Кэтрин.
Глава IV, в которой мисс Кэтрин снова становится честной женщиной

Глава IV, в которой мисс Кэтрин снова становится честной женщиной

В таком плачевном положении - без денег, без сожительницы, без лошади, без капрала, с кляпом во рту и с веревкой вокруг туловища - мы принуждены покинуть доблестного графа Гальгенштейна до той поры, пока его не выручат друзья и дальнейшее течение нашей повести. Равным образом должен быть прерван и рассказ о приключениях мистера Брока, выехавшего из города на графском коне, ибо долг нам велит последовать за мисс Кэтрин в окно, через которое она бежала, и сопровождать ее навстречу всем превратностям ее судьбы.

Одно могло служить ей утешением - что у нее хотя бы нет ребенка на руках; мальчик, мы знаем, спокойно рос у кормилицы, получавшей от капитана деньги на его содержание. Но во всем остальном обстоятельства складывались для мисс Кэт самым мрачным образом: ни дома, ни пристанища, в кармане лишь несколько шиллингов, а в душе целый водоворот обид и неуемная жажда мщения. Горько было ей оглядываться назад, но и вперед смотреть не слаще. Куда податься? Как жить? Откуда ждать помощи и спасения? А между тем был у нее ангел-хранитель - как я подозреваю, не из небесного воинства, а из той вслух не называемой рати, что имеет немало подопечных на нашей грешной земле и подчас охотно вызволяет их из самой худшей беды.

Мисс Кэт хоть и не совершила убийства, но все равно, что совершила; да еще не испытывала при этом и тени раскаяния; а в прошлом чего только не водилось за ней, особенно с тех пор, как она связала свою жизнь с капитаном, - и неумеренное кокетство, и праздность, и тщеславие, и ложь, и брань, и клевета, и приступы бешеной злобы; словом, темный ангел, о котором мы косвенно упоминали, мог с полным правом считать ее своим детищем, и, как своему детищу, он пришел ей на помощь.

Я не хочу сказать, что в этот трудный час он явился ей в образе джентльмена в черном и потребовал, чтоб она кровью подписала обязательство продать ему свою душу в обмен на некоторые услуги с его стороны. Мне всегда казалось, что тот, кого считают неизменным участником подобного рода дьявольских сделок, на самом деле слишком умен, чтобы в них ввязываться: с какой стати платить немалую цену за то, что через несколько лет получишь даром? А потому не следует думать, что князь тьмы предстал перед мисс Кэт и увлек ее на огненную колесницу, запряженную драконами и несущуюся по воздуху со скоростью тысячи миль в минуту. Ничуть не бывало, - экипаж, посланный ей во спасение, имел куда более будничный вид.

Примерно через час после того, как мисс Кэтрин покинула Бирмингем, из городских ворот выехал «Ливерпульский Дилли-Джонс», в 1706 году покрывавший за десять дней расстояние между Лондоном и Ливерпулем. Неуклюжая эта колымага, со звоном и грохотом взбираясь по склону холма, поравнялась с тем местом, где сидела наша героиня и, пригорюнившись, размышляла о своей печальной судьбе. Кучер дилижанса шел рядом с лошадьми, понукая их, дабы они продолжали делать свои две мили в час; часть пассажиров предпочла идти в гору пешком, и карета, достигнув вершины, остановилась перед тем, как бойкой рысью пуститься вниз. Дожидаясь отставших пассажиров, возница обратил внимание на хорошенькую девушку, сидевшую у дороги, и ласково спросил ее, откуда она идет и не желает ли, чтобы ее подвезли в дилижансе. На второй вопрос мисс Кэтрин поспешила ответить утвердительно; что же до первого, то она сказала, что идет из Стрэтфорда; хотя на самом деле, как нам очень хорошо известно, не так давно вышла из Бирмингема.

- А не обогнала ли тебя дорогой женщина на вороном коне с притороченным к седлу мешком золота? - спросил возница, уже приготовившись забраться на козлы.

- Словно бы нет, - сказала мисс Кэтрин.

- А следом за нею всадник на таком же коне - нет, не видела? В Бирмингеме сейчас дым коромыслом из-за этой женщины. Говорят, она отравила за ужином девять человек и задушила немецкого князя в его постели. А потом выкрала у него двадцать тысяч гиней золотом и ускакала на вороном коне.

- Стало быть, это не я, - простодушно сказала мисс Кэт. - У меня всего только три шиллинга и четыре пенса.

- Да, едва ли это ты, - что-то я у тебя мешка с золотом не приметил. И потом, такого хорошенького личика не может быть у злодейки, способной отравить девять человек и десятого задушить в постели.

- Уж будто, - сказала мисс Кэт, краснея от удовольствия. - Уж будто вы и вправду так думаете. - Красотка наша сумела бы оценить комплимент даже по дороге на виселицу; и переговоры закончились тем, что мисс Кэтрин вошла в дилижанс, где хватило бы места на восьмерых, а пассажиров пока было всего трое или четверо.

Нужно было прежде всего придумать что-то для удовлетворения любопытства последних; и мисс Кэт справилась с этой задачей на удивленье легко, принимая во внимание ее молодость и ее скудное образование. Будучи спрошена, куда она держит путь и почему очутилась в столь ранний час одна у проезжей дороги, она рассказала целую историю, весьма складную и убедительную, которая вызвала у слушателей большой интерес; а один из них, молодой человек, успевший разглядеть под капюшоном лицо мисс Кэтрин, тут же принялся весьма галантно за ней ухаживать.

Однако сказалось ли утомление после минувшего дня и сменившей его бессонной ночи или несколько глотков опия, выпитых накануне, оказали вдруг свое запоздалое действие, но только мисс Кэт внезапно почувствовала жар, дурноту и необыкновенную сонливость; и долгие часы путешествия провела в полузабытьи, к немалому сожалению своих спутников. Но вот «Дилли-Джонс» добрался наконец до трактира, где заведено было делать остановку на несколько часов, чтобы лошади и люди могли отдохнуть и поесть. Возня путешественников и голос трактирного слуги, радушно приглашающего их к обеду, разбудили мисс Кэтрин. Молодой человек, плененный ее красотой, любезно предложил проводить ее в дом; и она, опираясь на его руку, вышла из кареты.

Дорогой он нашептывал ей нежные речи, и, должно быть, ее внимание было отвлечено ими; а возможно, она слишком ушла в свои мысли или не вполне очнулась от сна, лихорадки и действия опия, - во всяком случае, она не разглядела, куда идет; не то предпочла бы, верно, остаться в карете, невзирая на голод и нездоровье. Ибо трактир, порог которого она готовилась переступить, был тот самый «Охотничий Рог», откуда она бежала в начале нашей повести; и хозяйкой там теперь, как и тогда, была ее родственница, бережливая миссис Скоур. Последняя, увидев даму в нарядном плаще с капюшоном, опирающуюся, словно бы от слабости, на руку джентльмена приятной наружности, решила, что это муж и жена, и притом не простого звания; и, всячески выказывая свою особую о них заботу, повела их через общую комнату в отдельное помещение, где усадила даму в кресло и спросила, что ей подать выпить. Меж тем Кэтрин, уже понемногу оправившись, при первом же звуке хорошо знакомого голоса поняла, что произошло; и потому для нее не было неожиданностью, когда услужливая трактирщица, настояв после ухода ее спутника на том, чтобы снять с нее плащ, тут же от изумления уронила его на пол, воскликнув:

- Силы небесные, да это же наша Кэтрин!

- Я совсем больна, тетушка, и очень устала, - сказала молодая женщина. - Мне ничего не нужно, только бы поспать часок-другой.

- Спи сколько хочешь, душенька, дай только напою тебя горячим молоком с вином и пряностями. Видно по тебе, что ты больна, вон даже с лица спала. Ах, Кэт, Кэт, ну что за жизнь у вас, у знатных дам. Ведь вот, хоть ты и разъезжаешь в каретах по балам и носишь дорогие наряды, а спорю, что ты была и здоровей и счастливей, когда жила здесь, со своей старой теткой, которая в тебе души не чаяла. - И, подкрепив эту прочувствованную речь двумя или тремя поцелуями, принятыми мисс Кэтрин с некоторым недоумением, миссис Скоур отвела дорогую гостью к тому самому ложу, на котором год назад провел ночь граф Гальгенштейн, собственноручно раздела ее, уложила, заботливо подоткнула одеяло, неустанно восхищаясь каждой снятой с нее вещью, а заметив, что в кармане у нее ничего нет, кроме трех шиллингов и четырех пенсов, лукаво подмигнула со словами: - Нужды нет, капитан обо всем позаботится.

Мисс Кэт не стала рассеивать ее заблуждения - ибо, конечно же, миссис Скоур заблуждалась, вообразив, что хорошо одетый джентльмен, вышедший вместе с Кэт из дилижанса, и есть граф Гальгенштейн; а надо сказать, до нее время от времени доходили сильно преувеличенные слухи о богатстве и роскоши его домашнего обихода, что побуждало ее относиться к племяннице с почтительным уважением, как к знатной госпоже. «Она и есть знатная госпожа», - объявила миссис Скоур несколько месяцев назад, впервые услышав эти соблазнительные россказни, - ее ярость по поводу бегства мисс Кэтрин уже поостыла к той поре. «Девочка жестоко поступила, покинув меня; но ведь она теперь все равно что графиня, а потому заслуживает прощения».

Соображения эти были изложены доктору Добсу, имевшему обыкновение вечерком выкуривать трубочку и выпивать кружку пива в «Охотничьем Роге», - и вызвали решительное его осуждение. Почтенный священнослужитель строго заметил, что корыстный расчет, - если таковой имел место, - лишь усугубляет вину мисс Кэтрин и что, будь она даже княгиней, он, доктор Добс, больше никогда не скажет с нею ни слова. Миссис Скоур сочла доктора чересчур уж нетерпимым и даже высказала свое мнение вслух; она принадлежала к той породе людей, что питает величайшее уважение к преуспевшим и глубоко презирает неудачников. Оттого-то и сейчас, воротясь в общую комнату, она с любезной улыбкой подошла к джентльмену, в сопровождении которого Кэтрин появилась в харчевне, и, низко присев перед ним, поблагодарила за честь, оказанную «Охотничьему Рогу», после чего доложила, что миледи просит милорда извинить ее, но, будучи утомлена путешествием, к обеду не выйдет, а предпочитает отдохнуть час-другой в постели.

Эта речь крайне удивила милорда, который был вовсе не лорд, а ливерпульский портной, ехавший в Лондон поглядеть новые моды; однако он только усмехнулся и не стал разуверять трактирщицу, и та, весьма довольная, отправилась хлопотать по хозяйству.

Но вот истекли два или три часа, отпущенные на обед со щедростью, свойственной тем временам, и кучер стал торопить пассажиров, напоминая, что впереди еще двенадцать миль пути; лошади, добавил он, отдохнули и уже запряжены в карету. Тем временем миссис Скоур, к большому своему удовольствию, убедилась, что племянница не на шутку больна и горит в лихорадке, а стало быть, есть надежда, что прибыльные постояльцы задержатся надолго; и, выйдя вперед, она с почтительно-скорбной миной обратилась к ливерпульскому портному:

- Милорд (я ведь сразу узнала вашу милость), прибывшей с вами даме так неможется, что просто грех поднимать ее с постели; не прикажете ли распорядиться, чтобы кучер отвязал ваши и ее сундуки, и постлать вам на ночь в соседней комнате?

- Что-о? - завопила миссис Скоур. - Так вы не тот самый граф? Так Кэт вам не…? Так вы не заказывали для нее комнату с постелью и не станете платить по этому счету? - И она протянула документик, согласно которому со спутницы графа причиталась в ее пользу сумма в полгинеи.

Ее волнение вызвало новый взрыв веселости.

- Платите-ка, милорд, - сказал кучер дилижанса, - да поторапливайтесь, а то нам пора ехать.

- Передайте, что милорду недосуг ее дожидаться! - подхватил другой; и они веселой гурьбой поспешили к карете, расселись по местам и укатили.

Миссис Скоур побежала было за ними, но на полдороге остановилась, словно окаменев, - лицо, бледное от ужаса и гнева, счет по-прежнему в протянутой руке, и только когда дилижанс уже исчез из виду, сознание вернулось к ней. Она опрометью бросилась назад, в харчевню, сбив с ног подвернувшегося мальчишку-конюха, не удостоила ответом доктора Добса, который из-под легкой пелены табачного дыма кротко полюбопытствовал, что случилось, взлетела по лестнице наверх и, точно разъяренная фурия, ворвалась в комнату, где лежала Кэтрин.

- Вот оно что, сударыня! - закричала она на самых пронзительных нотах своего голоса. - Провести меня задумали! Являетесь сюда, задрав нос, выдаете себя чуть ли не за графиню, занимаете лучшую постель в доме, когда на самом деле вы - обыкновенная побродяжка. Так вот, сударыня, не угодно ли вам сию же минуту убраться вон! «Охотничий Рог» не прибежище для больных нищенок, сударыня! Дорога в работный дом вам хорошо известна, сударыня, вот и отправляйтесь туда. - И миссис Скоур, стащив с больной одеяло, ухватилась за простыни, но тут бедная Кэт привстала, вся дрожа от страха и озноба.

Не было у нее духу ответить так, как она ответила бы еще вчера, - когда на одно сказанное ей бранное слово последовало бы с полдюжины более крепких, да еще полетела бы в обидчика тарелка, нож, бараний окорок - все, что попало бы под руку. Не стало у нее духу для подобной отповеди; и в ответ на приведенные слова миссис Скоур, а также на все прочие, - которые приводить нет надобности, но которые лились из уст этой почтенной особы неудержимым визгливым потоком, - бедняжка лишь горько плакала, тщетно пытаясь вновь натянуть на себя сорванное одеяло.

- Больна, потаскуха? Больна, дрянь этакая? Поделом вору и мука; это бог тебе послал болезнь в наказание. Живо одевайся - и чтоб я тебя больше не видела! Ступай в работный дом, там твое настоящее место. Одевайся же - ты что, не слышишь? Ишь ты, шелковые нижние юбки, - скажи на милость! - да еще и рубашка с кружевами!

Дрожа, всхлипывая, стуча зубами в лихорадке, Кэтрин кое-как надела белье и платье; при этом она словно бы не видела и не сознавала хорошенько, что делает, и ни единым словом не отзывалась на пространные речи трактирщицы. Наконец она, шатаясь, спустилась с узкой лестницы, миновала кухню, подошла к двери и, ухватившись за косяк, оглянулась на миссис Скоур, как будто еще надеялась на что-то. Но трактирщица, подбоченясь, сурово прикрикнула:

- Вон отсюда, бесстыжая тварь! - И несчастная с жалобным стоном отпустила косяк и побрела прочь, обливаясь слезами.

* * *

- Погодите, да ведь это… нет… да, конечно, это бедняжка Кэтрин Холл! - воскликнул кто-то за спиной миссис Скоур и, довольно бесцеремонно оттолкнув ее, выбежал на дорогу, без парика, с трубкой в руке. То был не кто иной, как славный доктор Добс; и последовавший короткий разговор его с мисс Кэт привел к тому, что она несколько недель пролежала у него дома в горячке и что он никогда больше не приходил в «Охотничий Рог» выкурить вечернюю трубку.

* * *

деле, оскорблять читателя дурацкими картинками скромной, благочестивой жизни, исполненной здравого смысла и безобидного веселья; все эти добродетели - одна преснота, разбавленное молоко; то ли дело порок, остротой и пряностью щекочущий наши чувства. Скажем вкратце: доктор Добс, при всей своей богословской учености, был младенчески простодушен; не прошло и месяца после водворения мисс Кэт у него в доме, как все ее грехи были искуплены в его глазах раскаянием и страданиями; и они с миссис Добс уже судили и рядили, как бы получше устроить судьбу этой юной Магдалины.

- Вспомни, душа моя, ведь ей в ту пору едва сравнялось шестнадцать лет, - говорил он жене, - да и увезли ее, в сущности, помимо ее воли. Граф клятвенно обещал жениться на ней; правда, она ушла от него лишь после того, как этот изверг пытался ее отравить - но подумай, какое истинно христианское величие духа явила эта бедная девушка! Она прощает ему от всего сердца, в то время как я, например, лишь с трудом мог простить миссис Скоур, столь жестоко отказавшую ей в приюте.

От читателя не ускользнет некоторое расхождение между версией доктора Добса и той, которая дана была нами и которая - пусть он в том не сомневается - более достоверна; все дело в том, что доктору рассказывала о случившемся мисс Кэт, а доктор, добрая душа, принял бы ее рассказ за чистую монету, даже будь он во сто крат удивительнее.

Советуясь между собой относительно будущего мисс Кэт, почтенный священнослужитель и его супруга вспомнили о нежных чувствах, которые некогда питал к ней Джон Хэйс, и пришли к заключению, что, если эти чувства не изменились, они сейчас придутся как нельзя более кстати. Решено было со всей осторожностью выяснить расположение Кэтрин на этот счет (осторожность выразилась в том, что нашу героиню спросили, вышла ли бы она замуж за Джона Хэйса). Ответ последовал самый решительный: нет. Когда-то она любила Джона Хэйса - он был ее первой, ее единственной любовью; но теперь она - падшая и уже недостойна его. После чего супруги Добс прониклись еще большим к ней уважением и стали искать способов, как бы устроить этот брак.

Хэйс был в отлучке, когда мисс Кэт вновь появилась в родных краях; но, воротившись, не замедлил узнать о происшедшем - как она заболела и как тетка от нее отступилась, а добрый пастор приютил ее у себя. Спустя несколько дней преподобный мистер Добс повстречал мистера Хэйса и, сославшись на какую-то надобность по плотничьей части, попросил зайти. Хэйс сперва отказался наотрез; потом отказался в деликатной форме, потом заворчал, потом зафыркал и, наконец, дрожа с головы до ног, переступил порог дома. Там, на кухне, сидела мисс Кэтрин и тоже с головы до ног дрожала.

были при этом сказаны? Подобные речи не стоит воспроизводить, даже когда их ведут лица, принадлежащие к самому избранному обществу; а уж если дело касается до любовных объяснений плотника и бывшей трактирной служанки, то и подавно. Скажем только, что мистер Хэйс, у которого был целый год на то, чтобы излечиться от своей страсти и который словно бы преуспел в этом, едва лишь увидел Кэтрин, так снова по уши в нее влюбился, и все его усилия пошли прахом.

Знал ли священник, как у них обстоят дела, про то мне неизвестно; но так или иначе, мистер Хэйс теперь, что ни вечер, если не торчал на кухне пасторского дома, то прогуливался в обществе мисс Кэтрин; и не прошло трех месяцев (срок немалый, хоть и приходится сжать его тут до одной короткой фразы), как в деревне узнали о новом тайном побеге; а кто с кем сбежал, он ли с нею, она ли с ним, не мое дело допытываться. «Я бы этого никогда не допустил, - говорил потом доктор Добс - а жена его улыбалась втихомолку, - да они все держали от меня в секрете». И, наверно, он бы вмешался, если бы знал о нем; но как только миссис Добс заговаривала с ним о том, когда и как именно намерены совершить побег влюбленные, он тотчас приказывал ей замолчать. По правде говоря, супруга священника не раз принималась обсуждать этот вопрос. «У молодого Хэйса и деньги водятся, и ремесло в руках, - говорила она, - он единственный сын у родителей и волен выбрать себе жену по нраву; верно, красавцем его не назовешь, и ни щедростью, ни любезностью он не блещет; но зато он, бесспорно, любит Кэт (а ей, сам знаешь, выбирать не приходится), и чем скорей она за него выйдет, тем лучше. Разумеется, в нашей церкви им венчаться нельзя, но…» - «Ну что ж, - отвечал доктор Добс, - если их обвенчают где-нибудь в другом месте, я тут ни при чем, да к тому же мне ведь ничего и не известно». Намек был понят, и в одно прекрасное воскресное утро, месяц спустя, мистер Хэйс потихоньку увез свою возлюбленную из пасторского дома, усадив ее на лошадь позади себя; а из-за спущенных оконных занавесок смотрели им вслед пасторские ребятишки и весело смеялись.

За этот месяц мистер Хэйс успел съездить в город Вустер и позаботиться о том, чтобы оглашение состоялось в тамошней церкви, справедливо рассудив, что в большом городе это событие вызовет меньше толков, нежели в глухой деревеньке. В Вустер он и повез теперь свою нареченную. О, злосчастный Джон Хэйс! Куда влечет тебя рок? О, неразумный доктор Добс, забывший о сыновнем долге почитания родителей и поддавшийся уговорам своей супруги, одержимой пагубным пристрастием к сватовству!

* * *

В «Лондонской газете» от 1 апреля 1706 года напечатан указ ее величества о вступлении в силу парламентского акта, имеющего целью поощрение и развитие морской службы, а также лучшее и быстрейшее укомплектование личного состава королевского флота, согласно каковому указу всякий судья полномочен выдавать констеблям, помощникам констеблей и помощникам помощников разрешение на право входить, а ежели надобно, то и вламываться в любой дом, где, по их подозрению, укрывается моряк-дезертир; а за недостатком дезертиров хватать и зачислять в моряки любых жителей, годных к несению морской службы. Нет нужды приводить здесь все содержание этого Акта, занимающего четыре газетных столбца, - равно как и другой, подобный же, где речь идет о сухопутной армии; скажем лишь, что введение его в действие наделало переполоху во всем королевстве.

Все мы знаем, если не из опыта, то понаслышке, что во время больших военных походов за главными силами следует арьергард, в рядах которого скопляется немало всякого сброда; и точно так же в тени важных государственных мероприятий творятся подчас мелкие жульнические делишки. Так великая избирательная реформа дала простор множеству сомнительных ухищрений и махинаций - что нетрудно было бы показать, если бы не твердое наше намерение соблюдать деликатность по отношению к вигам; а вышеупомянутый «Акт о вербовке», который во имя славы англичан во Фландрии столь жестоко обошелся с англичанами в Англии (не первый, кстати, пример необходимости терпеть нужду дома ради того, чтобы можно было покрасоваться на людях), породил целую армию прохвостов и доносчиков, которые на нем наживались, помимо прочего еще и занимаясь вымогательством у лиц, подпадавших под действие этого Акта - или с перепугу поверивших, что подпадают под него.

На кухне избранного им заведения расположилась компания выпивох. Миссис Хэйс с подобающим ей достоинством отказалась есть в столь низменном обществе; и тогда хозяйка провела новобрачных в другое помещение, куда им подали еду отдельно.

взоры черной повязкой на глазу; третий был, как видно, предводителем всей банды; флотский мундир, облекавший его тучную фигуру, дополняли сапоги со шпорами, - сочетание, доказывавшее, что если и был он моряком, так разве, что называется, сухопутным.

Что-то в облике и в голосе одного из этих почтенных господ показалось миссис Хэйс знакомым; и догадка ее перешла в уверенность, когда короткое время спустя три героя без спросу ворвались в комнату, где она сидела со своим супругом. Впереди был не кто иной, как ее старый знакомец мистер Питер Брок с саблей наголо; он взглянул на миссис Кэтрин и приложил палец к губам, как бы призывая ее к молчанию. Его одноглазый товарищ грубо схватил мистера Хэйса за плечо; верзила с алебардой встал у двери, пропустив в комнату еще двоих или троих на подмогу одноглазому, который меж тем закричал во весь голос:

- Ни с места! Именем королевы - вы арестованы!