Как мы живем нынче (очерки из романа).
Глава III.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Как мы живем нынче (очерки из романа). Глава III. (старая орфография)

III.

- Скука смертная, - произнес сэр Феликс, усаживаясь в карету вместе с матерью и сестрой.

- А каково же было мне, - возразила мать, - сидеть ничего не делая...

- Вот то-то и скука, что на мне было дело. Кстати, - прибавил сэр Феликс, - мне надо заглянуть в клуб, прежде чем ехать домой. - И высунувшись из окна, он велел остановиться.

- Феликс, ведь два часа.

- Весьма вероятно, но я голоден; доброй ночи!

Дамы молча проехали домой. Только при прощаньи, мать поставила вопрос:

- Играет он что-ли, как ты думаешь?

- У него нет денег.

- Нет, деньги я у него видала; если он играет, тогда все кончено.

Мать простилась с дочерью довольно холодно, потому что на замечание, зачем Гетта провела весь вечер с Полем Монтегю, и что верно из-за него она и отказывает своему троюродному брату, Гетта отвечала только, что отказывает не из-за Поля Монтегю, а так.

Между тем, в том комфортебельном клубе для молодых людей, который назывался "Медвежьей Ямой", два часа ночи были временем нисколько не поздним. Это был такой удобный клуб, что часа для закрытия его вовсе не полагалось; только подразумевалось, что после шести часов утра ужин и напитки уже не подаются. Таким образом, к восьми часам наступавшого утра, наши партнеры: Долли Лонгестафф, лорд Грасслоу, Майльз Грендолль и Феликс Карбэри уже в течение двух последних часов продовольствовались одним табачным дымом. Надо было, наконец, сосчитаться. Наличных денег хватило только на начало игры, которая затем шла уже на бумажки с надписью I. О. И. (I owe you, я вам должен), и прописанием цифр и начальных букв имен. Таких лоскутков бумаги в восьми часам у Карбэри, которому везло, накопилось не мало. От одного лорда Грасслоу их поступило на 2000 фунтов; благородный лорд горько сомневался в таком факте, но факт несомненно удостоверялся собственными его надписями на бумажках; даже Майльз Грендолль, который был признан сохранившим наиболее ясности в сознании, не мог сократить этого итога. Сам Грендолль проиграл Феликсу Карбэри тоже в бумажках, конечно - 400 фунтов, но ему это было все равно: четыреста или сорок тысяч фунтов - ему одинаково невозможно было достать денег в то время. У лорда Грасслоу тоже денег не было, но был отец; правда, и отец этот был безденежный; но все-таки с него можно было надеяться получить когда-нибудь что-нибудь. Долли Лонгестафф был совсем "готов", в смысле вакхическом; он не мог даже сделать сложение, но Карбэри был с ним приятель; он отложил счет с ним до другого времени.

- Вы вероятно будете здесь завтра, - то-есть сегодня вечером? - сказал Майльз Феликсу.

- Конечно; но знаете что: мне кажется, надо бы разсчитаться, прежде чем возобновлять игру.

- В каком смысле вы это говорите? - запальчиво спросил Грасслоу.

- Ну, кончено, все в порядке, - заключил Майльз Грендолль.

Но на него Карбэри был зол за то, что он слишком настоятельно вел игру против него, явно выказывая желание обыграть его, Феликса Карбэри.

- Я говорил с лордом Грасслоу, - ответил он Маильзу. - Мы с ним старые приятели. А вы, мистер Грендолль, были резковаты сегодня.

- Резковат? какого чорта вы хотите этим сказать?

- Разсчет - раз в неделю, - вот мое правило, - сказал Майльз Грендолль.

Феликс Карбэри, корда ехал домой, делал в голове такую выкладку, что еслиб получить все, что он выиграл, то у него было бы более 3000 фунтов; он мог бы начать сызнова поход жизни, со всеми так сказать принадлежностями, как-то: лошадьми, слугами и сибаритствами разного рода.

Роджерь Карбэри, владелец Карбэри-Голля, небольшого имения в Соффолькском графстве, был глава рода Карбэри.

Род Карбэри находился в составе землевладельческого сословия этого графства издавна; достоверно, по крайней мере, что, в эпоху войны "алой и белой роз", Карбэри владели землями в Соффольке. Они всегда занимали положение почетное, но - не более. Неизвестно даже, чтобы кто-либо из них достигал хотя бы рыцарского звания до некоего сэра Патрика Карбэри, который, перешагнув через это звание, был сделан баронетом. Но они крепко держались своих земель, а земли держались при них, несмотря на перевороты междоусобных войн, реформации, республики и второй революции, и глава дома Карбэри всегда владел Карбэри Голлем и пребывал в этом имении. При начале текущого столетия, сквайр Карбэри был человеком значительным, если не в целом графстве, то в своем округе графства. Доход, какой он получал с имения, давал ему возможность жить среди обилия, и, соблюдая гостеприимство, пить портвейн, держать здорового скакуна для охоты и старомодную громоздкую карету для разъездов жены. У него был старый дворецкий, который никогда не служивал в иных домах, и деревенский мальчик, бывший чем-то в роде помощника дворецкому. Была кухарка, которая не стыдилась сама мыть посуду, были еще две служанки, а управление хозяйством находилось непосредственно в руках самой миссис Карбэри.

С тех пор имение это значительно поднялось в ценности и арендные платы с фермеров возвысились. Но тем не менее, доход с этого имения оказывался уже недостаточным для хозяйственных потребностей английского джентльмэна. В наше время, когда человеку достается имение, перед ним возникает вопрос, не послужит ли еще это ему в ущерб, разве если кроме имения ему достается еще и особый доход для поддержания этого имения. Земельная собственность в наши дни есть роскошь, и даже роскошь наиболее дорого стоющая. Между тем Карбэри никогда не имели ничего, кроме земли. Никаких угольных или железных руд в Соффольке не открывалось, никакого большого города не выросло вблизи Карбэрийского поместья. Никто из старших сыновей, то-есть владельцев этого имения, не пустился в торговлю, не достигал высокого положения в какой-нибудь профессии так, чтобы иметь средства к поддержанию родового богатства. Наконец, ни одному из них даже не привелось жениться на богатой наследнице. Правда, с другой стороны, дом Карбэри не подвергался разорению или особому бедствию. Но в конечном результате оказалось, что в настоящее время сквайр Карбэри, владелец Карбэри-Голля, был человек бедный, вследствие богатства других. Положим, что он имел годового дохода около двух тысяч фунтов. С этими средствами он, конечно, мог бы жить весьма недурно, но - за границею, еслибы решился отдать свой дом в имении в наймы и поручить свои сношения с фермерами - управляющему. Но он жил не так; он пребывал на своей земле и жил в среде местных землевладельцев, следуя примеру всех прежних Карбэри. И вот он был беден, потому что соседи его были богаты. Так, владельцы Кэвёршема, семейство Лонгестаффов, которых старший сын и надежда был Долли Лонгестафф, считались весьма богатыми; между тем родоначальником их фамилии бых один лондонский лорд-мэр, по ремеслу своему не более, не менее, как свечной торговец, не далее царствования королевы Анны. Гепвёрты, другие соседи, могли гордиться хорошей кровью, но не без примеси, так как они женились на деньгах, недавно приобретенных недавними же людьми. Третьи соседи - Примеро, всего полвека тому назад были испанские купцы, хотя теперь за старшим Примеро и был признаваем титул сквайра Примеро; свое имение Бондлешем они купили у некоего магната-герцога. Это все были ближайшие соседи Карбэри; к ним надо прибавить еще эльмемского епископа. Каждый из них затмевал сквайра Карбэри. Пусть бы затмевал его епископ, это бы ничего; наш сквайр питал убеждение, что епископы должны быть окружены богатством; преобладание над ним епископа нисколько бы не было ему в тягость. Но величие Лонгестаффов и роскошь таких людей, как господа Примеро, были ему и тягость, хотя он был такой человек, который несознался бы в том и ближайшему другу. По его убеждению - которое он, впрочем, высказывал только в интимной беседе - положение человека в свете не должно бы зависеть от его богатства. Так, Примеро несомненно должны бы стоять на общественной лестнице ниже его, хотя у каждого из молодых Примеро было по три верховых лошади, и фазанов эти молодые люди убивали целые легионы, причем каждый собственный фазан стоил им не менее десяти шиллингов. Гепвёрт был порядочный человек, не напускавший на себя никакого величия и понимал свои обязанности сельского джентльмэна; но ведь и он не мог быть выше Карбэри - владельца Карбэри-Голля; а между тем у Гепвёрта доходу было тысяч семь фунтов. Что касается Лонгестаффов, то их соседство было всего тяжеле. У них лакеи даже здесь, в деревне, были напудрены. Госпожа Лонгестафф носила титул лэди, по своему отцу, а именно называлась лэди Помона Лонгестафф. Дочери были воспитаны выдти хамуж за пэров. У Лонгестаффов был дом в Лондоне, собственный дом, в котором они жили во время сезона. Девицы Лонгестафф всегда имели своих верховых лошадей, как в имении, так и в Лондоне. Сын старика - Лонгестаффа, Адольфь, как уже сказано выше, имел отдельное имение. Одним словом, Лонгестаффы жили с роскошью, подавляющею обстановку старинных местных родов. Местные торговцы относились с наибольшим уважением именно к Лонгестаффам, которые и считались настоящими магнатами околотка. При всем том, у Лонгестаффов была постоянная нужда в наличных деньгах; счеты они уплачивали нерегулярно и поздно, но, разумеется, и не проверяли их с точностию. За то к Роджеру Карбэри торговцы никакого особенного уважения не питали; он был человек умеренных средств, живший в скромной обстановке, плативший регулярно, но плативший не дороже того, чего каждая вещь стоила. А потому, хотя в мнении его самого он, Роджер Карбэри, владелец Карбэри-Голля, то-есть носивший имя родового замка, которых владел занимал положение гораздо более почетное, чем какие-нибудь Лонгестаффы, - но в глазах торговцев и буржуазии вообще он был человек совсем не важный.

Одно было несомненно для всех, а именно, что Роджер Карбэри был человек безупречный в нравственном отношении, притом прямой, энергичный и серьёзный. Ближайший родственниками его были сэр Феликс и Генриетта Карбэри. По смерти сэра Патрика Карбэри, вдова его с дочерью проживали некоторое время в имении своего рода, то-есть в имении Роджера Карбэри, троюродного брата Феликса и Генриетты. Роджеру было сорок лет и голова его была увенчана лысиной. Это не помешало ему однако влюбиться в кузину и сделать ей предложение, которое девушка отвергла. Роджер возобновлял его впоследствии и получил новый отказ, несмотря на поддержку леди Карбэри, которой очень хотелось выдать дочь за человека обезпеченного и посвятить затем все свои заботы баловню и негодяю - Феликсу.

него с дочерью. Монтэгю смотрел на Роджера как на старшого брата, так много последний сделал для руководства его в жизни, даже для его воспитания. Но он не знал, что друг его влюблен в Гетту. Когда они обменялись признаниями, то-есть Роджер и Поль Монтэгю, было уже поздно для Монтегю устраниться, чтобы не стат соперником своего друга. Монтэгю уже сам был решительно влюблен в Гетту, и девушка была уже неравнодушна к нему, хотя он и не знал этого. Все, что мог обещать Монтэгю Роджеру, было - не перебивать ему дороги формальным предложением, до тех пор, пока не будет удостоверен, что Гетта решительно отвергнет Роджера; но затем, Монтэгю оставлял за собой право выступить с своим предложением. Роджер Карбэри во всем этом усмотрел самую непростительную неблагодарность своего друга, и они разстались cъ тяжелым чувством обиды на одной стороне, несправедливости - на другой.

Когда миновал сезон, ознаменованный между прочим описанным балом у Мельмота, лэди Карбэри вновь приняла приглашение Роджера Карбэри погостить у него в имении, и поселилась у него с своей дочерью, в надежде, что та согласится-таки выдти замуж за своего кузена. Между тем у лэди Карбэри была в голове еще другая комбинация. Она знала, что в это время Мельмоты будут гостить в соседстве, у Лонгестаффов, и разсчитывала на то, что сын может навещать ее в Карбэри-Голле, а оттуда наведываться к Лонгестаффам и там найти случай окончательно "завладеть сердцем" богатой наследницы, мисс Мэри Мельмот. Роджер Карбэри терпеть не мог сэра Феликса, но делать было нечего; пригласив мать и сестру его, он не мог запереть двери ему. Он ограничился только резким протестом, в беседе с лэди Карбэри, против видов Феликса на Мари Мельмот и даже дал понять, как ему неприятно было, что эта "охота" на приданое будет производиться из его дома, что дом его послужит как-бы стоянкой для этой охоты. Он понял, что сама лэди Карбэри приехала к нему и привезла свою дочь главным образом именно в этих видах. Лэди Карбэри, разумеется, была "несчастна" в течение одного вечера после такого разговора, и сам же Роджер испугался впечатления, какое огорчение им матери могло произвесть на дочь, а потому стал только отмалчиваться, когда заходила речь о Лонгестаффах и Мельмотах.

Сэр Феликсь приехал, обошелся весьма "легко" с своим кузеном и не терял времени. Было устроено так, что он остался в саду у Лонгестаффов один с Мэри, и начал разговор о любви в третий раз; во второй раз разговор этот происходил еще во время сезона на вечере у самой лэди Карбэри, куда Мельмоты однажды явились. Теперь, то-есть при третьем разговоре, произошло окончательное объяснение. Мэри приняла признание и сама не только отвечала "да", но еще умоляла избранного ею жениха любить ее искренно. Для сэра Феликса разговор, дойдя до этой точки, сделался пошлым, глупым, и он видел в нем скуку и божеское наказание. Он даже не мог превозмочь себя, чтобы поцеловать Мэри, которая очевидно того ожидала.

- О, Феликсь, скажите, что вы меня любите...

- В духе, да как же мне остаться с ним наедине? Неудобно здесь.

- Неудобно?

- Да, да, знаете - в чужом доме. Я лучше поговорю с ним в Сити, или у вас в доме.