| Автор: | Тетмайер К., год: 1909 |
| Категория: | Рассказ |
Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Нa горных уступах. Часть первая. Как взяли Войтка Хроньца.
КАКЪ ВЗЯЛИ ВОЙТКА ХРОНЬЦА.
Якубекъ Хуцянскiй мчался, что было духу, въ горы и покрикивалъ:
- Ей-ей, скажу ему! Ей-ей, скажу ему!
Якубку Хуцянскому было летъ четырнадцать, и онъ прекрасно понималъ, что о Войтке Хроньце, который "дезентировалъ" изъ полка и сидитъ у нихъ въ горахъ, никому не надо говорить, - да только онъ прекрасно понималъ и то, что о Касе Ненцковской, Войтковой невесте, что пляшетъ теперь въ корчме съ парнями, - разсказать ему надо. Онъ мчался, что было духу, въ горы и покрикивалъ:
- Ей-ей, скажу ему! Ей-ей, скажу ему!...
Мчался онъ, правду сказать, и оттого, что страшно боялся медведя, который прошлой ночью "отведалъ мяса" на поляне.
Лесъ кончался, сосны стали редеть, замелькала поляна, залитая луннымъ светомъ.
- Ну, вотъ я и добежалъ! - прошепталъ про себя Якубекъ. А потомъ сталъ звать собакъ: - Ту! ту! ту! ту! ту! - а оне, услышавъ знакомый голосъ, съ шумомъ побежали къ нему, а Варуй, огромный, какъ теленокъ, влезъ е.му подъ ноги... Якубекъ селъ на него верхомъ, схватилъ за шею и со страшнымъ собачьимъ лаемъ подкатилъ къ горскому шалашу.
- Э! да и проворенъ ты! - сказалъ ему горецъ. - А все принесъ?
Якубекъ вынулъ изъ мешка пачку табаку, спички и бутылку водки.
- Все, что ты велелъ.
- Вотъ тебе! - сказалъ горецъ, протягивая ему большую медную монету.
И Войтекъ Хронецъ, который лежалъ у стены на соломе, поднялся, сунулъ руку за поясъ и далъ Якубку серебряный талеръ.
Якубекъ приметилъ, что къ Войтку два раза приходилъ какой-то незнакомый мужикъ, очень высокаго роста, говорилъ о чемъ-то потихоньку съ горцемъ, и после этого Войтка разъ не было дома всю ночь, въ другой разъ день и ночь, а потомъ целыхъ четыре дня. А когда онъ вернулся - у него была масса серебряныхъ денегъ, были даже золотые дукаты, изъ которыхъ онъ далъ по одному двумъ немымъ горцамъ изъ Мураня, Михалу и Кубе, которые могли по пуду поднять зубами, а на спине и десять пудовъ. Были они мужики спокойные и никому зла не делали. А Куба, тотъ умелъ еще дивно на свирели играть, а на трубе игралъ такъ, что эхо звенело.
Якубекъ разсудилъ, что Войтекъ Хронецъ не изъ какого другого места приноситъ столько серебра и золота, а изъ Липтова, изъ за Татръ, а тотъ огромный мужикъ, должно быть, никто иной, какъ посланецъ отъ разбойниковъ, съ которыми сошелся Войтекъ.
Да впрочемъ объ этомъ не говорили. Заметилъ только Якубекъ, что его дядя держитъ Войтка въ большомъ почете, кормитъ его какъ нельзя лучше, а иногда говоритъ:
- Изъ тебя, Войтекъ, когда-нибудь толкъ выйдетъ.
Зналъ Якубекъ и то, что Войтекъ хотелъ жениться на Касе Пенцковской, что она даже была у него тутъ два раза, такъ какъ Войтку нельзя было ходить на деревню, все изъ-за его дезертирства.
Слышалъ Якубекъ, какъ она поклялась Войтку, что не будетъ ходить въ корчму, не будетъ плясать, а особенно съ Брониславомъ Валенчакомъ.
И страшно возмутилось сердце Якубка, когда, покупая табакъ и водку, онъ увиделъ, какъ Каська плясала польку съ этимъ самымъ Валенчакомъ... Онъ виделъ не только это, виделъ, что Валенчакъ обнялъ ее въ толпе, поцеловалъ два раза въ самыя губы, а разъ въ лицо.
- Войтекъ! Я тебе скажу одну вещь...
- Ну?
- Каська пляшетъ.
Войтекъ вскочилъ:
- Пляшетъ?!
- Пляшетъ.
- Где?
- Въ корчме у костела.
- Самъ виделъ?
- Виделъ.
- Съ кемъ?
- Съ Валенчакомъ.
Войтекъ соскочилъ съ постели на полъ.
Онъ былъ босикомъ и, хотя наступилъ на горящiе угли костра, но даже не заметилъ этого.
- Правду ты говоришь? - крикнулъ онъ и схватилъ Якубка за горло.
- Ей Богу!
- Нa! - и бросилъ Якубку еще талеръ; Якубекъ его спряталъ. Войтекъ бросился къ стене, схватилъ сапоги, сталъ обуваться.
Два немыхъ горца, неподвижно сидевшiе у костра на низенькой скамейке, пододвинувъ къ огню головы, въ черныхъ просмоленныхъ рубахахъ, въ поясахъ, усаженныхъ медными бляхами, съ волосами, спадавшими до плечъ, подняли головы и переглянулись. На черныхъ, покрытыхъ копотью и загоревшихъ лицахъ блеснули только синеватые белки глазъ.
Войтекъ обулся.
- Куда ты идешь? - спросилъ его горецъ.
- Туда.
- Не бойсь! Утромъ вернусь.
- Съ Богомъ.
- Оставайся съ Богомъ.
Подали другъ другу руки.
Войтекъ взялъ чупагу и вышелъ изъ шалаша.
Два черныхъ немыхъ великана встали со скамьи и кивнули горцу головами.
- Иди съ нимъ.
Тотъ отрицательно мотнулъ головой.
- Ну, какъ хочешь.
Немые вышли изъ шалаша и вытащили изъ стены чупаги, которыя они въ нее вонзили.
- На какого чорта ты ему это сказалъ, - обратился горецъ къ Якубку.
- Да какъ же мне было не сказать; я ведь самъ слышалъ, какъ она клялась, что не будетъ танцовать, а онъ ей все говорилъ, чтобъ она особенно съ этимъ Валенчакомъ не плясала.
- Эхъ! жарко тамъ будетъ! - сказалъ горецъ въ полголоса; и, вынувъ изъ костра раскаленную трубку, сталъ ее потягивать и погрузился въ раздумье.
Войтекъ мчался такъ, что песокъ свистелъ у него подъ ногами. Промчался черезъ поляну, промчался черезъ лесъ, не слыша за собой горцевъ; онъ услышалъ ихъ только на дороге. Но даже не оглянулся. Помчался дальше. Примчался въ деревню, къ корчме, взглянулъ въ окно: Валенчакъ обнялъ Каську и носится съ ней по корчме.
Вотъ онъ остановился передъ музыкантами и поетъ:
А старикъ Хуцянскiй, веселый мужикъ, подпеваетъ имъ изъ-за угла:
И все хохочутъ.
Вошелъ Войтекъ въ сени, изъ сеней въ двери. Двое немыхъ за нимъ. Кто-то дотронулся до его плеча.
- Какъ живешь, Войтекъ?
Онъ оглянулся.
Флорекъ Французъ, немолодой, худощавый, маленькiй, некрасивый мужикъ, богачъ, который страшно любилъ Касю и, не имея данныхъ соперничать съ Волынчакомъ и Войткомъ Хроньцомъ, возненавиделъ Волынчака: "Ужъ если не я, такъ пускай ее Войтекъ беретъ".
- Здравствуй, - говоритъ ему Войтекъ. - Видишь, что тутъ делается!?
- А что тутъ делается?
- Каська пляшетъ съ Волынчакомъ.
- Я изъ-за этого и пришелъ.
- Войтекъ!
- Будь, что будетъ.
- Вотъ тебе моя рука. Захочешь три дня пить, пей! Корову продамъ, коня продамъ, - пей! Войтекъ, сердце мое! Пей!!! А это что за черти съ тобой пришли?
- Муранскiе горцы, немые.
- Ну, ну! Здоровые парни! Вотъ если бъ я такой былъ! Задалъ бы я Волынчаку!
- Не бойся, и я ему задамъ!
- Войтекъ, дорогой ты мой! Пей, сколько хочешь! Луга продамъ, поле продамъ, домъ продамъ, - пей! Войтекъ, сердце мое! Если не могу я, такъ бери ее ты! Бери, бери, бери! Бррр!!
Флорекъ Французъ заворчалъ, какъ собака, на губахъ у него выступила пена; онъ впился ногтями въ руку Войтка, весь задрожалъ и переступалъ съ ноги ка ногу, какъ петухъ.
- Видишь ее тамъ?
- Вижу.
Флорекъ Французъ наклонилъ голову и впился зубами въ рукавъ Войтковой рубахи.
- Войтекъ!
- Ну!
- Буду всехъ детей у тебя крестить! Все имъ оставлю! Буду имъ, какъ отецъ родной! Бей!!!
И толкнулъ его въ избу. Два огромныхъ горца пододвинулись къ двери.
Въ эту минуту лопнула струна у скрипача: танецъ оборвался. Каська увидела Войтка, страшно смутилась и покраснела, хотя и такъ она была вся красная отъ пляски. Стоитъ она и не знаетъ, подойти къ нему, или нетъ? Что сказать? Наконецъ, подходитъ, протягиваетъ ему руку и бормочетъ:
- Войтекъ, ты тутъ?
- Здесь! - отвечаетъ Войтекъ.
Волынчакъ, пьяный, вспотевшiй, стоитъ рядомъ: протягиваетъ и онъ руку Войтку. - Здоровъ, братъ?
- Здоровъ!
Пожали другъ другу руки такъ, что кости хрустнули. Музыкантъ провелъ смычкомъ по струнамъ: опять можно плясать. Войтекъ широкимъ движенiемъ снялъ шляпу передъ Волынчакомъ, низко ему поклонился, онустился на одно колено, поднялъ голову вверхъ и сказалъ:
- Братъ! Уступи!
Волынчакъ гордо покачалъ головой:
- Нетъ, братъ!
- Уступи, прошу тебя, братъ!
- Нетъ, братъ!
- Не хочешь?
- Не хочу!
- Я тебе заплачу за три танца!
- Не хочу!
Но Волынчакъ стоитъ уже передъ музыкантами и снова поетъ:
А Войтекъ Хронецъ отвечаетъ ему, притворяясь веселымъ:
Остановился Волынчакъ, взглянулъ на Войтка, Войтекъ на него. Смотрятъ, улыбаются и грозятъ другъ другу глазами; горятъ они у нихъ, какъ свечи. Мужики ужъ соображаютъ, что дело неладно; отходятъ въ сторону, собираются въ кучки. Бабы бегутъ къ своимъ мужикамъ и становятся около нихъ, перемигиваясь другъ съ другомъ и ожидая: "тутъ что-то будетъ". Музыка играетъ, Волынчакъ пляшетъ. Пляшетъ, да что-то не такъ у него выходитъ. Кончать не хочетъ, на зло, изъ гордости, но вдругъ останавливается передъ музыкой и поетъ хриплымъ голосомъ.
Потомъ беретъ Касю за талiю, хочетъ обнять ее и закружить въ воздухе въ заключенiе пляски. А Флорекъ Французъ даетъ Войтку тумаки въ бокъ и шепчетъ ему:
- Войтекъ!
Войтекъ бросается впередъ, хватаетъ Касю за косу, да какъ закружитъ ее въ воздухе, да какъ броситъ о земь! Застонало даже все вокругъ! А она даже не вскрикнула.
- Ты, сука! Такъ вотъ где твои клятвы! - кричитъ Войтекъ и топчетъ ея грудь ногами.
Волынчакъ одурелъ, раскрылъ ротъ, вытаращилъ глаза. Вдругъ Сташекъ Пенцковскiй, братъ Каси, выскочилъ съ крикомъ: "Бей! Бей!". И хвать Войтка за горло. Пришелъ въ себя и Волынчакъ; бросился на Войтка.
во все стороны, словно отруби въ корыте, когда на нихъ дунетъ корова, - и два огромныхъ черныхъ горца, сверкая медью своихъ поясовъ, подняли загорелыя руки, до локтей обнажившiяся изъ широкихъ рукавовъ. Словно кузнечные молоты, что поднимаются безшумно, а бьютъ съ грохотомъ, такъ беззвучно поднялись ихъ руки и загремели по головамъ ихъ огромные кулаки. Въ избе поднялся стонъ и крикъ. Сверкая синими белками и издавая какiе-то хриплые звуки, муранскiе немые расшвыряли мужиковъ, какъ снопы въ поле.
Хорошо еще, что не рубили, а то бы не приведи Господи!
Войтекъ Хронецъ повалилъ Волынчака на полъ, придавилъ его коленомъ и схватилъ за горло; чупага упала рядомъ.
Люди начали пятиться и убегать изъ корчмы, музыканты въ ужасе столпились въ углу. Горцы гнали толпу въ двери, и вокругъ Войтка стало свободнее. Тогда къ нему проскользнулъ Флорекъ Французъ и толкнулъ его въ плечо:
- Войтекъ!
Тогда Войтекъ схватилъ чупагу, всталъ, замахнулся и ударилъ топорикомъ Волынчака въ лобъ, такъ что брызнулъ мозгъ; потомъ еще, и еще, и еще, куда ни попало.
А Флорокъ Французъ при каждомъ ударе подскакивалъ и визжалъ какимъ-то нечеловеческимъ, ястребинымъ визгомъ:
- Бей! Я тебе за него по фунтамъ заплачу!
А Флорекъ Французъ пищалъ въ углу:
- Войтекъ! Войтекъ! Войтекъ! Хи-хи-хи! - онъ скакалъ и топалъ ногами.
Вдругъ Войтекъ пересталъ издеваться надъ трупомъ, схватилъ съ прилавка бутылку водки, опрокинулъ ее въ горло и выпилъ до дна. Потомъ фыркнулъ и оглянулся по сторонамъ: Волынчакъ изрубленъ, какъ говядина; Кася израненная, истоптанная толпой, валяется въ крови на полу. Музыканты толпятся въ углу, - имъ некуда выйти.
- Играйте! - кричитъ имъ Войтекъ.
- Играйте! - и замахивается чупагой.
Одинъ изъ музыкантовъ быстро настроилъ скрипку и провелъ по струнамъ смычкомъ.
Войтекъ сталъ передъ ними и запелъ:
Пляшетъ. Скользитъ въ крови. Толкнулъ ногой трупъ Валенчака. Побелевшiй отъ страха корчмарь оттащилъ Касю подъ скамейку. Съ исцарапанными и забрызганными кровью лицами двое немыхъ стоятъ въ дверяхъ, держа въ рукахъ чупаги. Войтекъ пляшетъ, поетъ.
Пляшетъ, истекая кровью - не мало и ему досталось въ драке - шатается и поетъ:
- Жидъ! - кричитъ онъ. Корчмарь трясется отъ страха.
- Что прикажешь, атаманъ?
- Чернилъ?
- Чернилъ. Живо. На тебе за это!
Бросилъ ему талеръ.Корчмарь принесъ бумагу, перо, чернила.
- Пиши, я не умею.
- "Пану начальнику жандармовъ въ Новомъ Торге. Я, Войтекъ Хронецъ, дезертиръ 1-го полка улановъ, покорно докладываю, что убилъ Касю Пендковскую за измену и Бронислава Валенчака, что меня за горло схватилъ и прошу, чтобы меня пришли взять. Могутъ смело придти, защищаться не буду". Подпишись за меня: Войтекъ Хронецъ. Аминь. Пошли на телеге, чтобы скорее изъ города прiехали. А вы, парни, - обратился онъ къ немымъ, - айда въ поле, чтобы васъ тутъ не убили или не забрали. Не мало тутъ въ мешке серебра да два котелка новенькихъ талеровъ зарыты въ Запавшей Долине, тамъ, где вода течетъ изъ-подъ скалы; надо идти отъ сухой сосны вправо на два выстрела, а потомъ на два съ половиной выстрела налево. Поделитесь, да отдайте четверть котелка горцу за то, что онъ держалъ меня летомъ. Ну, бегите скорее! - протянулъ онъ имъ руку. Обнялся съ ними.
- Идите съ Богомъ!
Немые посмотрели на него, вышли.
- Жидъ! - говоритъ Войтекъ, - жива она еще?
- Кася.
- И смотреть не хочу... столько крови!
- Эхъ! не жива, не жива! - запищалъ Флорекъ Французъ и залился слезами.
Потомъ бросился на землю, началъ биться головой о полъ, рвать на себе волосы, метаться, извиваться, выть и стонать.
- Ко сну меня клонитъ...
Потомъ,словно сквозь сонъ, тихо запелъ:
Опустилъ голову еще ниже и заснулъ.