Приключения Филиппа в его странствованиях по свету.
Глава XXVI. Военные хитрости.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Приключения Филиппа в его странствованиях по свету. Глава XXVI. Военные хитрости. (старая орфография)

XXVI. 

ВОЕННЫЕ ХИТРОСТИ.

Кто первый распустил слух, что Филипп был мот и разорил своего отца? Мне кажется, я знал одного человека, который рад был прикрыться чем-нибудь и принести в жертву даже собственного сына для своих выгод. Мне кажется, я знал человека, который уже сделал это и, конечно, мог сделать это опять; но жена моя пришла в негодование, когда я намекнул на это, прижала своих детей в сердцу, по своей материнской привычке, спросила меня: может ли какая-нибудь власть заставить меня оклеветать их и сделала мне строгий выговор за то что я осмелился быть таким злым, безумным.

- Милая моя, гнев не ответ. Ты называешь меня бездушным циником за то, что я говорю, что люди фальшивы и злы. Разве ты никогда не слыхала до того доходят некоторые банкроты? Разве ты не читала, что некоторые путешественники, для усмирения волков, гоняющихся за ними в зимних лесах, выбрасывают из саней всю свою провизию? а когда провизии не хватит, разве ты не знаешь, что она готовы выбросить может быть сестру, может быть мать, может быть малютку, милого, нежного, невинного младенца? Разве ты не видишь как он падает между воющей стаей, как волки терзают его, грызут на снегу!i О ужас! ужас!

Жена моя привлекает к своему сердцу всех своих малюток, когда я делаю эти злые замечания. Она обнимает их и говорить, что мне стыдно, что я чудовище и тому подобные. Стань на колена, женщина, и признаёся, что грешен человеческий род. Как давно существовал наш род прежде чем начались убийство и насилие? как стар был свет, когда брат убил брата?

Мы с женой согласились на сделку. Я мог иметь своё мнение, но нужно ли было сообщать его бедному Филиппу? Конечно, нет. Поэтому я не посылал ему выписку из "New York Emerald", хотя, разумеется, это сделал какой-нибудь другой добродушный приятель, я не думаю, чтобы мой великодушный друг обратил на это большое внимание. А предполагать, чтобы родной отец, для прикрытия своей собственной репутации, оболгал родного сына - такое лукавство было вовсе непонятно для Филиппа, который всю жизнь был не сметлив на плутовство, не примечал сколько низости и лицемерия в свете. Но как только он понимал в чом дело, когда разгадывал Тартюффа, тогда друг мой приходил в нелепое негодование и становился столько же недоверчив, сколько прежде был неподозрителен. Ах, Филипп! Тартюфф имеет множество добрых качеств. Это вы циник. Я вижу прекрасные качества в тех негодяях, которых вы презираете. Я вижу, я пожимаю плечами, я улыбаюсь, а вы называете меня циником!

Филипп долго не мог понять почему мать Шарлотты старалась заставить дочь отказаться от него.

- Я раз сто оскорблял старуху, говаривал он: - моя трубка ей неприятна, моё старое платье противно для нея, даже мой английский язык, на котором я говорю, она часто понимает не более греческого, и она столько же понимает мои фразы, сколько я то индустанское наречие, на котором она говорит с своим мужем за обедом.

- Мои милый друг, если бы у вас было десять тысячь годового дохода, она постаралась бы понять ваши фразы, отвечал я.

Я оправдываю Бэйниса в том, что мучилась. Я считаю преступницей мистрисс Бэйнис - преступницей глупой. Муж, как многие другие мущины чрезвычайно храбрые в действительной жизни, был дома робок и нерешителен. Из двух голов, лежащих рядом, на одном изголовьи тридцать лет сряду, одна должна иметь более сильную власть, более настойчивую решимость. Бэйнис вдали от жены был проницателен мужествен, весел иногда; с нею же он как-будто цепенел под властью этого высшого существа.

- Ах! когда мы вместе были подпоручиками в лагере в 1803, какой весельчак был этот Бэйнис! говаривал товарищ его, полковник Бёнч: - это было прежде чем он увидал жолтое лицо своей жены; какого невольника сделала она из него!

После рокового разговора, происходившого на другой день бала Филипп не пришол обедать к баронессе, по своему обыкновению. Мистрисс Бэйнис не рассказывала семейных историй, а полковник Бёнч, который не очень любил Филиппа не разспрашивал о нём. Прошло три дня, а Филипп всё не приходил. Наконец полковник сказал генералу, кинув лукавый взгляд на Шарлотту:

- Бэйнис, где наш молодой приятель с усами, мы не видали его уже три дня.

И он опять бросил лукавый взгляд на Шарлотту. Яркий румянец вспыхнул на бледном лице Шарлотты; она взглянула на своих родителей, потом на их старого друга.

- Мистер Фирмин не приходит, потому, что папа и мама запретили ему, сказала Шарлотта. - Он бывает только там, где его хорошо принимают.

И сказав эти смелые слова, девушка тряхнула головою и спрашивала себя во время наступившого молчания, могло ли всё общество слышать, как билось её сердце?

Баронесса с своего главного места, где она разрезывала кушанья, увидала румянец негодования на лице Шарлотты, замешательство отца и гнев мистрисс Бэйнис и догадалась, что было сказано что-нибудь ужасное.

- Un petit canard délicieux, goûtez en, mesdames! кричала она.

Честный полковник Бёнч увидал как глаза девушки сверкнули гневом, как она дрожала всеми членами. Предложенная утка не сделала диверсии и полковник также постарался вставить пошленькое утешение.

ès bon madame avec...

Но он не мог договорить, его прервала Шарлотта, своим звонким, дрожащим голоском:

- Что делали бы вы, полковник Бёнч, то есть, если бы вы были молодым человеком, если бы другой молодой человек оскорбил вас?

Она сказала это таким внятным и чистым голосом, что Франсоаза, горничная, что Огюст, лакей, что все гости услыхали и все ножи и вилки остановились.

- Я сам прибил бы его, моя милая, если бы мог, сказал Бёнч, а сам схватил девушку за рукав и хотел заставить её замолчать.

- Это сделал Филипп, закричала Шарлотта громко: - Мама выгнала его из нашего дома - да, из нашего дома за то, что он поступил как честный человек!

- Ступайте сейчас в вашу комнату, мисс! вскричала мама.

Красный мундир старика Бэйниса был красен не более его морщинистого лица и бьющихся висков. Он покраснел даже под париком, если бы могли заглянуть туда.

- Что это? ваша матушка высылает вас из-за моего стола? Я пойду с вами, милая Шарлотта! сказала баронесса с большим достоинством. - Подавай пирожное, Огюст! Извините меня, милостивые государыни! Я пойду с милой мисс, которая кажется нездорова.

Она встала и пошла за бедной, раскрасневшейся, плакавшей Шарлоттой, и наверно опять обняла сё, расцаловала, обласкала.

- Courage, ma fille, courage, mon enfant! Tenez! Вот вам для утешения!

И баронесса вынула из кармана письмецо и подала его девушке, которая поцаловала надпись и в избытке любви, радости, горя, бросилась на шею доброй женщине, утешавшей её в несчастьи. Чей почерк цалует Шарлотта? Можете ли вы угадать? Честное слово, баронесса, я никогда не посоветовал бы матерям брать дочерей в ваш дом. Но я вас так люблю, что никому не сказал бы про вас; но ведь вы знаете, что дом ваш заперт уже давным давно. О! годы скоротечны, могилы заросли травой; много-много радостей и горестей возникали и проходили после того для Шарлотты и Филиппа; но от этой горести еще болит их сердце иногда и печально забьётся сердце Шарлотты, когда она глядит на пожелтевшее письмецо в своей шкатулке и говорит своим детям: - Папа написал мне его прежде чем мы были обвенчаны. В этом письмеце едва-ли более десятка слов, и одно из них "вечно".

Обед, разумеется, продолжался не долго, по милости этих несчастных обстоятельств, а мущины остались одни угрюмо допивать своё вино и грог, мистрисс Бэйнис ушла в свою комнату, приколотила сыновей, таскавших остатки кушанья с блюд, сносимых со стола в комнатку у лестницы, и начала смотреть из окна. Не досадно ли, что именно в этот день молодой Гели подъехал к дому на своей щегольской лошади с цветком в петлице, в лакированных сапогах, и после различных эволюций и прыжков в саду, послал поцелуи рукою в жолтой лайковой перчатке генеральше Бэйнис, стоявшей у окна, изъявил надежду, что мистрисс Бэйнис здорова и спросил, может ли он войти на чашку чая? Шарлотта лежала на постели баронессы в комнате нижяго этажа, и услыхала нежный голос мистера Гели, спрашивавшого о её здоровьи и топот копыт его лошади на песке; она могла даже видеть его маленькую фигуру, когда лошадь его прыгала на дворе, хотя, разумеется, он не мог видеть её лежащею на постели с письмом в руке. Мистрисс Бэйнис должна была высунуть голову из окна и закричать:

- Дочь моя лежит; у ней головная боль.

А потом она должна была видеть, к величайшей своей досаде, как Гели отъехал, простившись с ней рукою. Дамы, в гостиной, видели всё это и мистрисс Бёнч обрадовалась, что модный щоголь, которым вечно хвасталась Элиза, принужден быль уехать ни с чем.

Между тем мущины сидели в столовой, по британскому обыкновению, к которому весьма бывают пристрастны подобные ветераны. Другие мущины ушли, несколько испугавшись бури, при которой Шарлотта ушла из столовой, и оставили старых воинов наслаждаться, по их послеобеденной привычке, рюмочкой "его-нибудь горячительного", как говорится. Вино баронессы было самое жалкое; но чего лучшого могли они ожидать за эти деньги?

Бэйнису не очень хотелось остаться глаз на глаз с Бёнчем, и я не сомневаюсь, что он покраснель, оставшись наедине с своим старым другом. Но что было делать? Генерал не смел уйти наверх в свои собственные апартаменты, где, вероятно, бедная Шарлотта плакала, а мать её сердилась. В гостиной наверно мистрисс Бёнч накинулась бы да него. С тех пор, как Бэйнисы вступили в высший свет, саркастическия замечания мистрисс Бёнч о лордах, лэди, посланниках, секретарях посольств и знатных людях вообще, сыпались безпрестанно. Итак Бэйнис остался с своим другом, вечером, в большой молчаливости, уткнув свой старый нос в стакан грога.

Низенький, краснолицый, полковник Бёнч сидел напротив своего старого товарища и смотрел на него не без насмешки. У Бёнча была жена. У Бёнча были чувства - не-уже-ли вы думаете, что эти чувства не были возбуждены его женою в секретном разговоре? Не-уже-ли вы думаете, что когда две пожилые женщины жили вместе почти в одной сфере общества и вдруг одна возвысилась, попала в высший круг, говорит о своих новых друзьях, графинях, герцогинях, посланницах - не-уже-ли вы думаете, я говорю, что женщина, которая не имела того успеха в жизни, будет радоваться успеху другой? Звание вашего собственного сердца, милостивая государыня, должно сказать вам истину. Я не желаю, чтобы вы сознались как вы сердитесь на то, что ваша сестра гостила в замке герцогини Фицбаттльакс; но вы сердитесь, вы это знаете сами. Вы делали насмешливый замечания об этом вашему мужу, и я не сомневаюсь, что подобные же замечания сделала мистрисс Бёнч своему

Мы оставили генерала уткнувшим нос в стакан грога. Он не мог же вечно держал его там. Он поднял голову и вздохнул.

- Что такое случились с бедной Шарлоттой, Бэйнис? спросил полковник.

- Семейные дела - несогласия, отвечал генерал.

- Надеюсь, что ничего не вышло дурного с нею и с молодым Фирмином?

Генералу не поправился пристальный взгляд этих глаз, устремлённых на него из-под косматых бровей.

- Ну да, Бёнч, вышло кое-что дурное и ужасно огорчило меня и мистрисс Бэйнис. Молодой человек поступил как забияка, подрался на бале посланника, всех вас сделал смешными. Он не джентльмэн. Не будем говорить об этом, Беич.

- Сообразите, как он был раздражон! вскричал полковник, не обращая внимания на просьбу своего друга. - Я слышал от него об этой истории, сегодня, у Галиньяни. Человек ругает Фирмина, хвастается, что он сбил его с ног, и Фирмин повалил его за это. Eй-богу! я думаю, что Фирмин был прав. Если бы кто-нибудь поступил так с вами или со мной, что сделали бы мы, даже в наши лета?

- Мы люди военные. Я сказал, что не желаю говорить об этом, Бёнч, сказал генерал несколько надменно.

- Вы хотите сказать, что Тому Бёнчу нечего вмешиваться не в своё дело?

- Именно, отвечал генерал коротко.

- Будем же говорить о герцогах и герцогинях, бывших на бале. Это теперь более по вашей части, сказал полковник с насмешкой.

- Что вы подразумеваете под герцогами и герцогинями? Что вы о них знаете и какое мне до них дело? спросил генерал.

- О! и это также запрещается? Ну, вам не угодишь, заворчал полковник.

- Слушайте же, Бёнч, вдруг сказал генерал: - я должен высказаться, если вы не хотите оставить меня в покое. Я несчастлив - вы можете это видеть довольно хорошо. Три ночи сряду я не имел покоя. Из этой помолвки моей дочери с мистером Фирмином не может выйти ничего хорошого. Вы видите каков он - забияка, придирчивый, драчун: может ли моя дочь быть счастлива с таким человеком?

- Я молчу, Бэйнис. Вы не велели мне вмешиваться, заворчал полковник.

- О! если вы принимаете это таким образом, Бёнч, разумеется мне не к чему продолжать! вскричал генерал Бэйнис. - Если старый друг не хочет подать совет своему старому другу, или поддержать его, или сказать доброе слово, когда он несчастлив - мне нечего и говорить. Я знал вас сорок лет и ошибался в вас - вот и всё.

- Вам не угодишь. Вы говорите "молчите!" - я замолчал, а вы говорите: "зачем вы молчите?" - Зачем я молчу? затем, что вам не понравятся мои слова, Чарльз Бэйнис, к чему же вам говорить?

- Чорт побери! вскричал Бэйнис, стукнув стаканом во столу: - ну что вы скажете?

- Я скажу, если вы уже непременно этого хотите, вскричал полковник, сжав кулаки в своих карманах: - я скажу, что вам нужен был предлог, чтобы разстроить этот брак. Я не говорю - заметьте, чтобы это была хорошая партия, Бэйнис, но вы дали слово - ваша честь обязывает вас держать его в отношении молодого человека, которому вы обязаны...

- Чем я ему обязан? Кто рассказал вам о моих ceкретных делах? вскричал генерал, покраснев. - Это Филипп Фирмин хвалился?

- Вы сами, Бэйнис. Когда вы приехали сюда, вы говорили мне безпрестанно о том, что сделал этот молодой человек, и вы думали тогда, что он поступил как джентльмэн. Если вы хотите теперь нарушить данное слово...

- Да; а вы что делаете, Бэйнис?

- Что я делаю?

- Самый постыдный поступок, если вы хотите знать. Не говорите мне. Не-уже-ли вы думаете, что Фанни - не-уже-ли вы думаете, что все не видят что делаете вы. Вы думаете, что ваша дочь может составить лучшую партию и вы с Элизой хотите отказать молодому человеку, которому была обещана её рука и который мог бы разорить вас, если бы захотел. Я говорю, что это низкий поступок!

- Полковник Бёнч, как вы смеете говорить мне такое слово? закричал генерал, вскочив.

- Еще бы не смел! Я говорю, что это дрянной поступок! закричал полковник, вставая также.

-- Тише! или вы хотите растревожить дам! Разумеется, вы знаете, что значат эти выражения, полковник Бёнч? спросил генерал понижая голос и опять опускаясь на свой стул.

- Я знаю что значат мои слова и не отступаюсь от них, Бэйнис, заворчал Бёнч: - а вы не можете сказать этого о ваших.

- Я не позволю, чтобы человек, сказавший мне это, не поплатился мне за это, сказал генерал еще тише.

- Видали вы когда, чтобы я отступал, Бэйнис, от чего-нибудь в этом роде? заворчал полковник с лицом красным как рак, и с выкатившимися глазами.

- Очень хорошо, сэр, завтра, так рано как, вам только угодно. Я буду у Галиньяни от одиннадцати до часа. Я приглашу кого-нибудь с собою.

- Что такое, душа моя? партию в вист? Нет, благодарю. Я думаю, что не буду сегодня играть в карты.

Это мистрисс Бэйнис вошла в комнату во время ссоры двух джентльмэнов, и кровожадные лицемеры тотчас разгладили брови и улыбались с чрезвычайной вежливостью.

- Играть в вист! нет! Я думаю о том не послать ли нам встретить его. Он никогда не был в Париже.

- Никогда не был в Париже! сказал генерал с недоумением.

- Он будет здесь сегодня вечером. Баронесса приготовила для него комнату.

- Прекрасно! прекрасно! вскричал генерал с радостью.

А мистрисс Бэйнис, вовсё не подозревая о ссоре между старыми друзьями, сообщила полковнику Бёнчу, что маиора Макгинтера ждут в этот вечер. Тут-то полковник догадался о причине весёлости Бэйниса. У генерала нашолся секундант - именно что было ему нужно.

Мы видели, как мистрисс Бэйнис, посоветовавшись с генералом, тайно пригласила маиора; она хотела, что бы дядя Шарлотты увез её в Тур и образумил её, тогда безумная страсть Шарлотты к Филиппу прошла бы. А если бы он осмелился последовать за нею туда, то её тётка и дядя, два дракона добродетельной осторожности, будут стеречь и оберегать её. Там если мистрисс Гели не переменит своих мыслей, она и сын её легко могли занять пост в Туре, где, в отсутствие Филиппа, молодой Уальсингэм мог свободно говорит о своей страсти. Самое лучшее в этом плане была разлука влюблённых. Шарлотта опомнится - мистрисс Бэйнис была уверена в этом. Девушка не позволяла себе никаких вспышек до этого внезапного мятежа за обедом, а мать, всю жизнь распоряжавшаяся дочерью, думала, что она она еще в её власти. Она не знала, что Шарлотта уже перешла за границы её власти и возмутилась после поведения её с Филиппом.

Бёнч по взглядам и словам Бэйниса понял, что думал его противник, понял, что секундант генерала найден. Своего секунданта он уже имел в виду - старого армейского хирурга, который будет не только секундантом, но и врачом, если понадобится. Полковник хотел тотчас же идти на доктором Мартеном и проклинал Бэйниса и своё и его сумасбродство затеявшее подобную ссору. Но он знал каким кровожадным становился Бэйнис, молчаливый, находившийся под башмаком жены, когда он был раздражон; а что касалось самого его, то Джордж Том Бёнч неспособен был уступить ему!

О! это простачок Филипп! он смотрит на первый этаж, а его возлюбленная внизу, в комнате баронессы, там, где горят лампа и бросает слабый свет на жалузи. Если бы Филипп знал, что Шарлотта тут, он захотел бы превратиться в плющ и обвиться о решотку окон. Но видите, он думал, что она в первом этаже, и его страстные взгляды направлялись не на те окна. Когда полковник Бёнч вышел быстрым маршем, Филипп вздрогнул, как-будто застигнутый на месте преступления, и спрятался за дерево.

Полковник отправился с своими убийственными намерениями. Филипп, всё продолжал смотреть на окно своей возлюбленной (не то окно). Он простоял тут еще несколько минут, как вдруг подъехал фиакр с чемоданами, в которых сидели мущина и дама.

с собой Шарлотту - Шарлотту огорчонную и взволнованную - пожилая женщина тётка, будет для нея лучшей спутницей, чем маиор, как ни был бы он кроток. Итак супруги Мак-Гиртеры приехали из Тура - это было продолжительное путешествие до изобретения железных дорог - и явились вечером к баронессе.

Мальчики Бэйнисы бросились в сад при стуке колес.

- Мама! мама! это дядя Мак! кричали невинные малютки.

"Дядя Мак! зачем он приехал? О! верно меня отошлют с ним! думала бедная Шарлотта.

И она расцаловала известный медальон, еще пламеннее прежнего.

- Это дядя Мак и тётя Мак также! закричал Мойра.

- Что? вскрикнула мама вовсе не обрадованным голосом, а потом, обернувшись к столовой, где еще сидел муж, она закричала: - Генерал! Мак-Гинтер и Эмили приехали!

Мистрисс Бэйнис весьма угрюмо расцаловала сестру.

- Благодарю. Как ваше здоровье, Мак-Гинтер? сказала угрюмая генеральша.

- Рад видеть вас, Бэйнис, мой милый!

- Как вы поживаете, Эмили? Я не знал, что Эмиля тоже будет, Мак. Надеюсь, для нея найдётся место, сказал со вздохом генерал.

Маиора поразило грустное выражение лица и бледность его свояка.

- Пойдемте в эту комнату. Выпейте грогу, Мак. Огюст! О de vie!

- Comment! encore du grog, général? сказал Огюст и, пожав плечами, отправился за требуемым напитком.

Сестры пошли обниматься; зятья удалились в столовую, где генерал Бэйнис сидел мрачный и одинокий целые полчаса, раздумывая о ссоре с своим старым товарищем, Бёнчем. Он был с ним дружен более сорока лет. Они вместе были в сражениях, оба уважали друг друга, каждый знал, что другой упрям как осёл, и в ссоре скорее умрёт, чем уступит. Они имели ссору, из которой был только один выход. Были сказаны слова, которых ни один человек на свете не мог перенести даже от самого короткого и старого друга - не удивительно, что Бэйнис так угрюм. семейство у него большое, средства не велики. Завтра он встанет под выстрел своего старого друга. Не удивительно, говорю я, что у генерала такой торжественный вид.

- Как теперь у вас, Бэйнис? спросил маиор, после продолжительного молчания. - Что бедная Шарлотта?

- Нехорошо! нехорошо! бедняжечка! вскричал маиор.

- Непослушный бесёнок! сказал бледный генерал, скрежеща зубами. - Мы посмотрим кто кого послушает!

- Как! у вас была ссора?

- Сегодня за столом. Она пошла наперекор матери своей и мне! и выбежала из комнаты как трагическая королева. Её надо усмирить, Мэк, или мое имя не Бэйнис.

- Неприятно! Надеюсь, что всё обойдется, решился сказать маиорь это пошлое утешение, но видя, что оно не произвело никакого действия, вздумал прибегнуть в их общему другу и спросил весело: - что поделывает Том Бёнч?

При этом вопросе Бэйнис там страшно захохотал, что Мак-Гинтер с удивлением устремил на него глаза.

- Полковник Бёнч совершенно здоров, сказал генерал: - по-крайней-мере он был здоров полчаса тому назад. Он сидел здесь, и он указал на ложку, лежавшую в пустой чашке.

- Что случилось, Бэйнис? спросил маиорь. - Разве что-нибудь случилось между вами и Томом?

- Voici messiers!

И Огюст принес наконец грог, Пока генерал говорил, испуганный Мак-Гиртер прихлёбывал intentusque ora tenebat.