Приключения Филиппа в его странствованиях по свету.
Глава XXXI. Рассказывает знаменитую шутку о мисс Григсби

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Приключения Филиппа в его странствованиях по свету. Глава XXXI. Рассказывает знаменитую шутку о мисс Григсби (старая орфография)

Глава

XXXI РАССКАЗЫВАЕТ ЗНАМЕНИТУЮ ШУТКУ О МИСС ГРИГСБИ

Раз в жизни нашол Филипп, что он оскорбил, не заслужив общого порицании. Мистрисс Мёгфорд уже подтвердила слова своего мужа относительно Бикермана и объявила, что он скот, и жалела, что ему еще больше не досталось от мистера Фирмина. Как различны мнения различных людей об одном и том же случае! Я узнал, что Бикертон с своей стороны утверждал, что мы задорливые и пошлые люди и что человек хоть сколько-нибудь утончонный должен избегать общества такого рода. Он серьёзно считает себя выше вас и готов прочитать нравоучение любому джэнтльмэну как он должен вести себя. Такие выскочки встречаются на каждом шагу. Кто из нас не встречал подобных наставников? Я знаю людей, которые готовы бы учить Тальони танцовать, Тома Сэйра боксировать, а Байяра быть рыцарем. Все мы знаем таких людей и время от времени пользуемся их покровительством.

Мёгфорд уехал с вашего маленького обеда, обещая, что Филипп не будет нуждаться в надлежащее время, и это надлежащее время скоро наступило. Я смеялся однажды, зайдя в контору Пэлль-Мэлльской газеты и застав там Филиппа в комнате помощника редактора с ножницами и облатками: он вырезывал параграфы то из этой газеты, то из другой, изменял, собирал, придавал заглавия, словом, находился в полной упряжи. Телят о трех головах, приз за смородину, старых дев, необыкновенно долговечных и наконец умерших - было удивительно (соображая его неопытность) как Фирмин отыскивал всё это. Он гордился хитрыми заглавиями, какие он придумывал для своих параграфов. Сам он любовался своей работою, но если друзья спрашивали его не застрелил ли он какой-нибудь особенно хорошей утки на этой неделе, лоб его хмурился, а щёки краснели. Он не любит шуток на свой счот. Не правда ли какая странная была у него антипатия?

Работа и плата Филиппа были невелики и он весело принимал и то и другое. Он копил деньги из своего небольшого жалованья. Удивительно, как экономно мог он жить с помощью и советами своей хозяйки! Он приходил к нам считать подвиги своей скупости с детским восторгом. Он любил любоваться на свои соверены, как неделя за неделей накоплялись они. Он наблюдал за продажами и время от времени покупал мёбель. Таким образом он купил фортепиано, на котором сам не умел играть, но ему сказали, что это хороший инструмент, и моя жена играла на нём однажды, когда мы посетили Филиппа, а он сидел и слушал с восторгом, уткнув руки в колена. Он думал, как однажды он увидит другие руки, играющия на этих клавишах - и инструмент и играющая исчезли в тумане перед его счастливыми глазами. Его покупки не всегда были счастливы. Например, его ужасно обманули в одном аукционе ожерельем из бус. Какие-то хитрые жиды сговорились надбавить цену гораздо дороже настоящей ценности.

- Но вы знаете, для кого это назначалось, говорила защитница Филиппа. - Если бы ей захотелось надеть на себя его десять пальцев, он отрезал бы их и прислал их в ней; но он оставляет их у себя, чтобы писать к ней письма и стихи - да еще какие прекрасные! Этот милый человек, воспитанный в роскоши и великолепии, как вам хорошо известно, не хочет теперь пить вина. Он пьёт только немного уиски и стакан пива. Он привык так хорошо одеваться - а теперь посмотрите каков он, сударыня! Конечно, он всё остался джентльмэном, а более величественной и прекрасной наружности джентльмэн никогда не входил в комнату, Но он копит деньги - вы знаете для чего, сударыня!

Мистрисс Мёгфорд это знала, знали и мистрисс Пенденнис и мистрисс Брандон. Эти три женщины чуть не довели себя до горячки, интересуясь мистером Фирмином, Мёгфорд своим грубым и шутливым тоном обыкновенно говорил:

- Я начинаю ревновать к помощнику редактора, вот оно что! Но стоит посмотреть как он лает на Бикертона, когда они встречаются в конторе, вот он что! Бикертон не будет уж с ним забиякой, обещаю вам!

Совещания и заговоры этих женщин к пользу Филиппа были бесконечны. Однажды Сестрица ушла от нас и носовым платком у глаз и в большом волнении, которое, может быть сообщилось и хозяину. Жена хозяина с своей стороны также не мало была взволнована.

- Что ты думаешь, говорит мистрисс Брандон? Филипп учится стенографии. Он говорит, что он не довольно талантлив, чтобы сделаться замечательным писателем; но он может быть стенографом и тогда вместе с местом у мистера Мёгфорда, он думает, что будет зарабатывать достаточно - о! какой он славный человек!

Женское волнение прекратило эту речь. Но когда Филипп пришол к нам обедать в этот день, хозяйка ухаживала за ним, обращалась с ним с нежным уважением и сочувствием, которые подобные женщины имеют обыкновение оказывать добрым и честным людям, находящимся в несчастьи.

Почему же мистеру Филиппу Фирмину, адвокату, не думать, что он принадлежать к профессии, которая доставила многим почести и богатство? Адвокат конечно может надеяться на такие же хорошие заработки, как и газетный стенограф. Мы все знали людей, которые, начав свою карьеру как писатели, занимали также и юридическую профессию и достигли большой знаменитости в адвокатуре.

- Моя голова не многого стоит, возражал бедный Филь:- я совсем её потеряю, если буду сидеть над законами. Я вовсе не талантлив, у меня нет честолюбия и упорной воли, которые помогли успеть людям с способностями по более моих. Например, может быть и не глупее Бикертона, но я не такой самонадеянный, как он. Предъявляя права на первое место, куда, бы он ни являлся, он часто получает его. Любезные друзья, разве вы не видите как я скромен? Неть на свете человека, который менее меня имел вероятность на успех - вы должны сознаться в этом; и я говорю вам, что мы с Шарлоттой должны ожидать бедности в жизни и квартиры во втором этаже в Пентонвилле или Айлингтоне. Я возвратил бы ей её слово, только я знаю, что она этого не захочет - бедняжечка! Она отдала своё сердце нищему - вот это правда. A я скажу, вот что я сделаю. Я серьёзно буду учиться профессии бедности и одолею её. По чом говядина самого низкого сортa? Вы не знаете? A я знаю; и где её дешевле купить. Я умею выбрать хорошую салакашку, и всю жизнь буду пить легкое пиво; я начинаю его любить и нахожу его вкусным и здоровым.

Много было правды в оценке Филиппа своих способностей и неспособностей. Без всякого сомнения, он не родился для того, чтоб сделать знаменитым своё имя. Но разве мы любим только знаменитых людей? Это было бы всё равно как сказать, что мы уважаем только тех людей, которые имеют десять тысяч фунтов стерлингов годового дохода, или рост более чем в шесть фут.

Из трёх приятельниц и советниц Филиппа, только моя жена восхищалась смирением Филиппа, мистрисс Брандон и мистрисс Мёгфорд были несколько разочарованы его недостатком бодрости духа и мыслью, что цель его так невысока. Я не скажу, чью сторону принял биограф Филиппа в этом деле. Моё ли было дело хвалить его или упрекать за такое смирение, да и с какой стати мне было советовать ему? Мои любезный читатель, сознайся, что и ты, и я, мы идём по жизненному пути по-своему. Мы едим кушанья, которые вам нравятся, потому что они нравятся нам, a не потому что они по вкусу нашему соседу. Мы встаёмь рано, или ложимся поздно, мы трудимся, ленимся, курим, делаем мало ли еще что, потому что так хочется нам, a не потому что так приказывает доктор. Филипп походил на вас и на меня. Вместо того, чтоб есть вкусную говядину, он привык довольствоваться обедом из овощей. Вместо того, чтобы бороться с бурей, он предпочитал идти под парусом вдоль берега и ждать более тихой погоды. Филипп, бывший щоголем два года назад, носил поношенный сюртук. Филипп, ездивший на красивых лошадях и любивший выставлять на показ свою лошадь и свою особу в Парке, теперь смиренно садился в омнибус и только изредка позволял себе нанять кэб. С империала омнибуса кланялся он своим друзьям с совершенной любезностью и смотрел на свою тётку, когда она проезжала в коляске. Его никак нельзя было заставить сознаться, что она с умыслом его не примечает, или он приписывал её слепоту ссоре, которую она с ним имела, а не его бедности и настоящему положению. А о кузене своём Рингуде Филипп говорил, что «этот человек готов на всякую низость».

Опасность состояла в том, чтобы наш друг не сделался в бедности более надменным и дерзким, чем был в дни своего лучшого положения, и чтоб не сошолся с людьми, которые не были ему равны. Лучше ли било для него получать презрительное обращение в модном клубе или сидеть в главе компании в таверне? Вот этой опасности мы могли бояться для Фирмина. Невозможно было не сознаться, что он хотел занимать в свете более низкое место, чем то, для которого он родился.

- Ты думаешь, что Филипп унизился, потому что обеднел, спросила одна сердитая дама, муж которой сделал это замечание - и муж и жена были очень добрыми друзьями мистера Фирмина.

- Душа моя, отвечал этот суетный муж:- предположи, что Филиппу вздумалось бы купить осла и продавать капусту. Он не будет делать ничего дурного, но нет никакого сомнения, что он унизит себя в мнении света.

- Унизит! сказала лэди, качая головой. - никто не унижает себя выбирая честную профессию. Никто!

- Очень хорошо. Вот Грёндсэлль служит у нас за обедом. Не попросить ли его сесть с нами за стол, а нам самим стать с салфеткой за стулом Грёндсэлля.

- Очень хорошо. Грёндсэлль собеседник неприличный для нас, почему же Фплипп должен оставлять друзей своей юности, бросать клуб для таверны? Ты не можешь сказать, чтоб и мистрисс Брандон, как она ни добра, была для него приличной собеседницей?

- Если бы у него была добрая жена, он имел бы собеседницу приличную и был бы избавлен от опасностей и искушений - лучше всего для него тотчас жениться! Друг мой, мне кажется, я напишу к Шарлотте и попрошу её приехать к нам.

Против этого аргумента нельзя было устоять. Пока Шарлотта будет y нас, мы могли быть уверены, что Филинп не станет искать другого общества. Подле детской у нас была уютная комната. Жене моей было приятно украсить эту комнатку, и так как в это время дядя Мэк приехал в Лондон по делам, молодая девушка приехала к нам вместе с ним и мне хотелось бы описать встречу её с Филиппом в нашей гостиной. Это было очень поучительно. Но ни жены моей, ни меня тут не было, vous concevez. Мы только услыхали крик удивления и восторга Филиппа, когда он вошол в комнату, где ждала его молодая девушка. Мы только сказали:

- Ступайте в гостиную, Филипп. Вы найдёте там вашего старого друга маиора Мэка. Он приехал вь Лондон по делам и привёз известия о…

Не нужно было говорить далее, потому что Филипп выбежал опрометью из комнаты. Потом раздался его крик, потом вышел маиор Мэк, так смешно подмигивая! Какие хитрости употребляли мы, чтоб скрыть тайну от наших детей, которые непременно разболтали бы её! Я должен сказать, что родители приняли предосторожность против невинной болтовни и разспросов детей относительно приготовлений маленькой спальной, уверив их, что она назначается для мисс Григсби, гувернантки, прибытием которой им угрожали давно. Одна из наших девочек, когда пришол Филипп, ничего не подозревавший, сказала:

- Филипп, если вы пойдите в гостиную, мы найдёте там мисс Григсби, гувернантку.

Мы знали Шарлотту мисс Григсби во весь обед и на следующий ден и смеялись, малютка наш, который не умел еще говорить порядком, навивал её мисс Григсби и смеялся громче всех. Так было весело! Но мне кажется, что Филиппу и Шарлотте было веселее всех, хотя может быть они смеялись не так громко как мы.

Когда мистрисс Брандон навестила нас, Шарлотта покраснела и сделалась чудно прелестна, когда подошла поцаловать Сестрицу.

- Он рассказывал мне про вас! сказала она своим мягким голосом, разглаживая волосы молодой девушки.

- Знала ли бы я его, если бы не вы не спасли ли вы ему жизнь, когда он был болен? спросила мисс Бэйнис. - И не должна ли я любить всякого, кто любит его?

Мы оставили этих женщин однех на четверг часа, и в это время оне сделались самыми короткими друзьями на свете. Все наши домашние, большие и маленькие, включая няню (женщину самой ревнивой, повелительной и безпокойной верности), получили хорошее мнение о нашей кроткой и молоденькой гостье и ухаживали за мисс Григсби.

Шарлотта была не такая красавица, чтоб заставлять других женщин говорить ложь, уверяя, что она вовсе не Бог-знает как хороша. В тот период, которым занимаемся мы, она имела прелестный цвет лица, может быть, оттеняемый её чорным платьем. А когда Филипп входил в комнату, у ней всегда была готова гирлянда роз, расцветавшая на щеках её в минуту его появления. Обращение её было так просто и непринуждённо, что не могло не быть хорошо, потому что она была признательна, правдива, незанята собой, неприхотлива и принимала участие в других. Очень ли умна была она? Я никогда этого не говорил - хотя, я не сомневаюсь, она ценила ум некоторых мущин (об имени которых не кчему упоминать).

- Не великолепное ли это создание? кричал Филипп в достопамятный вечер её приезда, когда она и другия дамы ушли спать. - Чем я заслужил такое чистое сердечко? Я слишком счастлив, слишком!

лишает. Когда Филипп ушол в полночь (ушол? его выгнали, а то он наверно продолжал бы разговаривать до разсвета) при дожде, бившем его в лицо, и с ста фунтами в кармане, составлявшими всё его имущество, я думаю, что на свете не было человека счастливее и богаче его, потому что не обладал ли он сокровищем, которого он не мог бы купить и не захотел бы продать ни за какое богатство на свете?

Моя жена может говорить что хочет, но это она причиною приглашения мисс Бэйнис и всего что случилось потом. При намёке, что она будет дорогой гостьей в нашем доме в Лондоне, где находилось сокровище её сердца, Шарлотта Бэйнис тотчас бросила свою милую тетку в Туре, которая была так к ней добра, своего милого дядю, свою милую мама, всех своих милых братьев, следуя тому обыкновенному закону, который повелевает, чтобы женщина, при известных обстоятельствах, оставила домашний кров, родителей, братьев, сестёр для одного человека, который делается, для нея дороже всех. Мистрисс Бэйнис, вдова, ворчала на неблагодарность дочери, но в своём согласии не отказывала. Может быть она узнала, что Гели, ветренный поклонник Шарлотты, перепорхнул на другой цветок и что гоняться за этим мотыльком было бы напрасно, или может быть она услыхала, что он проведёт весну - сезон мотыльков - в Лондоне, и надеялась, не вспорхнёт ли он опять к её дочери. Как бы то ни было, она обрадовалась, что её дочь приняла приглашение к как в дом, и созналась, что бедная девушка до-них-пор мало пользовалась удовольствиями в жизни. Скромный чемоданчик Шарлотты был уложен и бедную девушку отослала мать с весьма малым запасом карманных денег. Но эта экономная женщина сама имела мало, и из этой малости решалась дать как можно меньше.

- Мать сказала Шарлотте, что ей пришлёт денег в следующий вторник, сообщил нам маиор: - но между нами, я сомневаюсь в этом. Между нами, моя свояченица всегда обещает деньги во вторник, но и середа наступить, а она денег не даст. Я не мог не дать девочке несколько гиней, но вот увидите, во вторник деньги не придут.

Опровергнуть или подтвердить должен я слова маиора? Я скажу, что во вторник Шарлотта получила от матери письмо, уведомлявшее, что один из её братьев и младшая сестра оставались у тёти Мэк, а так как Шарлотта счастлива у своих гостеприимных и добрых друзей, то нежная, овдовевшая мат не будет мешать счастью своей милой дочери.

Было уже сказано, что три женщины составили заговор в пользу этой молодой девицы и её жениха. Через три дня после приезда Шарлотты к нам в дом, моя жена стала настойчиво уверять, что поездка за город сделает пользу девушке, наняла коляску, одела Шарлотту к лицу и уехала к мистрисс Мёгфорд в Гэмпстид. У мистрисс Мёгфорд была мистрисс Брандон, разумеется случайно, и я уверен, приятельница Шарлотты наговорила комплиментов мистрисс Мёгфорд на счот её сада, детской, завтрака, всего что принадлежало ей.

тяжело, но мы всё-таки были счастливы; а я уверена, что если человек не рискует немного, то он не заслуживает многого. Я знаю, что я рискнула бы, будь я мущина, жениться на такой хорошенькой девушке. Я сочла бы малодушным того молодого человека, который мешкал бы, тогда как ему стоило сказать слово, чтоб быть счастливым. Я считала мистера Фирмина храбрым, мужественным джентльмэном. Или вы хотите, чтобы я имела дурное имение о нём, мистрисс Брандон? Еще немножко этого крема, душечка. Он очень хорош. У нас был вчера обед и из города приглашали нарочно повара.

Эта речь, с приличным подражанием голосу и жестам, была повторена настоящему биографу его женой, и он начал видеть, в какую паутину заговоров эти хитрые женщины запутали предмет настоящей биографии.

- Она не имеет манер; признаюсь, я более ожидала от генеральской дочери воспитанной на континенте. Но мы покажем ей свет и оперу, Брандон, и она выучится очень хорошо держать себя, я в этом не сомаеваюсь.

Мистрисс Мёгфорд повезла мистрисс Бэйнис в оперу и указала ей на светских особ, собравшихся там. Шарлотта была в восторге. Я не сомневаюсь, что сзади в ложе сидел молодой джентльмэн, наш знакомый, который также был очень счастлив. В этом году жена родственника Филиппа, лэди Рингуд, имела ложу, в которой Филипп видел её с дочерьми, а маленький Рингуд Туисден так и разсыпался перед её сиятельством. Они нечаянно встретмлись у подъезда и лэди Рингуд пристально посмотрела на Филиппа и на краснеющую девушку, которую он вёл под руку. Колясочка мистрисс Мёгфорд в одну лошадь и парадная карета с гербами лэди Рингуд поехали но одной дороге. Из кареты с гербами дамы довольно благосклонно посмотрели на колясочку, в которой сидела возлюбленная Филиппа, и экипажи разъехались, а Рингуд Туисден, видя, что кузен подходит к нему, очень побледнел и скорехонько уплелся за аркаду. Но ему не следовало бояться Филиппа. Сердце Фирмина в то время было переполнено доброжелательством и мягкостью. Он думал о тех кротких, кротких глазах, которые сейчас нежно простились с ним, о той маленькой ручке, которая минуту тому назад висела на его руке, Неужели вы думаете, что в таком расположении духа он имел время думать об отвратительном пресмыкающемся, которое ползло позади его? Он был так счастлив в тот вечер, что тотчас отправился в таверну и истратил по-крайней-мере три шиллинга на ужин и напитки. Следующий день было воскресенье и мистер Фирмин в Уэстминстерском аббатстве слушал церковное пение возле той же молодой девицы, которую он провожал в оперу накануне.

пошлости его положения. Однако, милостивая государыня, хотя мы с вами уже перешли за возраст воркованья, хотя ваши локоны, которые я помню каштановыми, теперь поседели, а мой лоб стал плешив, хотя мы теперь стары, мы еще не слишком стары, чтоб забыть. Из окна, у которого я пишу, мне видно, как в садике сквэра расхаживают взад и вперед молодой человек и молодая девица, мне знакомые. Этот сад кажется раем моим молодым друзьям. Еслибы им вздумалось посмотрел за решотку сквэра, они увидали бы, что у двери одного дома остановилась каретка доктора, а у окон другого дома плотник прибивает герб по случаю смерти владельца, в дверях третьяго разнощик от булочника разговаривает с горничной. Но что значат для них эти явления жизни? Рука об руку ходят они по своему эдему и разговаривают о том счастливом времени, которое теперь уже близко, и том очаровательном приюте, для которого заказана мёбель и в который, мисс, ваш старый друг и покорнейший слуга осмелится препроводить премиленький серебряный чайник. Все случаи имеют отношение для мистера Филиппа и мисс Шарлотты к тому событию, которое составляет предмет их желаний. Вот каретка доктора отъехала, Имогена говорить Алонзо:

- Как я страдала бы, еслибы ты был болен!

Плотник прибил герб.

- Ах, душа моя! если ты умрёшь, пусть уж прибьют герб для нас обоих, говорит Алонзо со вздохом.

Оба сочувствуют горничной, которая шепчется с разнощиком булочника.

Эсторский дом, Нью-Йорк.

«Итак ты воротился в столицу! Твои письма очень кратки; но у меня есть корреспондент (немногие, увы! помнят изгнанника!), который сообщает мне историю моего Филиппа и говорят мни, что ты трудолюбив, что ты весел, что ты благоденствуешь. Весёлость подруги трудолюбия, благоденствие их отрасль. Чтобы благоденствие могло достигнуть полной силы - горячая мольба отсутствующого отца! Может быть и я скоро сообщу тебе, что я благоденствую. Я занимаюсь учоным открытием (медицинским и относящимся к моей профессии), результаты которого должны повести в богатству, если только фортуна не завсегда покинула Джорджа Фирмина. Итак ты связался с прессой. Она была презираема и писатель, и бедность долго считались синонимами. Но могущество и богатство прессы ежедневно развиваются и увеличатся еще более. Признаюсь, мне было бы приятию слышать, что мой Филипп занимается своей адвокатской профессией, в которой почести, даже аристократическое звание служат призами для смелых, трудолюбивых и достойных. Почему тебе еще - мне - не надеяться, что ты приобретёшь юридическую знаменитость? Отец, много страдавший, проводящий преклонные лета один и в отдалённой земле, успокоился бы в своём изгнании, если бы думал, что его сын будет способен когда-нибудь поправить разстроенное состояние его рода. Но с любовью думаю, что еще не поздно. Ты может еще заняться адвокатурой и один из её призов может достаться тебе. Признаюсь, не без огорчения узнал я из письма нашего доброго друга мистрисс Б., что ты учишься стенографии, чтобы сделаться газетным стенографом. Неужели фортуна так стала ко мне неумолима, что мои сын принуждён заняться такой профессией? Постараюсь покориться этому. Я ожидал высшого для тебя - и для меня.

„Милый сын, относительно твоей романической привязанности к мисс Бэйнис - о которой наша добрая Брандон рассказывает мне с своей особенной орфографией, но с трогательной проостотой - я поставил себе за правило не говорить ни слова. В деле привязанности к женщине ты, как сын твоего отца, поступишь по-своему и все отцы на свете не удержат тебя. В двадцати-четырёхлетнем Филиппе и узнаю его отца за тридцать лет назад. Отец мой бранил, умолял, поссорился со мною и не простил мне. Я научился быть великодушнее к моему сыну. Я могу огорчаться, но не сердиться. Если я разбогатею когда-нибудь, ты не будешь лишон моего богатства. Я сам столько перенёс от жестокого отца, что никогда не буду жесток в моему сыну.

„Так как ты надел ливрею муж, что ты скажешь на прибавку в твоему доходу, адресуя письма в моему приятелю, издателю новой газеты, называемой Газетой Верхних Десяти Тысяч. Это здесь модная газета, а твоё дарование было из таких, что твоё сотрудничество будет драгоценно. Доктор Джеральдин, издатель, кажется не родственник Лейнстерской фамилии, но человек сам проложивший себе путь, приехавший сюда несколько лет тому назад в бедности, изгнанником из своей родины. Я лечил мистрисс Джеральдим и его. Мой приятель, издатель Эмеральда, представил меня доктору Джеральдину. Страшные враги в печати, они в частной жизни добрые друзья. Доктор Джеральдин знает часть твоей истории, он знает, что ты теперь занимаешься литературой, что ты человек образованный, джентльмэн, человек светский, мужественный. Я поручился за то, что ты имеешь эти качества. Политических трактатов не так нужно, как новостей о лондонских знаменитостях, и я уверил его, что именно ты способен доставлять их ему. Ты знаешь всех, ты жил я в большом свете, и в университетском, в свете юристов, художниковь, знаком с немногими литераторами, которыми может похвалиться пресса, и можешь извлечь выгоды из этой опытности. Что если ты несколько положишься на твоё воображение при сочинении этих писем? быть поэтичным нет никакого вреда. Положим, что умный корреспондент напишет, что он встретился с гер-ц-м В-л-н-г-т-м, имел свидание с П-м-р- и там далее, кто станет опровергать его? и такого рода известия восхищают Нью-Йоркцев. Мой достойный друг, доктор Джеральдин, например (между нами его зовут Финнигэм), когда приехал в Нью-Йорк, удивил всех обилием своих анекдотов об английской аристократии, которая столько же ему известна, как пекинский двор. Он был находчив, саркастичен, забавен, нашол читателей, переходил от одного успеха к другому - и Газета Верхних Десяти Тысяч, вероятно составит состояние этого достойного человека. Ты можешь быть для него полезен и заработывать щедрое вознаграждение, которое он предлагает за еженедельное письмо. Анекдоты о светских мущинах и женщинах - чем веселее и забавнее, тем лучше. Кто первые красавицы в Лондоне? (ты знаешь, что красота имеет своё знание и моду). Кто выиграл или проиграл на скачке? Были ли дуэли? Какой последний скандал? Здоров ли добрый, старый герцог? Кончилось ли дело между герцогиней такой-то и капитаном таким-то? Вот какие известия любят наши забияки и за которые друг мой доктор Джеральдин заплатит по… доллэров за каждое письмо. Твоё имя совсем не должно быть известно. Вознаграждение верное. C'est à rendre ou à Laisser, как говорят наши весёлые соседи. Напиши прежде откровенно ко мне; на кого ты можешь положиться более, как не на твоего отца?

уважение, а кто может знать, не захочет ли лорд Рингуд помочь своему кузену? Конечно, сэр Джон виг, а твоя газета консервативная. Но ты более всего человек светский. в таком второстепенном месте, какое ты занимаешь в Пэлль-Мэлльской газете, частная политика наверно не считается ни во что. Если сэр Джон, твой родственник, найдет какой-нибудь способ помочь тебе, тем лучше, а разумеется, ты должен держаться политики твоей фамилии. Я его не знаю. Он вёл себя очень смирно в университете, где, я с сожалением должен сказать, друзья твоего отца были не совсем смирного десятка. Надеюсь, что я раскаялся. И как бы мне приятно было слышать, что мой Филипп преклонил своё гордое сердце и готов покориться нескольким обычаям света! Сделай визит сэру Джону. Мне не нужно говорить тебе, что сэр Джон виг и владелец большого поместья; он ожидает уважения от тебя. Он твой родственник, представитель доблестного и благородного рода твоего деда. Он носит имя, которое носила твоя мать. К ней мой Филипп всегда был кроток и для нея ты исполнишь желание твоего любящого отца

«Д. Ф.»

«Я не сказал ни одного приветствия мисс Бэйнис. Я желаю ей столько добра, что признаюсь желал бы, чтобы она вышла за жениха богаче моего милого сына. Позволит ли мне судьба обнять мою невестку и сажать на колена ваших детей? Вы будете говорить им ласково об их деде, будете? Я слышал, что бедный генерал Бэйнис отзывался обо мне в запальчивых и неприличных выражениях, которые я искренне прощаю. С радостью, что я никогда не сделал вреда генералу Бэйнису, с признательностью и гордостью принимаю одолжения от моего родного сына. Их коплю я как сокровища в сердце и всё еще надеюсь, что буду в состояния заплатить за них чем-нибудь посущественнее моих нежных молитв. Передай мои желания всего лучшого мисс Бэйнис и старайся научит её ласково думать об отце её Филиппа.»

Мисс Шарлотта Бэйнис, сохранившая имя мисс Григсби, гувернантки, между шаловливыми детьми шутливого отца, пробыла у нас месяц, и мама её выражала большую радость при мысли, что она находится в отсутствии и нашла таких добрых друзей. Через два месяца дядя её маиор Мак-Гиртер воротился от своих родных с севера, которых он ездил навещать, и предложил отвезти племянницу во Францию. Он сделал это предложение с самым шутливым видом и так как будто его племянница вспрыгнет от радости, что возвращается к матери, но в удивлению маиора, мисс Бэйнис побледнела, побежала к своей хозяйке и бросилась к ней на шею, а та, крепко держа в объятиях мисс Бэйнис, свирепо глядела на маиора через её плечо, как-бы желая этим показать, что он не смеет увезти её из этого святилища.

- О, добрый, милый друг! ворковала Шарлотта и рыдая высказала много нежных и признательных слов.

и по-французски, а приходящая гувернантка занималась остальным их образованием.

Так проходили месяцы, а наша фаворитка всё оставалась с нами. Мама снабжала кошелёк девушки время от времени небольшими суммами и просила хозяйку Шарлотты снабдить её всеми необходимыми вещами от модистки. Впоследствии правда генеральша Бэйнис… Но зачем входить в эти неприятные семейные ссоры в главе посвящонной чувству?

Как только Филипп, получил письмо, верно нами скопированное (за исключением денежного вознаграждения, которое я не считаю себя в праве разглашать), он поспешил из Торнгофской улицы в Уэстминстер, пролетел, мимо Бёттонса, нашего слуга, не обратил никакого внимания на мою изумлённую жену в дверях гостиной, устремился во второй этаж, раскрыл настеж дверь классной, где Шарлотта учила нашу третию дочь играть на фортепиано.

- Филипп! разве вы не видите, что мисс Григсби дает нам урок? закричали дети.

понимаете?

- Еще двести фунтов в год, сказал Филипп, сердце его так билось, что он с трудом мой говорить:- твоих пятьдесят…

- О, Филипп! только могла сказать Шарлотта.

Очень милую составили они группу, которую годилось бы срисовать для художника.