Приключения Филиппа в его странствованиях по свету.
Глава VII. Impletur veteris bacchi.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Приключения Филиппа в его странствованиях по свету. Глава VII. Impletur veteris bacchi. (старая орфография)

Глава VII. 

IMPLETUR VETERIS BACCHI.

Это время, это весёлое время Брандоно, устриц, лености, курения, песен по ночам и содовой воды по утрам, на головы одинокого и холостого - это правда, но за то беззаботного; это время, когда денег было вдоволь, когда сегодня было весело, а о завтра не думалось, это время часто вспоминалось Филиппом впоследствии. Мистер Филь не очень восторженно смотрел на жизнь. Плоды мира сего, которые он вкушал с тайным наслаждением, я должен признаться, были самые обыкновенные, садовые, а честолюбие лентяя не заходило далее возможности гулять по солнечной стороне сада, наесться до-сыта, а потом спокойно отдыхать в беседке из виноградных лоз. Зачем родители матери Филя оставили ей тридцать тысяч фунтов? Конечно, многие были бы рады сделать столько же для детей своих; но если бы у меня было десять человек детей, я оставил бы каждому из них или по сту тысяч, или один насущный хлеб.

- Люди созданы работать или лениться, утверждал Филипп с своей обыкновенной энергией выражения. - Когда индийский воин идёт на охоту, он трезв, деятелен, неутомим; никакия опасности не устрашают его и никакие труды не утомляют. Он терпит зимний холод; он спит на лесных листьях; он питается кореньями или добычею своей стрелы. Когда он возвращается в свою деревню, им наедается до пресыщения; он спит может быть до чрезмерности. Когда дичь съедена, а огненная вода выпита, опять он выступает в пустыню; он лазить ловче двуутробки; он душит медведя. Я индеец; этот клуб мой вигвам. Барбара, моя жена, принеси мне устриц, кружку пенящагося чорного пива бледнолицых, или я повешу твой череп с волосами на шесте в моей палатке.

И Барбара, добрая, старая служанка в этой таверне бандитов ответит, бывало:

- Какие вы пустяки болтаете, мистер Филипп!

Где теперь эта таверна? где все весёлые люди, собиравшиеся там? Вывеска снята, песня безмолвствует, трубки разбиты и пепел разсеялся по ветру,

Еще несколько поболтаем о весёлых днях Филиппа - и довольно. Он был принят в адвокаты и на ужине, которым он праздновал своё вступление в адвокатуру, собралось нас человек двенадцать его старших и младших друзей. Квартира в Пергаментской улице была вся предоставлена ему в этот день. Мистер Ван-Джон, кажется, уехал куда-то далеко на охоту, но мистер Кассиди был с нами и многие знакомые Филиппа, школьные, светские и университетские. Был отец Филиппа, и дядя Филиппа Туисден, и я, уважаемый и почтенный старший его товарищ в школе, и другия из нашего бывшого училища.

Вина были из погреба доктора Фирмина. Слуги его служили гостям. Отец и сын любили пышное гостеприимство, и относительно комфорта, пир Филиппа был богатый.

- Ужин, я люблю ужин больше всего! и для того, чтобы насладиться вашим ужином, я съел за обедом только кусочек баранины! закричал мистер Туисден, встречая Филиппа.

Мы нашли ого, приехав из Темпля, где Филипп обедал в зале коллегии, в парике и мантии, с другими членами этой коллегии, уже в квартире Филиппа и кушающого десерт молодого адвоката.

- Он здесь давно, сказал мистер Брайсь, занимавший должность буфетчика: - так и бросился на оливки и макароны. Не буду удивляться, если он сунул их в карманы.

Брайсь не слишком уважал мистера Туисжена, которого достойный буфетчик откровенно называл скупым скотом. Между тем Тальбот воображал будто старик уважает его, всегда разговаривал с Брайсом и обращался с ним с весёлым дружелюбием.

Собрались другие гости, непринадлежавшие к адвокатуре; мистер Туисден говорил за всех. Он сиял восторгом. Он чувствовал себя в духе. Он распоряжался за столом Филиппа. Право никто никогда не подчивал гостеприимнее чужим вином; сам Филипп был молчалив и растревожен. Я спросил его: не утомила ли его страшная церемония, которую он только-что выдержал?

Он несколько тревожно глядел на дверь, и зная несколько о положении дел дома, я подумал, что, вероятно, он имел с отцом один из тех споров, которые в последнее время случались так часто между ними.

Гости почти все собрались, занимались разговором и пили превосходное бордоское доктора, когда Брайс доложил о докторе Фирмине и мистере Тёфтоне Гёнте.

"Чорт возьми мистера Тёфтона Гёнта!" чуть было не сказал Филипп, однако он вскочил, подошел к отцу и встретил его очень почтительно; потом он поклонился джентльмэну, представленному под именем мистера Гёнта, и они сели за стол, доктор занял своё место с своей обыкновенной изящной грацией.

Разговор, довольно живой до приезда доктора Фирмина, несколько утих при его появлении.

- У нас была ужасная ссора два дня тому назад, шепнул мне Филипп. - Мы пожали руку друг другу и примирились, как вы видите. Он не долго останется: за ним пришлют через полчаса. Он скажет, что за ним прислала герцогиня, и поедет пить чай в клуб.

он надеялся, что отец его здоров.

- Вы поддерживаете его здоровье, доктор. Вы не даете мне возможности сделаться его наследником, сказал молодой лорд.

- Передавайте же бутылку, молодые люди! Мы намерены проводить вас всех отсюда! кричит Тальбот Туисден с твёрдым намерением попировать на чужой счот.

- Прекрасно сказано, сэр! подхватил незнакомец, представленный под именем мистера Гёнта: - и безподобное вино. Ага Фирмин! я знаю это вино, и он чмокнул губами, потягивая бордоское. - Это ваше бордосское с 26 года - в этом нет никакого сомнения.

- Этот красноносый, кажется, знаток, шепнул Розбёри, сидевший возле меня.

Розбёри, любимец Мэй-Фэра. Розбёри, визитные карточки и пригласительные билеты на камине которого заставляли всех мущин широко раскрывать глаза от удивления, некоторых хмуриться от зависти. Нос незнакомца действительно был несколько красен. К этому я могу прибавить, что платье его было чорное, лицо бледное и не весьма тщательно выбритое, белый галстух грязен, а глаза налиты кровью. Он как-будто ложился в постель не раздеваясь, точно весь в пуху.

- Кто этот уважаемый друг вашего отца? продолжал шалун вполголоса,

- Вы слышали его имя: угрюмо сказал молодой адвокат.

- А мне кажется, что ваш отец находится в затруднительных обстоятельствах и сопровождается полицейским, или, может быть, он подвержен умственному разстройству и отдан под надзор сторожа из дома умалишенных.

- Оставьте меня в покое! заворчал Филипп.

Тут Туисден, поджидавший случаи сказать спич, вскочил с своего стула и остановил дальнейшия замечания шутливого адвоката своим собственным красноречием. Он расхваливал в своей речи Филиппа, новопожалованного адвоката.

- Как! если никто другой не предлагает этого тоста, то его предложит твой дядя, с множеством искренних благословений, мои милый! закричал маленький человечек.

Он был щедр на благословения. Он отёр слезу умиления. Он говорил много и долго. Спич его был действительно хорош и его приняли с заслуженными восклицаниями, когда Туисден наконец сел.

Филь пробормотал несколько слов в ответ на комплимент дяди, а потом лорд Эскот, молодой аристократ и большой юморист предлагал тост за здоровье отца Филя и песню. Доктор сказал очень милый спич. Его волновали нежные чувства родительского сердца, сказал он, глядя на Филя, который грыз орехи. Видеть сына счастливым, видеть его окружонным такими друзьями, знать, что он с этого дня вступает в профессию, представляющую обширное поле для дарований, благороднейшую награду за трудолюбие, было гордою и счастливою минутой для него, доктора Фирмина.

Он выпил за здоровье молодого адвоката из рюмки, в которой вина было не более как с напёрстокь; он уговаривал юных друзей, собравшихся здесь, поощрить его сына на его новом поприще. Он благодарил их сердцем отца! Он махнул своим изумрудным перстнем, поднял глаза к потолку, испрашивая оттуда благословение на своего сына. Как-будто невидимые духи ободряли его воззвание, громкий стук послышался сверху, вместе с аплодисментами, которыми спич доктора приветствовали джентльмэны, сидевшие вокруг стола. Это стучал мистер Бёфферс, жилец третьяго этажа, которому захотелось таким образом посмеяться над нашим безвинным маленьким празднеством.

Мне кажется, что эта шуточка насмешника Бёфферса развеселила нас. Несмотря на все разговоры, нам было скучно, и я не могу не признаться в справедливости замечания моего соседа, что нас душили старики. Двое-трое из молодых джентльмэнов сердились, зачем еще не позволялось курить. Но Филипп запретил это удовольствие.

- Отец мой этого не любят, сказал он. - Он поедет к больным вечером, а они не могут переносить запаха табачного дыма у своей постели.

Нетерпеливые юноши ждали, положив возле себя сигарочницы, скоро ли удалится препятствие к их счастью.

- Он не уйдёт, говорю я как. За ним пришлют, ворчал мне Филипп.

Доктор разочаровал направо и налево и, повидимому, не думал уходить. Но вдруг, через несколько минут после десяти часов, лакей доктора Фирмина вышел в комнату с запиской, которую Фирмин распечатал и прочол, между тем как Филипп глядел на меня с угрюмым юмором на лице. Мне кажется, отец Филя понимал, что мы знаем, что он играл роль. Однако он очень серьезно разыграл комедию.

в твоей карьере! Пожалуйста, пожалуйста не безпокойтесь.

И он ушол, махая своею белою рукою и шляпой с широкими полями и с красивой белой подкладкой. Филь проводил его до дверей и вздохнул, затворив её за отцом - вздохнул с облегчением, я думаю, что он ушол.

- Ушол батюшка. Как батюшка по латини? сказал лорд Эскот, который имел много природного юмора, но не обладал очень глубокой учоностью. - Препочтенный родитель, Фирмин. Эта шляпа и наружность стоят чего-нибудь.

- Извините меня, пролепетал Ризбёри: - но зачем он не взял с собою своего пожилого друга - этого оборванного джентльмэна духовного звания, который так безцеремонно пьет бордоское? А также зачем он не увёл вашего оратора? Мистер Туисден, ваш интересный молодой неофит угождает нас превосходным обращиком увеселительного произведения гасконского винограда.

- Ну теперь, когда старик ушол, выпьем хорошенько и проведём ночь на бутылкою - не так ли, милорд? кричит Туисден. - Филипп, ваше бордоское прекрасно! Ты помнишь моё шато-марго, которое Уинтон так любить? Оно должно быть хорошо, если он его хвалит. Я сам его вывез и дал Уинтову адрес бордоского купца, и он говорил, что редко пил подобное - это его собственные слова. Надо вам всем попробовать это вино когда-нибудь у меня.

- Когда-нибудь! Когда же? Назначьте день, великодушный амфитрион! закричал Розбёри.

- Когда-нибудь в семь часов. Обед будет простой, тихий: крепкий бульон, рыба, два маленькие entrées и вкусное жаркое - вот мой обед! Попробуем этого бордоского, молодые люди: это вино не тяжолое. Это не первоклассное вино. Я не хочу даже сказать, чтобы это было дорогое виню, но оно имеет букет и чистоту. Как? вы будете курить?

- Будем, мистер Туисден, лучше подражайте всем нам. Попробуйте вот эту сигару.

Маленький человечек принял предлагаемую сигару из сигарочницы молодого аристократа, закурил её, закашлялся, плюнул и замолчал.

- Я думаю, что это отделает его, пробормотал шутник Эскот: - она довольно крепка, чтобы закружить его старую голову, и мне бы очень этого хотелось. Эта сигара, продолжал он громко: - была подарена моему отцу герцогом Медина Сидония, который получил её из собственной сигарочницы испанской королевы. Она много курить, но, натурально, любит слабые сигары. Я могу дать вам покрепче.

- О, нет! Эта, кажется, очень хороша. Благодарю, сказал бедный Тальбот.

- Не-уже-ли вы не можете оставить его в покое? заметил Филипп - не дурачьте его при молодых людях, Эскот.

Филипп всё был очень уныл среди пиршества. Он думал, о своих несогласиях с отсутствующим отцом.

Мы все легко утешились бы, еслиб доктор взял и собою пожилого господина, которого он привёз к Филю. Он не был приятным гостем для нашего хозяина, потому что Филипп хмурился на него и шептал своему соседу:

- Проклятый Гёнт!

"Проклятый Гёнт" - Тёфтон Гёнт было его имя, а звание пастор - вовсе не смущался холодностью его приёма. Он очень свободно пил своё вино, любезно разговаривал с своими соседями и громко кричал: "слушайте, слушайте!" когда Туисден объявил о своём намерении просидеть за вином всю ночь. Разгорячившись от вина, мистер Гёнт разговорился с всеми гостями вообще. Он много болтал о фамилии Рингуд, говорил мистеру Туисдену, что он был очень дружен в Уингэте с бедным Синкбарзомь, единственным сыном лорда Рингуда. Воспоминание и покойном лорде Синкбарзе было не очень приятно для родственников Рингудского дома. Он был расточительным и безславным молодым лордом. Его имя редко упоминалось в его семействе; отец же, с которым у него были большие ссоры, никогда не говорил о нём.

- Вы знаете, это я познакомил Синкбарза с вашим отцом, Филипп? сказал грязный пастор.

- Я слышал, как вы говорили об этом, отвечал Филипп.

- Они встретились на пирушке у меня. В то время мы называли вашего отца Бруммелль Фирмин. Он был первый щоголь у нас в университете, держал охотничих лошадей, давал лучшие обеды в Кэмбридже. Мы были большие кутилы. Синкбарз, Бранд Фирмин, Берилль, Тотэди, человек двенадцать нас, почти всё вельможи и дворяне и все держали своих лошадей и

Эта речь обращена была в обществу, которому, казалось, не очень нравились университетския воспоминания этого грязного пожилого господина.

- Мы обедали друг у друга поочереди через неделю. У многих из них были свои кабриолеты. Отчаянный человек был ваш отец. И... но мы не должны рассказывать что у нас бывало в университете - не так ли?

- Нет, пожалуйста не рассказывайте, сэр! сказал Филипп, сжав кулаки и закусив губы.

Грязный дурновоспитанный хвастун ел хлеб-соль Филиппа. Возвышенные идеи Филя о гостеприимстве не позволяли ему ссориться с своим гостем в своём доме.

- Когда он пошол в доктора, мы все удивились. Бранд Фирмин одно время был первым щоголем в университете, продолжал мистер Гёнт: - и какой храбрец! Синкбарз, я и Фирмин дрались с двадцатью гребцами раз у ворот коллегии Кайя, и вам надо было бы видеть какие удары наносил ваш отец. И я также в то время проворно действовал кулаками. Мы учились благородному искусству защищать себя в моё время, юные джентльмэны! Мы пригласили Гловера, бокcёpa, из Лондона, давать нам уроки. Синкбарз был порядочный боксёр, только силы в нём не хватало, он тщедушный был. Водка убивала его, сэр - водка! Да ведь это вино вашего отца! Мы с ним пили его сегодня в Паррской улице и говорили о прошлых временах.

- Я рад, сэр, что вы находите вино по вашему вкусу, сказал серьёзно Филипп.

- Нахожу, Филипп, мой милый. А когда отец ваш сказал, что едет к вам пить ваше вино, я сказал, что и я поеду тоже.

- Желал бы я, чтобы кто-нибудь вышвырнул его из окна, застонал Филипп.

- Важный, серьезный и почтенный старичок, шепнул мне Розбёри: я вижу бильярд, Булон, игорные дона в его благородных чертах. Давно он украшает ваш семейный круг, Фирмин?

- Я нашол его дома, месяц тому назад, в передней моего отца, в этом же самом платье и с паршивыми усами на лице; он бывал у нас с-тех-пор каждый день.

- Echappé de Toulon (каторжник из Тулона) спокойно сказал Розбёри смотря на незнакомца; - Cela se voit. Homme parfaitement distingué. (Это видно. Человек чрезвычайно изящной наружности) вы правы, сэр. Я говорил о вас, и спрашивал нашего приятеля, Филиппа, где я имел честь встречать вас за границей в прошлом году. Эта вежливость, прибавил он кротко: - обезоружит тигра.

- Я был за границей, сэр, в прошлом году, сказал тот, кивнув головой.

- Держу три против одного, что он был в булонской тюрьме, или, может быть, капелланом в игорном доме. Постойте... я вспомнил! в Баден-Бадене, сэр?

- Я точно был там, сказал пастор: - это очень хорошенькое место, но воздух, Après {Слово, употребляемое в игре Rouge et Noie. Прим. перев.} убивает вас. Ха-ха! Отец ваш любил поигрывать, когда был молодь. Филипп! Я не могу удержаться, чтобы не называть вас Филиппом. Я знаю вашего отца тридцать лет: мы были университетскими товарищами, знаете.

- Ах! чего не дал бы я, сказал со вздохом Розбёри: - чтоб это почтенное существо назвало меня по имени. Филипп, оживите чем нибудь наше общество. Старики душат его. Спойте что-нибудь, кто-нибудь, или потопим нашу меланхолию в вине. Вы похвалили это бордоское, сэр, и сказали, что прежде отведывали его?

- Я выпил его две дюжины бутылок в прошлом месяце, сказал, улыбаясь, мистер Гинт.

- Две дюжины и четыре бутылки, сэр, заметил мистер Брайс, ставя новую бутылку на стол.

- Прекрасно сказано, Брак! Я делаю отель под вывескою фирминского герба своею главной квартирой и

- Фирминский герб получает много чести от подобных посетителей, сказал Филипп с сверкающими глазами и с тяжело подымающейся трудно.

- О, полно-те, к чорту ваш герб! закричал лорд Эскот.

- Мне очень жаль! Я готов на всё, чтобы сделать вам удовольствие, но я не могу не быть джентльмэном, заворчал Филипп. - Ваши предки были лавочниками, Эскот, когда мои стояли за стороне короля Ричарда в справедливой войне!

Этот монарх наградил землями Рингудскую фамилию. Ричард III был любимым воином Филиппа; когда он разъезжал на нём после обеда, он был великолепен своим рыцарским духом.

- О! если вы сядете на Белого Сёррея {Конь Ричарда III в шекспировой трагедии. }, будете сражаться при Босворте {Где был убит Ричард III. Прим. перев.} и задушите принцев в Тоуэре {Как сделал Ричард III. Перев. перев.

- Поделом этим маленьким злодеям! заревел Филь. - Они были такие же наследники королевской английской крови, как я...

- Еще бы! А всё-таки мне лучше хотелось бы послушать песню. Ну, товарищи, спойте что-нибудь! Перестаньте спорить о босфордском сражении и Ричарде III; он всегда такой, когда подгуляет, клянусь моею честью, шепнул молодой аристократ своему соседу.

- Я сумасшедший! я сумасшедший! закричал Филь, ударив себя по лбу. - Есть минуты, когда несчастья моих предков приходят мне на память... Не ваша вина, мистер... как бишь вас зовут? что вы намекнули с насмешкой на мой герб. Я на вас не сержусь. Я прошу у вас прощения. Я пью за ваше здоровье этим бордоским, которое хорошо, хотя оно принадлежит моему отцу. В нашем доме не всё... шш! это бордоское 1825 года, сэр! Отец Эскота подарил ему целую бочку за то, что он спас жизнь, которая могла бы лучше быть употреблена, и мне кажется аптекарь вылечил бы вас, Эскот, не хуже моего отца. Но вино хорошо! хорошо! Брайс, дайте еще бордоского! Песню! Кто говорил о песне? Пропойте нам что-нибудь Том Дэль! песню, песню, песню!

Том Дэль с своим обычным юмором пропел чудную песенку: "На крышах луна сияет", потом вежливость требовала, чтобы наш хозяин последовал его примеру и Филипп своим звучным голосом запел песню: "Докторь Лютер".

к разговору и фразам старой школы, в которой многие из нас были учениками, Боже мой! я совсем помолодел, и когда в дверь послышался стук около полночи, мне представилось будто это стучатся прокторы, услышавшие наши крики на дворе. А поздний посетитель был никто иной, как слуга из таверны с ужином, и мы могли разглагольствовать, кричать, ссориться с молодыми сколько мы хотели, и никто не нашел бы в этом преступления, кроме, может быть, старого адвоката, жившого внизу, который верно не мог заснуть от нашего шума.

Когда явился ужин, бедный Тальбот Туисден, пришедший так далеко, чтобы насладиться им, не был способен участвовать в нем. Сигара лорда Эскота оказалась слишком крепкою для него; и достойный джентльмэн лежал на диване в соседний комнат уже несколько времени почти без чувств. Он рассказывал нам, пока еще способен был говорить, какую любовь и какое уважение имел он к Филиппу; но между ним и отцом Филиппа было любви немного. У них случилась самая худшая из всех ссор - несогласие на счот раздела имения их покойного тестя. Фирмин всё считал Туисдена подлым скрягой, а Туисден считал Фирмина человеком без правил. Когда мистрисс Фирмин была жива, две бедные сестры должны были распределять свою привязанность по приказанию своих мужей, и быть то горячими, то холодными, соображаясь с расположением их мужей. Хотел бы я знать, много ли бывает истинных примирений? Я знаю, что я примирился с милым Томкинсом. Мы обедали вместе у Джонса. Ах! как мы любим друг друга! О, очень любим! Так и Фирмин с Туисденом... Они встречались и пожимали руку друг другу с полною враждою; так и младший Туисден и младший Фирмин. Молодой Туисден был старше Филиппа, бил и обижал Филя в детстве, пока тот не расорохорился и не швырнул своего кузена с лестницы, Мысленно они всегда швыряли друг друга с лестницы. Итак бедный Тальбот не мог участвовать в ужине, когда его принесли, и лежал в жалком положении на диване отсутствующого мистера Ван-Джона.

Кто поедет с ним домой, где жена его верно с безпокойством его ждёт? Я согласился отвезти его, и пастор сказал, что ему тоже надо в ту сторону и что он проводит нас. Мы под-руку провели старика через Темпль и посадили его в извощичий кабриолет. Его тошнило от сигары и моралист, захотевший бы прочесть нравоучение о вреде курения, мог бы выставить примером этого безпомощного и несчастного джентльмэна.

мне, как и сыну доктора, Филиппу, Обо всех предметах и людях Филь привык высказывать свои мысли слишком откровенно; а мистер Гёнт был для него предметом особенного отвращения с тех самых пор, как он увидел Гёнта. Я старался извинить его отца. Люди добрые, находящияся в хорошем положении, почти всегда имеют двух-трёх бедных друзей. Люди отправляются вмести на ристалище жизни; Джэк выигрывает, а Том падает возле него. Тот, кто имел успех, помогает и протягивает дружескую руку несчастному состязателю. Воспоминание о прошлом даёт последнему некоторое право обратиться к своему счастливому товарищу; и сначала тот сожалеет, потом терпит, потом обнимает товарища, к которому в прежнее время может быт он не имел никакого уважения. У человека, имевшого успех в жизни, должны быть последователи; если у него их нет, значит он имеет жестокое сердце.

Так философствовать было очень хорошо. Это прекрасно, что человек не бросает друзей своего детства, но жить с таким мерзавцем, с таким низким раболепным, пьяным существом...

- Как мог мой отец, у которого такие изящные вкусы, который любит знатное общество, сносить присутствие такого человека? спрашивал Филь. Я не знаю, когда он противнее, тогда ли, как фамильярничает, или когда он почтителен, тогда ли как говорит комплименты гостям моего отца в Паррской улице, или когда рассказывает отвратительные истории, как у меня за ужином.

Вино, которое мистер Гёнт свободно наливал в то время, сделало его, как я уже сказал сообщительным.

- Наш хозяин человек хороший, замечал он с своей стороны, когда мы вышли вместе: - важничает, красив собою, говорит что думает, ненавидит меня; а мне, впрочем, всё равно. Мастер Филипп должно быть находился в хорошем положении.

- Бруммелль Фирмин должен заработывать четыре или пять тысяч в год. Сумасбродный малый был он в моё время, могу я сказать вам - кутил, мотал, разорялся, поправил кой-как свои дела и наконец женился на богатой. Не все из нас были так счастливы. За меня некому было платить долги. Я потерял своё место с университете оттого, что ленился и мотал. Я любил хорошее общество в то время - всегда любил, когда мог попасть в него. Если бы вы описывали мои приключения, вам пришлось бы рассказывать престранные истории. Я везде был; видал и высокое и низкое общество - особенно низкое. Я был школьным учителем, я показывал медведя, я издавал газету, я был в Америке, в Вост-Индии, в каждом городе в Европе. Мне не посчастливилось, как Бруммеллю Фирмину. Он разъезжает в карете, а я хожу на своих на двоих. Гинеи каждый день падают к нему в руку, а в моих руках они очень редки, могу сказать; бедный старик Тёфтон Гёнт не богаче на пятом десятке, как и в то время, когда ему были восемнадцать лет. Как вы себя чувствуете? Воздух вас облегчил? Вот мы в Бонашской улице; надеюсь, что ключ с вами и что барыня не увидит вас.

Толстый буфетчик, слишком хорошо воспитанный, чтобы выразить удивление при каком бы то ни было происшествии, случавшемся вне дома, растворил дверь мистеру Туисдену и которое Уинтон так любил. Он махнул вам нетвёрдою рукою. Если мистрисс Туисден стояла на лестнице и видела в каком положении воротился её властелин, я надеюсь, что она сама взяла бы подсвечник, чтобы пьяный муж не выронил его из рук, Гёнт заворчал, тогда мы вышли.

- Он мог бы предложить нам закусить за то, что мы привезли его домой. Только половина второго. Нехорошо ложиться спать так рано. Пойдём и выпьем где-нибудь. Я знаю очень хорошую таверну недалеко отсюда. Нет, вы не хотите? Я знаю - тут оне разразился хохотом, который как-то страшно раздался по спящей улице - я знаю о чом вы думали всё это время. Вы думали: "этот скучный старый пастор попробует занять денег у меня". Но я не буду занимать, мой милый. У меня есть банкир; он меня боится. Вы понимаете. Я могу добывать соверены от моего щоголя доктора в Старой Паррской улице. Я предписываю ему кровопускание. Я вытягиваю деньги от него. Он очень добрый малый, Бруммелль Фирмин. Он не может ни в чом отказать своему дорогому старому другу. Спасибо ему.

И, отправляясь в один из своих полуночных притонов, он махнул рукою по воздуху. Я слышал его хохот в безмолвной улице и полисмэн X, шагавший на карауле, обернулся и подозрительно поглядел на него.

Тут я подумал о мрачном лице и меланхолических глазах доктора Фирмина. Доброжелательное ли воспоминание о прежних временах было союзом между этими людьми? Все в доме моём давно спали, когда я растворил и тихо затворил дверь моего дома. При мерцающем свете ночника я мог видеть тихое дыхание матери и ребёнка. О! счастливы те, которых на изголовьи не преследует угрызение! Счастливы те, кто избегнул искушения!

Мои подозрения о грязном пасторе подтверждались предположениями Филиппа о

- Этот негодяй требует чего хочет в гостиннице фирминского герба, говорил бедный Филипп: - а когда собираются важные гости моего отца, я полагаю, что почтенный джентльмэн обедает с ними. Желал бы я посмотреть, как он чокается с старым Бёмпширом или бьёт бишопа по спине. Он живёт в улице Слиго за углом, так, чтобы находиться около нашего дома, между тем сохранять свою независимость. А то я удивился бы, почему он не поселился в Старой Паррской улице, где стоит порожнею спальня моей бедной матери. Доктор не хочет занимать этой комнаты. Я помню теперь, как молчаливы бывали они между собою и как испугана она всегда казалась перед ним. Что он сделал? Я знаю одно дело в его молодости. Не знает ли еще чего этот Гёнт? Они верно были сообщниками в каком-нибудь заговоре, сэр, и непременно с этик молодым Синкбарзом, о котором вечно хвастает Гёнт, достойным сыном достойного Рингуда. Не-уже-ли разврат течот в крови? Я слышал, что мои предки были честными людьми. Может быть только оттого, что никто не мог узнать их дурных дел; и фамильное пятно обнаружится во мне когда-нибудь. Я теперь еще не совсем дурень, но я дрожу, как бы мне не пропасть совсем. Положим, я утону и пойду ко дну? Не весело, Пенденнис, иметь такого отца, как мой. Не обманывайте меня вашим пальятивным состраданием и успокоительными предположениями. Вы тогда напоминаете мне о большом свете - ей-богу так! Я смеюсь, пью, веселюсь, пою, курю бесконечно, а говорю вам, я чувствую постоянно как-будто меч висит над черепом моим, когда-нибудь опустится и разсечот его. Под Старой Паррской улицей подводят мины, сэр - подводят мины. И когда-нибудь мы будем взорваны на воздух - на воздух, сэр; помяните моё слово! Вот почему я так безпечен и ленив, за что вы, товарищи, вечно браните меня, вечно надоедаете мне. Какая польза остепениться пока взрыва не было еще, разве вы не видите? Бедная, бедная матушка! (он обратился в портрету матери, который висел в той комнате, где мы говорили) не знала ли ты этой тайны, и не оттого ли в глазах твоих всегда выражался такой страх? Она всегда любила вас, Пен. Помните, как она казалась мила и грациозна, когда лежала на диване наверху, или когда улыбалась из своей кареты, посылая нам, мальчикам, поцелуй рукой? Каково женщине, если eё обольстят нежными словами, увезут, а потом она узнает что у её мужа копыто на ноге?

- Ах, Филипп!

- Какова доля сына такого человека? Нет ли и на моей ноге копыта?

- Положим, для меня спасения нет и я наследую мою участь, как другие наследуют подагру или чахотку? Когда знаешь свою судьбу, какая польза делать что-нибудь особенное? Говорю вам, сэр, всё здание нашей настоящей жизни разрушится и разсыплется. (Тут он бросил свою трубку на пол, так что, она разлетелась в дребезги). - А пока настанет катастрофа, какая польза приниматься за работу, как вы выражаетесь? Это все равно, что говорить было жителю Помпеи, чтобы он выбрал себе профессию накануне извержения Везувия.

- Разве не было часовых в будках у городских ворот, спросил Филипп: - которые могли бы бежать, а между тем остались, чтобы быть погребёнными там? Положим, что эта участь нам не угрожает, а опасение моё просто - первый страх? Положим это случится и я останусь жив? Опасность получить добычу придаёт ей вкус, старый товарищ. Кроме того, надо помнить о чести и о ком-то другом в этом деле, с кем разстаться нельзя в

Тут он покраснел, тяжело вздохнул и выпил рюмку бордоского.