Нa горных уступах.
Часть первая.
Франек Селига и Господь Бог.
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Нa горных уступах. Часть первая. Франек Селига и Господь Бог.

ФРАНЕКЪ СЕЛИГА И ГОСПОДЬ БОГЪ.

Былъ мужикъ, Франекъ Селига; онъ въ Магуже въ рудникахъ работалъ; руду доставалъ. Красивъ онъ былъ такъ, что, когда онъ шелъ по деревне, бабы дрожмя-дрожали. И гордился же онъ своей красотой, страсть! - хвастался... И темъ онъ еще кичился, что родомъ былъ шляхтичъ, - такъ о Селигахъ и Зыхахъ Витовскихъ говорятъ.

- Я изъ шляхты, - говорилъ онъ.

- И да ведь и цыгане тогда еще красть не начинали, когда ты ужъ шляхтичемъ былъ! - смеялись надъ нимъ.

Въ Кузницахъ жилъ панъ Вавельскiй, управляющiй; у него была дочь Анелька, красавица, какой еще на свете не бывало. Понравилась панна Вавельская Франеку Селиге.

- Вотъ мне пара, - говорилъ онъ, - словно насъ изъ одной сети вынули, какъ двухъ пеструшекъ.

И раньше онъ щеголемъ былъ, а теперь ему ужъ и удержа не было. Кожухъ на немъ черный, длинный, красными широкими шнурами обшитый, штаны девятью синими полосками расшиты (а ужъ самому что ни на есть богатому хозяину пяти полосъ хватало). Онъ самъ на себя заглядывался; сапоги светлые, желтые, шляпа съ широкими полями, тетеревиное перо на ней. Панна съ отцомъ по воскресеньямъ ездила въ костелъ, въ Новый Торгъ; туда ходилъ, нарядившись, и Франекъ Селига. Когда было грязно, онъ ужъ и не зналъ, какъ идти. Скакалъ все больше съ камня на камень, чтобы ногой въ грязь не ступить. Онъ ловкiй былъ.

Пить пересталъ, курить пересталъ, ни-ни, все только деньги откладывалъ, да рядился. А въ костеле святой Анны, въ городе, когда тамъ, Богъ весть, сколько народу бывало, онъ умелъ протолкаться къ скамье, на которой сидела панна Вавельская съ отцомъ.

Тамъ онъ не надоедалъ Господу Богу. Не помнилъ, где онъ, только носъ задиралъ - какой-де я красавецъ - и посматривалъ на панну. Да и она на него иногда смотрела изъ-за молитвенника.

А Франекъ это объяснялъ въ свою пользу; онъ былъ страшно самоуверенъ и всегда спорилъ со всеми.

- Полюбила она меня, - говорилъ онъ. - Не можетъ иначе быть!..

- Кто?

- Анеля.

- Какая Анеля? Мостова?

- Вотъ еще!..

- Кубы Ветрянаго?

- Очень надо!

- Кшентовская?

- На что она мне!

- Да какая же Анеля? Мацькову Анелю за Бронка выдали, Стосецкую тоже выдали, она на Гладкой хозяйничаетъ, не для тебя ужъ она - какую же ты тамъ еще Анелю нашелъ !

- Не девка она, панна!

- Панна.

- Да ведь ты мужикъ!

- Вотъ еще!.. Я изъ шляхты!

- Ну! Изъ той, что коровъ пасетъ!

- Ну, и пусть!

- Да скажи же, Франекъ, не болтай ерунды, какая Анеля полюбила тебя?

- Вавельская.

- Изъ Кузницъ!

- Да.

- Да ты рехнулся?

- Нетъ, не рехнулся!

- Она тебя полюбила?

- Ну да!

- Датебе, никакъ, глаза пескомъ засыпали?

- Нетъ, не засыпали!

- Ну, если такъ, что-жъ ты, - женишься?

- Женюсь.

- Жди! Такъ ее за тебя и отдадутъ! Былъ бы ты хоть органистомъ или кемъ нибудь въ этомъ роде!.. А ты кто? Просто рудокопъ и только!

- Зато я красивъ такъ, что хоть диву давайся!

- Что правда, то правда, - нечего и говорить, не чортъ тобой отелился, да только откуда ты взялъ что она тебя полюбила?

- Посматриваетъ на меня.

- Ну, вотъ... Да ведь и лиса на картошку смотритъ, а есть ея не станетъ!

и несколько словъ скажетъ. Она, хоть и панна была, а отъ него не убегала; въ городскомъ платье она только по воскресеньямъ да по праздникамъ ходила, а въ будни носила простую юбку, платокъ на голове, и башмаки носила простые, деревенскiе.

Но разъ и не два случалось ей и босикомъ выбегать. А все-таки ей надо было говорить не "Анеля", а "панна Анеля" - ея отецъ, управляющiй, такъ всемъ наказывалъ.

Пока они только издали посматривали другъ на друга, все было ничего. Но вотъ разъ въ воскресенье Анеля пошла за брусникой въ Ольчиско; Франекъ Селига подкрался къ ней (онъ на такiя дела мастеръ былъ). Эхъ, ужъ губы въ губы впились, руки за спиной обвились - вырвалась.

И вотъ теперь Франекъ Селига началъ съ ума сходить. Узналъ онъ, что она и вышла бы за него, да только пускай отецъ позволитъ.

Не прошло и несколькихъ дней, какъ Анелька сказала ему, что отецъ и слышать объ этомъ не хочетъ, что онъ нашелъ ей жениха, портного изъ Сонча, и выдастъ ее за него замужъ. Отецъ сказалъ еще, что - пусть весь мiръ у его ногъ ляжетъ - и это не изменитъ его решенiя. Господомъ Богомъ поклялся, что ничего изъ этого не выйдетъ. Сердился онъ страшно, кричалъ, говорилъ, что запретъ ее въ чуланъ, где онъ платье пряталъ, а Франка прибьетъ, какъ пса, если онъ только посмеетъ подойти къ ихъ дому.

Въ чуланъ ли онъ ее заперъ, или въ другое место, но только съ той поры Селига не могъ ея увидать и только отъ служанки узнавалъ, что она его любитъ и по немъ тоскуетъ.

Льстило это ему, но и жаль ему ея было, страсть!.. Объяснила она ему, что люди тутъ не помогутъ, разве Господь Богъ одинь...

- А и впрямь! - думаетъ Франекъ. - Ведь Господь Богъ всемогущъ; коли я Его попрошу, какъ следуетъ, неужели Онъ мне въ беде не поможетъ?

Поблизости не было костела; былъ костелъ въ Хохолове, другой - въ Новомъ Торге, но это было далеко. Вблизи была только каменная часовня съ медной крышей; въ ней было Всевидящее Око, сделанное изъ дерева и покрашенное.

Стояла она у дороги.

Пошелъ Франекъ къ часовне, снялъ шляпу, сталъ на колени и началъ молиться:

- Господи Боже, если Ты мне поможешь въ этомъ горе, я Тебе въ костелъ пожертвую столько серебра, сколько въ обе руки взять могу. Откуда оно будетъ, оттуда и будетъ; изъ земли ли вырою, въ море-ли выловлю, изъ Луптова ли принесу, или украду где-нибудь: Ты ужъ объ этомъ не заботься, не Твоей головы это дело, а моей. Ты ведь всемогущъ и, если захочешь, все въ одну минуту можетъ сделать; но я и неделю подожду, только сделай, - честью Тебя прошу, перемени Ты сердце въ пане Вавельскомъ,. и пусть онъ намъ не протявится. Аминь.

Всталъ и пошелъ.

Роетъ онъ руду, роетъ, ждетъ; но все остается, какъ было. Служанка только ему сказала, когда въ субботу онъ вышелъ изъ рудника, что панъ Вавельскiй еще разъ разсердился на дочь и отколотилъ ее налкой.

Прошла неделя.

Идетъ Франекъ снова къ часовне, становится на колени, снимаетъ шляпу и говоритъ:

- Господи Боже! А неделя прошла... Что обещалъ я Тебе, то сделаю. Ты, можетъ быть, чемъ другимъ былъ занятъ; ну, такъ пусть еще неделя пройдетъ. Черезъ неделю я выйду изъ рудника. Честью Тебя прошу, только не шути: со мной шутки плохи! Если бъ я не зналъ, что Ты все можешь, я бы къ Тебе не приставалъ. Но, разъ Ты можешь, значитъ можешь, - сделай такъ, какъ я прошу Тебя; ведь тутъ дело идетъ обо всемъ моемъ счастье, а не объ чемъ другомъ. Аминь.

Прошла неделя, и не узналъ Франекъ Селига о томъ, чтобы сердце въ пане Вавельскомъ переменилось.

Идетъ онъ въ третiй разъ къ часовне, становится на колени, снимаетъ шляпу и говоритъ:

- Господи Боже, если бъ я къ Тебе съ пустыми руками шелъ, ну, еще туда-сюда, - но ведь я обещалъ Тебе даръ и сдержу обещанье, какъ только по осени кончится работа. И ждать-то не долго. Я

Ждетъ еще неделю Франекъ: ничего!

Идетъ онъ въ четвертый разъ къ часовне, снимаетъ шляпу, но на колени ужъ не становится, и говоритъ:

- Господи Боже! Да Ты уперся что ли противъ меня?! Не буду больше я Тебя просить, вижу, что даромъ! и ссориться съ Тобой не буду, - Ты высоко на небе, а я не орелъ! За то ничего я Тебе не пожертвую и еще на зло Тебе что-нибудь сделаю, если ужъ Ты нашихъ просьбъ слушать не любишь. Если война между нами, такъ и я ведь парень не промахъ!

Онъ сложилъ камни въ кучу, взобрался по нимъ, подперъ чупагой крышу, рванулъ ее и сорвалъ съ часовни на землю.