Нa горных уступах.
Часть первая.
Кристка.
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Нa горных уступах. Часть первая. Кристка.

КРИСТКА.

Было то въ полдень, позднимъ сентябремъ, когда Кристка повстречалась съ Яськомъ.

Солнце такъ и разлилось по полямъ, холодное и чистое, въ Татрахъ морозъ заселъ голубовато-белымъ ледянымъ инеемъ, и горы резко светились, какъ костельныя стекла зимой. Надъ лесомъ стоитъ светлая мгла и дрожитъ такъ, словно звенитъ...

На поляхъ - овесъ, въ ряды сложенный, золотистый.

Отъ молоденькихъ сосенъ кое-где падаютъ густыя, огромныя тени; отъ ольхъ и березъ тени легче, светлее.

Где заборъ идетъ, жерди светятся на немъ, какъ полированная сталь; где едетъ телега съ хлебомъ, словно плыветъ отъ собственой тени; где вода бежитъ ручейкомъ, тамъ живые амчазы.

Тихо пролетаютъ птицы.

По золотистымъ жнивьямъ пасется скоть, коровы волочатъ за собой свои тени, а то вдругъ остановятся въ солнце и горятъ, словно медныя. То корова замычитъ, то теленокъ, тутъ пастухъ запоетъ, тамъ пастушка, подъ лесомъ дети огонь разводятъ, дымъ идетъ прямо кверху, серобристо-лазурный, пламя лежитъ внизу яркой багряностью.

Шумятъ потоки внизу, за лугами, однозвучно, вечно.

Зеркальная тишина въ воздухе, и солнце резко искрится на обледенелыхъ, замершихъ Татрахъ, светлое, полное.

Кристке было тогда шестнадцать летъ. Она пасла коровъ. Лежала она на дерновомъ холмике въ поле, среди овсянаго жнивья, завернулась въ полосатый платокъ, красный съ желтымъ, держала кнутъ въ руке и махала имъ надъ головой, лежа на спине и спустивъ ноги, которыя высунулись изъ-подъ подвернувшейся юбки чуть не до коленъ.

Странно было какъ-то у нея на сердце, словно ее что-то за пазухой щекотало и грудь растирало. Трется она, трется спиной о дернъ, двигается, поправляется, не можетъ удобно улечься, словно ее что-то подпираетъ и двигаетъ ея плечи то вверхъ, то внизъ.

И запела она во все горло. Вдругъ что-то загудело у нея надъ головой и послышался резкiй мужской голосъ:

- Чего ты такъ поешь, девка?

Кристка не ответила, ей что-то словно глаза ослепило. Стоитъ надъ ней парень, да такой, будто съ самаго солнца сошелъ. Блеститъ у него бляха на груди, блеститъ застежка у пояса, блеститъ чупага въ руке и кружки, приделанные къ топорику, блеститъ белая чуха {Бурка.} на плечахъ, блестятъ красные узоры на штанахъ, а изъ подъ черной шапки блеститъ румяное лицо, и глаза такiе голубые, какъ цветки на росе.

Загляделась совсемъ Кристка; онъ это видитъ и улыбается:

- Что ты такъ глядишь на меня, а?

Кристка была бойкая девка; встрепенулась она отъ этого ослепленья.

- Испугалъ ты меня.

- Что же, уродъ я такой? - спрашиваетъ онъ.

- Куда тамъ! Загуделъ ты у меня надъ головой, вотъ я и испугалась.

Парень постоялъ минуту; Кристка, видно, ему понравилась. Она быстро глянула на него, прямо въ глаза.

- Далеко идешь?

- Куда иду, туда иду... - а потомъ прибавилъ: - къ Озерамъ... Тамъ у меня есть овцы.

- А какое это перо у тебя? - говоритъ Кристка.

- Орлиное. Хочешь его?

- На что мне? Куда я его приколю? Къ платку?

- Сиди! отвечалъ парень и провелъ рукой по ея груди.

- Ну-ну, тише!..

Она оттолкнула его локтемъ, такъ что у него рука назадъ отлетела и дрожь прошла по телу, а особенно по спине.

- Да ты Христова невеста, что-ль?

Онъ старался не показывать виду, но былъ смущенъ. Кристка почувствовала себя совсемъ смелой. Хотела сказать ему что-нибудь такое, чтобы осмеять его, но, какъ взглянула на его румяное лицо подъ черной шляпой, на которой торчало длинное перо, переливавшее на ветру, такъ и не могла добыть изъ себя ни одного резкаго слова. Онъ это заметилъ и снова улыбнулся:

- Можно подумать, что ты злая!

И селъ съ ней рядомъ на холмике.

- У меня есть время, - сказалъ онъ.

- Да ведь еще рано, - ответила Кристка, чувствуя, что тело у нея словно млеетъ.

- Что это ты пела, когда я сюда шелъ?

- Да ведь ты слышалъ.

- Ну, такъ, какъ?

- Забыла!

- Какъ бы я тебе не напомнилъ!

- А какъ? - Кристка вспыхнула и итвела голову въ сторону.

- Да вотъ такъ! - и нарень схватилъ ее за полосатый платокъ и притянулъ къ себе.

- Откуда ты? - спросила черезъ минуту Кристка.

- Изъ Гроня.

- А какiя овцы у тебя на Озерахъ?

И недоверiе закралось въ ея горскую голову.

- И, да я тебе только такъ сказалъ. Нетъ у меня тамъ никакихъ овецъ! - сказалъ Ясекъ.

- А что?

- Я только пройду теми краями, по Лиловымъ.

- Куда?

- Къ Тиховерховью. Повидаться тамъ кой съ кемъ надо.

Глаза его хитро блеснули изъ-подъ ресницъ. Поглядела на него Кристка: два ножа за ноясомъ и пистолетъ.

- Э! - подумала она. - Да это разбойникъ!..

И сразу какое-то удивленiе и какой-то восторгъ наполнили ей сердце.

- А когда будешь возвращаться?

- Тутъ!

- А какъ тебя зовутъ?

- Кристка. А тебя?

- Янъ. Поцелуешь?

Кристка сильно покраснела и опустила голову на грудь, потомъ улыбнулась и взглянула исподлобья.

- Поцелуешь?

Она тихо шепнула: поцелую!

И Ясекъ обнялъ ее и поцеловалъ; сразу какая-то томность разлилась у нея по жиламъ.

А когда онъ пошелъ отъ нея къ лесу, подъ гору, стройный, высокiй, въ белой блестящей чухе, съ длиннымъ перомъ на шляпе, отливавшимъ на ветру, что-то захватило у нея въ груди и она бросила ему во весь голосъ:

А онъ ей ответилъ уже изъ лесу:

И долго еще слышалась изъ лесу его песня - уходила все дальше, все тише становилась, пока не замолкла, не растаяла въ глуши лесного мрака. Такъ и ушелъ онъ отъ нея куда-то въ поседевшiя отъ инея Татры - въ морозъ, въ пустыню, въ страшное одиночество осени - веселый, распевая песни, румяный, одетый, какъ въ праздникъ, - съ блестящимъ оружiемъ, съ блестящимъ поясомъ.

Вокругъ Кристки все смолкло.

* * *

Въ знойный польскiй полдень шла Кристка подъ Волошиномъ въ сосновый лесъ, что росъ на горахъ. Издали доносились медные колокольчики овецъ.

- А я не жалею, - думаетъ она въ душе и поетъ.

- Какъ же, достанутъ! Чортовы дети! - говоритъ она въ полголоса.

Прислушалась она минуту... вдали изредка тихо звенели колокольчики. И запела жалобно:

- И зачемъ ему? Мало-ль серебра въ моравскихъ городахъ да въ лавкахъ?..

Эхъ, Боже! А блестело жъ его перышко, блестело, какъ мы съ нимъ первый разъ на пастбище повстречались. Скоро ужъ три года тому будетъ, осенью...

- Ужъ дала бы я имъ! Ведьмы чортовы! Тутъ и смерть вамъ!

Она топнула ногой, а потомъ опять запела отъ сладкой, безмерной тоски:

- Где же онъ? Господи, Господи!.. Где же онъ? Сегодня онъ долженъ быть у шалашей...

А изъ за горы, за скалами, въ лесу, где овцы насутся но утрамъ, послышался резкiй мужской голосъ Яська:

- Ясекъ! Ясь! - крикмула Кристка и, протянувъ руки, побежала подъ гору къ скаламъ. А онъ, распевая, высокiй, стройный, гордый собой, рослый вышелъ изъ сосноваго леса, - белый и блестящiй съ ногъ до головы.

- Ясекъ, Ясекъ мой! - шептала, запыхавшись, Кристка, бросаясь ему на шею. - Милый мой! Золотой!

- Какъ здоровье? - ответилъ Ясекъ. - Голоденъ я! Есть тамъ что-нибудь поесть въ шалаше?

* * *

Августовскiй вечеръ, тихiй, безлунный, звездный. Подъ Волошиномъ лесъ колышется мерными волнами; шумятъ сосны въ стороне, словно ихъ заворожили.

Взглянешь вверхъ: звезды на соснахъ, на веткахъ, какъ золотистыя ночныя бабочки, которыхъ прогнали на эту землю изъ какого-то золотистаго мiра. Взглянешь выше съ лесныхъ полянокъ: звезды на скалахъ, словно горы заворожены и зацвели драгоценными камнями.

Идетъ Кристка лесомъ и заламываетъ руки.

А когда сердце стало разрываться отъ боли, у нея что-то прорвалось въ груди, словно плотина отъ речного разлива, и полилась оттуда жалобная песня. Зазвенелъ ея голосъ:

И неслося эхо. Кристка не знала, откуда берутся у нея эти слова, которыхъ она никогда не слыхала. Села на камне, закрыла руками лицо и заплакала. А потомъ, когда у нея снова грудь стала чуть не разрываться, оттуда вырвался голосъ:

Эхо неслось по лесу. Встала Кристка и пошла за нимъ. А въ груди у нея поднялись ненависть и гневъ, и запела она ка вссь лесъ:

Эхо стонало отъ ея песни, а старый горецъ Михаилъ Вьюнъ, у котораго все "барабанило" въ ушахъ, такъ что онъ спатъ не могъ ночью, поднялъ голову съ подушки, сталъ прислушиваться и удивился:

- Что это черти такъ горланятъ въ лесу? Наскучило имъ въ пекле, что-ли?

Темъ временемъ Кристка возвращалась къ шалашамъ подъ Волошинымъ. Рыдало у нея въ груди горе, росло какое-то страшное упрямство. Она не шла, а летела по лесу вверхъ отъ Яворовой долины, куда она забрела. Сосновыя ветви, которыя она гнула грудью и руками, кустарникъ, на который она налегала бедрами - разступались передъ ней съ шелестомъ и свистомъ; иногда вода хлябала подъ ногой. Кой-где рогачъ прыгалъ, испугавшись, въ чащу и исчезалъ въ ней. Кристка, закусивъ губы зубами, шла лесомъ въ горы.

Уже виднелся светъ изъ шалашей, которые тонули въ темнохе, въ грозномъ мраке стволовъ и нависшихъ надъ землей широкихъ ветвей. Собаки почуяли Кристку и подбежали къ ней съ веселымъ лаемъ, виляя хвостами; она такъ толкнула ногой одну изъ нихъ, что та завыла и бросилась къ шалашу, откуда сквозь щели въ стенахъ пробивался светъ.

- Есть тутъ кто? - крикнула она у дверей.

- Я тутъ, - ответилъ изнутри Ясекъ.

Она остановилась въ дверяхъ. Изъ низкаго чернаго шалаша, где горелъ, искрясь, костеръ, въ нее ударило дымомъ и густымъ душнымъ запахомъ смолистаго огня, мокрыхъ тряпокъ и молока.

- Ты одинъ тутъ? - спросила она, взглядывая на лавку въ тени.

- Одинъ. Все въ избы спать пошли.

Она переступила чорезъ высокiй порогъ.

Ясекъ сиделъ на скамье и грелъ надъ огнемъ руки.

- Холодно тебе?

- Что-то руки замерзли, отогреть хочу.

- Отчего же ты не съ Ядвигой? Она бы тебе ихъ сразу отогрела.

Ясекъ язвительно улыбнулся и взглянулъ на наклонившуюся надъ нимъ Кристку.

- Да вотъ хотелъ и на тебя посмотреть.

- Не нуженъ ты мне! - крикнула Кристка. - Слышишь, не нуженъ ты мне здесь!

- А где? - улыбнулся Ясекъ. - На постели?

Кристка вспыхнула и на глазахъ ея заблестели слезы. Она взяла его руками за плечи.

Онъ посмотрелъ на нее съ равнодушной иронiей и спросилъ:

- Ну?

Кристка бросилась передъ нимъ на колени. Ветка, которую она задела ногой, брызнула искрами къ самому потолку.

- Ясекъ! Не любила я тебя!?

- Что было, то силыло, - ответилъ онъ, поправляя топорикомъ горящiя ветви; потревоженный огонь заворчалъ и запенился пламенемъ.

- Не любила я тебя? - говорила Кристка, почти стонала. - Не была я тебе верной эти три года? Ты былъ первый, ты и последнiй. Не лечила я тебя, когда Вовулкъ ударилъ тебя обухомъ по голове? Не спасала я тебя, когда Дунайчане окружили тебя на свадьбе? Разве пустила я жандармовъ, когда они пришли тебя искать у насъ, после того, какъ ты укралъ деньги въ Хохолове? У меня до сихъ поръ синяки на теле, такъ меня ударилъ кто-то изъ нихъ прикладомъ, когда ты черезъ окно убежалъ въ поле. Не искала я тебя, когда ты упалъ съ козой со скалы на Медной Горе? Ты чуть не замерзъ тогда. А меня чуть Липтовская пуля не убила. Ясекъ!

- Чего?

-- Что жъ мне за это'? Что жъ мне за это? Что?

- Кораллы и двадцать пять талеровъ.

- Кабы они у меня въ рукахъ были, взяла бы и бросила въ огонь.

- Ну, и сгорели бы.

Тутъ Ясекъ вынулъ изъ кармана трубку и сталъ выгребать изъ нея проволокой угольки и пепелъ.

Кристка, стоя на коленяхъ, обняла его и приблизила губы къ ого лицу.

- Ясекъ, Ясекъ, - сказала она съ болью. - Плохо тебе было эти три года?

Ясекъ вытряхнулъ угольки и непелъ на ладонь, досталъ кисетъ и присьшалъ къ нимъ табаку.

Кристка смотрела ему въ глаза:

- Ясь!..

- Ну? - сказалъ Ясекъ, плюнулъ въ табакъ и сталъ его растирать на руке.

- Не пойдешь больше къ ней, правда?

- Куда?..

Ясекъ затолкалъ табакъ, смешанный съ угольками, въ трубку, взялъ ее въ ротъ, вынулъ изъ костра горящую веточку, прижалъ ее къ табаку, прижалъ пальцемъ, потянулъ несколько разъ, бросилъ ветку въ огонь и сплюнулъ въ него. Кристка присела передъ нимъ на корточки и смотрела на него, какъ на своего ребенка.

- Ясекъ! - сказала она вполголоса, - все, что хочешь, дамъ я тебе.

- Да, ведь ты ужъ мне все дала, верно? - насмешливо спросилъ Ясекъ.

- Буду ходить за тобой, какъ мать. Никогда работать не будешь...

- Да, ведь, я и теперь немного работаю.

- Будетъ у тебя все, какъ у барина. Обедъ тебе буду варить каждый день!

- Да ну?.. - Ясекъ снова сплюнулъ въ огонь. - Ну, а еще что?

- На свадьбу дамъ...

- Съ кемъ?

- Ясекъ!.. не будь такой недобрый, какъ дьяволъ!

Ясекъ всталъ со скамейки.

- Куда идешь?

- Куда хочу, - ответилъ онъ спокойно.

Кристка снова обняла его.

- Не любила я тебя? Не целовала? Не ласкала? - говорила она ласковымъ голосомъ. - Когда ты приходилъ, ты всегда былъ желаннымъ. Приходилъ ты по ночамъ, стоило тебе только въ окно постучать или въ стену, разве я тебе не открывала; приходилъ ты зимой, когда холодно было, разве я не выскакивала къ тебе въ рубашке, босикомъ? Я тебя всегда, какъ спасенья желала! Ясекъ! - И Кристка прикоснулась лбомъ къ его коленямъ и обняла его ноги.

- Ясекъ! Ясекъ!

Но Ясекъ уже сталъ терять терпенiе, рванулся и пошелъ къ двери. Кристка не выпустила его ногъ и потащилась за нимъ по земле.

- Пусти же меня!

- Не пущу, ты мой! ты мой! ты мой! - Я той, чьимъ быть хочу! - сказалъ не терпеливо Ясекъ.

- Целуй! - ответилъ Ясекъ. - Ведь тыменя не купила, чтобъ привязать, какъ бычка, на веревку.

- Купила! и на веки!

- Чемъ?

- Сердцемъ моимъ!

- Ну, болтай, - проворчалъ Ясекъ и направился къ двери.

Тогда Кристка вскочила и крикнула:

- Стой! - голосъ ея звенелъ такимъ бешенствомъ, глаза такъ горели, что Ясекъ остановился.

- Стой! - кричала Кристка. - Скажи мне, что приглянулось тебе въ этой губастой? Богаче она меня, что-ли? Или краше? Или слава о ней ходитъ? Что тебе въ ней приглянулось больше, чемъ во мне? Только ты ее увиделъ этимъ летомъ, такъ тебя къ ней и потянуло! Говори! Чемъ она приманила тебя къ себе! Говори! Разве есть девка лучше меня? Ну?

И она стояла передъ нимъ съ растрепанными волосами - платокъ упалъ на плечи - съ блестящими черными глазами и пылающимъ лицомъ.

Ясекъ въ шляпе на бекрень, съ трубкой въ зубахъ, опирался, подбоченясь, на чупагу.

- Что тебе приглянулось въ ней больше, чемъ во мне?

- Серые глаза.

- Серые глаза?

- Да.

У Кристки ещо больше запылало лицо, словно молнiя пробежала и остановилась у нея между черными бровями.

- Глаза!? - крикнула она снова.

- Да! - ответилъ Ясекъ небрежно и нетерпеливо.

Молнiя горела между бровями Кристки, но лицо ея переменилось, и дикой усыешкой забелели изъ-за губъ мелкiе, острью зубы.

- И ты къ ней хочешь идти?!

- Иду туда, куда хочу.

ты мне такъ прямо сказалъ, такъ я ужъ знаю, что делать. Сиди здесь, въ шалаше, я тебе сейчасъ ее приведу!

Она выхватила изъ костра большую головню.

- Темно? Такъ я посвечу тебе!

Ясекъ ступилъ шагъ впередъ и смотрелъ на нее, немного изумленный.

- Что ты хочешь делать, Кристка? - спросилъ онъ.

- Приведу ее! Сейчасъ обе въ шалаше будемъ. Коли ты мне такъ прямо сказалъ, такъ я ужъ знаю, что делать.

И съ огромной пылающей головней, какъ съ факеломъ, она выбежала изъ шалаша; сквозь щели Ясекъ виделъ по свету, какъ она шла къ избе Ядвиги, которая была въ несколькихъ шагахъ.

- Ядвига лежитъ и спитъ, - подумалъ онъ; - она ее ко мне позоветъ, что-ли?

И снова спокойно селъ лицомъ къ костру.

Кристка подбежала къ избе Ядвиги. Тамъ звенели колокольчики коровъ, запертыхъ на ночь. Ядвига сидела на пороге со стороны поля.

- Что тамъ? - спросила она, видя приближающiйся огонь головни.

- Не спишь еще, Ядвись? - спросила Кристка.

- Нетъ. Это ты, Кристка?

- Я.

- Зачемъ ты пришла сюда съ головней?

- За тобой,

- Зачемъ?

- Иди со мной.

- Куда-жъ мне идти?

- Къ Яську.

- Къ Яську? Да онъ самъ ко мне придетъ, - отрезала Ядвига.

- Глаза у тебя серые, Ядвись?

- Какiе есть, такiе есть. А тебе что?

- Ядвись! глаза у тебя серые?

- На кого черта тебе мои глаза, серые ли, карiе.

- Ядвись! глаза у тебя серые?!

- Хочешь знать: сама посмотри!

- Покажи!

- Иди, откуда пришла! Чего тебе отъ меня надо?

- Покажи мне ихъ, глаза твои!

- Кристка, да ты очумела!? Чего ты хочешь?

Ядвига встала съ порога и остановилась передъ Кристкой лицомъ къ лицу, вся красная отъ огня.

- Чего хочешь?!

- Глазъ твоихъ хочу! Вотъ чего! - крикнула Кристка и ударила ее по глазамъ пылающей головней.

Страшный, раздирающiй крикъ разорвалъ лесной мракъ и ночь. Собаки пронзительно залаяли, а эхо крика разлетелось во все стороны, словно скалы завыли вокругъ. За этимъ крикомъ раздался другой и третiй; поляну наполнилъ ужасный, пронзительный стонъ, словно вырывавшiйся изъ внутренностсй.

Ясекъ выскочилъ изъ шалаша и подбежалъ къ избе.

- Что тамъ случилось?! - кричалъ онъ. - Что такое? Кто тамъ такъ оретъ?! Что... - Слова у него заотряли въ горле. Кристка держала за руку ползавшую по земле и кричавшую Ядвигу и светила надъ ней вихремъ искръ отъ головни. Увидевъ Яська, она крикнула:

- Вотъ она! Вотъ ея серые глаза! Смотри-ка!

И пахнула ему огнемъ.

- Что ты сделала, несчастная!?

Люди, проснувшись, стали выходить изъ избъ и бежали туда, откуда неслись стоны и крики и где блестелъ въ воздухе огонь, но вдругъ Ядвига перестала стонать и метаться на камняхъ и навозе, - доллено быть, лишилась чувствъ отъ боли.

- Подожгла ея глаза, какъ мохъ! - повторила Кристка, отпустила руку Ядвиги и бросила догоравшую головню прочь.

Стало тихо и темно; тогда она подошла къ Яську, который стоялъ, онемевъ отъ ужаса, крепко, порывисто обвила ого шею обеими руками и съ силой пригнула его голову къ себе.

- Теперь ты будешь мой! - сказала она дикимъ полушепотомъ. - Теперь ты будешь мой!

И онъ наклонился къ ней, хоть и не по доброй воле, но не упираясь. Кристка взяла его за руку и повела его въ темный и легкошумный лесъ.