Танцмейстер

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Танцмейстер (старая орфография)

ТАНЦМЕЙСТЕР.

Я часто замечал, что в Гакнее, между другими его украшениями и достопримечательностями, находится такое множество девичьих школ, какого не найдешь нигде в другом месте Европы. В каждой деревенски-зеленой улочке, перед каждым высоким старомодным домом видишь железные ворота, голубую с золотом фирму и большую медную доску, которая возвещает, что в доме помещается заведение для воспитания девиц. На одной из этих досок красуется (или, лучше сказать, красовалась, - ибо трогательное происшествие, которое я вздумал теперь рассказать, случилось несколько лет тому назад)... итак, на одной из этих медных досок была вырезана надпись следующого содержания:

"Булгариа-Гоуз. Учебное заведение для молодых лэди, от трех до двадцати, под управлением мисс З., Э. и Г. Пидж. (Покорно просят обтирать ноги!)"

Девицы Пидж принимали к себе ограниченное число юных лэди - оно зависело от степени благоволения публики к пансиону - и образовывали их по всем отраслям приятных и полезных знаний, которые ставят англичанку так высоко над женщинами всех прочих наций.

Младшия воспитанницы учились основаниям шитья в передъиголку, шитья в крест, шитья в строчку, твердили стишки и "Я в малой хижинке живу". Старшия ученицы не занималась уже вышиваньем узоров; оне играли на фортепьяно как Тальберг и делали пируэты не хуже Тальйони; оне изучали географию, геологию, мифологию, энтомологию, новейшую историю уравнения первой степени. (Мисс З. Пидж.) Оне приобретали совершеннейшия познания в языках: французском, немецком и итальянском, в то время, как мисс Пидж преподавала английский, также и в восточной живописи, шитье в тамбур (мисс Э. Пидж) в красноречии и декламации (мисс Г. Пидж) и, для довершения всего, в танцованье и гимнастике (этот пункт, был особенно ярко означен в объявлении мисс Пидж: крупными готическими буквами). Танцованье и гимнастику преподавал профессор Дандоло. (Имена остальных профессоров и преподавателей следовали в объявлении за этим крупно напечатанным именем; но для них был избран скромный шрифт.)

Хотя фамилия синьора Дандоло решительно доказывала его чужестранное происхождение, однако он обладал такою английской наружностью и так хорошо маскировал свой акцент, что невозможно было сказать, какое место должно считать его родиной; можно было даже предположить, что он узрел свет в Лондоне, и именно в самом средоточия его; синьор усвоил себе в совершенстве те особенности, которые характеризуют так называемую, кокнейскую часть города, он опускал h и удвоивал v, словно вся жизнь его протекла в Боуском приходе. Синьор Дандоло был человек крепкого сложения, ростом пяти футов и девяти дюймов, с изумительно-развитыми ртом, грудью и бакенбардами; последние были красного цвета.

Я не знаю, каким образом этот индивидуум был введен в заведение девиц Пидж и водворился там, молва говорит, что мисс Зела Пидж встретилась с ним в первый раз на одном из гакнейских балов и с этой встречи началось их знакомство; но с тех пор, как разъигрались события, которые я хочу сообщить читателю, юная мисс утверждает, что не она ввела синьйора в Булгариа-Гоуз, а что только просьбы альдермэнши Грампус подвигли ее принять его. Читатель поймет из этого, что позднейшее поведение Дандоло относительно мисс Пидж было не совсем удовлетворительно, и он будет прав. Доверие нередко может быть употреблено во зло, и часто именем дружбы прикрывается преступление!...

Но обратимся к нашему повествованию.

Мощный и гибкий Дандоло восхищал некоторое время юных лэди в пансионе мисс Пидж своею ловкостью в танцах, так же, как и силою и мужественностью своей фигуры, которые ясно выказывались в новом преподаваемом им упражнении.

Тучная, хотя и юная мисс Бинкс, которая до прибытия профессора никогда не могла пройти и пол-мили без одышки, свойственной какому нибудь разбитому параличом лорду-мэру, - мисс Бинкс в очень короткое время приобрела способность танцовать качучу, добираться по шесту с ловкостью и свободно держать стул в продолжение трех минут, не смигнув глазом.

Инес Джакобс могла чуть не до самого верху подниматься на лестницу, так, же, как и мисс Боль. Успешнейшею ученицей профессора Дандоло и вместе с тем прекраснейшим юным существом в Булгариа-Гоузе была мисс Аделиса Грампус, дочь вышеупомянутой альдермэнши. Мать гордилась ею, для зажиточного отца была она кумиром; Аделисе Грампус шел девятнадцатый год. Часто уже описывались глаза; но чтобы изобразить глаза Аделисы, нужно чернилы поголубее наших. Снег, когда он сыплется на Чипсэйд, не белее её шеи, и, когда полежит несколько дней на почве и его притопчат телеги с навозом и извощики, уличные метельщики и отправляющиеся по делам пешеходы, он не чернее тогда волос Аделисы. Высока и нежна, и стройна, как монумент у лондонского моста, была её фигура.

Дандоло, которому пришлось учить ее, увидел Аделясу, и она понравилась ему, что случилось бы с каждым, у кого такой темперамент, как у Дандоло.

- Держитесь прямее, мисс Аделиса! восклицает он с нежнейшим выражением в лице.

И он нежно берет руку Аделисы, подымает ее на значительную высоту над ухом девицы и, в этой позе, с любовью смотрит ей в очи!

В два первые раза, когда танцмейстер так объяснял свои уроки мисс Аделисе, она только краснела. В третий раз она опустила увлаженные веки, и лицо её покрылось мертвенной бледностью.

- Стакан воды! вскричала Аделиса: - или я лишусь чувств.

- Твой, твой на веки, Аделиса!

Мисс Грампус опустилась на руки мисс Бинкс; но восхищенный Дандоло успел заметить, как она возвела глаза к потолку и как холодные уста её пролепетали:

- Дандоло!

Восклицание г-жи Шрёдер-Девриэнтув "Фиделю:" "Ничего, ничего, мой Флорестан!" ничто в сравнении с нежностью, с какою произнесла масс Грампус это имя.

- Дандоло! говорила она своей наперстнице, мисс Бинкс: - это имя было велико и прекрасно в давния времена. За пятьсот лет мириада голосов восклицала его в Венеции, когда появлялся один, носивший это имя, чтобы обручиться с морем, невестою дожа, с синим Адриатическим морем, безпредельным вечным океаном. Испуганный турок трепетал при этом звуке, который был громче оглушительного залпа пушек, который гремел как бурный взрыв урагана! Дандоло! сколько доблестных сердец билось при этом имени! сколько острых мечей покидало ножны и сверкало при этом непреоборимом зове на бой! О Бинкс! продолжала Аделиса, нежно пожимая руку юной подруги: - не странно ли, что один из членов этого могучого герцогского рода есть еще в живых, и в живых для того, чтобы любить меня? Но и я, лукаво прибавила Аделиса: - и я, ты знаешь это, я тоже дщерь океана.

Родитель мисс Аделисы Грампус занимался торговлею устрицами и омарами, и это-то было поводом, что юная мисс именовала себя дщерью океана. Свое романтическое имя получила она от матери, прочитав "Тобиаса" г-жи Свипс; от юных лет она так много поглощала подобного литературного хлама, что маленький ум её совсем сбился с толку. На шестнадцатом году была она удалена отцом из дому, потому что влюбилась в молодого человека, который занимался в лавке открываньем устриц. У мисс Пидж она не разсталась со своей сентиментальностью; она знала наизусть все, что написала мисс Ландон, имела локон с головы или парика Томаса Мура, и больше, чем когда либо, читала романов и стихотворений. И вот рыжий танцмейстер превратился в глазах её в венециянского дворянина, влюбиться в которого было для нея и гордостью и радостью.

Так как мисс Грампус за прибавку пяти гиней к ежегодной плате за пансионное воспитание имела отдельную комнату в учебном заведении мисс Пидж, то ей дозволялось пользоваться некоторыми льготами, недоступными для обыкновенных воспитанниц. Между прочим, она и мисс Бинкс могли ходить одне по городу; оне отправлялись без провожатого в публичную библиотеку за книгами, исполняли небольшие поручения девиц Пидж, ходили одне в церковь впереди или позади длинного ряда молодых девушек, который в каждый праздничный день тянулся из за железной решотки Булгариа-Гоуза. Я считаю печальной обязанностью сообщить читателю, что часто в этих одиноких прогулках мисс Грампус и Бинкс им встречался или сопутствовал льстивый и угодливый учитель гимнастики.

Скоро мисс Бинкс стала отставать и - должен ли я признаться? - заменять покинутое общество своей подруги обществом какого-то мужчины, друга профессора, который был столько же таинствен и льстив, как я сам Дандоло.

Да прочтут эти строки все содержательницы женских пансионов в Англии, да сознают, как опасно для юных мисс всех возрастов, даже и для таких, которые могут платить за особое помещение, выходить из дому однем.

Правда, что в настоящем случае мисс Грампус пользовалась большею свободой, нежели какая дается обыкновенно юным девицам. Когда старшая мисс Пидж возвышала свой голос в защиту этих льгот, мисс Зела с жаром принималась ей вторить.... Отчего бы это? Причина будет ясно видна из следующого разговора, происходившого между ослепленной девушкой и хитрым maître de danse.

- Отчего это, Родерик, спрашивала Аделиса: - отчего это вы во дни вашего первого знакомства постоянно старались угождать ненавистной мисс Зеле и никогда не удостаивали меня даже словечком?

- Уста мои не говорили с вами, Адель (вот какая короткость существовала уже между танцмейстером и Аделисой), но с вами говорили мои глаза.

Аделиса не удивлялась странностям в диалекте Дандоло, потому что, сказать по правде, этот диалект был господствующим в доме её отца и его знакомых.

- А мои, отмечала она с нежностью: - мои глаза следили за вами, когда ваши не были обращены на меня, потому что иначе я уже не смела поднять их. И если, говоря с мисс Пидж, вы не могли слышать звуков моего голоса, то вняли бы хоть биению моего сердца!

- Я внимал ему, - я внимал ему! твердил Родерик: - я слышал его. Я потому никогда не разговаривал тогда с вами, что боялся возбудить подозрение. Я желал попасть в ваш пансион, быть постоянно вблизи вас, подвигнуть вас полюбить меня, и потому-то стал заискивать в несносной для меня мисс Пидж, потому-то принял я на себя звание танцмейстера.

И на лице молодого человека появилась мрачная демоническая улыбка.

- Да, я унизил мое имя, мое происхождение! Я надел эту жалкую ливрею, я носил ее - и все из любви - из любви к тебе, моя Аделиса!

Синьор Дандоло хотел было упасть на колени перед мисс Грампус, но так как улица была грязна, то он и не мог привести в исполнение своего намерения.

Однако, надо же мне рассказывать начатую историю: переданный мною разговор познакомил уже проницательного читатели с значительною частью её. Итак-с, мисс Зела точно, как было уже упомянуто мною, познакомилась с героем этой повести на одном из гвинейских балов; он не имел никакого положения в обществе, не имел даже средств к существованию и тотчас смекнул, что мисс Пидж может быть полезною для его целей. И вот, он, ничем, как мы твердо убеждены, не лучший какого нибудь странствующого фокусника или комедиянта, явился в роли профессора гимнастики в Булгариа-Гоузе.

Грампус.

- Таинственное существо! продолжала Аделиса, в разговоре, который прервал вышеприведенные пояснительные замечания: - как полюбила я тебя!... Кто ты?... Какой злобный рок низвел тебя на такую низкую ступень, чтобы завладеть сердцем Аделисы?

- Аделиса! воскликнул Дандоло: - ты говоришь правду. Я не то, чем кажусь. Я не могу сказать тебе, кто я, - ужасы, которыми полна моя история, не позволяют мне сделать страшное признание; но как я ни загадочен, как ни несчастлив, как ни озлоблен даже, как ни обременен отчаянием, все же люблю я тебя, Аделиса, - люблю тебя с восторженною преданностию, с нежностью более счастливых дней! Теперь я печален и убит.... Довольно, если скажу, что некогда был я счастлив, даже уважаем.

Мертвенной бледностью покрылись щоки Аделисы, ноги её задрожали, и она, конечно, упала бы, еслиб не поддержала ее сильная рука милого человека.

Робко прижалась к нему мисс Грампус и пролепетала:

Не знаю я и не спрошу тебя,

Каким отягощен ты преступленьем.

Ктоб ни был ты - поверь! - душа моя

Твоей любви ответить с восхищеньем.

- Преступление! сказал Дандоло: - преступление в сердце Родерика?... нет, никогда!

- Но скажи мне, милая, кто ты? Я знаю тебя только но прекрасному имени Аделисы и по другому имени - Грампус.

Аделиса опустила глазки и зарумянилась.

- Родители мои принадлежат к низкому сословию, проговорила она.

- Но какже попала ты в такой пансион? спросил Дандоло: - двадцать фунтов в треть - не шутка, и то еще не считая экстренных издержек и белья.

- Они принадлежат к низкому сословию, но богаты.

- А! кто же твой отец?

- Альдерман, в Лондоне.

- Альдерман! а какими делами он занимается?

- Я краснею признаться вам: он.... он торгует устрицами.

- Торгует устрицами!

И он выпустил руку Аделисы и во все продолжение прогулки не говорил уже с нею ни слова.

Они мрачно шли несколько времени рядом и мисс Бинкс и другой молодой человек следовали за ними в изумлении. Наконец они увидели пансион.

- Вот и Булгариа-Гоуз, сказала девушка, с твердостью. - Родерик, нам должно разстаться!

Волнение пересилило ее, и она упала в его руки.

Но - о, ужас! - вдруг раздался крик мисс Бинкс, которая удвоенными шагами пустилась бежать к заведению. Юный спутник её тоже навострил лыжи, и перед любящей, неосторожной четой стояла разгневанная - и справедливо разгневанная - мисс Зела Пидж.

- О, Фердинанд! сказала она: - так-то обманываешь ты меня? Затем ли ввела я тебя в Булгариа-Гоуз?... Затем ли давала я тебе денег на покупку платья, чтобы ты называл себя фальшивыми именами и так безсовестно поступал с мисс Грампус? Фердинанд! Фердинанд! воскликнула она: - правда ли это? Верить ли мне моим глазам?

- Что мне твои глаза! сказал с гневом синьор, бросив на нее суровый взгляд и удаляясь назад по улице.

Скоро он пропал из виду. Никогда уже не видели его с тех пор в Булгариа-Гоузе. потому что на следующий день он получил увольнение.

* * *

В ближайший четверг в дилижансе, отправлявшемся в Лондон, были взяты два места. На заднем месте сидел учитель, на переднем - изнуренная, несчастная Аделиса Грампус.

Этим, однакож, дело еще не кончилось. Увольнение мисс Грампус имело следствием, что раскрылись различные, неизвестные обстоятельства, которые, должно признаться, никак не могли способствовать доброму имени мисс Зелы Пидж. Открытия, сделанные Аделисой, были столь невыгодны для пансиона мисс Пидж, что ученицы эмигрировали дюжинами. Мисс Бинкс отправилась в Вандсворт, к своим родственникам, мисс Джакобс - к своему семейству в Гоундстич, а другия юные лэди, о которых не упоминалось в этой повести, разъехались по другим, более надежным училищам, так что не позже, как к концу полугодия, у мисс Пидж, вследствие этой истории, остались только две ученицы: мисс Диббл, которая приготовлялась тут в гувернантки, и мисс Боль, дочь москотильного торговца, получавшая от мисс Пидж воспитание взамен чая, свечей и других потребностей, которыми снабжал заведение её родитель.

- Я знала это! знала! восклицала, в волнении, мисс Зела Пидж, ходя по мрачной учебной зале, где только эхо вторило её голосу; - он говорил мне, что никому, кого любил он, небыло счастья на земле, что каждый цветок, на который падал его взор, увядал! Фердинанд, Фердинанд! ты внес сюда разрушение.

Под разрушением разумелись опустевшие шкапы и скамьи.

- Но что значит все это в сравнении с тем страшным разрушением, которое внес ты сюда?

И бедная дева ударяла себя по груди, и тяжкия слезы струились на её пелеринку.

Немного, очень немного недель прошло с этого времени, и медная доска навсегда исчезла с ворот Булгариа-Гоуза. Здание именуется теперь "Москау-Голлем, под управлением мастера Свиттеля, при сотрудничестве других преподавателей." Несостоятельные мисс Пидж скрылись - куда, Бог их знает, потому что пароходы в то время стоили дороже пяти шиллингов.

Альдермэн Грампус принял дочь свою, как можно догадаться, без особенных изъявлений радости. Он был, по замечанию мистрисс Грампус, при встрече дочери ворчлив. Но не имел ли он на это права? Его прекрасная дочь пренебрегла своим образованием во второй раз, забыла правила строгой осторожности в обхождении и чуть не сделалась добычею злодея.

Мисс Грампус в продолжение нескольких месяцев содержалась в строгом заключении и не смела никуда выходить. Ей позволялось только по временам посещать Бонгиль-Роу, чтобы освежить себя чистым воздухом, да церковь, чтобы очищать душу свою молитвой. Хотя и знала Аделиса, что Родерик ей неверен, хотя знала, что он под другим, может быть, даже прекраснейшим именем, повторял другой те же клятвы, все же не могла она удержаться от мечтаний о нем.

Дандоло знал очень хорошо имя и славу её отца, и ему не стоило никакого труда отыгскать его жилище. Оно находилось, как знает каждый обитатель Сити, в Чипсэйде, и туда постоянно направлял Дандоло свои шаги; но хотя и бродил он без устали около дома, все же, по какой-то таинственной причине, не-хотел переступить его порога. Он поджидал, когда выйдет Аделиса, и следовал за нею в церковь, и часто, когда ее теснили в дверях Боуской церкви, нежная рука встречалась с её рукой, и искусно скрытая и искусно передаваемая записка принималась не менее искусно, чтобы спрятаться в складках носового платка или прижаться к груди Аделисы.

Любовь! любовь! как ты изобретательна! Из шелковинки можешь ты сделать лестницу, соломенку можешь превратить в оружие, подобно солнечному лучу проницаешь ты в темницу, подобно потерянной надежде взбираешься ты на высокий вал.

по малой мере девять писем к бывшему танцмейстеру, который отвечал на них меньшим количеством, но с равным жаром.

"Отчего - говорила юная мисс, в одном из своих писем - отчего вижу я, бросая взгляд мой на моего Родерика, внешний вид его столь печально изменившимся? На нем не та уже одежда, которая украшала его прежде. Или он беден? или переодет? Не обременяют ли его долги, или не преследуют ли его враги, жаждущие его крови? О, еслиб руки мои могли служить ему щитом! о, еслиб мог помочь ему мой кошелек! Это искреннейшее желание твоей

"P. S. Зная твою любовь к чадам моря, я поручила отдать для тебя в "Двуглавом Лебеде" боченок устриц; ты сам желал этого.

"PP. SS. Любишь ли ты копченую семгу? Я дала девушке три фунта, завернутые в шолковый платок. На нем метка из моих волос.

"PPP. SSS. Еще раз распечатываю свою записку. Ты получишь при ней банку анчоусов. Будь они тебе на здоровье!"

Содержание этой записки показывает, что Аделиса извлекала немало пользы из чтения романов; кроме того, оно дает довольно ясное понятие о положении её возлюбленного.

Когда он был профессором в Булгариа-Гоузе, костюм его согласовался с его притязаниями. Он ходил в черной венгерке, в белой пуховой шляпе с широкими полями, в щегольских сапогах и нанковых панталонах в обтяжку. Но теперь костюм его изменился к худшему. Длинный коричневый сюртук опускался до икр его мощных ног. Грязный красный жилет, голубой, с белыми крапинками, галстух и полу-сапожки, отличающиеся толщиной кожи и красивою оторочкой, завершали его наряд. Впрочем, он казался равнодушным к своим тесным обстоятельствам. Серую шляпу носил он с большою важностью набекрень; безпрестанно вытягивал грязные воротнички своей рубашки и, ходя, заставлял побрякивать в кармане пол-пенсы, если такие случались. На поверку вышло, что он не кто иной, как искатель приключений; невинная Аделиса была его жертвой.

Хотя и первую половину письма читал Дандоло с радостью и надеждой, однако - всякому легко это сообразить - три заключительные приписки порадовали его еще более.

В самом деле, он сделал с ними буквально то, что часто случается в романах: поглотил их, и Аделиса, получившая на следующий день письмо от него, нетерпеливо сорвавшая печать и пробежавшая содержание с тревожно-бьющимся сердцем и сверкающими глазами, - Аделиса, говорим мы, была не очень-то обрадована, когда прочитала следующия строки:

"Доброта твоя, безценная Аделиса, превосходит всякое вероятие, но никогда ни один бедняк не нуждался в ней так, как твой несчастный верный Родерик. Да! я беден - меня преследуют ожесточенные враги - изменился мой внешний вид, изменилась одежда, изменилось мое счастье - изменилось все, кроме любви к тебе.

"Выслушай мою историю.

"Я происхожу от благородной, даже самой благородной венециянской фамилии. Мы были некогда богаты и счастливы, но непреоборимый мавр водрузил знамя свое на наших башнях, руки его, подобно когтям жадного коршуна, завладели нашим богатством, большая часть членов нашего рода была заключены в темницу. Я не узник: я только изгнанник! Престарелая мать, удрученная недугами бабушка и пять сестер во цвете юных лет бежали вместе со мной из Венеции и разделяют теперь мое изгнание и мой дом. Но тщетно боролся я с несчастием. Я сражался с нуждою до тех пор, пока она не преодолела меня. Аделиса! мне нечего есть!

"Копченая семга очень хороша, анчоусы превосходны; но - ах! - какую жажду возбуждают они, о возлюбленная моя, в тех, которые не имеют средств утолять ее! Бедная бабушка моя лежит в постели в горячечном бреду и тщетно умоляет дать ей напиться. Ах! наш водонос отказался - я и воды не могу подать ей. Устрицы были отличные.

"Небо да благословит тебя, о гений доброты! Не можешь ли ты прислать еще устриц, да нельзя ли кстати и парочку гарнелей? Сестры мой очень их любят.

"Ты обязала бы меня пол-кроной, но ты ужь и так слишком добра ко мне, и я краснею просить тебя.

" Прощай, Аделиса!

"Твой злополучный, но верный

"38. Граф Дандоло.

"Бельярд, июня..."

Прекрасные черты Аделисы, как я уже сказал, покрылись тенью неудовольствия, когда она прочитала эту записку, а кажется, записка не заключала в себе ничего такого, чего не написал бы самый нежный из любовников. Но гарнели, пол-кроны, ужасная картина крайней нищеты, которую граф открыл перед её глазами, омрачили юное сердце мисс Грампус. Врожденная женская деликатность возмутилась при мысли о таком жалком положении.

Скоро, однакож, лучшия мысли заменили эту мысль. Грудь её волновалась, когда она перечитывала оригинальные строки о непреоборимом мавре, который водрузил свое знамя на башнях Венеции.

- Я знала это! знала! он из благородного племени! О, Родерик, я помогу тебе, хотя бы это стоило мне погибели!

Увы! она не была достаточно знакома с историей и не знала, что никакой непреоборимый мавр не водружал своего знамени на башнях Венеции; она также совершенно забыла, что история, раясказанная ей искателем приключений, была сначала выдумана ею самой.

Но тут соображениям Адеiiсы представился затруднительный пункт. Возлюбленный её требовал денег... Откуда было ей взять их?

На следующий день ящик в лавке, куда складывалась выручка, оказался пустым, я плачущого лавочного прикащика повлекли к лорду-мэру. Конечно, у него не нашли и следа денег, конечно, невинность его была доказана, тем не менее, однако, он был удален альдерманом от должности и провел целый месяц в исправительном доме, вследствие того, что у Аделисы Грампус был нуждающийся возлюбленный.

"Друг мой - писала она - достаточно ли тебе двадцати-трех шиллингов и семи пенсов? Вот все, что я имею. Прими их и вместе с ними нежнейшия желания твоей

"P. S. Внезапная мысль! Батюшка прогнал нашего прикащика! Он не будет обедать сегодня дома; целый день буду я одна в главной зале заведения."

Не успел Дандоло получить эту записку, как уже в голове его образовалось твердое решение.

- Я увижу ее, проговорил он: - я переступлю порог лавки.

Он сделал это - на гибель себе, а еще более на гибель мисс Грампус.

В тот вечер мистрисс Грампус и её дочь поместились в передней лавке, которую Аделиса называла главною залой заведения, и которая на обыкновенном языке называется просто-на-просто лавкой. Мистрисс Грампус сама действовала устричным ножом и прислуживала своим покупателям. Годы не уменьшили её ловкости, богатство не сделало её гордою, и она при нужде не отказывалась от занятия; которое было ей знакомо с ранних лет. Аделиса грациозно порхала от стола к столу то с хлебом, то с уксусом в сткляночке с пробуравленной пробкой, то с маленькими кусками масла.

Небольшой мальчуган бегал от времени до времени через улицу под вывеску "Голубого Льва" за кружками портера или грога, употребляемого некоторыми джентльменами по выходе из театра.

Наступила полночь. Мисс Грампус подошла к окну и стала созерцать контраст ярко-горящого газа, озарявшого алых омаров, с мирными лучами месяца, лившими свет свой на улицу и окружавшими матовым нимбом здание Биржи. Аделиса была погружена в свои девическия думы. Вдруг взгляд её упал на нижнее стекло окна. К этому стеклу был прижат широкий и белый нос какого-то мужчины!.... Аделиса узнала Родерика Дондоло!

Он, казалось, с большею любовью созерцал омаров, нежели Аделису; руки его были засунуты в карманы, и он насвистывал какую-то песню.

совсем не знает мисс Грампус, и обратился с спокойной грацией и невыразимою любезностью к обеим дамам:

- Добрый вечер, сударыня, сказал он, отвешивая низкий поклон старшей даме: - сегодня необыкновенно жарко!... жарко, как говорится, до голоду, сударыня. Я не мог противостать обаянию омаров, особенно когда увидел за ними даму.

Этот комплимент заставил мистрисс Грампус покраснеть, или, пожалуй, ясно было видно, что она желает покраснеть.

- Ах, сэр! проговорила она.

- Да; ах, сударыня! продолжал гость, в шутливом тоне: - вы настоящая богиня! А это, сударыня, без сомнения ваша сестрица?

Он указал про этих словах на Аделису. Бледна и безмолвна, почти лишенная чувств, Аделиса облокотилась на кучу бутылок от имбирного пива. Хозяйка была окончательно побеждена этим изношенным комплиментом.

- Дочь моя, сэр! отвечала она: - Адель, накрой стол для сэра. Чего желаете вы, сэр: устриц или омаров?... и те и другие очень хороши.

- Я должен вам признаться, сударыня, сказал гость: - что после обеда я проехал пятнадцать миль, и не откажусь теперь попробовать и того и другого. С позволения вашего я начну с этого рака..... у! какие клешни!... Потом можно будет привести в изумление и парочку устриц.

Мистрисс Грампус была в восхищении от любезности и аппетита незнакомца. Она принялась разнимать омара на части, а Дандоло, небрежно вскинув себе на плечо свою трость и весело посвистывая, вошел в маленькую комнатку рядом и занял место за одной из занавесок у накрытого стола.

Он едва сел, как мистрисс Грампус была наведена услышанным ею разговором на подозрение, что в устричной комнате что-то не совсем ладно.

- Аделиса! вскричала она.

И юная Аделиса, дотоле бледная как лилия, вошла в лавку раскрасневшись как роза.

Мистрисс Грампус сама понесла гостю омара и строго приказала дочери остаться в лавке. Она с гневным лицом подошла к незнакомцу и поставила перед ним рака.

Мистрисс Грампус возвратилась в лавку. Разсыльный мальчишка был снова отправлен через улицу за бутылкою двойного пива и стаканом грога с коньяком.

- Горячого с сахаром! крикнул мужской голос из столовой.

И Аделисе стало грустно, что у возлюбленного её такой ужасный аппетит в её близости.

Он, в самом деле, ел на этот раз так, как будто ему еще никогда не случалось есть.

Вот счет, составленный самою мистрисс Грампус:

Салат - 1 - 3 -

2 бутылки двойного пива - 2 - 4 -

11 дюжин лучших устриц - 7 - 4 -

14 кусочков масла - 1 - 2 -

4 стакана грога с коньяком - 4 - --

Хлеб (полторы булки) - 1 - 2 -

1 разбитый стакан - 1 - 6 -

Итого - 1 фунт 5 шил. 9 пенс.

"У Самуила Грампуса, под вывескою "Морской Девы", в Чипсэйде.

"Устрицы и омары всех сортов, bene: большая уступки, когда берется разом значительное количество."

- Уступка, когда берется разом значительное количество? сказал гость: - в таком случае, сударыня, вам следует сделать и мне большую уступку.

И Дандоло, разсыльный мальчик, Аделиса и её маменька засмеялись над этой шуткой.

- Однако, погодите еще хлопотать об уплате, сударыня, продолжал он: - между нами не выйдет спора. Прикажите-ка подать мне еще стакан грога с коньяком, а потом уж подайте и счет.

С этими словами он опустился на стол.

Хозяйка вышла, смеясь и радуясь шуткам веселого гости, а разсыльный мальчишка занялся подбиранием устричных раковин, из которых образовалась целая большая пираиида.

- Эй, Самми! крикнула мистрисс Грампус из лавки: сбегай-ка к "Голубому Льву" - принеси сэру еще стакан грогу. Или нет, оставайся там, подбирай лучше раковины... Сходи-ка ты, Аделиса: это недалеко.

Аделиса пошла очень неохотно: она надеялась сказать хоть несколько слов тому, кого избрало её сердце.

Только что вышла Аделиса, возвратился с обеда сам мистер Грампус; как ни любил он удовольствия, дела своего все-таки не забывал. Не произнося ни словечка, повесил он на гвоздям свой сюртук с медными пуговицами, надел на голову колпак и продел руки в фартук.

- Недурно-таки, отвечала она: - два фунта девять шиллингов, да кроме того следует еще получить фунт и восемь.

И она подала счет своему супругу.

- Сколько их? спросил он, улыбаясь, когда глаза его пробежали цыфры счета.

- Вот в том-то и штука.... Как ты думаешь, сколько?

- А если один? воскликнула, со смехом, мистрис Грампус. - а?... Да и тот еще не покончил. Адель только что пошла принести ему еще, стакан грогу с коньяком....

Сильное безпокойство выразилось в чертах мистера Грампуса.

- Один! воскликнул он: - и еще не заплатил?!

- Нет, отвечала супруга.

Трепеща всеми членами, протянул к нему Грампус счет: ужасная мысль мелькнула в его голове.... это лицо ему было знакомо!

Даиноло насмешливо оттолкнул от себя ногой безполезную бумагу и принялся безцеремонно размахивать руками.

- Какой же вы простак! закричал он громовым голосом. Подумать, что я заплачу!... Платить!... Я никогда не плачу - я Дандо Прим. пер.}!

Посетители, находившиеся за другими занавесками, бросились посмотреть на истребителя устриц, мальчишка оскалил зубы и разсыпал все подобранные им раковины, в числе двух-сот-четырех, а мистер Грампус кинулся, как помешанный, в лавку, крича: "караул!"

Спеша к уличной двери, он запнулся о что-то лежащее на полу; у самого порога была распростерта женщина и разлит стакан грога. Увы! нога Элиаса Грампуса задела за бездыханное тело Аделисы. Останавливаться ли нам на грустных подробностях? Доверчивая девушка, возвратясь с грогом из "Голубого Льва", на самом пороге услышала имя Дандо.

Видя страдания любимой дочери, родители бросились к ней, забыв все житейския заботы.

Мистрисс Грампус держала у носа её уксусницу, супруг орошал ее содовой водой; она возвратилась к жизни, но утратила разсудок.

Когда Аделиса Грампус оправилась от обморока, она была у же съумасшедшая!

Что же сталось с обманщиком? Этот обжора, лживый ренегат, этот сатана в образе человека, убежал. Равнодушно прошел он через лавку, набекрень, как я прежде, была надвинута его шляпа, по прежнему гордо выступал он, по прежнему безпечно насвистывал.

* * *

Когда, на следующее утро, разсыльный мальчишка Самюэль убирал, лавку и приводил в порядок все находящиеся в ней предметы, в числе их не оказалось одной серебряной вилки, одной вилки накладного серебра, одной тарелки и одной оловянной кружечки. Проницательному читателю будет нетрудно угадать имя вора.

* * *

Друг-читатель повесть моя досказана. Если она хотя одну душу испугает изображением порока и тем отвратит ее от него, то цель моя будет вполне достигнута; если она внушить более строгости воспитательницам, более осторожности воспитанницам! отвратит юность от опасной болезни сантиментальности и тем избавит ее от страданий горького разочарования, удержит людей от гнусного обжорства, от пороков, им причиняемых, и пагубных страстей, им питаемых, если тот, или другой, или третий извлечет полезное для себя наставление из моего повествования, то иной награды и не требует

Nota bene.