Приключения Филиппа в его странствованиях по свету.
Глава XVI. В которой Филипп показывает свою бодрость

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Приключения Филиппа в его странствованиях по свету. Глава XVI. В которой Филипп показывает свою бодрость (старая орфография)

Глава XVI

В КОТОРОЙ ФИЛИПП ПОКАЗЫВАЕТ СВОЮ БОДРОСТЬ

Когда бедная Сестрица предложила свою лепту, свое всё Филиппу, наверно между ними произошли разная сантиментальные объяснения, которых рассказывать не стоит. Без сомнения, она желала в эту минуту отдать ему не только золото, которое она копила на чорный день, но и ложки и мебель и все ценные вещи в доме. Сделать добрый поступок, выказать своё самопожертвование - разве это не самые драгоценные привилегии женской нежности? Филипп остановил энтузиазм своего маленького друга. Он показал ей кошелёк полный деньгами, при виде которого бедняжка несколько разочаровалась. Он преувеличил ценность своих лошадей, которые, по разсчоту Филиппа, должны были доставить ему по-крайней-мере двумя стами ф. с. более того, что было уже у него в руках, и Сестрица принуждена была сознаться, что владелец подобной суммы не имел необходимости отчаяваться. Она сама никогда в жизни не имела и половины этой суммы. Её доброе предложение поселиться в её доме он с признательностью согласился принимать иногда. Ну, в этом было маленькое утешение. В один миг деятельная хозяйка мысленно убирала уже его комнату, цветы на камине, зеркало - отец её мог обойтись и с маленьким зеркальцом, потому-что теперь всегда его брил цирюльник - стёганое одеяло, которое сшила она сама… мало ли еще что придумала она; и я боюсь, что, при мысли видеть Филиппа своим жильцом это маленькое созданьице так же сумасбродно сделалось счастливо, как мы сейчас видели Филиппа.

Да, Филипп будет приходить к Сестрице иногда, по субботам, например, а по воскресеньям они будут ходить в церковь.

- Но знаете, сказал Филь:- теперь я должен посвятить всю свою энергию моим занятиям - рано вставать.

- Не утомляйте своих глаз, милый, заметил нежный, благоразумный друг Филиппа.

- Занятиями шутить нельзя, продолжал Филипп с ужасной серьёзностью.

В этот день Сестрица вынула даже бутылку вина из какого-то уголка, угостила Филиппа обедом, так что в этот первый день своего разорения он, вместо того, чтобы умереть с голода, даже пообедал два раза.

Каролина согласилась оставить у себя свои деньги, после торжественного обещания Филиппа, что она будет его банкиром, когда встретится надобность. Она спрятала мешочек с золотом для своего любимца. Наверно она экономничала на своих обедах, чтобы накопить побольше, и заставила капитана ворчать. Если вы не любите безотчетных привязанностей такого рода, а только желаете, чтобы женщины любили нас по заслугам, я ваш покорнейший слуга.

Филипп решил сам про-себя, что он будет жить в той квартире в Темпле, где мы встретились с ним. Ван Джон, спортсмэн, решился по особенным причинам удалиться из Лондона и мистер Фирмин занял его спальную. Меблировать спальную холостяка недорого стоит; но мистер Филипп был слишком добродушен, чтобы торговаться насчот цены кровати и шкапов Ван Джона, и великодушно записал за них вдвое. Он и мистер Кассиди разделили комнаты поровну. Ах! счастливые комнаты, светлые комнаты, комнаты близь небес, вспоминать о вас значит опять помолодеть. Мне хотелось бы сообщить вам, что когда Филипп поселился в четвертом этаже, в Темпле, биограф его был еще сравнительно молод, и в двух-трёх старинных семействах его называли «молодым Пенденнисом».

Первые два месяца после своего разорения были, по уверению Филиппа, необыкновенно приятны для него. Денег было у него вдоволь, а сознание, что, может быть, неблагоразумно нанимать извощика или выпить бутылку вина, придавало ценность этим удовольствиям, которой они не имели, когда доставались легко и каждый день. Я даже думаю, что говядина и портер за обедом казались почти также вкусны нашему молодому человеку, как и более дорогия кушанья на тех банкетах, к которым он привык. Он смеялся над притязаниями своих юношеских дней, когда он и другие торжественные юные эпикурейцы сидят, бывало, за роскошным обедом в таверне и критикуют вино, соусы и черепаховый суп.

Филипп поселился в Темпле именно в то время, когда начались вакации, которые он намеревался посвятить серьёзному изучению законов. Ничто не может быт полезнее моциона деловым людям, поэтому Филипп делал много моциона особенно на воде. После моциона естественнее всего освежиться, и мистер Фирмин, который теперь был слишком беден, чтобы покупать бордоское, выказывал большое пристрастие к пиву. После пива и телесных трудов, разумеется, необходимо отдохновение и Фирмин спал до девяти часов и сделался румян как девушка, в первый сезон её выезда. Потом такой человек, с таким сложением и здоровьем, должен иметь хороший аппетит за завтраком. Притом каждый человек, желающий успеть в адвокатуре, в сенате, в палате пэров, должен знать современную историю своей страны; поэтому, разумеется, Филипп читал газеты, Таким образом, вы видите, часы его занятий поневоле укорачивались необходимыми обязанностями, которые отвлекали его от трудов. Мы уже говорили, что товарищ по квартире мистера Фирмина был мистер Кассиди, ирландский уроженец, занимавшийся литературою в Англии. Весёлый, проницательный, молчаливый, наблюдательный, он не там, как его соотечественники, всегда умел сводить концы с концами, и из своих небольших средств успевал помогать своим старым родителям, жившим где-то в Мюнстере. Приятелем Кассиди был издатель Пэлль-Мэлльской Газеты, Кассиди был фешенэбльным корреспондентом газеты, записывавшим браки, смерти, рождение, обеды знати. Эти ирландцы знали других ирландцев, участвовавших в других газетах и составлявших маленькое литературное общество. Они собирались друг у друга и в таких клубах, где общественные удовольствия стоили недорого. Филиппа Фирмина знали многие из них до случившагося с ним несчастья, когда карманы у него были набиты золотом, а песни его всегда принимались с рукоплесканиями.

Когда Пенденнис и его друзья писали в этой газете, тон, принимаемый ими, забавлял, сердил, подстрекал, был популярен. Преемники их подражали этому тону и, разумеется, в каррикатуре. Работали они за весьма умеренное вознаграждение, но рлатили сами себе своею дерзостью и удовольствием нападать на тех, кто был выше их. Трое или четверо особ не подвергались их брани, но кто-нибудь непременно каждую неделю привязывался к столбу, и публику забавляли кривлянья этой жертвы, Писатели были неизвестные адвокаты, университетские студенты, учители, но перья их были всемогущи и они каждого учили его делу, бишопа на кафедре, министра в палате, капитана на квартердеке, портного в мастерской, жокея на седле.

Помнит ли кто-нибудь, двадцать лет тому назад, появление одной книжечки, называвшейся «Трубный Звук» - книжечки со стихотворениями, посвященными корнетом Кантероном, его товарищам-офицерам? Труба его была довольно мелодична и корнет играл на ней небольшие арийки довольно грациозно и искусно. Но этот бедный Кантертон принадлежал к лейбгвардейцам, а Филиппу Фирмину хотелось бы лишить жизни по-крайней-мере два эскадрона в этом полку. Войдя в комнату мистера Кассиди, Филипп нашол эту маленькую книжечку. Он принялся уничтожать Кантертона; он затоптал его ногами. Никогда никто не писал такой убийственной статьи. А так случилось, что Мёгфорд, издатель и редактор Пэлль-Мэлльской газеты, который всегда любит по-крайней-мере хоть одного отделать порядком, не имел в эту минуту другой жертвы. Обзор Филиппа появился в печати. Он никак не мог удержаться, чтобы не дать нам обед в Гринвиче по случаю своего усреха. О Филипп! мы жалели, что не степенный закон доставил ему его первое вознаграждение, а причудливая муза, за которой он волочился. Потому-что, по правде сказать, некоторые благоразумные старые головы мало видели достоинств в его произведении. Слог его был груб, остроты тяжелы и дики. Теперь не к чему разсуждать об этом. Он увидел своё заблуждение и развелся с музою, за которую ему совсем не следовало свататься.

Фредерик Мёгфорд, которого его короткие знакомые прозвали «его превосходительством» - кроме этого маленького недостатка в его характере, что он совершал систематическия литературные убийства раз в неделю, был достойный предобродушный маленький убийца, когда-либо существовавший. Он принадлежал к старой школе прессы. Как французские маршалы, он сам проложил себе дорогу и сохранил странности и ухватки простого солдата. Он знал, что молодые люди смеялись над его странностями и не обращал ни малейшого внимания на их насмешки. Мёгфорд знал всё, что происходит в свете; и когда Кассиди принёс его превосходительству статью Филиппа, оказалось, что Мёгфорд знаком с историей Филиппа и его отца.

- Старик подцепил себе деньги молодого человека. Почти всё, до последняго шиллинга, как слышал я. Молодой джентльмен горячий, гордый, но добрый к бедным. А отец никогда не был джентльмэном со всем своим изящным видом и изящными жестами.

У Филиппа были друзья и покровители у Мёгфорда, о которых он совсем не знал. Каждый год, мистрисс Мёгфорд имела привычку прибавлять в мир нового Мёгфорда. Она была одною из самих регулярных клиентов мистрисс Брандон, и каждый год почти с первого приезда своего в Лондон Ридли живописец снимал портрет со всего этого достойного семейства. Филипп и его болезнь, Филипп и его лошади, его пышность, Филипп и его разорение составляли предмет многих интересных разговоров между мистрисс Мёфорд и Сестрицей; а так как нам известно пристрастие Каролины к этому молодому человеку, то мы можем себе представить, что его хорошия качества ничего не теряли при этом. Когда появилась статья Филиппа в Пэлль-Мэллской Газете, сиделка Брандон отправилась в омнибусе в виллу Мёгфордов и явилась к мистрисс Мёгфорд с Газетой в руках и имела длинный и восхитительный разговор с этой дамой.

- Моё мненье таково, Кассиди, говорил Мёгфорд своему подчиненному: - что Фирмину лучше заняться законами и бросить этот писательский вздор; но он лучше знает что ему делать, а герцогиня (мистер Мёгфорд имел привычку так в шутку называть свою жену) знает одну пожилую женщину, его приятельницу, и герцогиня решила, что мы должны помочь ему. Однажды, в дни своего благосостояния, Филипп вместе с Джоном Джэмсом был у мистера Мёгфорда. Живописец с своим приятелем гуляли в воскресенье, зашли в хорошенький сад и коттэдж мистера Мёгфорда и были гостеприимно угощаемы хозяевами. мистрисс Мёгфорд показалось, что она никогда не видала такого красавца; она разбирала мысленно которую из своих дочерей отдать замуж за него, и непременно хотела угостить своего гостя шампанским. Бедный Филь! между тем как он гордился своими литературными дарованиями и вообразил себя талантливым, он просто был предметом сострадания добрых людей, которые знали его историю и жалели о его несчастьи.

Мёгфорд напомнил о себе Филиппу, когда они встретились после появления первой статьи мистера Филя в Газете. Если он пойдёт когда-нибудь гулять в воскресенье по дороге в Гэмпстид, мистер Мёгфорд просил его вспомнить, что он всегда найдёт у них кусок говядины и рюмку вина. Филипп, вспомнил некрасивую комнату, некрасивую семью и добрых, достойных людей. Потом он узнал об отношениях к ним мистрисс Брандон, сердце молодого человека смягчилось и наполнилось признательностью при мысли как это доброе, кроткое создание было способно оказывать ему одолжение. Мы знаем наверно, что она не мало гордилась своим протежэ. Мне кажется, она воображала, что вся газета была написана Филиппом. Она заставила своего нежного отца читать её вслух, пока она работала.

Осенью друзья мистера Фирмина, мистер и мистрисс Пенденнис, выбрали своею резиденциею романический приморский город Булонь и пригласили мистера Филиппа навещать их, когда он будет в состоянии отрываться от литературы и юриспруденции. Он приезжал в весёлом расположении духа и забавлял нас, передразнивая и описывая мистера Мёгфорда - его промахи, его доброе сердце.

и с криком: «как ваше здоровье, генерал?» приветствовал желтолицого джентльмэна, который отступил назад и, по моему мнению, не очень был расположен отвечать на дружеския приветствия Филиппа. За генералом шла бледная дама, вероятно, подруга его жизни. Одна высокая молодая девушка и несколько мальчиков и девочек шли за бледной дамой, на лице которой, как мне показалось, выразился испуг, когда джентльмэн названный генералом, сообщил ей имя Филиппа.

- Так это он? сказала дама, а высокая молодая девушка обратила пару больших глаз на индивидуума, названного «он».

Генерал оказался генералом Бэйнисок; бледная дама - генеральшей Бэйнис; высокая молодая девушка - мисс Шарлоттой Бэйнис, старшей дочерью генерала, а другие шестеро остальными членами бэйниской фамилии. Я могу упомянуть теперь почему генерал испугался, увидев Филиппа, и почему генеральша нахмурилась на него. На войне один из храбрейших людей, генерал Бэйнис в обыкновенной жизни был труслив и слаб. Особенно он боялся своей генеральши, которая самовластно управляла им. Будучи опекуном Филиппа, он допустил его отца промотать деньги юноши. С ужасом узнал он, что должен отвечать за свою неосмотрительность и безпечность. Долгое время не смел он сказал своей командирше об ужасном наказании, нависшем над ним. Наконец, когда он осмелился сделать это признание, я не завидую той сцене, которая должна была произойти между ним и его начальницей. Утром после этого рокового признания, тогда дети собрались к завтраку, мистрисс Бэйнис разлила младшим овсяную кашу, а Шарлотта - старшим чай и кофе, потом мать обратилась в своему старшему сыну Октерлони:

- Ох, мой милый, генерал объявил прекрасное известие сегодня.

- Вы купили пони, сэр? спросил Оки.

- О! как весело! говорить Мойра, второй сын.

- Милый, милый папа, что с вами? вскричала Шарлотта, заглядывая за газету, которую читал отец.

Виновный человек с охотой сделал бы саван из «Morning Herald» и скрылся бы под ним от всех глаз.

- Весело то, мои милые, что ваш отец разорился - вот что весело. Кушайте свою кашицу, малютки. Может быть у вас не будет завтра каши. Ваш отец разорил нас.

И она преспокойно вытерла нос младшему ребёнку, который сидел возле нея, который был слишком мал, невинен и безпечен относительно порицания света, чтобы держат в строгой чистоте свой маленький вздёрнутый носик и пухленькия щочки.

- Мы разорились и скоро будем умирать с голоду, мои милые; и еслибы генерал купил пони - а он способен на это, когда мы умираем с голода - самое лучшее что мы можем сделать, это - съесть пони. Григор, не смейся! Умирать с голода вовсе не смешно. Когда мы были в Дундуме, мы ели лошадиное мясо. Никогда в жизни не ела ничего нежнее. Шарлотта, вынь руки Джэни из мармелада! Мы совсем разорены, мои милые. Генерал Бэйнис, по своей небрежности допустил доктора Фирмина промотать деньги, которые были отданы на сохранение генералу. Филипп наверно потребует этих денег от опекуна. Что можно ожидать от сына такого отца? Поверь, Шарлотта, сын такой же дурной как и отец; а вашего отца, бедняжечки! нельзя пускать ходить по улице без того - чтобы кто-нибудь не поддерживал его. Сейчас споткнётся. Зачем я позволила ему ехать в Лондон без меня? Мы стояли тогда в Кольчестере; я не могла ехать по болезни твоего брата, Григор. «Бэйнис, сказала я вашему отцу: „если я пущу тебя в Лондон без меня, ты попадёшь в какую-нибудь беду!" Он и попал в беду. И через его сумасбродство я с моими бедными детьми должна буду просить милостыню на улице - а это жестоко, жестоко!

Действительно, нельзя вообразить более печальной перспективы для этой достойной матери и жены, как видеть своих детей без всякого обезпечения в начале их карьеры, а своего несчастного мужа, лишонного заработков целой жизни и разорённого именно в то время, когда он был уже слишком стар, чтобы трудиться.

Что будет с ними? Теперь бедная Шарлотта начала думать с горьким угрызением, как она была ленива, как грубила своим гувернанткам, как мало она была образована, как дурно играла на фортепьяно. Не читает ли эта молодая девушка, которой надо учить свои уроки? Милая моя, положите сейчас эту книгу и отправляйтесь играть на фортепьяно целые два часа, чтобы вы были готовы содержат ваше семейство, если вам случится разориться. Я сожалею об угрызениях Шарлотты Бэйнис. Почерк у ней не совсем хороший; едва ли съумеет она отвечать на какой-нибудь учоный вопрос; игра её на фортепьяно так-себе. Если ей придётся помогать своим родным, каким образом примется она за это? Что они будут делать с мальчиками и с деньгами, отложенными для Окторлони, когда он поступит в университет, и для Мойра, которому там хочется поступить с военную службу?

„А мой малютка, мой голубоглазый Киррик, моя возлюбленная Джэни, моя Мэри, которую я почти чудом спасла от скарлатины. Да поможет им Бог, да поможет всем нам! думает бедная мать.

Не удивительно, что ночи её безсонны, а сердце бьётся с испугом при мысли об угрожающей опасности.

А отец семейства? мужественный старый генерал покончивший с сражениями и кампаниями, который воротился домой успокоить свои усталые члены, каковы должны быть его чувства при мысли, что негодяй заставил его сделать неосторожность, которая оставит детей его без копейки, а самого его обезславит и сделает нищим. Когда он узнал, что сделал доктор Фирмин и как он обманул его, он отправился с испугом к своему стряпчему, который не мог ему помочь. Опекун Филиппа обязан был отвечать на его состояние. Оно было истрачено вследствие безпечности Бэйниса, и закон обязывал его заплатить эти деньги. Я надеюсь, что мой достойный читатель не разсердится на генерала за то, что он сделал. Я знаю, любезный сэр, что вы никогда не сделали бы этого. Никакая земная власть не заставила бы вас отступить от прямого пути, или если вы сделали неосторожный поступок - уклониться от его последствий. Дело в том, что бедный Бэйнис и его жена, после тайных совещаний между собою, решились бежать и спрятаться где-нибудь - в непроницаемом сосновом лесу в Норвегии - на неприступной горе в Швейцарии. Они хотели переменить имя, отрастить усы и седые волоса, бежать с своими малютками, бежать, бежать подальше от закона и Филиппа! Вот высадились они на булонской пристани, а мистер Филипп как тут, протягивает им руку, как только они сошли с парохода. Неудивительно, что они задрожали и побледнели.

Когда они вышли из таможни, бедный Бэйнис увидал опять протянутую руку Филиппа.

- Это ваши дети, генерал, а это мистрисс Бэйнис? сказал Филипп, улыбаясь и снимая шляпу.

- О да! я генеральша Бэйнис, отвечали бедная женщина: - а это наши дети - да-да. Шарлотта, это мистер Фирмин, о котором ты слышала от нас; вот это мои сыновья, Мойра и Окторлони.

„Как, еще кто-то знает меня?" верно думает бедняга; и виновная жена и виновный муж размениваются страшно значительными взглядами.

- Hôtel des Bains! Hôtel du Nord! Hôtel d'Angleterre! кричат двадцать комиссионеров в один голос.

- В какой гостиннице? О, да! То-есть, мы еще не решились ехать ли сегодня или остаться, говорят виновные, переглядываясь, а потом опуская глаза в землю.

- Кто позволил вам говорить? вскричала мама, толкнув мальчика.

- Вот дорога к Hôtel des Bains, говорит Филипп, делая мисс Бэйнис один из своих лучших поклонов.

А мисс Бэйнис приседает и глаза её поднимаются на красивого молодого человека, с большими, карими, честными глазами, пригожим, круглым лицом.

- Я вовсе не устала, благодарю вас, говорит Шарлотта: - я привыкла его носить.

- Я очень ряд, что мы встретились, сэр, говорит Филипп самым дружеским образом, прощаясь с генералом. у ворот гостиницы. - Я надеюсь, что вы не уедете завтра и что я могу явиться засвидетельствовать моё уважение мистриссь Бэйнис.

Он опять, поклонился этой даме, он опять поклонился мисс Бэйнис. Она присела довольно мило, если сообразить, что на её плече спал ребёнок. Они входят в гостинницу; добрая хозяйка ведёт их в их комнаты, где некоторые из них, я не сомневаюсь, заснут очень крепко. На сколько спокойнее спал бы Бэйнис и его вена, еслибы они знали чувства Филиппа в ним!

Мы оба любовались Шарлоттой, высокой девушкой, которая несла на руках маленького брата и за платье которой цеплялись другия дети. Мы громко расхваливали мисс Шарлотту, с мистрисс Пенденнис когда сошлись с этой дамой за обедом. Очень расхваливать мистрисс Бэйнис мы не могли, кроме разве того, что она повидимому командовала всей экспедицией, включая и генерала, её мужа.

Генерал и мистрисс Бэйнис впоследствии признавались, что им никогда не приходилось проводить такой ужaсной ночи, как эту первую ночь после приезда их во Францию. Какой беглец из своей родины может убежать от самого себя? Железных дорог еще тогда не было в той части Франции. Генерал был слишком беден, чтобы нанять для побега экипажи, которых ему непременно нужно было два для девяти человек его семьи, гувернантки и двух слуг. Немедленно после прибытия в гостинницу Бэйнис с женою начали придумывать, когда им отправиться искать убежища - где - это всё равно. У генеральши Бэйнис была сестра маиорша Мак-Гиртер, и сёстры очень нежно любили друг друга, особенно в письмах, потому что, надо признаться, что оне ужасно ссорились, когда бывали вместе. Мистрисс Мак-Гиртер никак не могла перенести, чтобы младшую сестру вели к обеду прежде нея, потому что муж её был выше числом. Эти маленькия несогласия забывались, когда обе дамы бывали в разлуке. Сёстры писали друг другу предлинные письма, в которых подробно разсуждалось о домашних делах, о болезни детей, о ценах телятины, яиц, цыплят и квартир. Так-как мистрисс Бэйнис выказывала удивительное знание Тура, рыночных и квартирных цен, общества, и так-как маиор и мистрисс

Филипп сильно интересовался всей этой семьёй. А дело в том, что все мы очень скучали в Булони. С неистовым прилежанием читали мы слабейшия лондонския газеты. Мы глядели на все приезжающие пароходы и день считался потерянным, когда мы пропускали хотя один фолькестинский или лондонский пароход. Филипп быль в Hôtel des Bains очень рано на следующее утро я там он увидал генерала с плаксивым лицом, опиравшимся на свою трость и смотревшого на свою поклажу, состоявшую из тридцати-семи штук, включая рукомойник и колыбельку малютки, лежавшую в передней. На всех этих вещах приклеены были ярлыки с надписью: М. le général Baynes, officier anglais Tour, Touraine, France.

- Какая пирамида чемоданов! Не-уже-ли вы думаете ехать сегодня, генерал? сказал Филипп.

- Сегодня воскресенье, сэр, сказал генерал.

Что вы примечаете, не было ответом на вопрос, но действительно, исключая каких-нибудь весьма важных случаев, добрый генерал не поехал бы в такой день.

- Благодарю. Жена моя старый моряк и два раза ездила в Индию.

Тут, вы понимаете, старик опять уклонялся от вопросов своего собеседника.

- Есть другие дна, кроме воскресенья, чтобы говорить о делах, сказал старик.

он отвечал:

- Ну, сэр, так-как вы не говорите о делах в воскресенье, могу я придти к вам завтра утром?

Что же выиграл бедный старик всеми этими увертками, нерешительностью и хитростью? - Отсрочку до завтрашняго дня! Еще предстоит ночь страшной безсонницы и отчаянного сознания в вине. Верно утром Филипп явится с своим счотом и скажет: „сделайте одолжение, займите мне тридцать тысяч фунтов, которые истратил мой отец и которые вы должны мне. Сделайте одолжение ступайте просить милостыню и умирать с голоду с вашей женой и детьми. Будьте так добры пожалуйте мне ваш последний рупий. Потрудитесь продать платье ваших детей и вещи вашей жены и отдать мне деньги. Я приду завтра".

Но вдруг в передней явилась высокая молодая девушка в коричневом шолковом платье и великолепных локонах, падавших на её белую шею - чудных каштановых локонах, с широким чистым лбом, и двумя правдивыми глазами, с щеками уже не бледными, как вчера, а с губами еще краснее. Она сказала:

- Папа, папа, пойдёмте пить чай. Ужь какой это будет чай, я не знаю, потому что здесь говорят… О мистер Фирмин! и она присела.

- Мисс Бэйнис, я надеюсь, что вы совсем здоровы сегодня, несмотря на вчерашнюю бурную погоду.

- Я совсем здорова, благодарю вас, тотчас отвечала мисс Бэйнис.

Ответ был неостроумный, конечно, но я не знаю, могла ли она сказать что-нибудь приличнее при настоящих обстоятельствах. Эта молодая девица представляла самое приятное изображение здоровья и весёлости. Как было бледно лицо мисс Шарлотты в субботу, прямо с парохода, так оно было румяно, весело и невинно в воскресенье утром.

Булонь, середа 24 августа, 18..

«Возлюбленная Эмили,

Страдав гораздо более, в продолжение двухчасового переезда из Фалькестона сюда, чем я страдала в четыре переезда из Англии в Индию и обратно, кроме той ужасной бури у Мыса в сентябре 1824, когда я страдала самим жестоким образом на этом ужасном военном корабле, мы приехали сюда в прошлую субботу вечером с твердым намерением немедленно отправляться далее. Теперь ты увидишь, что мы передумали. Мы находим этот город приятным, квартиры очень опрятны, удобны и гораздо дешевле, чем ты предлагала нанять для нас в Туре, где, мне сказали, сыро, так что у генерала, пожалуй, опять сделается лихорадка. Мы наняли целый дом; у нас есть комнатка для двух мальчиков, есть детская, прехорошенькая комната для Шарлотты и берлога для генерала. Я право не знаю как бы мы могли благополучно добраться до Тура. Тридцать-семь штук поклажи, а мисс Фликоби, гувернантка, выдавшая себя за француженку, ни слова не понимает, когда с нею говорят французы, и ходит по дому разинув рот. Я служу переводчицей. Бедная Шарлотта слишком робка, чтобы говорить при мне. Я припомнила всё, что знала по-французски, когда мы учились в Чисвике у мисс Пинкетрон. Мы платим за весь дом - франков в месяц. Мяса здесь вдоволь, но дорого. Мистер Блоунап в английской капелле имеет прекрасный голос и кажется превосходным пастором. Я слышала его только один раз, однако, в субботу вечером, когда я была так взволнована и растревожена, что, признаюсь, мало обращала внимания на его проповедь.

Причину этого волнения ты знаешь: я сообщала тебе и в моих письмах, в июле, июне, мае. Мой бедный, простодушный Бэйнис был опекуном имения мистрисс Фирмин, жены этого безсовестного человека. Когда мы были в Англии в последний раз, этот ужасный человек заставил обманом моего бедного мужа подписать бумагу, которая отдавала в распоряжение доктору всё состояние его жены, между тем как Чарльз думал будто он только подписывает доверенность, по которой он может получать дивиденд сына. Доктор Фирмин, после многих гнусных обманов и преступлений разного рода, бежал за границу. Гёнт и Пиглер, наши стряпчие, уведомили нас, что генерал должен был отвечать за преступление этого злодея. Он быль так слаб, что несколько раз готов был бежать к молодому мистеру Фирмину и отдать ему всё. Только мои просьбы, мои приказания могли удержать его, и право, Эмили, это усилие почти убили его. Я безпрестанно принуждена была давать ему водки в ужасную ночь нашего приезда сюда, потому-что первый человек, которого мы встретили на пристани, был мистер Филипп Фирмин, с приятелем его, мистером Пенденнисом, который мне вовсе не правится, хотя жена его премилая женщина, в роде Эммы Флечер в конной артиллерии, не так хороша, как Эмма, одцако она очень любезна и вежлива. Шарлотта очень к ней пристрастилась - это с ней всегда бывает с новыми лицами. Представь себе наше положение, когда, только-что мы сошли с парохода, какой-то молодой человек вдруг закричал: „как ваше здоровье, генерал?" и вышло, что это мистер Фирмин. Я думала, что я лишусь Чарльза в эту ночь. Я видела его перед сражением: он был так спокоен, спал и улыбался как младенец. Я могла только поддерживать его мужество; и еслибы не моя тоска, мне кажется, он спрыгнул бы с постели и убежал к мистеру Фирману в эту же ночь и сказал: „возьмите всё, что y меня есть.

Я признаюсь, что молодой человек поступил самым благородным образом. Он приходил к нам до завтрака в воскресенье. Бедный генерал быль так болен, что я думала, что он лишится чувств за чаем. Он был так болен, что не мог идти в церковь, куда я пошла одна с моими милыми детьми, но, признаюсь, проповедь мало успокоила меня. Но, o Эмили! представь себе, когда, воротившись, я вошла в нашу спальную, я нашла моего генерала на коленах с молитвенником в руках; он плакал, плакал как ребёнок! Ты знаешь, я бываю вспыльчива иногда, a он настоящий ангел. Вот я и говорю ему:

- Чарльз Бэйнис, будьте мущиной и не плачьте как дитя!

„Элиза, стань и ты на колена и поблагодари Бога также". А я ему на это отвечала:- что мне не нужно наставлений на счот моей религии, ни от него, ни от кого, кроме пастора, да и те-то иногда бывают плохими наставниками, как тебе известно.

- Он был здесь, говорит Чарльз.

- Кто такой был? говорю я.

- Этот благородный молодой человек, говорить мой генерал:- этот благородный, благороднейший Филипп Фирмин.

„генерал, мне надо поговорить с вами о завещании моего деда. Вы наверно не предполагаете, что, если мой отец обманул вас и разорил меня, то я взыщу его вину с невинных и детей?" Это были собственные слова молодого человека, и, о Элиза! какое угрызение почувствовал я, когда вспомнил, что мы говорили о нём жестоко; у него действительно обращение бывало иногда надменно и грубо, и я слышал о нём разные разности, которым теперь не верю.

Весь понедельник мой бедный муж принуждён был лежать в постели: с ним сделался сильный припадок его лихорадки; но вчера он был опять весел и здоров, а Пенденнисы брали Шарлотту кататься и были очень вежливы. Она напоминает мне мистрисс Том Флечер из конной артиллерии; но мне кажется я упоминала об этом прежде. Весь лист исписан. Кланяюсь Мак-Гиртеру и детям и остаюсь любящей сестрой моей возлюбленной Эмили,

«ЭЛИЗОЙ БЭЙНИС»