться и быть? Я говорю о том, что, положим, вы бедны; справедливо ли с вашей стороны казаться богатым? Имеют ли люди право принимать ложный вид? Можно ли вас оправдать, когда вы голодаете за обедом для того, чтобы держать экипаж; когда вы ведёте такое роскошное хозяйство, что не можете помочь бедному родственнику, одеваете ваших дочерей в дорогие наряды, потому-что оне знакомы с девушками, родители которых вдвое богаче вас? Иногда трудно сказать где кончается честная гордость и начинается лицемерие. Выставлять на показ вашу бедность низко и раболепно, также гнусно, как нищему выпрашивать сострадание, показывая свои язвы. Но выдавать себя за богатого - роскошничать и мотать втрое более за один раз, когда вы приглашаете ваших знакомых, а остальные время глодать чорствый хлеб и сидеть при одной свече - чего достойны люди, употребляющие такой обман: похвал или розог? Иногда это благородная гордость, а иногда - низкое плутовство. Когда я вижу Евгению с её милыми детьми, опрятную, весёлую, не показывающую ни малейшей тени бедности, не произносящую ни малейшей жалобы, уверяющую, что Скандерфильд, её муж, обращается с ней хорошо и добр сердцем, и опровергающую, что он оставляет её и её малюток в нужде - я восхищаюсь этой благородной ложью, уважаю чудное постоянство и терпеливость, которая пренебрегает состраданием. Когда я сижу за столом бедной Иезавель, которая угощает меня своей притворной добротой и своим жалким великолепием, я только сержусь на её гостеприимство; и этот обед, гость и хозяин, все вместе фальшивы.

Обеденный стол Тальбота Туисдена велик, а гости самые почотные. Тут всегда два-три важные барина и почтенная вдова обедающая в знатных домах. Буфетчик предлагает вам вина; перед мистрисс Туисден лежит menu du diner, и читая его, вы, пожалуй, вообразите будто вы на хорошем обиде. А кушанья похожи на рубленую солонину. О, как уныло искрится это слабое шампанское! херес из трактира, бордоское кисло, портвейн вяжет рот! Я пробовал это все, говорю я вам. Это - поддельное вино, подложный обед, подложный приём, подложная весёлость между собравшимися гостями. Я чувствую, что эта женщина считает котлетки, когда их уносят со стола; может быть она жадно смотрит на ту, которую вы с трудом стараетесь проглотить. Она пересчитала каждую свечку, при которой повар стряпал обед. Об остатках вина в этих жалких бутылках буфетчик должен завтра дать отчот, если вы не принадлежите к большому свету, Туисден с женою считают себя лучше вас и серьёзно покровительствуют вам. Они думают, что делают вам честь приглашая на эти отвратительные обеды, на которые они с важностью приглашают самых важных людей. Я право встречал там Уинтона - знаменитого Уинтона - дававшого лучшие обеды на свете (ах, какое занятие для мущины!); и наблюдал за ним и приметил какое удивление овладело им, когда он отведывал и отдавал лакею блюдо за блюдом, рюмку за рюмкой.

- Попробуйте это шато-марго, Уинтон! кричит хозяин: - это то самое, которое мы вывезли с Боттльби.

Вывезли! Я вижу лицо Уинтона, когда он пробует вино и ставит рюмку на стол. Он не любит говорить об этом обеде. Он потерял день. Туисден продолжает приглашать его каждый год; он продолжает надеяться, что и его пригласят с мистрисс Туисден и и дочерьми, и громко выражает своё удивление в клубе, говоря:

- Чорт побери этого Уинтона! он не прислал мне дичи нынешний год!

Когда приезжают заграничные герцоги и принцы, Туисден прямо подходит к ним и приглашает их к себе. Иногда они поедут к нему раз, а потом спрашивают: "Qui donc est ce Monsieur Tuisden, qui est si drôle?" Он протолкается к ним на вечерах у министров и прямо подаёт им руку. А тихая мистрисс Туисден вертится, толкается, пожалуй, наступает на ноги, вместе с дочерьми, пока не сунется на глаза великому человеку и не улыбнётся и не поклонится ему. Туисден дружески жмёт руку счастливцам. Он говорит успеху: "браво!" Напротив, я никогда не видал человека, у которого доставало бы-столько духа пренебрегать несчастными, или у которого хватало бы столько смелости забывать о тех, о ком он не хочет вспоминать. Еслибы этот левит встретил путешественника, ограбленного разбойниками, вы думаете, он остановился бы помочь павшему человеку? Он не дал бы ни вина, на масла, ни денег; он прошол бы мимо, совершенно довольный своими собственными добродетелями, а того оставили бы добраться, как он может, в Иерихон.

Это что такое? Разве я сержусь на то, что Туисден перестал приглашать меня на свой уксус и своё рубленое сено? Нет. Не думаю. Разве я обижаюсь на то, что мистрисс Туисден иногда покровительствует моей жене, а иногда не хочет её знать? Может-быть. Только одне женщины знают вполне дерзость женщин друг к другу вы свете. Это очень обветшалое замечание. Оне принимают и наносят раны, вежливо улыбаясь. Том Сэйер {Известный боксер. Прим. перев.} мог веселее их принимать удары. Еслибы было видно под кожей, вы нашли бы их маленькия сердечки проткнутыми насквозь маленькими ранками. Я уверяю, что я видел как моя собственная жена вносила дерзость этой женщины с таким же спокойным и безстрастным лицом, как выносит она разговор старика Туисдена и его длинные истории, которые право могут свести с ума. О, нет! я вовсе не сержусь. Я вижу это по тому, как я пишу об этих людях. Кстати, между-тем, как я излагаю это чистосердечное мнение о Туисденах, остановлюсь ли я иногда сообразить что они думают обо мне? Какое мне дело? Пусть думают что хотят. А пока мы кланяемся друг другу в гостях. Мы болезненно улыбаемся друг другу. А что касается до обедом в Бонашской улице, я надеюсь, что они нравятся тем, кого приглашают на них.

Туисден ныне чиновник в придворной конторе Пудры и Помады, а сын его там же писарем. Когда дочери начали выезжать, оне были прехорошенькия - даже моя жена сознаётся в этом. Одна из них каждый день ездила верхом в парке с отцом или братом и зная, какое он получал жалованье и какое состояние было у его жены, и сколько он платил за квартиру в Бошанской улице, все удивлялись, как Туисдены могли сводить концы с концами. У них были лошади, экипаж и большое хозяйство, на содержание которого шло по-крайней-мере пяти тысяч в год, а они и вполовину не имели того, как всем было известно; полагали, что старик Рингуд помогал своей племяннице. Конечно, она тяжко трудилась для этого. Я только-что говорил о ранах; у иных и бедные бока и груд бывают проткнуты насквозь, факиры не бичуют себя усерднее некоторых светских изуверов; а так-как наказание служит поучением, будем надеяться, что свет шибко хлещет по спине и плечам, и славно действует бичом.

над низостью этих людей, когда они становились перед ним на колена и воздавали ему почести. Отец и мать дрожа приводили дочерей получить наказание и, жалобно улыбаясь, сами принимали оплеухи в присутствии своих детей.

- А! говорила гувернантка француженка, скрежеща своими белыми зубами: - я люблю когда приезжает милорд. Вы каждый день хлещете меня, а милорд хлещет вас, а вы становитесь на колени и цалуете плеть.

Они точно становились на колени и принимали бичевание с примерной твёрдостью. Иногда бич падал на спину папа, иногда на спину мама, а иногда хлестал Агнесу, а иногда хорошенькия плечики Бланш. Но мне кажется, что милорд более всего любил разделываться с наследником дома, молодым Рингудом Туисденом. Тщеславие Ринга было очень тонкокожее. Эгоизм его легко было ранить, а кривлянья его при наказании забавляли старого мучителя.

Когда подъезжал экипаж милорда - скромный маленький коричневый грум, с чудной лошадью, с кучером, похожим на лорда канцлера, и великолепнейшим лакеем - дамы, знавший топот колёс его экипажа и ссорившияся в гостиной, заключали перемирие; мама пишет за столом прекрасным, чотким почерком, которым восхищаемся мы все; Бланш сидит за книгой; Агнеса совершенно естественно встаёт из-за фортепьяно. Ссора между этими кроткими, улыбающимися, деликатными созданиями! Невозможно! от самого обыкновенного женского лицемерия как мущины краснели бы и конфузились, а как легко, как грациозно, с каким совершенством женщины делают это!

- Ну, заворчал милорд: - вы все приняли такия милые позы, что наверно вы грызлись. Я подозреваю, Мария, что мущинам должно быть известию какой чертовски дурной характер у наших девочек. Кто может видеть как вы дерётесь? Вы ведь умеете притихнуть при других, маленькия обезьяночки. Я скажу вам вот что: верно горничные рассказывают лакеям в комнате ключницы, а лакеи своим господам. Честное слово, в прошлом году в Унгиэме Гринуд испугался. Отличная была партия, прекрасный дом в городе и в деревне. Матери у него нет, Ангеса могла бы делать что хотела, еслибы не...

- Не все ангелы в нашем семействе, дядюшка! вскричала, покраснев, миссь Агнеса.

- И мать ваша слишком бойка на язык. Мущины боялись тебя, Мария: я слышал это от многих молодых людей; в Уайте {Модный клуб в Лондоне. Прим. перев.} об этом говорят совершенно свободно. Жаль девушек, очень жаль! Мне приходят и говорят Джэу Голль и другие, бывающие везде.

- Право мне всё равно, что говорит обо мне капитан Голль - противный негодяй! кричит Бланш.

- Вот вы и сбесились! Голль никогда не имел своего собственного мнения; он только подхватывает и разносит что говорят другие. И он рассказывает будто все мущины говорят, что они боятся вашей матери. Что вы, полно-те! Голль не имеет своего мнения. Кто-нибудь вздумает совершить убийство, а Голль будет ждать у дверей. Самый скромный человек. Но я поручил ему разспросить о вас. И вот что я слышу. И он говорит, что Агнеса строит глазки докторскому сыну.

- Как ему не стыдно! кричит Агнеса, проливая слёзы под своею пыткой.

- Она старше его, но это не препятствие. Красивый мальчик, вы верно не будете противиться? У него есть деньги и материнския и отцовския: он должен быть богат. Пошлый, но талантливый и решительный человек этот доктор - и человек способный, как я подозреваю, на всё. Не буду удивляться, если он женится на какой-нибудь богатой вдовушке. Эти доктора имеют огромное влияние на женщин и, если я не ошибаюсь, Мария, твоя бедная сестра подцепила...

- Дядюшка! вскрикивает мистрисс Туисден, указывая на дочерей: - при них...

- При этих невинных овечках! Гм! Ну, я думаю, что Фирмин из породы волков, и старый вельможа смеётся и выставляет свои свирепые клыки.

- С огорчением должен сказать, милорд, что я согласен с вами, замечает мистер Туисден. - Я не думаю, чтобы Фирмин был человек с высокими правилами. Талантливый человек? Да. Человек образованный? Да. Хороший доктор? Да, Человек, которому удаётся в жизни? Да! Но что такое человек без правил?

- И другие то же говорили, милорд. Моя бедная матушка часто сожалела, что я не выбрал духовное звание. Когда я был в Кэмбриджском университете, я постоянно говорил в нашем политическом клубе. Я практиковался в искусстве говорить речи. Я не скрываю от вас, что моею целью была публичная жизнь. Признаюсь откровенно, что Нижняя Палата была бы моей сферой; а если бы мне позволили мои средства, я непременно выдвинулся бы вперёд.

Лорд Рингуд улыбнулся и подмигнул племяннице.

- Он хочет сказать, моя милая, что ему хотелось бы ораторствовать на мой счот, и что мне следовало бы предложить его депутатом от Уипгэма.

- Я думаю найдутся члены парламента и похуже, заметил мистер Туисден.

- Если бы все были похожи на вас, парламент походил бы на зверинец! заревел милорд. - Ей-богу, мне это надоело. Мне хотелось бы видеть у нас короля-молодца, который запер бы обе палаты и заставил молчат всех этих болтунов.

- Я партизан порядка - но любитель свободы, продолжал Туисден. - Я утверждаю, что наша конституция...

Я думаю, милорд, позволил бы себе кое-какие из тех ругательств, какими изобильно украшался его старомодный разговор; но слуга доложил в эту минуту о мистере Филиппе Фирмине и на щеках Агнесы, которая чувствовала, что глаза старого лорда устремлены на неё, вспыхнул слабые румянец.

- Я видел вас в опере вчера, говорил лорд Рингуд.

- И я вас видел тоже, отвечает прямодушный Филь.

На лицах женщин выразился ужас и Туисден испугался. Туисдены иногда бывали в ложе лорда Рингуда. Но старик сиживал иногда в других ложах, где они никогда не могли видеть его.

- Зачем вы смотрите на меня, а не мы сцену сэр, когда бываете в опере? Когда вы в церкви, вы должны глядеть на пастора; должны вы или нет? заворчал старик. - На меня точно также приятно смотреть, как и на первого танцора в балете - я почти также стар. Но если бы я был на вашем месте, мне было бы приятно смотреть на Эльслер.

Теперь вы можете представить себе о каких старых, старых временах пишем мы - временах, в которых еще существовали эти отвратительные старые танцовщики - противные существа, в коротких рукавах, в гирляндах, или в шляпах с перьями, в нелепых старых париках, которые прыгали в первом ряду балета. Будем радоваться, что эти старые обезьяны почти исчезли со сцены и предоставили её во владения красивых танцорок другого пола. Ах, моя милые юные друзья! придёт время, когда и они тоже перестанут являться сверхъестественно прелестными! Филиппу в его лета оне казались очаровательны как гурии. В то время простодушный молодой человек, смотревший на балет с своего кресла в опере, принимал кармин за румянец, жемчужную пудру - за природную белизну, а хлопчатую бумагу - за натуральную семетрию; и наверно, когда вступил в свет, был не дальновидные относительно его разрумяненной невинности, приторных претензий и набелёного чистосердечия. Старый лорд Рингуд находил юмористическое удовольствие ласкать и лелеять Филиппа Фирмина при родственниках Филиппа в Бонашской улице. Даже девушки несколько завидовали предпочтению, которое дядюшка Рингуд показывал к Филю, а старшие Туисдены и Рингуд Туисден, сын их, корчились от досады при виде предпочтения, которое старик показывал иногда сыну доктора. Филь был гораздо выше, гораздо красивее, гораздо сильнее, гораздо богаче молодого Туисдена; он был единственным наследником состояния отца и имел уже тридцать тысяч фунтов стерлингов после матери. Даже когда ему сказали, что отец его женится опять, Филь засмеялся и повидимому не заботился об этом. "Желаю ему счастья с его новой женою" - вот всё, чего можно было от него добиться: "когда он женится, я думаю, что я перееду на квартиру. Старая Паррская улица совсем не так весела, как Пэлль и Мэлл". Я не сержусь на мистрисс Туисден за то, что она немножко завидовала своему племяннику. Её сын и дочери были плодом почтительного брака, а Филь был сыном непослушной дочери. Её дети всегда вели себя почтительно с своим дедом; а Филь заботился о нём не более, как и о всяком другом; а он более любил Филя. Её сын был почтителен и старался угождать, как самый смиренный из льстецов его сиятельства; а лорд Рингуд огрызался на него, поступал с ним с презрением, топтал ногами нежнейшия чувства бедняжечки и обращался с ним едва ли лучше чем с лакеем. Бедному же мистеру Туисдену милорд не только зевал прямо в лицо - от этого удержаться было нельзя; от разговоров бедного Тальбота засыпали многие его знакомые - но насмехался над ним, перебивал его, говорил ему просто, чтобы он молчал. В тот день, когда вся семья сидела вместе, в самое приятное время - перед обедом - лорд Рингуд сказал Филю: - Вы обедаете у меня сегодня, сэр?

"Зачем он не приглашает меня, при-моей способности к разговору?" думал про себя старик Туисден.

"Чорт его возьми, они, верно приглашает этого нищого, досадовал молодой Туисден в своем углу.

- Зачем вы им не откажете? закричал старый лорд. - Вы отказали бы им, Туисден, вы отказали бы!

- О сэр! и сердце у отца и сына забилось.

- Вы знаете, что вы отказали бы, и вы поссоритесь с этим мальчиком за то, что он не отказывает своим друзьям. Прощайте же, Фирмин, если вы не будете.

С этими словами милорд ушол.

Оба хозяина угрюмо глядели из окна, как грум милорда быстро уехал по дождю.

- Я ненавижу, когда вы обедаете в этих отвратительных тавернах, шепнула Филиппу молодая девушка.

- Это гораздо веселее, чем обедать дома, заметил Филипп.

- Вы слишком много курите и пьёте, поздно возвращаетесь домой и не живёте в приличном обществе, сэр! продолжала молодая девушка.

- Что же вы хотите, чтобы я делал?

- О, ничего! Вы должны обедать с этими ужасными людьми, говорит Агнеса: - а то вы могли бы быть сегодня у лэди Пендльтон.

- Я легко могу отказать этим людям, если вы желаете, отвечал молодой человек.

- Я? я ничего подобного не желаю. Ведь вы уже отказали дядюшке Рингуду.

- Вы не лорд Рингуд, говорит Филь с трепетом в голосе. - Не знаю, могу ли я отказать вам в чем-нибудь.

- Глупенький! Разве я прошу вас когда-нибудь о том, в чем вы должны отказать мне? Я хочу, чтобы вы жили в свете, а не с вашими ужасными, сумасбродными оксфордскими и темпльскими холостяками. Я не хочу, чтобы вы курили. Я хочу, чтобы вы бывали в свете, куда вы имеете entrée, а вы отказываете дяде из за того, что у вас какой-то там противный обед в таверне!

- Остаться мне у вас? Тётушка, дадите вы мне обедать здесь? спрашивает молодой человек.

- Мы обедали: мой муж и сын обедают в гостях, сказала кроткая мистрисс Туисден.

Для дам была холодная баранина и чай, и мистрисс Туисден не хотелось, чтобы племянник её, привыкший к хорошему столу и к роскошной жизни сел за её скудный обед.

- Видите, я должен утешиться в таверне, сказал Филипп. - Нас будет там приятная компания.

- А позвольте спросить, кто там будет? спросила молодая девушка.

- Милый Филипп! вы знаете, отец его был просто...

- Слугою лорда Тодмордена? Он часто говорит нам это. Престранный этот старик!

- Мистер Ридли, конечно, гениальный человек. Картины его восхитительны. Он бывает везде.... Но - но вы сердите меня, Филипп, вашей безпечностию, право так. Зачем вам обедать с сыновьями лакеев, когда вам могут быть открыты первые дома в Англии? Вы меня огорчаете, сумасбродный мальчик...

- Тем, что я обедаю в обществе гениального человека? Полноте, Агнеса!

И лоб молодого человека нахмурился.

- Притом, прибавил он тоном сарказма в голосе, который вовсе не понравился мисс Агнесе: - притом, моя милая, вы знаете, что он обедает у лорда Пендльтона.

- Что вы говорите о лэди Пендльтон, дети? спросила бдительная мама из своего угла.

- Ридли обедает там. Он будет обедать со мною в таверне сегодня, и лорд Гольден будет - и мистер Уинтон будет: они слышали о знаменитом бифстексе.

- Уинтон! лорд Гольден! бифстекс! где? Ей-богу, и я тоже пойду! Где вы обедаете? au cabaret? Чорт меня возьми, и я буду! вскрикнул маленький Туисден к ужасу Филиппа, который знал, ужасную способность дяди в разговорам. Но Туисден опомнился во-время, м великому облегчению молодого Фирмина.

- Чорт меня возьми, я забыл! Твоя тётка и я обедаем у Блэдизов. Глупый старичишка адмирал, и вино прескверное - это непростительно. Но мы должны ехать - on n'а que sa parole. Скажи Уинтену, что я думал-было приехать туда и что у меня есть еще то шато-марго, которой он любит. Отца Гольдена я знаю хорошо - скажи ему это. Привези его сюда. Мария, пошли лорду Гольдену пригласительный билет на четверг. Ты должен привезти его сюда обедать, Филипп: это самый лучший способ знакомиться, мой милый!

И маленький человек чванно замахал подсвечником, как-будто хотел выпить стакан горячого стеарина.

Имена таких знатных особь, как лорд Гольден и мистер Уинтонь, заставили умолкнуть упрёки задумчивой Агнесы.

Уже не было более разговора о том, что он бросается в дурную компанию.

Филипп не обедал у своих родственников: Тальбот Туисден позаботился дать знать лорду Рингуду, как молодой Фирмин навязывался обедать у тётки в тот самый день, как он отказал его сиятельству. И все к невыгоде Филя, и всякий сумасбродный поступок, всякую шалость молодого человека дядя Филя и кузен Филя, Рингуд Туисден, передавали старому лорду. Если бы лорд Рингуд слышал это не от них, он разсердился бы, потому-что требовал повиновения и раболепства от всех окружающих, Но приятнее было бесить Туисденов, чем бранить Филиппа, поэтому его сиятельство хохотал и забавлялся неповиновением Филя. Он видел также другия вещи, о которых не говорил. Это был старик хитрый; он мог оставаться слепым при случае.

Как вы судите о том, что Филипп был готов дать или нарушить слово, по наущениям молодой девушки? Когда вам было двадцать лет, разве молодые девушки не имели влияния над вами? бы она теперь? А теперь, когда вы бываете в свете и видите её, скажите по чистой совести, очень сожалеёте вы, что это маленькое приключение пришло к концу? Та ли это (худощавая) или полная, или низенькая или высокая) женщина со всеми этими детьми, по которой когда-то терзалось ваше сердце, и всё ли еще вы завидуете её мужу? Филипп был влюблён в свою кузину - в этом нет сомнения; но в университете разве он не был прежде влюблёнь в дочь профессора мисс Будд, и не писал ли он уже стихи мисс Флоуэр, дочери его соседа в Старой Паррской улице? И разве не всегда молодые люди влюбляются сначала в женщин старее себя? Агнеса была старше Филиппа, как её сестра постоянно заботилась напоминать ему.

А Ангеса могла бы рассказать кой-какие сказки о Бланш, если бы хотела, как вы можете обо мне, а я о вас, сказочки вы совсем справедливые, но с достаточной примесью или для того, чтобы сделать их ходячею монетою, такия сказочки, какие мы ежедневно слышим в свете, такия сказочки, какие мы читаем в самых учоных и добросовестно составленных исторических книгах, которые рассказываются самыми почтенными людьми и считаются совершенно подлинными, пока их не опровергнут. Только наших историй нельзя опровёргнуть (если только романисты сами себя не опровергнут, как иногда бывает с ними.) То, что мы говорим о добродетелях, недостатках, характерах других людей - всё это справедливо, вы можете быть уверенны в том. Пусть-ка кто-нибудь попробует утверждать, что моё мнение о семействе Туисденов коварно или жестоко, или вовсе неосновательно в некотором отношении. Агнеса писала стихи и перекладывала на музыку свои собственные и чужия поэмы. Бланш была девушка учоная и очень прилежно посещала публичные лекции в Альбернальской улице. Они оне были женщины образованные, как водится, хорошо, воспитанные, сведущия, с прекрасным обращением, когда оне хотели нравиться. Если вы были холостяк с хорошим состоянием, или вдовец, нуждавшийся с утешении, или дама, дававшая очень хорошия вечера и принадлежавшая к большому свету, вы нашли бы их приятными особами. Если вы были чиновником в казначействе или молодым адвокатом без практики, или дамою старою или молодой, но непринадлежавшей высшему свету; ваше мнение о них было бы не так благоприятно. Я видел, как оне презирали, избегали, ласкали, становились на колена и поклонялись одному и тому же лицу. Когда мистрисс Ловелль начала давать вечера, разве я за руку, называют её по имени, приходят в восторг от её нарядов и готовы, кажется, принести уголья для камина в её уборной, если бы она выела им. Она не изменилась; она та же самая лэди, которая когда-то была гувернанткой, и не холоднее и не любезнее с тех пор. Но вы видите, что счастье вызвало наружу её добродетели; которых люди не примечали, когда она была бедна. Могли ли люди видеть красоту Сандрильоны, когда она сидела в рубище у огня, до-тех-пор, пока она, вся в бриллиантах, не вышла из своей волшебной колесницы? Как вы узнать бриллиант в сорной яме? Это могут увидать только очень зоркие глаза. Между тем как дама, в волшебной колеснице в восемь лошадей, натурально, производить впечатление и заставляет принцев просить её сделать им честь танцовать с ними.

В качестве непогрешимого историка я объявляю, что если мисс Туисден в двадцать три года чувствует большую или маленькую привязанность к своему еще несовершеннолетнему кузену, то нет никакой причины сердиться на ней. Славный, красивый, прямодушный, широкоплечий, весёлый молодой человек, с свежим румянцем на лице, с весьма хорошими дарованиями (хотя он был страшно ленив и удалён на время из университета), обладатель и наследник порядочного состояния, мог натурально сделать некоторое впечатление на сердце девушки, с которою родство и обстоятельства сводили его ежедневно. Когда такие задушевные ввуки, как смех Филя, слышались в Бонашсвои улице? Его шутливая откровенность трогала его тётку, женщину умную. Она улыбалась и говорила:

- Милый Филипп, не только то, что ты говоришь, но то, что ты собираешься сказать держит меня в таком постоянном трепете.

Может статься было время, когда и она была чистосердечна и задушевна; давно, когда она и сестра её были двумя румяными девушками, любившими друг друга и дружными между собою и только-что вступавшими в свет. Но если вам удастся содержат великолепный дом маленьким приходом, показывать весёлое лицо свету, хотя вас тяготят заботы; сносить с почтительным уважением нестерпимо скучного мужа (а я уверяю, что именно этим последним качеством я наиболее восхищаюсь в мистрисс Туисден); покоряться поражениям с терпением, унижению с улыбками - вам может быть удастся всё это; но вы не должны надеяться быть искренной и задушевной. Брак сестры с доктором сильно напугал Марию Рингуд, потому что лорд Рингуд был взбешон, когда пришло это известие. Тогда, может быть, она пожертвовала своей собственной маленькой тайной страстью; сначала она кокетничала с одним знатным молодым соседом, который обманул её; потом, за недостатком лучшого, она вышла за Тальбота Туисдена, эсквайра, и была для него верною женою, а детям его заботливою матерью. Что же касается откровенности и задушевности, мой добрый друг, принимайте от женщины то, что она может дать вам - хорошее обращение, приятный разговор и приличное внимание. Если вы завтракаете у нея, не спрашивайте яица кондора, но кушайте это порядочно свежее куриное яйцо, которое Джон приносит вам. Когда мистрисс Туисден едет в коляске по парку, как она кажется счастлива, хороша и весела! как девушки улыбаются и как кажутся молоды (то-есть, знаете, соображая всё)! лошади такия жирные! кучер и лакей такие видные; дамы размениваются поклонами с сидящими в других экипажах, известными аристократками, Джон и Броун, облокотившись о перила и видя как туисденский экипаж проезжает мимо, не имеют ни малейшого сомнения, что в нём сидят люди богатые и светские.

Прим. перев.} и какие это девушки сидят в этой колясее? Броунь замечает Джонсу.

- А какой красивый франт едет на гнедой лошади и разговаривает с белокурой девушкой!

И по-кранней-мере для одного из этих джентльмэнов, очевидно, что он глядит на людей первого сорта.

его друг сказал ему:

- Лорд! что вы! этот франт сын доктора.

Но пока Джоис и Броунь воображают, что всё это маленькое общество очень счастливо, они не слышат как Филь шепчет своей кузине:

- Надеюсь, что вам понравился ваш вчерашний кавалер?

И они не видят как растревожена мистрисс Туисден под своими улыбками, как она примечает подъезжающий кабриолет полковника Шафто (кавалер, о котором идет речь) и как ей хотелось бы, чтобы Филь был где ему угодно, только не с этой стороны её коляски, как лэди Брагландс проехала мимо, не обратив на них внимания - лэди Брагландс, которая даёт бал и решилась не её бросающемся в глаза экипаже, и три лица улыбающияся ей, она немедленно примечает лэди Ловилль, которая проезжает в своём маленьком бруме, и посылает ей двадцат поцелуев рукой. Как же бедным Джонсу и Броуну, которые не принадлежат - vous comprenez - к большому свету, понять эти таинственности?

- Этот красивый молодой человек Фирмин? говорить Броун Джемсу.

- Доктор женился на племяннице графа Рингуда, бежал с ней, знаете...

- Хорошая практика?

- Мы видели его имя - имя старика - на очень странной бумажке, говорит Броун, подмигнув Джонсу.

Поэтому я заключаю, что это джентельмэны из Сити. И они пристально смотрят на нашего приятеля Филиппа, когда он подъезжает поговорить и подать руку некоторым пешеходам, которые смотрят через перила на шумную и приятную сцену в парке.