Приключения Филиппа в его странствованиях по свету.
Глава XXII. Pulvis et umbra sumus.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Приключения Филиппа в его странствованиях по свету. Глава XXII. Pulvis et umbra sumus. (старая орфография)

Глава XXII. 

PULVIS ET UMBRA SUMUS.

Первый и единственный граф Рингуд покорился участи, которой должны подвергаться и пэры и простолюдины. Спеша в свои великолепный Уипгэмский замок, где он располагал угощать знатных гостей на Рождество, его сиятельство оставил Лондон только-что оправившись от подагры, которая мучила его уже несколько лет. Должно быть болезнь вдруг бросилась в желудок. В Тёррейс-Регуне, за тридцать миль от своего великолепного жилища, где он привык останавливаться, чтобы пообедать, он уже страдал ужасно, на что окружающие его не обратили такого внимания, какое должно было бы возбудить его положение, потому-что, страдая этою мучительной болезнью, он громко кричал и слова его и обращение были чрезвычайно запальчивы. Он сердито отказал послать за доктором в Тёррейсе и непременно хотел продолжать путь. Он принадлежал в людям старой школи, которые не хотят ездить по железной дороге (хотя его состояние значительно увеличилось, когда через его владения была проложена железная дорога); и его собственные лошади всегда встречали его в Попперской таверне, в ничтожной деревушке, за семнадцать миль от его великолепного парка. Приехав в эту таверну, он не сделал никакого знака, не сказал ни одного слова, так что слуги его серьёзно испугались. Когда засветили фонари у экипажа и заглянули в его карету, этот владелец тысячи десятин и, по слухам, огромного богатства, был мёртв. Путешествие он Тёррея было последнею станцией продолжительной, счастливой, если не знаменитой, то по-крайней-мере замечательной и великолепной карьеры.

"Покойный Джон Джордж граф и барон Рингуд и виконт Синкбарз вступил в публичную жизнь в опасный период, перед французской революцией, и начал свою карьеру как друг и товарищ принца Уэлльского. Когда его королевское высочество оставил партию вигов, лорд Рингуд также присоединился к партиямь и графство было наградою за его верность. Но когда лорд Стейн был сделан маркизом, лорд Рингуд поссорился с своим королевским покровителем и другом, считая, что услуги его несправедливо оскорблены, потому-что такое же звание не было даровано ему. В разных случаях он подавал голос за вигов. Он никогда не примирялся с покойным королём Георгом IV, с которым он имел привычку говорить с характеристическою резкостью. Приближение биля о реформе, однако, окончательно привлекло этого вельможу на сторону ториев, и он оставался с-тех-пор если не красноречивым, то по-крайней-мере ревностным их защитником. Говорят, что он был щедрым помещиком, если его арендаторы не шли наперекор его видам. Его единственный сын умер рано, и его сиятельство, если верить молве, находился в дурных отношениях с своим родственником и наследником, сэром Джоном Рингудом Эппльшо, баронетом, теперь бароном Рингудом. Баронство существует в этой древней фамилии со времён царствования Георга I, когда сэру Джону Рингуду было пожаловано дворянство, а сэр Фрэнсис, его брат, был сделан баронетом первым из наших ганноверских государей".

Эту статью мы с женою прочли утром накануне Рождества, между тем как наши дети украшали лампы и зеркала остролистником для предстоявшого торжества. Я наскоро отправил к Филиппу накануне записку с этим известием. Судьба его очень нас тревожила теперь, когда, через несколько дней, она должна была решиться. Опять мои дела, или моё любопытство, привели меня к мистеру Брадгэту, стряпчему. Разумеется, он знал всё. Он был не прочь поговорить об этом. Смерть его клиента отчасти развязала язык стряпчого, и я должен сказать, что Брадгэт весьма нелестно отзывался о своём благородном покойном клиенте. Грубости покойного графа тяжело было сносить. В последнее их свидание его ругательство и дерзкое обращение были особенно противны. Он разругал всех своих родных; он говорил, что его наследник лицемер, методист и притворщик. Есть у него родственник (которого Брадгэт не хотел назвать) хитрый, низкий плут и паразит, вечно ползавший перед ним и с нетерпением желавший его смерти. А другой его родственник, безстыдный сын мошенника доктора, оскорбил его за два часа перед тем в его собственном доме - нищий, а хочет распространять потомство для рабочого дома, потому-что после его сегодняшняго поведения, он скорее очутится на дне Ахерова чем он, лорд Рингуд, даст этому негодяю хоть один пенни из своих денег.

- И его сиятельство велел мне прислать в нему обратно его завещание, прибавил мистер Брадгэт. - И он уничтожил это завещание прежде чем уехал; это он уже не первое сожигал. И я могу вам сказать теперь, когда всё кончено, что в этом завещании он отказывал внуку своего брата порядочную сумму денег, которую наш бедный друг получил бы, еслибы не быль у милорда в этот несчастный припадок подагры.

А, mea culpa! mea culpa! А кто послал Филиппа к его родственнику в этот несчастный припадок подагры? Кто был умён так светски, так по-туисденовски, чтобы советовать Филиппу лесть и покорность? Если бы не этот совет, он был бы теперь богат; он мог бы жениться на своей возлюбленной. Я чуть-было не подавился вашей рождественской индейкой, когда ел её. Свечи горели тускло, а поцелуи и смех детей нагоняли на меня меланхолию. Еслибы не мой совет, как мог бы быть счастлив мой друг! Я искал ответа в честных личиках моих детей. Что они сказали бы, еслибы знали, что отец их советовал своему другу ползать и кланяться и унижаться перед богатым, злым стариком? Я сидел безмолвно, как на похоронах; смех моих малюток терзал меня как бы угрызением. С перьями, с факелами, с парадной свитой хоронили лорда Рингуда, который сделал бы Филиппа богатым, еслибы не я.

Вся оставшаяся еще надежда скоро рушилась. В Уипгэме было найдено завещание, написанное год назад, в котором не упоминалось о бедном Филиппе Фирмине. Самая маленькая сумма - постыдно-ничтожная, как говорил Туисден - была оставлена Туисденам вместе с портретом во весь рост графа в парадном костюме, и этот портрет, я полагаю, мало принёс удовольствия родственникам покойного, потому-что пересылка этого большого портрета из Уипгэма стоила так дорого, что Тальбот заплатил с гримасами. Еслибы портрет сопровождался тридцатью, сорока или пятидесятью тысячами - почему он не оставил им пятьдесят тысяч? - как различна была бы тогда горесть Тальбота! Когда он считал обеды, которые он давал для лорда Рингуда - а они все были записаны у него в дневнике - Туисден нашол, что он истратил более на милорда, чем тот отказал ему в завещании. Но всё семейство надело траур, даже кучер и лакей Туисдена облеклись в траурную ливрею в честь знаменитого покойника. Не каждый день человек имеет возможность публично оплакивать потерю сиятельного родственника.

А как бедный Филипп перенёс своё обманутое ожидание? Он, должно быть, чувствовал его, потому-что мы сами поощряли его в надежде, что дед сделает что-нибудь для облегчения его нужды. Филипп надел креп на шляпу и отказался от всяких других наружных признаков печали. Если бы старик оставил ему денег, это было бы хорошо. Так как он не оставил - дым сигары кончает фразу, и наш философ перестаёт думать о своем разочаровании. Разве Филипп бедный не был так же независим, как и Филипп богатый? Борьба с бедностью здорова в двадцать-пять лет. Мускулы молодые укрепляются борьбою. Это для пожилых, ослабевших от разстроенного здоровья или, может быть, от продолжительного счастья, битва тяжела.

Широкая спина Фирмина могла снести тяжолую ношу, и он с радостью брал всякую работу, попадавшуюся ему. Фипзу, сотруднику "Daily Inteliigencer", нужен был помощник: Филипп с радостью продал четыре часа в день мистеру Фипзу, переводил из французских и немецких газет, заходил иногда в Палату Депутатов и сообщал о каком-нибудь важном заседании. Он положительно начал откладывать деньги. Он носил ужасно поношеное платье, потому-что Шарлотта не могла ходить к нему на квартиру и чинить его лохмотья, как делала это Сестрица; но когда мистрисс Бэйнис бранила его за это - и действительно должно было быть досадно иногда видеть, как этот человек в старом платье расхаживает в комнатах баронессы С*, говорит громко, противоречит и предписывает законы - Шарлотта защищала своего оскорбляемого Филиппа.

- Вы знаете почему мосьё Филипп носит такое поношеное платье? спросила она мадам С*: - потому что он посылает деньги своему отцу в Америку.

А баронесса сказала, что мосьё Филипп был прекрасный молодой человек; а что он может одеваться как ирокезец на её вечер, он всё-таки будет принят хорошо. А мистрисс Бэйнис была груба к Филиппу в глаза и насмехалась над ним в отсутствие. И Филипп дрожал перед мистрисс Бэйнис и принимал её пощочины с большою кротостью, потому-что его Шарлотта была аманатом в руках своей матери, и разве генеральша Бэйнис не могла заставить страдать это бедное, маленькое существо?

Несколько индийских дам, знакомых мистрисс Бэйнис, проводили эту зиму в Париже; оне нанимали меблированная квартиры в предместьи Сент-Одорэ, или в Элисейских Полях, ездили в своих экипажах, с лакеем на запятках, и с презрением смотрели на мистрисс Бэйнис за то, что она нанимала квартиру со столом и не держала экипажа. Ни одна женщина не любит, чтобы её презирали другия женщины, особенно такая тварь, как мистрисс Баттерс, жена стряпчого, из Калькутты, которая не бывала в обществе, не ездила к губернатору, а теперь разъезжала по Элисейским Полям - и важничала! Вот и докторша Мэкун с своей горничной, с своим поваром, с своей коляской каретой. (Пожалуйста читайте эти слова с самым выразительным ударением). А кто такая была мистрисс Мэкун, дозвольте спросить? ни более ни менее, как мадам Берэ, дочь французской модистки. А эта тварь брызжет грязью на тех, кто получше её и которые ходят пешком!

- Я говорю моим бедным дочерям, сказала мистрисс Бэйнис баронессе С*: - что еслибы я была дочь модистки, или отец их стряпчим, а не воином, служившим своей государыне во всех частях света, оне лучше бы одевались, бедняжки! мы могли бы нанимать прекрасную квартиру в предместьи Сент-Онорэ, а не жили бы здесь!

- А если бы я была модистка, я не пускала бы в себе жильцов! закричала С*. - Отец мой был генерал и также служил своему государю. Но как же вы хотите? Мы все должны делать неприятное и жить с неприятными людьми!

И с этими словами баронесса сделала генеральше вежливый поклон и отправилась к другим делам или гостям. Она держалась мнения многих друзей Филиппа.

- Ах, мосьё Филипп! говорила она ему: - когда вы женитесь, вы будете жить подальше от этой женщины - не правда ли?

Когда мистрисс Бэйнис услыхала, что мистрисс Баттерс едет в Тюильри, я с сомнением должен сказать, что генеральшею овладело пылкое соревнование и она не успокоилась до-тех-пор, пока не уговорила генерала отвезти ее к посланнику и во дворец короля, управлявшого тогда Францией. Издержки были не велики. Шарлотту надо же было вывести. Её тётка Мак-Гиртер, из Тура, прислала ей в подарок денег на платье. Надо отдать справедливость мистрисс Бэйнис, она очень мало истратила на свой собственный наряд и вынула из своего чемодана костюм, украшавший её в Калькутте.

- Услыхав, что поехала мистрисс Баттерсь, я знал, что она не успокоится, сказал генерал Бэйнис со вздохом.

Жена его отправилась от этого обвинения, считая его оскорблением, говорила, что мущины всегда приписывают женщинам, самые дурные причины, между тем как Богу известны, что её желание только представить приличным образом в свет свою возлюбленную дочь, а мужа видеть на месте, приличном его званию в обществе. Шарлотта была очень мила вечером в день бала, и баронесса С* очень мило причесала волосы Шарлотте и предложила Огюста в лакеи; но тот возмутился и сказал:

И хотя Шарлотта была там прелестна, как розовый бутон, ей не очень была весело на бале, потому-что там не было Филиппа. И как мог он быть там, когда у него был только один сюртук и дырявые сапоги?

После солнечной осени наступает холодная зима, когда ветер нездоров для слабой груди, когда грязно для маленьких башмачков. Как могла Шарлотта выходить в восемь часов по грязи или по снегу зимняго утра, если она накануне поздно приехала с бала? Генеральша Бэйнис начала часто выезжать на парижские вечера - то-есть на наши Троянские вечера - где бывало сорок англичан, три француза и один немец, играющий на фортепиано. Шарлоттой очень восхищались. Молва о её красоте разнеслась. Маленький Гели из посольства просто сам назвался к докторше Мэкун, чтобы посмотреть эту молодую красавицу и танцовал с ней безпрестанно. Гели был самый модный кавалер; он танцовал с принцессами и бывал на всех балах в Сен-Жерменском предместьи. Он проводил Шарлотту до кареты (предрянного извощичьяго фиакра, надо признаться, но мистрисс Бэйнис сказала ему, что они имели не такой экипаж в Индии). Он сделал им визит и оставил карточку. Я могу назвать много знатных особ, которые были очарованы хорошенькой Шарлоттой. Мать её всё более и более стыдилась дрянного фиакра, в котором наша молодая девица ездила на балы, и того кавалера, который иногда помогал Шарлотте садиться в экипаж. Мать Шарлотты не пропустила мимо ушей порицательных замечаний об этом кавалере. Как? помолвлена за этого странного рыжебородого молодого человека, который наступал всем на ноги в польке? Он пишет в газетах, будто бы? Сын того доктора, который убежал обманув всех? Как это странно, что генерал Бэйнис вздумал помолвить свою дочь за этого человека!

Мистера Фирмина приглашали не во все знатные дома, где бывала его Шарлотта, да он этого и не желал, и вёл себя очень дерзко и надменно, когда бывал приглашен, опрокидывал подносы, хохотал и кстати и не кстати, расхаживал по гостиной, как-будто он Бог знает какая важная особа; право он принимал такой тон потому, что брат его деда был граф! А позвольте спросить, что сделал для него граф и какое право имел он расхохотаться, когда мисс Крокли пела немножко фальшиво? Как это мог генерал Бэнис выбрать такого мужа для такой милой, скромной девушки?

Старый генерал, спокойно играя в вист с другими британскими старичками в дальней комнате, не слыхал этих замечаний, может быть, но мистрисс Бэйнис, с своими зоркими глазами и чуткими ушами видела и домах в Париже, Филипп противоречил напрямки, так что мастер Гобдэй даже вспыхнул, а мистрисс Гобдэй не знала куда ей глядеть. Сэр Чарльз Шилоу из замка Пеплоу, хвалил поэмы Томлинсона и предложил прочесть их вслух мистрисс Баджер - а он читает прекрасно, хотя, может-быть, немножко в нос; а когда он собирался начать, мистер Фирмин сказал:

- Любезный Пеплоу, ради Бога не читайте этой гнили.

Гнили! Какое выражение! Разумеется, мистер Пеплоу был очень раздосадован. И это простой сотрудник газеты! Слыхал ли кто когда такую грубость! Мистрисс Туффин сказала, что она тотчас приняла свои меры, как только увидала мистера Фирмина в первый раз.

- Может быть он племянник графа, хотя мне это всё равно. Может быть он был в университете, однако он не имеет порядочных манер. Может быть он умён и я не выдаю себя на судью. Но он надменен, неуклюж, неприятен. Я не приглашу его на мои вторники и я прошу тебя, Эмма, когда он пригласит тебя таицовать, чтобы ты с ним не шла.

суматоху.

стариком; он возмутился, остановил её и никогда ей не простил. Далее известной точки она не смела раздражать мужа. Она говорила:

- Бэйнис, брак - лотерея, и мне кажется, что нашей бедной Шарлотте достался нехороший билет.

На это генерал отвечал ей:

- Не хуже чем другим, моя милая!

И переменял разговор. В другой раз она говорила:

А генерал отвечал:

- Я играл в карты, моя милая.

Опять она говорила:

- Мистрисс Туффин говорит, что она не хочет приглашать Филиппа Фирмина на свои вторники.

- Тем лучше для него!

- Ах! прибавила она: - он вечно обижает кого-нибудь!

- Кажется, он не очень нравится тебе, Элиза! заметил генерал.

- Да, я признаюсь, отвечала она: - и мне неприятно думать, что моё кроткое дитя будет терпеть бедность и с таким человеком.

Бедной же Шарлотты мать не боялась; и когда оне обе оставались вдвоем, бедная девушка знала, что мать будет её огорчат нападками на Филиппа.

- Видела ты как он одет? На жилете недостает пуговицы, на сапоге дыра.

- Мама, вскричала Шарлотта, вспыхнув: - он мог бы лучше одеваться, если бы... если бы...

- То-есть, ты хотела бы, чтобы твои отец сидел в тюрьме, мать просила милостыню, сёстры ходили в лохмотьях, братья умирали с голода, Шарлотта, чтобы заплатить Филиппу Фирмину деньги, украденные его отцом - да? вот что ты хотела сказать. Нечего тебе объясняться. Я могу очень хорошо понять тебя. Благодарствуй. Спокойной ночи. Я надеюсь, что ты я

О поток истинной любви! всегда ли ты гладко течошь? Бедная Шарлотта помолилась за своего Филиппа, и когда она закрыла глаза на своём изголовьи, они были омочены слезами. Почему её мать вечно говорит против него? Почему её отец становится так холоден, когда упомянут о Филиппе? Может ли Шарлотта думать о ком нибудь другом? О! никогда, никогда! А в смежной комнате, старый джентльмэн не может сомкнуть глаз и всё думает:

"Моя бедная девочка помолвлена за нищого. Все наши надежды, что он получит наследство после этого лорда, кончились. Бедное дитя! бедное дитя! что будет с нею?

Теперь перенесёмся в комнату мистера Филиппа, который был так груб и неприятен на вечере. Он не имеет ни малейшого понятия о том, что он оскорбил кого-нибудь. Он воротился домой очень довольный. Прежде чем лёг спать он стал на колена возле своей кровати и от всего своего сердца и от всей своей души поручил свою возлюбленную покровительству небесному и заснул как ребенок.