Автор: | Уайльд О. Ф., год: 1898 |
Примечание: | Перевод Константина Бальмонта |
Категория: | Поэма |
Связанные авторы: | Бальмонт К. Д. (Переводчик текста) |
Оскар Уайльд
Баллада Рэдингской тюрьмы
Перевод К.Бальмонта
Памяти К. Т. В. - бывшего ка-
валериста королевской гвардии,
умершего в тюрьме его величе-
ства Рэдинг, Беркшир, 7 июля
1896.
1
Он не был больше в ярко-красном, |
Вино и кровь он слил, |
Рука в крови была, когда он |
С умершей найден был, |
Кого любил - и, ослепленный, |
В постели он убил. |
И вот он шел меж подсудимых, |
Весь в серое одет. |
Была легка его походка, |
Он не был грустен, нет, |
Но не видал я, чтоб глядели |
Так пристально на свет. |
Так пристальным быть взор, |
Впиваясь в узкую полоску, |
В тот голубой узор, |
Что, узники, зовем мы небом |
И в чем наш весь простор. |
С другими душами чистилищ, |
В другом кольце, вперед, |
Я шел и думал, что он сделал, |
Что совершил вон тот, - |
Вдруг кто-то прошептал за мною: |
"Его веревка ждет". |
О, боже мой! Глухие стены |
Шатнулись предо мной, |
И небо стало раскаленным, |
Как печь, над головой, |
И пусть я шел в жестокой пытке, - |
Забыл я ужас свой. |
Я только знал, какою мыслью |
Ему судьба - гореть. |
Не может не смотреть, - |
Убил он ту, кого любил он, |
И должен умереть. |
Но убивают все любимых, - |
Пусть знают все о том, - |
Один убьет жестоким взглядом, |
Другой - обманным сном, |
Трусливый - лживым поцелуем, |
И тот, кто смел, - мечом! |
Один убьет любовь в расцвете, |
Другой - на склоне лет, |
Один удушит в сладострастьи. |
Другой - под звон монет, |
Добрейший - нож берет: кто умер, |
В том муки больше нет. |
Кто слишком скор, кто слишком долог, |
Кто купит, кто продаст, |
Кто плачет долго, кто - спокойный - |
И вздоха не издаст, |
Не всем палач воздаст. |
Он не умрет позорной смертью, |
Он не умрет - другой, |
Не ощутит вкруг шеи петлю |
И холст над головой, |
Сквозь пол он не уронит ноги |
Над страшной пустотой. |
Молчащими не будет ночью |
И днем он окружен, |
Что всё следят, когда заплачет, |
Когда издаст он стон, - |
Следят, чтоб у тюрьмы не отнял |
Тюремной жертвы он. |
Он не увидит на рассвете, |
Что вот пришла Беда, |
Пришел, дрожа, священник в белом, |
Как ужас навсегда, |
Шериф и комендант, весь в черном, |
Чей образ - лик Суда. |
Свой каторжный наряд, |
Меж тем как грубый доктор смотрит, |
Чем новым вспыхнул взгляд, - |
Держа часы, где осужденья |
Звучат, стучат, стучат. |
Он не узнает тяжкой жажды, |
Что в горле - как песок, |
Пред тем, когда палач в перчатках |
Прильнет на краткий срок |
И узника скрутит ремнями, |
Чтоб жаждать он не мог. |
Слова молитв заупокойных |
Не примет он, как гнет, |
И, между тем как ужас в сердце |
Кричит, что он живет, |
Он не войдет, касаясь гроба, |
Под страшный низкий свод. |
Не глянет он на вышний воздух |
Сквозь узкий круг стекла, |
Чтоб боль скорей прошла, |
Не вздрогнет он от губ Кайафы, |
Стирая пот с чела. |
2
Уж шесть недель гулял солдат наш, |
Весь в серое одет, |
Была легка его походка, |
Он не был грустен, нет, |
Но не видал я, чтоб глядели |
Так пристально на свет. |
Я никогда не знал, что может |
Так пристальным быть взор, |
Впиваясь в узкую полоску, |
В тот голубой узор, |
Что, узники, зовем мы небом |
И в чем наш весь простор. |
Он не ломал с тоскою руки, |
Как те, в ком мало сил |
И кто в Отчаяньи Надежду |
Безумно оживил, - |
И жадно воздух пил. |
Не плакал он, ломая руки, |
О том, что суждено, |
Но только утро пил, как будто |
Целительно оно. |
О, жадно, жадно пил он солнце, |
Как светлое вино! |
С другими душами чистилищ, |
В другом кольце, вперед, |
Я шел, - и каждый, кто терзался, |
Про свой не помнил гнет, |
Но мы за тем следили тупо, |
Кого веревка ждет. |
И странно было знать, что мог он |
Так весело шагать, |
И странно было, что глазами |
Он должен свет впивать, |
И странно было знать, что должен |
Такой он долг отдать. |
Весеннею порой. |
Но страшно видеть столб позорный, |
Что перевит змеей, - |
И, стар иль юн, но кто-то должен |
Предел не выждать свой! |
Высок престол, и счастье трона |
Всех манит и зовет, |
Но кто хотел бы, с крепкой петлей, |
Взойти на эшафот |
И сквозь ошейник бросить взгляд свой |
Последний в небосвод? |
Прекрасны пляски, звуки скрипок, |
Любовь и Жизнь с Мечтой; |
Любить, плясать, под звуки лютни, |
Толпою молодой; |
Но страшно - быстрою ногою - |
Плясать над пустотой! |
И мы за ним с больным вниманьем |
Следили, чуть дыша: |
Конец ползет, спеша? |
Как знать, в какой нас Ад заманит |
Незрячая душа. |
И наконец меж подсудимых |
Он больше не ходил. |
Я знал: он в черной загородке, |
В судебном зале был. |
Его лица я не увижу, |
Как долго б я ни жил. |
Мы встретились, как в бурю, в море, |
Погибшие суда. |
Без слов, без знака - что могли бы |
Мы говорить тогда? |
Мы встретились не в ночь святую, |
А в яркий день стыда. |
Тот и другой в глуши тюремной |
Людской отбросок был, |
Нас мир, сорвавши с сердца, бросил, |
И бог о нас забыл, |
Грех в тьму нас заманил. |
3
Двор Должников - в камнях весь жестких, |
Там слизь со стен течет, |
С высоких стен; близ них гулял он: |
Над ним - свинцовый свод, |
И слева-справа страж ходил с ним, |
Боясь, что он умрет. |
Или молчащими он ночью |
И днем был окружен, - |
Они следили за слезами, |
Они ловили стон, |
Боясь, чтобы не отнял жертву |
У эшафота он. |
Был комендант без послаблений, |
Устав он твердо знал. |
Смерть - факт научный, - доктор умный |
Все факты признавал. |
В день дважды приходил священник - |
И книжку оставлял. |
И кружку пива пил, |
Его душа была спокойна, |
В ней страх не властен был, |
Он говорил, что он доволен |
Уйти во тьму могил. |
Но почему так говорил он, |
Страж ни один не знал: |
Тот, кто в тюрьме быть должен стражем, |
Язык свой замыкал, |
Кому судьба в тюрьме быть стражем, |
Тот маску надевал. |
Когда б спросил, душа не в силах |
Была б так быть нема, |
А что же может сделать Жалость |
Там, где убийцам - Тьма? |
Какое слово он нашел бы |
Для братского ума? |
Мы проходили, образуя |
Наш - Шутовской - Парад. |
Из Дьявольских Бригад: |
В ногах - свинец, затылки бриты, - |
Роскошный маскарад. |
Канаты рвали мы - и ногти, |
В крови, ломали мы, |
Пол мыли щеткой, терли двери |
Решетчатой тюрьмы, - |
Шел гул от топота, от ведер, |
От адской кутерьмы. |
Мешки мы шили, били камни, - |
Шел звон со всех сторон, - |
Мы били жесть и пели гимны, |
Наш ум был оглушен, |
Но в сердце каждого был ужас: |
Таился в сердце он. |
Таился так, что дни, как волны, |
Меж трав густых ползли. |
Забыли мы, чего обманщик |
И глупый ждать могли. |
Могилу мы прошли. |
Зияла яма жадной пастью, |
Возжаждавшей убить, |
Кричала грязь, что хочет крови, |
Асфальту нужно пить. |
Мы знали: завтра между нами |
Один окончит быть. |
И мы вошли, душой взирая |
На Смерть, на Суд, на Страх; |
Прошел палач с своей сумою, - |
Он спрятался впотьмах; |
И мы дрожа замкнулись - каждый |
Под номером - в гробах. |
В ту ночь тенями в коридорах |
Тюрьма была полна, |
Вошли шаги в Железный Город, |
Шепталась тишина, |
И лица бледные глядели |
Сквозь полосы окна. |
Заснул, устав мечтать, |
И стражи сон тот сторожили |
И не могли понять, |
Как может кто-нибудь пред казнью |
Так сладко, сладко спать. |
Но нет тем сна, кто слез не ведал |
И весь дрожит в слезах. |
Так мы - обманщик, плут и глупый - |
Все были на часах. |
Сквозь каждый мозг, цепляясь, ползал |
Другого жгучий страх. |
О, это страшно, страшно - муку |
Терпеть за грех чужой! |
Нам меч греха вонзился в сердце |
С отравой роковой, |
Горели слезы в нас - о крови, |
Что пролил здесь другой. |
И стражи, в обуви бесшумной, |
Смотря в дверной кружок, |
Тех, дух чей изнемог, - |
Дивились, что молиться могут, |
Кто никогда не мог. |
Всю ночь, склоняясь, мы молились, |
Оплакивая труп, |
И перья полночи качались, |
Могильный мрак был туп, |
И вкус раскаянья был в сердце - |
Как желчи вкус для губ. |
Седой петух пропел и красный, |
Но дня не привели, |
И тени Ужаса пред нами |
По всем углам ползли, |
И каждый дух, что бродит ночью, |
Кривясь, густел в пыли. |
Они ползли, они скользили, |
Как путники сквозь мглу, |
Они, как лунные виденья, |
Крутились на полу, |
И радовались злу. |
Они с ужимками мигали |
Вблизи и вдалеке, |
Они плясали сарабанду - |
И шли рука к руке, |
Они чертили арабески. |
Как ветер на песке! |
Марионеткам было любо |
Ногами семенить, |
Под флейты Страха в маскараде |
Свой хоровод водить, - |
И пели маски, пели долго, |
Чтоб мертвых разбудить. |
"Ого! - кричали. - Мир обширен, |
Но цепи - вот беда! |
И джентльмены кость бросают |
И раз, и два, - о, да! |
Но раб тот, кто с Грехом играет |
В Прибежище Стыда!" |
Злорадный тот синклит |
Для тех, чья жизнь была в колодках, |
Кто был в гробу забит. |
Они - о, боже! - были живы, |
И страшен был их вид. |
Кругом, кругом в зловещем вальсе |
Крутились духи тьмы, |
Они жеманно улыбались |
По всем углам тюрьмы, |
Мигали, тонко усмехались, |
Пока молились мы. |
Ночь длилась, но уж ветер утра |
Летал, легко стеня, |
Все нити мрака Ночь продлила, |
Сквозь свой станок гоня, |
И мы в молитвах ужаснулись |
На Правосудье Дня. |
Вдоль влажных стен стенящий ветер |
Скользил со всех сторон, |
Минут чуть слышный звон. |
О, что же сделали мы, ветер, |
Чтоб слышать этот стон? |
И наконец во мгле неясной |
На извести стенной |
Увидел призрак я решетки, |
Узор ее резной, - |
И я узнал, что где-то в мире |
Был красен свет дневной. |
И в шесть часов мели мы кельи, |
В семь - тишь везде была. |
Но внятен шорох был - качанье |
Могучего крыла. |
Чтобы убить - с дыханьем льдистым |
В тюрьму к нам Смерть вошла. |
Не на коне, как месяц, белом, |
Не в красках огневых. |
Сажень веревки только нужно, |
Чтоб человек затих, - |
Для тайных дел своих. |
Мы точно шли сквозь топь на ощупь: |
Кругом - болото, мгла, |
Не смели больше мы молиться, |
И сжата скорбь была, |
В нас что-то умерло навеки, |
Надежда умерла. |
О, Правосудье Человека, |
Подобно ты Судьбе, |
Ты губишь слабых, губишь сильных |
В чудовищной борьбе, |
Ты сильных бьешь пятой железной, |
Проклятие тебе! |
Мы ждали, чтоб пробило восемь, |
Томясь в гробах своих: |
Счет восемь - счет клеймящий Рока, |
Крик смерти в мир живых, - |
И Рок задавит мертвой петлей |
Как добрых, так и злых. |
Чтоб знак прийти был дан, |
И каждый был как бы в пустыне |
Застывший истукан, |
Но сердце в каждом било - точно |
Безумный в барабан! |
Внезапно на часах тюремных |
Восьми отбит был счет, |
И стоном общим огласился |
Глухой тюремный свод, |
Как будто крикнул прокаженный |
Средь дрогнувших болот. |
И как в кристалле сна мы видим |
Чудовищнейший лик, |
Мы увидали крюк, веревку, |
Пред нами столб возник, |
Мы услыхали, как молитву |
Сдавила петля в крик. |
И боль, которой так горел он, |
Что издал крик он тот, |
Никто так не поймет: |
Кто в жизни много жизней слышит, |
Тот много раз умрет. |
4
Обедни нет в день смертной казни, |
Молитв не могут петь. |
Священник слишком болен сердцем, |
Иль должен он бледнеть, |
Или в глазах его есть что-то, |
На что нельзя смотреть. |
Мы были взаперти до полдня, |
Затем раздался звон, |
И стражи, прогремев ключами, |
Нас выпустили вон, |
И каждый был с отдельным адом |
На время разлучен. |
И вот мы шли в том мире божьем |
Не как всегда, - о, нет: |
В одном лице я видел бледность, |
В другом - землистый цвет, |
Так поглядеть на свет. |
Я никогда не знал, что может |
Так пристальным быть взор, |
Впивая узкую полоску, |
Тот голубой узор, |
Что, узники, зовем мы небом |
И в чем наш весь простор. |
Но голову иной так низко, |
Печально опустил, |
И знал, что, в сущности, той казни |
Он больше заслужил: |
Тот лишь убил - кого любил он, |
Он - мертвых умертвил. |
Да, кто грешит вторично, - мертвых |
Вновь к пыткам будит он |
И тянет труп за грязный саван: |
Вновь труп окровавлен, |
И вновь покрыт густой он кровью, |
И вновь он осквернен! |
Мы шли и шли кругом, |
Как клоуны иль обезьяны, |
В наряде шутовском, - |
Мы шли, никто не молвил слова, |
Мы шли и шли кругом. |
И каждый ум, пустой и впалый, |
Испуган был мечтой, |
Мысль об уродливом была в нем, |
Как ветер круговой, |
И Ужас шел пред ним победно, |
И Страх был за спиной. |
И были стражи возле стада |
С чванливостью в глазах, |
И все они нарядны были |
В воскресных сюртуках, |
Но ясно, известь говорила |
У них на сапогах. |
Там, где зияла раньше яма, |
Покрылось всё землей. |
Песку и грязи слой, |
И куча извести - чтоб мертвый |
Имел в ней саван свой. |
Такой на этом трупе саван, |
Каких не знает свет: |
Для срама большего он - голый, |
На нем покрова нет, - |
И так лежит, цепями скован |
И пламенем одет! |
И известь ест и плоть и кости, |
Огонь в него проник, |
И днем ест плоть и ночью - кости, |
И жжет, меняет лик, |
Ест кость и плоть попеременно, |
Но сердце - каждый миг. |
Три долгих года там не сеют |
И не растят цветов, |
Три долгих года там - бесплодность |
Отверженных песков, - |
Глядит без горьких слов. |
Им кажется, что кровь убийцы - |
Отрава для стеблей. |
Неправда! Нет, земля - от бога, |
Она добрей людей, - |
Здесь краска роз была б краснее, |
И белых роз - белей. |
Из сердца - стебель белой розы, |
И красной - изо рта! |
Кто может знать пути господни, |
Веления Христа? |
Пред папой - посох пилигрима |
Вдруг все одел цвета! |
Но нет ни белых роз, ни красных |
В тюрьме, где всё - тиски. |
Кремень, голыш - вот всё, что есть там, - |
Булыжник, черепки: |
Цветы нас исцелить могли бы |
От ужасов тоски. |
Меж стен позорных тех, |
И никогда в песке и в грязи |
Не глянет цвет утех, |
Чтобы сказать убогим людям, |
Что умер бог за всех. |
Но всё ж, хоть он кругом оцеплен |
Тюремною стеной, |
И хоть не может дух в оковах |
Бродить порой ночной, |
И только плачет дух, лежащий |
Во мгле, в земле такой, - |
Он в мире - этот несчастливый, |
Он в царстве тишины. |
Там нет грозящего безумья, |
Там Страх не входит в сны, |
В земле беззвездной, где лежит он, |
Нет солнца, нет луны. |
Он как животное - бездушно - |
Повешен ими был. |
И звон не прозвонил. |
Они его поспешно взяли, |
Зев ямы жертву скрыл. |
Они с него покров сорвали: |
Для мух был пирный час. |
Смешна была им вздутость горла, |
Недвижность мертвых глаз. |
Они со смехом клали известь, |
Чтоб саван жег, не гас. |
Священник мимо той могилы |
Без вздоха бы прошел, |
Ее крестом не осенил бы, |
Нам данным в бездне зол, - |
Ведь здесь как раз один из тех был, |
К кому Христос пришел. |
Пусть так. Всё хорошо: замкнулась |
Дней здешних череда, |
Чужие слезы отдадутся |
Тому, чья жизнь - беда, |
А скорбь их - навсегда. |
5
Прав или нет Закон - не знаю, |
Одно в душе живет: |
В тюрьме - тоска, в ней стены крепки, |
В ней каждый день - как год. |
И каждый день в том долгом годе |
Так медленно идет. |
И знаю я: все, все законы, |
Что сделал человек, |
С тех пор, как первый брат убит был, |
И мир стал - мир калек, - |
Закон мякину сохраняет |
И губит рожь навек. |
И знаю я, - и было б мудро, |
Чтоб каждый знал о том, - |
Что полон каждый камень тюрем |
Позором и стыдом: |
В них люди братьев искажают, |
Замок в них - пред Христом. |
И солнца лик слепят, |
И благо им, что ад их скрытен: |
На то, что там творят, |
Ни бога сын, ни человека |
Не должен бросить взгляд! |
Деянья подлые взрастают, |
Как плевелы, в тюрьме. |
Что есть благого в человеке - |
Бледнеет в той чуме, |
И над замком Тоска нависла, |
Отчаянье - во тьме. |
Ребенка мучают, пугают, |
Он плачет день и ночь. |
Кто слаб - тем кнут, кто глуп - тех хлещут, |
Кто сед - тех бить не прочь. |
Теряют ум, грубеют, чахнут - |
И некому помочь. |
Живем мы - каждый в узкой келье, |
Вонючей и глухой, |
За каждою стеной, |
И, кроме Похоти, всё тлеет, |
Как пыль, в душе людской. |
Водой соленой там поят нас, |
И слизь по ней скользит, |
И горький хлеб, что скудно весит, |
С известкой, с мелом слит, |
И Сон не хочет лечь, но бродит |
И к Времени кричит. |
Змея с другой змеей, |
О них заботимся мы мало, |
Но в чем наш рок слепой - |
Тот камень, что ты днем ворочал, |
Всегда глухая полночь в сердце, |
И тьма со всех сторон. |
Мы рвем канат, мотыль вращаем, |
Ад - каждый отделен, |
Чем грозный медный звон. |
Никто не молвит слова ласки |
С живущим мертвецом, |
И в дверь лишь виден взор следящий |
Забыты всеми, - мы и телом |
И духом здесь гнием. |
Цепь Жизни ржавя, каждый жалкий |
Принижен и забит, - |
И кто всегда молчит. |
Но благ Закон бессмертный бога: |
Он камень душ дробит. |
Когда же нет у человека |
Оно - как тот ларец разбитый, |
Где нард роскошный был, |
Который в доме с прокаженным |
Господь, как клад, открыл. |
Уставшие в пути. |
Как человек иначе может |
Свой дух от Тьмы спасти? |
И чем же, как не сердцем, может |
И тот - с кровавым вздутым горлом |
И с мглой недвижных глаз - |
Ждет рук Того, кем был разбойник |
Взят в Рай в свой смертный час. |
Господь не презрит нас. |
Тот человек, что весь был, в красном |
И что читал Закон, |
Ему дал три недели жизни, |
Чтоб тот с души смыл пятна крови, |
Кем нож был занесен. |
К его руке - от слез кровавых |
Вернулась чистота: |
И влага слез чиста, - |
И красный знак, что дал нам Каин, |
Стал белизной Христа. |
6
Близ Рэдинга есть в Рэдингской |
Злосчастный человек одет в нем |
В пылающий покров. |
Лежит он в саване горящем - |
И нет над гробом слов. |
Он будет тихо тлеть, |
И лить не нужно слез безумных, |
И без толку жалеть: |
Убил он ту, кого любил он, - |
Но убивают все любимых, - |
Пусть слышат все о том. |
Один убьет жестоким взглядом, |
Другой - обманным сном, |
И тот, кто смел, - мечом! |
Примечания
Уайльд Оскар (1856-1900) - английский писатель, поэт, критик. В 1895 году был осужден за безнравственность к двухлетнему тюремному заключению, о котором и повествует баллада. Рэдинг - город недалеко от Оксфорда. Он не был больше в ярко-красном - мундир английской гвардии был красного цвета. Шериф - полицейский. Кайафа (еванг.) - иудейский первосвященник, по настоянию которого был распят Христос. Сарабанда - испанский танец. Смерть на белом коне - образ Всадника на белом коне из Апокалипсиса символизирует смерть. Авель (библ.) - старший брат, убитый Каином.