Нa горных уступах.
Часть вторая.
Как Странного Горца закружило.
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Нa горных уступах. Часть вторая. Как Странного Горца закружило.

КАКЪ СТРАННАГО ГОРЦА ЗАКРУЖИЛО.

Странный Горецъ на дудке игралъ, а эхо разносилось по долинамъ отъ Кшижнаго озера до Пятиозерья и Панщицы; и разные призраки охотно его слушали.

Какъ возьметъ онъ тонкую ноту, летятъ они, окутанные туманомъ; когда возьметъ низкую, поднимаются они надъ озерами, а когда онъ запоетъ, летятъ тамъ, надъ Татрскимъ хребтомъ, мчатся къ яркому солнцу, захваченные подвижнымъ дуновенiемъ ветра.

И бегутъ они къ нему волнами, горятъ ихъ крылья на солнце или мелькаютъ, звездотканныя, тамъ подъ Татрскимъ хребтомъ, горя звездами, мигая, утопая въ белой пене облаковъ...

Странный Горецъ играетъ на лугу, эхо звенитъ по скатамъ, плыветъ, уходитъ въ долину, пролетаетъ далеко за Татрскимъ хребтомъ, утопаетъ где-нибудь въ озере, колышется на зеркальной воде, скользитъ по водной синеве - звенитъ эхо...

Странный Горецъ водитъ глазами, ловитъ пляшущiе призраки, что летятъ туда, къ Татрскому хребту, мигая, звеня - подъ его дудку...

Былъ онъ родомъ изъ Скрипного, звали его Янтекъ Кудлачъ; онъ былъ пастухомъ, насъ овецъ.

Эхъ! какъ пойдетъ онъ въ горы!.. Какъ начнетъ играть... Дудка у него была хорошая, длинная. Казалось, что горы слушаютъ, что сосны слушаютъ, что озеро въ Панщице и Пятиозерье блестятъ, какъ стекло, отъ звуковъ его дудки... Вотъ была музыка! Обойди хоть полсвета, а другой такой не услышишь. Далеко было даже Яську музыканту до него! Очень далеко!

Призраки, что сидели въ горахъ, любили его игру и бежали къ нему, только онъ заиграетъ, откуда кто можетъ, где бы они ни были. Можно сказать, какъ мотыльки на огонь.

отъ Быстрой горы, отъ Воловца, пролетая длинною лентой облаковъ надъ Пятиозерьемъ; другiе мчались изъ долины, отъ чудной двухвершинной Старолиственской башни, вместе съ дыханiемъ теплаго восточнаго ветра. Шумела отъ нихъ воздушная глубина, а Странный Горецъ игралъ на своей дудке.

Играя, онъ всегда гляделъ въ пространство передъ собой, но ничего не виделъ и ничего не слышалъ. Звали его за это Страннымъ Горцемъ. Эхъ! не сравняться съ нимъ ни одному музыканту въ мiре!

Эти призраки, прилетавшiе къ нему, кто издалека, кто изъ близкихъ местъ, изъ Панщицкой долины, отъ Медной горы, брались за руки и плясали вокругъ него, - эхъ, какъ онъ имъ игралъ тогда! Стоило послушать... Разные они были, а онъ ихъ всехъ зналъ. Были тамъ Лесныя Тени, были тамъ Горныя Мглы, были тамъ водные Яросветни, были ветряные Посвистни, были те, что мiръ золотятъ, были те, что его ночью кроютъ, были те, что разрушаютъ его; были светлые Лазоревики, были синiя Мертвыя Головы, прилетавшiя изъ техъ сторонъ, где случились убiйства, где смерть прошла.

Были и тихiе призраки, бледные, улыбающiеся, словно упыри, съ огромными мертвыми глазами, и смотрели они, какъ орлы, что летятъ неведомо откуда... Одни кружились у него надъ головою, улыбались, какъ змеи, вытягивали къ нему шеи, длинныя, блестящiя белыя шеи, - бледныя губы, полуспаленныя отъ какихъ-то страстей, которыя крылись въ туманахъ. Другiе кружились надъ скалами большой, тихой, ровной толпой, вытягиваясь на тутахъ, какъ на большихъ, гибкихъ перьяхъ, и холодили мiръ, какъ градъ.

Тамъ были разные призраки. Одни мчались, заложивъ подъ голову руки, лежа навзничь на тучахъ... Другiе мчались изъ безднъ мiра, протянувъ къ нему руки, распустивъ крылья по ветру, какъ огромныя птицы.

Каждый день ходилъ играть Странный Горецъ. Уже съ самаго полудня слышалась его дудка. Нельзя сказать, чтобы онъ ужъ очень за стадомъ смотрелъ; но зато онъ такъ дивно игралъ, что горцы рады были его послушать. Самъ хозяинъ не разъ вместо него овецъ загонялъ.

Былъ у него, впрочемъ, песъ, Хорнась, ростомъ съ теленка и такой умный, что, казалось, у него человеческiй разумъ въ голове. Онъ зналъ все, что надо делать съ овцами, - только доить не умелъ. Съ нимъ нечего было Странному Горцу объ овцахъ заботиться.

И звенели долины. Онъ могъ слушать, сколько хотелъ. Изъ долинъ шли подвижные, сдавленные, но сильные голоса; они поднимались къ нему вверхъ, съ обеихъ сторонъ: по пескамъ, изъ северныхъ теней, отъ Панщицы, по яснымъ скатамъ, по певучимъ сосновымъ лесамъ, въ лучахъ солнца, съ юга, отъ Пятиозерья.

Онъ не песни игралъ - онъ словно несся на своей дудке, словно небо его тянуло, словно онъ растянуться хотелъ по всему небу. Дудка его такъ звенела иногда, словно звуки ея плыли изъ конца въ конецъ мiра. Онъ маленькiй былъ, едва виднелся на лугу, а дудкой своей, казалось, весь мiръ обнималъ, тамъ, далеко за Татрами. Такъ, говорили люди: змiй Светоглавъ землю окружаетъ. Лежитъ это онъ въ воздухе, хвостъ въ зубахъ держитъ, въ хвосте у него камень алъ, рубинъ, большой, какъ солнце, на лбу глаза изъ двухъ зеленыхъ камней, большихъ, какъ два месяца, - зовутся смарагдами. На голове у него корона бриллiантовая, а каждый бриллiантъ такой большой, какъ Ледяная гора и Каменная Ломница вместе. А въ пасти у него зубы, страшные, какъ зубцы Высокой горы, что колышется въ бездне мiра. Межъ зубовъ у него огонъ бегаетъ, настоящiй огонь, похожiй на вечно пылающую ленту Перуна. А посредине, въ кругу змiя, земля.

Такъ своей игрой окружалъ землю Странный Горецъ. Бралъ онъ свои песни у сосенъ, изъ овраговъ и обрывовъ, бралъ и у кущи зеленой, бралъ у луговъ и скатовъ, где только дикiя козы ходятъ, похожiя издали на ржаво-желтыхъ кузнечиковъ, скачущихъ по траве. Великое озеро плыло къ нему съ зеркальною песнью, и глубина ея доходила до Татрскихъ пороговъ. Оттуда снизу, отъ каменнаго основанiя горъ, отъ самаго корня горъ подымался холодъ безмерной мертвенности, вечной стужи и, вырвавшись на поверхность воды, шелъ вверхъ, вверхъ! Затвердевала въ немъ эта музыка, что отъ дудки шла, какъ въ холодномъ речномъ ключе затвердеваетъ потокъ расплавленнаго железа, когда его выльютъ въ воду кузнецы.

И распаленная, вихревая солнечная музыка сразу холодела и звучала невыразимыми звуками, словно золотыя, горящiя живымъ огнемъ звезды, падая, ударялись объ ледъ вечно замершихъ пещеръ.

И что случилось разъ! Однажды въ полдень, въ воскресенье, въ конце поля, въ страшный зной, какъ заплясали вдругъ призраки вокругъ Страннаго Горца! не пляска, а водоворотъ какой-то. Особенно лихо, порывисто, бешено заплясали те призраки, плывущiе неведомо откуда, у которыхъ улыбка упырей. Глаза у нихъ разгорелись, какъ угли; изъ волосъ повыползли ящерицы, закружились, летая за ними; искрясь, помчались, словно потерянные среди вихря огоньки факеловъ. Эхъ! Трудно было поспеть играть.

эти призраки, и Посвистни, и те, что мiръ золотятъ, и те, что его ночью кроютъ, и те, что его разрушаютъ - летели къ нему изъ пространства и плясали подъ его музыку. Эхъ, какъ онъ радовался! Ему казалось, что онъ мiръ заворожилъ у своихъ ногъ, - да такъ, пожалуй, оно и было. Конечно, дивной была игра, которую и духи слушали. Тешился онъ ею, игралъ себе, игралъ на высотахъ, на высокихъ граняхъ, где гордыя выси горъ оперли свои руки, чтобы сапокойно разостлать огромныя тела и уснуть подъ горнымъ ветромъ. Эхъ! онъ игралъ тамъ, где ветеръ гнетъ шею и крылья перелетнаго журавля, летитъ внизъ къ озерамъ, кружитъ вокругъ горъ, какъ орелъ, и, какъ огромный грифъ съ мечущей грады гривой, взвивается къ звездамъ и разстилается туманомъ по земле.

Такъ онъ игралъ!..

Но теперь вдругъ его охватилъ страхъ. Пляшущiе призраки, безумно кружась вокругъ его головы, плясали все ближе и ближе, все быстрее и порывистей, и стали задевать его волосы и лицо. Дивились два горца, что слушали его внизу, подъ скалами. Изъ дудки Страннаго Горца вырывались звуки, похожiе на вой покрытыхъ льдомъ скалъ, когда зимой объ нихъ ударяетъ бешеными крыльями буря. Вдругъ дудка замолкла. Пляска захватила въ свой вихрь Страннаго Горца за волосы, за плечи, за руки. Странный Горецъ съ дудкой въ руке кружился на скале, чуть не леталъ въ воздухе. Изумились, испугались горцы. Онъ кружился, скакалъ на лету, вертелся, какъ обезумевшая въ вихре ветка, которую ураганъ сорветъ и начнетъ кружить плашмя на месте. Круги его становились все быстрее, скорее, порывистее. Призраки, которые слетались на его игру, какъ мотыльки на огонь, захватили его въ свою пляску, въ пляску, которую онъ вызвалъ своей игрой.

Вотъ те, бледные, съ улыбками упырей, что пришли неведомо откуда, начали сосать изъ него кровь, впиваясь губами въ его лицо, шею и руки, роняя изъ всклокоченныхъ волосъ огненныхъ ящерицъ, похожихъ на пляшущiе въ ветре язычки факеловъ. Странный Горецъ не могъ защищаться, не могъ остановиться. Мглы вытянули кривые когти, Лазоревики оплетали его тело цепкими сетями, - со всехъ сторонъ, отовсюду падали на него хищныя тенета. Онъ хотелъ вырваться изъ плясового вихря, изъ роя безтелесныхъ призраковъ. Хотелъ вырваться, упереться, - не могъ.

Земля уходила у него изъ-подъ ногъ, камни становились скользкими, словно ихъ покрылъ ледъ. Онъ плясалъ на скале, влекомый какою-то силой, подъ тактъ музыки, которая замолкла въ дудке, но звучала въ воздухе. И скалы надъ нимъ, и долины и озера подъ нимъ - стали вертеться въ чудовищномъ хороводе, въ страшномъ хаосе. Мозгъ сталъ лопаться въ голове Страннаго Горца. Сердце не успевало биться.

Его призраки! Его призраки! И те, и те что пришли - откуда?

Завороженные игрой, завороженные въ пляску - подъ его музыку...

Вдругъ дудка лопнула въ руке Страннаго Горца, а онъ самъ закружился и грохнулся внизъ головою къ Пятиозерью, на скалы, со скалъ на камни внизу - мозгъ брызгалъ на острыхъ камняхъ, кровь падала каплями, какъ искры головни, брошенной съ горы.

- Смотри! Смотри! Что случилось!? Онъ на ту сторону упалъ! - крикнулъ въ ужасе одинъ горецъ другому, одинъ изъ техъ, что слушали и смотрели снизу.

- Ей-ей! Да что? Ведь тамъ съ нимъ никого не было!

- Кто знаетъ? Можетъ, кто и былъ, да только намъ видеть нельзя! - ответилъ второй.

- Да кто жъ это тамъ могъ быть?

И оба бросились бежать внизъ по пескамъ къ Панщицкимъ шалашамъ, держа въ рукахъ шляпы, чтобы оне не свалились отъ ихъ козьихъ прыжковъ. Отъ ужаса волосы стали дыбомъ у нихъ на голове.