Приключения Филиппа в его странствованиях по свету.
Глава XXVII. Шпаги опускаются

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Приключения Филиппа в его странствованиях по свету. Глава XXVII. Шпаги опускаются (старая орфография)

Глава XXVII

ШПАГИ ОПУСКАЮТСЯ

Генерал Бэйнис начал рассказ, уже известный вам и мне, подробно; он рассказал по-своему. Он должен был сильно бранить Филиппа, чтобы извинить свой изменнический поступок. Он должен был показать, что он никогда не давал обещания, а если и жал, то гнусное поведение Филиппа должно было снять с него это обещание. Я не удивляюсь, что генерал быль разсержон. Такое преступление, какое он собирался совершить, нельзя было делать весело человеку, который обыкновенно был кроток, великодушен и честен. Я не говорю, чтобы люди не могли обманывать, не могли лгать, не могли мучить, не могли поступать мошеннически, не лишаясь, своего спокойствия; но эти люди фальшивы, лукавы и жестоки. Они привыкли нарушать данные обещания, обманывать своих соседей и тому подобное. Но вот обыкновенно справедливый человек нарушает свое обещание, повёртывается спиною к своему благодетелю и оправдывается тем, что клевещет на человека, которого он оскорбляет. Это случай довольно обыкновенный, мои возлюбленные братья и милые сестры-грешницы, но вы любите называть «циником» проповедника, который говорит эту печальную истину, и может статься, не хотите слышать об этом более одного раза в неделю.

Итак, чтобы оправдать себя, наш бедный, добрый генерал Бэйнис вздумал считать и выставлять Филиппа таким запальчивым, таким потерянным человеком, что с ним не следовало держать данного слова, а полковника Бёнча таким грубым и дерзким, что он Бэйнис, должен был вызвать его на дуэль. А о том, что для дочери его находится другой жених, богаче и приличнее во всех отношениях, Бэйнис вовсе не упоминал, предпочитая говорить о безнадёжной бедности Филиппа, безславном поведении и грубом поступке.

Мэк-Гиртер, от нечего делать читал в Туре письма мистрисс Бэйнис к сестре её Эмили и помнил их. Еще недавно письма Элизы были волны похвал Филиппу, любви его к Шарлотте и о его благородном великодушии к генералу, небрежному опекуну над имением его матери. Филипп был первый жених Шарлотты; в первом пылу радости, мать её покрыла много листов бумаги комплиментами, восклицаниями, и подчеркивая некоторые слова, чем дамы любят выражать свой сарказм или восторг. Он был удивительный молодой человек - немножко сумасброден, но великодушен, красив собою и благороден! Он простил отцу тысячи и тысячи фунтов, которые доктор был ему должен - всё состояние его матери; и самым благородным образом поступил с своими опекунами - это она должна сказать, хотя бедный, слабый Бэйнис быль одним из них! Бэйнис был простодушен как дитя. Маиор с женою соглашались, что поступок Филиппа был великодушен и добр, и что не было особенной причины восхищаться тем, что племянница их выходит за молодого человека без копейки за душой; и не мало забавлялись они переменою тона в письмах Элизы, когда она начала выезжать в большой света и смотреть холодно на бедного Фирмина, бывшого героем несколько месяцев тому назад. Потом Эмили вспомнила как Элиза всегда любила знать, с какою гордостью бывала она на вечерах у губернатора. Элиза была доброю женою для Бэйниса; доброю матерью детям; и с удивительным искусством сводила концы с концами; но Эмили принуждена была сказать, что сестра на Элиза так и так и проч… А когда, наконец, пришло известие, что Филиппу отказывают, Эмили всплеснула руками и сказала своему мужу:

- Не говорила ли я этого, Мэк? Я знала, что если моя сестра будет иметь возможность подхватит знатного мужа для Шарлотты, она выгонит докторского сына из своего дома.

Тётка была уверена, что бедная девушка должна ужасно страдать. До своего соединения с Мэком Эмили сама испытала мучения разлуки. Бедной Шарлотте нужны утешение и дружеская беседа. Она сама поедет за племянницей. И хотя маиор сказал: «моя милая, тебе хочется съездить в Париж и купить новую шляпку» мистрисс Мэк-Гиртер, отвергла это обвинение и поехала в Париж собственно по чувству долга.

Итак, Бэйнис рассказал историю своих обид Мэк-Гиртеру, который удивлялся, что человек, обыкновенно такой скупой на слова и хладнокровный в обращении, был так разсержон и говорил так много. Если Бэйнис сделал дурной поступок, то по-крайней-мере он был так честен, что чувствовал себя не в духе после этого.

- Словом, поведение молодого человека было так оскорбительно и безславно, что я, как отец семейства, не могу согласиться, Мэк, чтобы моя дочь вышла за него. Из уважения к её счастью, долг предписывает мне взять назад слово! вскричал генерал кончив свой рассказ.

- Он формально снял с вас всякую ответственность с этого дела по опекунству? спросил маиор.

- Боже мой, Мэк! вскричал генерал, сильно покраснев:- вы знаете, что я также невинен в этом деле, как и вы!

- Невинен - только вы не заботились, как следует, о том что было вам поручено…

- Я дурно думаю о нем, сэр. Я считаю его сумасбродным, заносчивым молодым человеком, перебил поспешно генерал: - уверен, что он сделает несчастной мою дочь, но я не считаю его таким негодяем, чтобы разорить бедного старика с большим семейством, человека, проливавшого свою кровь за свою государыню. Я не думаю, чтоб Фирмин был такой негодяй, чтобы ограбит меня, и я должен сказать, Мэк-Гиртер, что я считаю не весьма благовидным с вашей стороны такой намёк!

- Если вы нарушаете данное ему слово, почему он должен деликатно обходиться с вами? спросил прямой маиор.

- Потому что было бы грешно и стыдно, закричал генерал: - чтобы старик с семерыми детьми и с разстроенным здоровьем, служивший в Индии и в равных других местах, был разорён и доведён до нищенства оттого, что мошенник доктор обманом заставил меня подписать подложную бумагу. А кажется, вы готовы посоветовать это молодому Фирмину, Джэк Мэк-Гиртер; а я скажу вам, что я считаю это весьма недружелюбным с вашей стороны; я буду вас просить не мешаться в мои дела, и я знаю кто этому причиной - ей Богу! Это ваша лучшая половина, Мэк-Гиртер - эта хитрая, самовластная, пронырливая…

- Еще что? заревел маиорь. - Ха-ха-ха! Не-уже-ли вы думаете, я не знаю, Бэйнис, кто заставил вас сделать это, что я, без малейшей нерешимости называю самым низким и мошенническим поступком - да! мошенническим ей богу! Яделикатничать не стану! Это Элиза подучила вас. А если Тон Бёнч сказал вам, что вы нарушаете данное слово и поступаете низко, Том был прав - и вы можете приискать себе другого секунданта, генерал Бэйнис, потому что я не хочу!

- Вы нарочно приехали из Тура, Мэк, чтобы оскорблять меня? спросил генерал.

- Я приехал к вам, как друг, взять в себе вашу бедную девушку, к которй вы очень жестоки, Бэйнис. Так вот какую награду я получил! Благодарю. Я не хочу больше грога, я и то уже пил слишком много.

Пока воины ссорились, до них донеслись женские голоса:

- Mais, madame! упрашивала баронесса.

- Taisez vous, madame, laissez moi tranquille, s'il vous filait! воскликнул хорошо знакомый голос генеральшаи Байнис, который, признаюсь, никогда не был приятен мне ни в гневе, ни в хорошем расположении духа.

- А ваша малютка заснула в моей комнате, опять сказала хозяйка.

Бэйнис, сам ссорившийся в эту минуту, задрожал, услыхав голос жены. На его разсержонном лице появилось испуганное выражение. Он стал помышлять о средствах к побегу.

Несчастный был этот день. Между тем, как мужья ссорились в столовой за грогом, жены их бранились за чаем в гостиной. Я не знаю, где были другие жильцы, Филипп мне не говорил. Может быть они ушли, чтобы дать сестрам свободу обниматься и говорить секреты. Эмили и Элиза пили чай и ссорились, также как и их мужья.

Элиза сердилась зачем Эмили приехала без приглашения. Эмили, с своей стороны, сердилась на Элизу за то, что та сердится.

- Право, Элиза, ты говоришь об этом в третий раз с тех-пор, как мы приехали, сказала оскорблённая мистрисс Мэк-Гиртер. - Если бы ты приехала в Тур со всем твоим семейством, и Мэк и я были бы рады вам; а твои дети, кажется, делают довольно шума в доме.

- Жить в своей квартире не то, что в гостиннице, Эмили. Здесь баронесса берёт с нас в три-дорога за всякую экстренную издержку, заметила мистрисс Бэйнис.

- Я жалею, что я приехала, Элиза. Не будем более говорить он этом. Не могу же и уехать сегодня ночью.

- Как можно говорить такия неприятные слова, Эмили! Хочешь еще чаю?

- Очень неприятно, Элиза, ехать день и ночь - а я никогда не могу спать в дилижансе - спешишь к сестре, которую считаешь огорчонную, чтобы утешить её - и быть принятой так, как ты при… Ах, как я глупа!

Носовой платок осушает слёзы. Нюхательный спирт возвращает спокойствие.

- Когда ты приехала к нам в Думдум с двумя детьми в коклюше, мы с Мэком приняли тебя совсем не так…

Элиза почувствовала угрызения: она вспомнила доброту ее.

- Я не имела намерения, сестра, огорчать тебя, сказала она. - Но я очень несчастна, Эмили: поведение моей дочери делает несчастными нас всех.

- Ты имеешь самые основательные причины быть несчастною Элиза.

- О, да!

- Если какая-нибудь женщина на свете должна чувствовать угрызения, то это ты, Элиза Бэйнис. Безсонные ночи! Каковы были мои ночи в дилижансе в сравнении с теми ночами, которые должна проводить ты?

- Разумеется, как нежная мать, я чувствую, что бедная Шарлотта несчастна.

- Но кто же сделал ее несчастною, моя милая? вскричала мистрисс Мэк-Гиртер. - Неудивительно, что Шарлотта несчастна! Может ли девушка быть помолвлена и интересным, умным, образованным молодым человеком…

- Что! закричала мистрисс Бэйнис.

- Все твои письма со мною. Разве ты не писала мне этого безпрестанно? ты бредила им, так что я даже думала, что ты сама в него влюблена!

- Какое неприличное замечание! Никакая женщина, даже сестра не должна говорить этого мне!

- Сходить мне за письмами? Там безпрестанно: «милый Филипп только-что нас оставил. Милый Филипп более чем сын для меня. Он наш спаситель!» Разве ты не писала этого мне? А потому, что ты нашла жениха богаче для Шарлотты, ты выгнала из дома твоего спасителя!

- Эмили Мэк-Гиртер, я должна сидеть здесь и слушать обвинения в преступлениях от моей сестры, неприглашонной? заметь неприглашонной! Может ли жена маиора обращаться таким образом с женою генерала? Хотя ты старше меня летами я выше тебя чином. И ты приехала неприглашонная из Тура затем, чтобы оскорблять меня в собственном моём доме?

- Каков бы он ни был, а я не приглашала тебя в него!

- О, да! ты желаешь, чтобы я уехала ночью. Мэк!

- Эмили… закричала генеральша.

- Мэк… крикнула маиорша, отворив настежь дверь гостиной:- сестра хочет, чтобы я уехала - слышишь?

- Au mou de Dieu! madame, peusez à cette pauvre petite qui souffie à côté! закричала хозяйка.

- N'appelez pas mademoiselle Bayuis petite, s'il vous plait! загремела контральто мистрисс Бэйнис.

- Maiopъ Мак-Гиртер! закричала Эмили, растворив настежь дверь столовой, где ссорились два джентльмэна. - Мэк-Гиртер! Моя сестра оскорбляет меня и говорит, что жена маиора…

- Как! и вы также бранитесь! вскричал генерал.

- Бэйнис, Эмили Мэк-Гиртер оскорбила меня! вскричала мистрисс Бэйнис.

- Это, кажется, было решено заранее, заревел генерал. - Маиор Мэк-Гиртер сделал то же со мною, он забыл, что он и я джентльмэны.

- Он оскорбляет тебя потому, что думает что ты, как родственник, должен перенести от него, все, сказала жена генерала.

- Я не перенесу от него ничего! заревел генерал.

Пока оба джентльмэна и жоны их ссорятся, теперь уже в передней, баронесса и служанка заглядывают в дверь, а бедная Шарлотта, забывая на-время о своём горе, удивляется о чом могут ссориться мать её и тётка, отец и дядя? Жильцы и жилицы стояли в корридорах и на площадках в различных позах, выражавших интерес и насмешки. бедная полковница Бёнч, бедняжка, не знала, что генерал с её полковником поссорились смертельно. Она воображает, что ссорятся только мистрисс Бэйнис с cecтpoй, а ей известно, что оне ссорились лет двадцать сряду.

- Tonjours comme èa, ссорятся, vous savez, а потом опять помирятся, объясняла она своей приятельнице француженке.

В самом разгаре бури полковник Бёнч воротился с своим другом и секундантом, доктором Маргеном. Он не знал, что еще две битвы были даны, после его собственного сражения.

- Как вы поживаете, Мэк-Гиртер? говорить полковник. - Друг мой, доктор Мартен…

И глаза его как-будто хотели высвочить из головы его и прострелить насквозь груд генерала.

- Милая моя, тише! Эмили Мак-Гиртерь, не лучше ли нам отложить до другого времени этот неприятную ссору? Нас слушает целый дом! шепнул генерал. - Доктор - полковник Бёнч - маиор Мэк-Гиртер, не лучше ли нам войти в столовую?

Генерал и доктор уходят первые, маиор и полковник останавливаются в дверях. Бёнч говорит Мэк-Гиртеру:

- Маиор, вы действуете как друг генерала? Как это неприятно! Бэйнис сказал мне такия вещи, каких я не могу перенести; а я знаю его слишком хорошо и не могу ожидать чтобы он извинился!

- Он сказал мне, Бёнч, такия вещи, каких я не перенесу от пятидесяти родственников! заворчал маиор.

- Так вы не будете его секундантом?

в дилижансе и говорить, что нас не приглашали! А сами прожили у нас четыре месяца в Думдуне - дети были больны чорт знает чем - они уехали в Европу, а вам пришлось заплатить доктору; а теперь…

В эту минуту дверь, у которой они стояли, отворилась - на эту площадку выходили три двери - и вышла молодая девушка очень бледная и грустная, с волосами распущенными по плечам, волосами прежде всегда висевшими в богатых локонах, но, вероятию, распустившимися от слёз.

- Это вы, дядя Мэк? Я узнала ваш голос и тётушкин, сказала девушка.

- Да, это я, Шарлотта, сказал дядя Мэк.

И, смотря на круглое личико, столь исполненное печали, дядя Мэк смягчился и обнял девушку, говоря:

- Что с тобою, моя милая?

Он совершенно забыл, что намерен завтра застрелить, её отца.

- Какие у тебя горячия руки? прибавил он.

- Дядя, дядя! сказала она быстрым лихорадочным шопотом: - я знаю, что вы приехали за мной. Я слышала, как папа говорил с вами, а мама и тётушка Эмили говорили совсем громко! Но если я и уеду… я… я никогда не буду любить никого, кроме его!

- Кого, моя милая?

- Филиппа, дядюшка.

- Да, так и следует! сказал маиор.

Бедная девушка, слышавшая с своей постели ссору сестёр, маиора, полковника, генерала, истерически вскрикнула и упала на руки дяди, смеясь и рыдая в одно и то жe время.

Это, разумеется, вызвало мущин и дам из смежной комнаты.

- Это к чему ты так себя дурачишь? заворчала мистрисс Бэйнис.

- Ей-богу, Элиза, это уже черезчур! сказал генерал совершенно побелев.

- Элиза, ты жестока! закричала мистрисс Мэк-Гиртер.

- Она такова! вскрикнула мистрисс Бёнч с верхней площадки, где собрались другия жилицы, смотревшия на эту семейную ссору.

Элиза Бэйнис догадалась, что она зашла слишком далеко. Бедная Шарлотта была почти без памяти в эту минуту и дико кричала:

- Никогда! никогда!

Вдруг молодой человек с белокурыми волосами, с рыжими усами, с свирепыми глазами является и вскрикивает:

- Что это? Я здесь, Шарлотта, Шарлотта!

Кто этот молодой человек? Мы только сейчас видели его прогуливающимся по Элисейским Полям и спрятавшимся за дерево, когда полковник Бёнч пошол за своим секундантом, потом молодой человек видит, как фиакр Мэк-Гиртера подъехал к дому, потом он ждал и ждал, смотря на то верхнее окно, за которым, как вам известно, его возлюбленная не отдыхала, потом, он видел, как приехали Бёнч и дикторь Мартен, потом он прошол в калитку сада и слышал, как ссорились мистрисс Мэк и мистрисс Бэйнис, потом из передней; где продолжалась баталия, раздался пронзительный, страшный смех и вопль бедной Шарлотты - и Филипп Фирмин, влетел, как бомба, в семейный круг сражавшихся и кричавших.

Услышав его. Шарлотта вскрикнула еще пронзительнее и упала в обморок - на этот раз на плечо Филиппа.

- Как вы смеете? сказала мистрисс Бэйнис, бросая гневные взгляды на молодого человека.

- Она, она! закричала полковница Бёнч с верхней площадки.

Чарльз Бэйнис почувствовал, что он поступил как изменник и повесил голову. Он позволил дочери отдать своё сердце и она послушалась его. Увидев Филиппа, он, кажется, обрадовался, также как и маиор, хотя Филипп довольно грубо придвинул его к стене.

- Не-уже-ли этот пошлый скандал должен происходить в передней перед целым домом? проговорила, задыхаясь, мистрисс Бэйнис.

- Бёнч привёл меня прописать лекарство для этой молодой девицы, сказал маленький доктор Мартен очень вежливо. - Сударыня, не угодно ли вам взять нюхательного спирта из аптеки и окружить её спокойствием!

- Баронесса! вскричала мистрисс Бэйнис: - une mère…

Баронесса пожала плечами.

- Une mère, une belle mère, ma foi! сказала она.

Маиори Мэк-Гиртер совсем забыл о дуэли, когда бедная Шарлотта поцаловала его, и вовсе не разсердился, увидев что девушка ухватилась за руку Филиппа. Он смягчился при виде этого горя и этой невинности, но мистрисс Бэйнис все продолжала изливать своё бешенство и говорила:

- Право это будет лучше! воскликнул Мак-Гиртер на это замечание.

Глаза доктора и полковника Бёнча сверкнули одобрительно.

- Allons, мосьё Филипп. Довольно - дайте мне уложить её в постель, продолжала баронесса. - Пойдёмте, милая мисс!

Какая жалость, что спальная была так близко от того места, где они стояли! Филипп чувствовал в себе довольно сил, чтобы отнести свою маленькую Шарлотту в Тюильри. Раненое сердечко, прижавшееся к его сердцу, разлучается с ним с живительным биением. Баронесса и мать уводят Шарлотту; дверь соседней комнаты запирается за нею. Грустное видение исчезает. Люди, ссорившиеся в передней, стоят молча.

- Конечно, конечно, молодой человек! сказал маиор Мэк-Гиртер, крепко пожимая руку Филиппа.

- Тише! тише! шепчет доктор: - ей необходимо совершенное спокойствие. Она довольно уже волновалась сегодня. Более не надо сцен, молодой человек.

Филипп говорил, что когда, среди его безпокойства, горя и сомнения, он увидел руку, протянутую ему, он растрогался до такой степени, что принуждён был бежать от стариков в тёмную ночь, по проливному дождю.

Между тем, как Филипп, вне пределов баронессы читал молитвы, проливал слёзы, произносил страшные обеты, воины собрались в столовой и удивиленный Огюст должен был принести грог в третий раза, для чётырех джентльмэнов собравшихся на конгресс, полковник, доктор, маиор уселись по одну сторону стола, защищаться линией стаканов и бутылкой с водкой. За этими фортификациями ветераны ожидали своего врага, который, походив по комнате взад и вперёд, наконец занял позицию перед ними и приготовился к атаке. Генерал садится на своего cheval de bataille, но не мог заставить его нападать так свирепо, как прежде. Белый призрак Шарлотты явился между воинами. Напрасно Бэйнис старался поднять шум и придумать ругательства. Слабый, смирный, но кровожадный старый генерал увидал против себя и своего старого товарища Бёнча, своего свояка Мэк-Гиртера и доктора. Каждый заимствовался мужеством от своего соседа и каждый целился в Бэйниса. Для самолюбия ветерана не было оскорбительно уступить трём противникам и он мог решиться сказать доктору:

После этого и с Мэк-Гиртером примириться было нетрудно. Генерал был не в духе, очень разстроен событиями этого дня; он не имел дурного умысла и тому подобное. Если ужь старику пришлось глотать горькую пилюлю, его храбрые противники отвернулись, чтобы не смотреть, как он глотает, и постарались, чтобы он проглотил её как можно скорее. Один из участвовавших рассказал своей жене о возникшей ссоре, но Бэйнис ни слова не сказал своей жене.

- Уверяю вас, сэр, говаривал Филипп: - еслибы мистрисс Бэйнис узнала об этой ссоре, она согнала бы мужа с постели ночью и послала бы его опять вызвать на дуэль своего старого друга!

Но между Филиппом и мистрисс Бэйнис не было любви; а в тех, кого он ненавидит, он привык видеть мало хорошого.

Итак шпаги воинов не были обнажены, кровь не была пролита. Но хотя старики разменялись вежливыми словами, Бёнч, Мэк-Гиртер и Бэйнис не могли переменить своего мнения, что с Филиппом поступили жестоко и что благодетель семейства генерала Бэйниса заслуживал от него лучшого обхождения.

протянули ему руку и велели ему не отчаяваться. Дуй ветер, лейся осенний дождь! Молодой человек беден и несчастлив, но он уносит с собой Надежду.